Читать книгу Право крови - Richard A. Knaak - Страница 5

На внутреннее убранство штаб-квартиры стражи Ульдиссиан никогда особого внимания не обращал. Сколько раз проходил мимо – не счесть, но под арест за выпивку либо драку в жизни не попадал, а потому и внутри побывать повода у него раньше не находилось.

Однако теперь он сидел под замком, за решеткой одной из двух комнат в дальнем углу здания. Чтобы попасть сюда, посетителям – и заключенным – требовалось миновать дощатую внутреннюю дверь и пройти небольшим коридором. Сидя в ближней из камер, Ульдиссиан чувствовал себя полностью отрезанным от всего мира. Стул, стол и кровать ему заменяла обшарпанная деревянная лавка. Провел он здесь уже четыре дня, в течение двух из которых хозяйство оставалось, можно сказать, без присмотра. Между тем посевы нуждались в прополке и поливе, за скотиной требовался уход!.. Да, обо всем этом обещал позаботиться Мендельн, но Ульдиссиан подозревал, что в одиночку младшему с хозяйством не справиться – особенно в тревоге за старшего брата. Мало этого: та, первая гроза, словно в насмешку, почти сразу же унялась, не учинив особого буйства, однако тучи застилали небо над Серамом до сих пор, заставляя опасаться, как бы за этой бурей не последовала еще одна, и, может быть, много сильнее. На первый раз ферме Ульдиссиана повезло, но второе ненастье вполне могло разорить хозяйство.

Впрочем, Ульдиссиан понимал: о ферме сейчас следует волноваться в последнюю очередь. Обстановка вокруг убийств складывалась куда хуже, чем он мог бы вообразить. Оба убитых принадлежали к влиятельным сектам, и посему Дорий счел себя обязанным отправить весточку в Тулисам, где и у Церкви, и у Собора имелись постоянные штаб-квартиры. Дорий просил представителей какой-либо секты, либо обеих, прибыть в Серам и помочь в разбирательстве. Вместе с гонцами отправились в путь и оставшиеся в живых миссионеры, дабы лично изложить вышестоящим обстоятельства дела. Вдобавок, снова и снова заверяя Ульдиссиана, будто в итоге все кончится благополучно, староста неуклонно настаивал на том, чтоб капитан Тиберий все это время держал Диомедова сына под замком – не то, дескать, в беспристрастности серамского суда могут возникнуть сомнения.

Случившееся со вторым миссионером потрясло Ульдиссиана до утраты дара речи. Согласно тому, что рассказал ему позже бессменный начальник деревенской стражи, посланник Собора был найден лежащим на спине, с лицом, искаженным «всепоглощающим», как позволил себе выразиться Тиберий, ужасом, а из груди его торчал нож крестьянина, деревянную рукоять коего Ульдиссиан украсил собственной меткой.

По сравнению с телом, обнаруженным им самим, второе осталось почти нетронутым, но преступление от этого менее страшным не становилось. Правду сказать, трагедий с таким множеством жертв в деревне не помнили со времен прихода чумы… той самой чумы, что свела в гроб родных Ульдиссиана.

Серентия, навещавшая его каждый день, всякий раз передавала узнику слова ободрения от многих других – от тех, кто не мог его навестить. Все знавшие его были согласны: Ульдиссиан совершенно ни в чем не виноват, а одному из рискнувших предположить обратное Ахилий уже успел подбить глаз.

Сидя на лавке, подпирая ладонями подбородок, Ульдиссиан размышлял, но не о себе – о Лилии. С тех пор, как его посадили за решетку, аристократка не заглянула к нему ни разу, да он на это и не рассчитывал. Напротив, крестьянин надеялся, что она и впредь будет держаться в стороне, не то и ее, чего доброго, втянут в это безумие. «Скоро, скоро», – уверял он себя самого. Скоро его отпустят, и тогда они смогут встретиться снова.

Если, конечно, она вправду останется в Сераме…

Мысли о том, что аристократки ему больше никогда не увидеть, распаляли и без того едва сдерживаемое нетерпение еще сильнее. Казалось, вся его жизнь обернулась каким-то кошмарным сном. Подобного Ульдиссиан не чувствовал даже после смерти родных, но теперь память о них тоже прибавила тяжести жуткому, непосильному грузу, свалившемуся на его плечи.

В который уж раз ему чудилось, будто стены крохотной камеры придвигаются ближе и ближе! Родившийся и выросший на ферме, Ульдиссиан в жизни не знал, что такое неволя. Когда умерла мать, он убежал в поля и завопил от нестерпимой муки, зная, что никто, кроме брата, его не услышит.

«Выбраться бы отсюда… выбраться бы отсюда…»

Эти слова звучали в голове без умолку и с каждым повторением будто бы набухали, обретали все больший вес. Не в силах смириться с замком и решеткой, Ульдиссиан не сводил мутного взгляда с двери. Что ж он – скотина, чтобы в загон его запирать? Ну нет, он…

Что-то негромко заскрипело и щелкнуло.

Дверь камеры с металлическим скрежетом приотворилась.

Изумленный, Ульдиссиан немедля отпрянул к дальней стене. Дверь на его глазах распахнулась настежь, лязгнув о прутья решетки, отгораживавшей камеру от коридора.

Путь к свободе оказался открыт нараспашку, однако Ульдиссиан не сделал ни шагу вперед. Крестьянин не понимал, что произошло, и дверной проем, несмотря на жгучее желание убраться из этих стен, ничуть его не соблазнял.

В этот миг дощатая дверь в конце коридора отворилась тоже, и к камерам прошел Тиберий с двумя своими подручными.

Увидев ульдиссианову камеру отпертой, капитан застыл на месте, как вкопанный.

– Какого…

Оправившись от изумления, он щелкнул пальцами, и стражи немедля ворвались внутрь, преграждая узнику путь. Они не подпускали Ульдиссиана к выходу, пока Тиберий пристально осматривал дверь.

– Целехонька. Ни единой царапины, – сказал он, смерив крестьянина грозным взглядом. – Обыщите его, поглядите, чем он мог замок отпереть.

Стражники так и сделали, однако их обыск оказался бесплодным, в чем Ульдиссиан ни минуты не сомневался.

Подойдя к узнику, Тиберий взмахом руки велел стражникам отойти, склонился поближе и прошептал:

– Ульдиссиан, держать тебя здесь у меня охоты не больше, чем у тебя самого – сидеть взаперти. Может, ты, старина, этому и не поверишь, но, по-моему, в случившемся с этими двумя твоей вины столько же, сколько и моей.

– Так отчего же…

– Может, тут у нас всего-навсего Серам, но стражей я буду командовать, будто в самом Кеджане! Отец мой отслужил в тамошней страже три года, а после заправлял делами здесь, и я не опозорю его памяти несоблюдением долга! Все будет сделано согласно закону, как бы мерзко это ни выглядело.

Точку зрения Тиберия Ульдиссиан вполне уважал, но легче от этого не становилось ни на грош.

– Я просто хочу, чтобы все это кончилось поскорее! Я же не сделал ничего дурного!

– И невиновность твою мы докажем. Вот увидишь. Но вот такое делу только во вред, – пояснил капитан, кивнув в сторону двери.

– Я к ней даже не прикасался! Она просто открылась сама по себе.

Тиберий разочарованно вздохнул.

– Я был о тебе лучшего мнения, Ульдиссиан. С дверью-то все в порядке. Я проверил.

– Отцом клянусь!

Нахмурившись пуще прежнего, капитан досадливо крякнул, отвернулся и вышел из камеры. Стражники последовали за ним. Один из них запер дверь и встряхнул ее, проверяя, не откроется ли.

– Заперта надежно, – доложил стражник командиру.

Однако Тиберий проверил это сам, ухватившись обеими руками за прутья и изо всех сил дернув дверь на себя. Решетчатая стена задребезжала, но с места не сдвинулась ни на дюйм.

Несмотря на всю эту демонстрацию, капитан Тиберий отпустил прутья, приник к решетке и сказал крестьянину:

– Больше такого не делай. Иначе я буду вынужден отдать приказ, исполнения коего совсем не хотел бы видеть. Терпение, Ульдиссиан, терпение.

Встревоженный – и не на шутку растерянный – узник смог только кивнуть. Удовлетворенный, капитан повел стражников прочь.

Вскоре один из них вернулся с миской похлебки, снова подергал дверь и, кивнув, просунул пищу крестьянину в камеру.

За едой Ульдиссиан снова задумался, отчего разбирательство могло так затянуться. Он явно был невиновен. Вдобавок, он не уставал дивиться необычайному проворству истинного убийцы: ведь времени между первой ужасной находкой и убийством миссионера из Собора Света прошло – всего ничего. Чтобы добраться от одного до другого, едва завладев ножом крестьянина, злодею на крыльях лететь бы пришлось! Ахилия, как возможного убийцу-безумца, Ульдиссиан исключил сразу: охотник – не только хороший человек, но и его верный друг… а, кроме того, рядом с ним все это время был Мендельн.

Но тогда… тогда кто же?

Из коридора донеслись шаги, но шаги куда легче, деликатнее топота тяжелых сапог Тиберия и его стражников. Подняв взгляд, Ульдиссиан увидел… приближающуюся к камере Лилию.

– Мне нужно с тобой повидаться, – с робкой улыбкой пробормотала она, очевидно, опасаясь, как бы он не разозлился на ее ослушание.

Однако в эту минуту Ульдиссиан уже не мог ее в чем-либо упрекнуть. Ждала она долго, а, кроме того, он был даже рад, что аристократка вовсе не улизнула из Серама, бросив его на произвол судьбы.

И все же приветствия он начал со слов:

– Не следовало тебе сюда приходить.

– Я больше не могу оставаться у себя. Все это несправедливо! И повторяется снова и снова!

– Что повторяется?

Лилия прижалась к прутьям решетки. Ульдиссиан, отставив миску, подошел к ней. Как же ему хотелось стиснуть ее в объятиях и успокоить!.. Казалось, это не ему – ей угрожает опасность.

– Ты был очень добр к незнакомке, – прошептала девушка, просунув руку меж прутьев, коснувшись его руки и опустив взгляд долу. – К незнакомке, которой некуда податься. А знаешь, из-за чего? Из-за тех самых игр, что ведут Церковь с Собором!

– Из-за чего?!

Лилия подняла глаза на Ульдиссиана, и их красота буквально околдовала мужчину. В этих глазах хотелось утонуть, утонуть безвозвратно.

– Из-за их игр. Все это для них игра, а побеждает в ней тот, кто сумеет остаться в живых. Они ничему, никому не позволят встать у них на пути, а пуще всего те и другие ненавидят еретиков.

Такой поворот разговора пришелся Ульдиссиану вовсе не по душе.

– К чему ты… Лилия, к чему это ты клонишь?

Оглянувшись на дверь в помещения стражников, Лилия все так же, шепотом, отвечала:

– Такое уже случалось и прежде. С моей семьей. У нас имелось влияние и богатство, а обеим сектам хотелось прибрать то и другое к рукам. Но мы прилюдно отвергли их… и после этого вся наша жизнь перевернулась вверх дном! Неподалеку было совершено преступление, поджог небольшого храма, и многие верующие ужасно обгорели в огне. Пожар перекинулся на соседние здания… а после каким-то образом выяснилось, что поджог – дело человеческих рук, причем в нем замешана наша семья.

Ульдиссиан невольно разинул рот.

– Все – ложь! – поспешно добавила Лилия, очевидно, приняв его изумление за уверенность в виновности ее семьи.

Однако крестьянин даже не думал подозревать в этаких ужасах Лилию… как, впрочем, и кого-либо из ее близких.

– Я тебе верю, верю, – немедля откликнулся он. – Продолжай же.

– В то время как мы отвергли их, к обеим сектам примкнули многие другие, пользовавшиеся гораздо большим влиянием. Обвиненная без подлинных доказательств вины, моя семья, однако ж, лишилась всего достояния. Отца с матерью уволокли из дому, и больше мы их не видели! Мой брат был отправлен в темницу, а сестру принудили стать женой одного из виднейших сторонников Собора. Подобную участь готовили и для меня, но я собрала все деньги, какие сумела, и бежала из города…

– И отправилась к нам, в Серам?

– Не сразу… и уж точно не в обществе прислужников того самого зла, от которого ищу спасения! – ответила Лилия и закусила губу. – Я рассказала тебе так много… и теперь вдруг испугалась, как бы ты не решил, будто вина в случившемся с этими двумя может лежать на мне!

Ульдиссиан без раздумий замотал головой.

– Ну, это вряд ли возможно! Убийства совершены человеком намного сильнее, и наверняка куда кровожадней, чем ты! Скорее уж, во всем этом разумнее подозревать меня…

Стоило ему только подумать об этом, как он пришел к еще более мрачному выводу.

– Однако ты никому этого не рассказывай! Могут подумать, будто я сделал это по твоей указке!

Пораженная, Лилия прижала ладонь к губам.

– Я и не думала…

– Неважно. Тебе лучше уйти и больше сюда не возвращаться. Все будет в порядке…

– Не тут-то было! Я слышала в таверне! Завтра сюда прибудут инквизиторы Собора Света, а еще кто-то намекал, что следом за ними не замедлят явиться и мироблюстители из Церкви Трех! Все происходит в точности так же, как и со мной!

Услышав это, Ульдиссиан невольно вздрогнул. О прибытии в Серам инквизиторов либо мироблюстителей ему никто ни слова не говорил. Служившие двум самым влиятельным сектам вершителями правосудия, те и другие заменяли собою и судей, и стражу. Да, дело шло об убийстве их посланников, однако во всем, что касалось Ульдиссиана, ни судей, ни стражи не требовалось!

Крестьянин замер, собираясь с мыслями, но первой молчание нарушила аристократка.

– Ульдиссиан, мы совершили ошибку, позволив им действовать первыми, а этого никак нельзя допускать! Они вывернут все наизнанку, и, пусть даже ты ни в чем не виновен, для окружающих твоя вина станет очевидной! Ты должен дать им отпор! Говори вызывающе, непокорно, как говорил всегда! Друзья поддержат тебя, я знаю! Поддержат, и тогда ни Собор, ни Церковь не смогут использовать твою враждебность к ним против тебя!

– Я…

Кое с чем тут Ульдиссиан мог бы поспорить, однако перед поразительной красотой ее глаз все возражения меркли, обращались в ничто. В конце концов Ульдиссиан решил, что Лилия права: воспользовавшись горьким опытом ее семьи, он спасется сам… и спасет от беды ее.

– Ты должен, – выдохнула она. – Прошу тебя… ради нас обоих…

Внезапно прижавшись лицом к прутьям решетки, аристократка поцеловала его. Крестьянин замер, не зная, что и подумать, а Лилия, вспыхнув румянцем, поспешила наружу.

Проводив ее взглядом, Ульдиссиан моргнул, вспомнил о двери и по примеру стражника попробовал, надежно ли она заперта. Дверь, как ей и следовало, не поддалась.

Для Ульдиссиана все это окончательно решило дело. Лилия совершенно права. Он должен за себя постоять. Инквизиторы… и мироблюстители, при условии, что они тоже в пути, будут искать доказательства его вины, а вовсе не невиновности.

Ну что ж, он постарается оставить их с носом.

* * *

Увидев выходящую из штаб-квартиры стражи Лилию, Серентия поспешила спрятаться за угол. Веских причин для этого не имелось, кроме, пожалуй, ревнивой зависти: ну, не смешно ли, с какой быстротой Ульдиссиан втрескался по уши в эту блондинку! Одной только внешностью ей удалось добиться того, на что Серентия надеялась многие годы. Еще девчонкой она восхищалась Ульдиссиановой непоколебимостью, внутренней силой, а особенно – тем, как он пережил ужасную гибель родных.

Свернув к «Кабаньей голове», Лилия скрылась из виду. Дочь Кира, выждав еще немного, выступила из-за угла кузницы…

И нос к носу столкнулась с Ахилием.

– Серри! – только и смог сказать он. – А ты здесь…

– Прости, прости, я нечаянно!

Серентия почувствовала, как щеки обдало жаром. Если она большую часть жизни бегала за Ульдиссианом, то Ахилий с давних пор бегал за нею самой. Конечно, это не могло ей не льстить – ведь он и лицом симпатичен, и уважением в деревне пользовался немалым, и обходился с ней так, как всякой девице хотелось бы. Здравый смысл подсказывал, что дочери торговца следовало бы принять его ухаживания без раздумий, однако Серентия, хоть и радовалась его обществу, с мечтой о завоевании сердца Ульдиссиана пока что расстаться была не готова.

Но все это, конечно же, до появления Лилии…

– Вообще-то я искал Мендельна, – в конце концов выдавил из себя Ахилий, тоже слегка покраснев. – Однако нежданной встрече с тобой очень рад!

Веселость охотника показалась Серентии не ко времени: ведь Ульдиссиан сидел под замком за дела, которых в жизни не мог совершить! Должно быть, Ахилий заметил ее раздражение, так как мигом забыл о любезностях и сделался предельно серьезен.

– Прости меня! Я никакого легкомыслия в виду не имел! Ты с Ульдиссианом шла повидаться?

– Да… но не захотела его беспокоить. К нему в гости еще кое-кто заглянул.

Охотник приподнял бровь.

– Вот как? А-а, прекрасная Лилия…

Услышав, что и Ахилий отзывается о ней в этаких выражениях, Серентия расстроилась пуще прежнего. Да, аристократка была настоящей красавицей, однако дочь Кира знала, что и она тоже может привлекать взоры мужчин… кроме того единственного, кого бы хотелось.

– Она только что ушла. По-моему, вернулась на постоялый двор.

Ахилий почесал подбородок.

– Интересно, как принял это Ульдиссиан. Он говорил, что ей лучше держаться от него в стороне, чтобы не ввязываться в это дело больше необходимого.

В сердце Серентии забрезжила надежда на то, что появление Лилии могло рассердить Ульдиссиана, однако сразу же после она заподозрила: нет, дело обернулось совсем иначе. Подобно большинству мужчин, Ульдиссиан наверняка простил Лилию, стоило ей поднять на него взгляд да улыбнуться.

И тут ей вспомнились слова Ахилия.

– Мендельна я не видела. Правду сказать, не видела уже два дня. Он хоть к брату-то заходил?

– Насколько я знаю, да, но давненько – три дня назад, – заметно встревожившись, отвечал лучник. – А приехав к ним на ферму, я обнаружил там, за работой, молодого Юстивио, второго из сыновей Марка уль-Амфеда. Он сказал, Мендельн заплатил ему за работу, но куда сам собирается, не объяснил.

Отчего Мендельн мог оставить хозяйство на того, кто куда больше смыслит в крестьянском труде, Серентия понимала, но почему он немедля после этого не приехал к брату и не остался в деревне, постичь не могла. В Ульдиссиане Мендельн души не чаял, а услышав последние вести о брате, все обвинения отрицал с таким пылом, какого в нем, юном тихоне-книжнике, никто и не подозревал.

– Тревожно мне за него, Серри, – продолжал Ахилий. – По-моему, без Ульдиссиана он жизни себе не мыслит… нет-нет, я вовсе не имею в виду, что Ульдиссиан может быть обвинен в этих жутких преступлениях! Нет, речь только о Мендельне. С тех пор, как мы… с того самого дня он здорово изменился.

Тут дочери Кира показалось, будто Ахилий говорит не об убийствах – о чем-то другом, но что могло бы с ними сравниться, она сказать не могла.

– Может быть, он у отца, – наконец предположила Серентия. – Домой я с утра не заглядывала.

– Возможно… но я все гадаю…

Взгляд охотника скользнул в сторону, как будто ему пришло на ум что-то еще.

– Ладно, – добавил он, помолчав и покачав головой. – Ты, Серри, ступай себе к Ульдиссиану, а Мендельна я наверняка вскоре отыщу. Ты только не…

Ахилий внезапно осекся, умолк и с тревогой уставился на что-то за спиной у девушки. Охваченная недобрыми предчувствиями, черноволосая дочь торговца оглянулась… и обнаружила, что в опасениях своих ничуть не ошиблась.

В деревню въезжал отряд верховых. Ехали они неспешно, уверенно, держась, будто полновластные хозяева всего, что только видно окрест. Ошибиться на их счет, с кем-либо спутать их было бы невозможно: сверкающие серебром одеяния и кирасы, пусть даже без золотого лучистого солнца в самом центре последних, могли принадлежать одним только инквизиторам Собора Света. Голову каждого венчал округлый, украшенный гребнем шлем – лишь всадник, ехавший во главе, прятал густую седую гриву волос под золотым капюшоном. Сверкающий плащ его, развевающийся за спиной, едва ли не ослеплял коня, шедшего следом. Лицо священнослужителя было выбрито дочиста, как и лица всех тех, кто состоял в подчинении у самого Пророка. Причиной тому являлись не просто личные предпочтения, но и особый, целенаправленный умысел. В конце концов, сам Пророк бороды не носил… и, если слухи не врали, с виду мог бы сойти за внука этого священника, хотя годами якобы был много старше.

Всадников в отряде насчитывалось не менее дюжины, и их количество не на шутку поразило обоих случайных свидетелей. Дорий не раз давал односельчанам понять, что ожидает от силы двоих, и положением куда ниже того, кто в эту минуту сошел с седла.

Мастер-инквизитор – Серентия знала: обладать меньшим рангом столь блистательная особа просто не может – оглядел Серам, словно бы сомневаясь, что целью его путешествия могло оказаться этакое захолустье. Заметив обоих, он немедля поманил их к себе. Прекрасно понимая, какую власть имеет этот человек над участью Ульдиссиана, Серентия тут же повиновалась, а лучник, держась на шаг позади, двинулся следом.

– Я – брат Микелий! – прогремел мастер-инквизитор, будто желая оповестить о том всех, проживающих на милю вокруг. – Значит, это и есть Серам, место свершения столь ужасающих дел?

– Да, о святейший, это и есть Серам, – смиренно отвечала Серентия, склонившись перед ним в реверансе.

Не в пример Ульдиссиану с Ахилием, она отчасти верила в учения и Собора, и Церкви Трех, только еще не решила, какое из вероисповеданий предпочесть. Церковь Трех ставила во главу угла могущество каждого человека в отдельности, тогда как Собор учил, будто к высшей цели Человечеству надлежит стремиться объединенными силами, сообща.

– Кто здесь за главного? Нас должны были встретить.

– Дорий, наш староста. Он…

– Неважно! – оборвал девушку брат Микелий. – Ты! – указал он на Ахилия. – Известно тебе, где покоится тело нашего многострадального брата?

Следуя примеру Серентии, охотник отвесил поклон.

– Сдается мне, я знаю, где он похоронен.

Мастер-инквизитор нахмурил брови.

– Прошло около недели, святейший, – разведя руками, пояснил Ахилий. – Пришлось оба тела предать земле, не то они могли… ну, сам понимаешь.

– Разумеется, сын мой, разумеется. Что ж, отведи нас к могиле.

– При всем к тебе уважении, святейший, проводить тебя к ней, скорее, приличествует мастеру Дорию, или же капитану Тиберию…

– Мы – здесь, – непреклонно оборвал его брат Микелий. – Их здесь нет. С ними мы побеседуем при первой же возможности… и с жестокосердным еретиком – тоже.

Услышав подобный эпитет в адрес Ульдиссиана, Серентия едва сдержала возглас возмущения. Что же такое наговорил мастеру-инквизитору гонец Дория? Похоже, брат Микелий не сомневается, будто настоящий убийца уже пойман…

– О святейший, – начала она.

Но брат Микелий в сопровождении четверки охранников уже проследовал мимо. Остальные из его отряда рассыпались веером, будто готовясь взять Серам приступом, и, положа руку на сердце, с виду казались вполне способными выиграть подобную битву, пусть даже значительно уступая противнику в числе.

– Сюда, – покорно сказал Ахилий.

На Серентию мастер-инквизитор внимания больше не обращал, но в то же время и не прогнал прочь, когда она двинулась следом. Больше всего дочери Кира хотелось помчаться к Ульдиссиану и предупредить его о приезде посланцев Собора, но прежде следовало поглядеть, что скажет или же сделает брат Микелий, пусть даже если Ахилий тоже увидит все собственными глазами.

Между тем из окрестных домов, полюбопытствовать, что происходит, потянулись наружу жители деревни, вероятно, встревоженные громким голосом мастера-инквизитора. Властной поступью шествуя к кладбищу, брат Микелий приветствовал их – кого взмахом руки, кого благочинным кивком.

Над головами зарокотал гром, но в остальном клонившийся к вечеру день казался необычайно спокойным. Странное дело: даже в воздухе – ни ветерка… Вошедшей на деревенское кладбище позади остальных, Серентии почудилось, будто вокруг в молчании столпились духи умерших.

Кладбищенские земли окружала осклизлая каменная ограда высотою по пояс. Там и сям в кладке зияли бреши, свидетельствовавшие о некоторой запущенности. Отыскать, где захоронены тела убитых, оказалось совсем не трудно, так как могилы их были не только самыми свежими, но и располагались в углу, вдали от остальных. Деревенские жители, ни слова о том друг дружке не говоря, надеялись, что чужаки погребены здесь лишь временно, что и Собор, и Церковь востребуют их тела, после чего Серам сможет со спокойной душой предать случившееся забвению.

Забудут об этом в деревне, или же нет, однако брат Микелий действительно намеревался что-то проделать с телом убитого служителя Собора. Оглядевшись, он указал на пару прислоненных к ограде лопат, и двое из его вооруженного сопровождения немедля направились за инструментом.

– Теперь ты нам более ни к чему, – сказал мастер-инквизитор Ахилию… а вместе с тем и пристроившейся за его спиною Серентии. – Далее дело касается только Собора.

Охотник благоразумно поклонился и отступил назад.

Деревянные столбики над могилами украшали резные символы орденов погребенных. Пренебрежительно хмыкнув в сторону символа Церкви Трех, брат Микелий шагнул ко второй могиле. Двое вооружившихся лопатами охранников следовали за ним по пятам.

Опустившись перед столбиком на колено, мастер-инквизитор коснулся рукою в перчатке вырезанного на нем символа, негромко забормотал что-то – должно быть, молитву, накрыл ладонью вершину могильного холмика…

И почти в тот же миг отдернул руку, точно из земли к нему устремился сонм ядовитых скорпионов.

Помрачнев пуще прежнего, брат Микелий вновь наклонился и снял с шеи цепочку, укрытую под одеяниями. На цепочке покачивался золотой медальон в виде лучистого солнца, а середину его украшал чистейшей воды самоцвет, ярко блестевший вопреки затянувшим все небо тучам.

Удерживая медальон над могилой, священнослужитель вновь что-то забормотал, и вновь, словно бы ужаснувшись, отпрянул прочь.

Гневно сверкнув глазами, брат Микелий повернулся к Ахилию и Серентии.

– Кто это сделал? Кто осмелился на такое кощунство?

Ахилий взглянул на Серентию, но она тоже терялась в догадках. Мастер-инквизитор выпрямился, расправил плечи и указал на могилу.

– Ты! Судя по одежде и этому луку, твое ремесло – охота!

– Так оно и есть.

– Значит, глаз у тебя наметан. Пусти его в дело! Подойди ближе и ответь, что здесь видишь!

Ахилий нехотя повиновался. Под бдительными взорами охранников инквизитора он подошел к могильному холмику.

– Смотри внимательно, – велел брат Микелий.

На глазах изумленной Серентии Ахилий, в точности так же, как мастер-инквизитор, опустился на колено и даже осторожно коснулся ладонью того же самого места.

И, в точности как брат Микелий, невольно отдернул руку от могильной земли.

Очевидно, иных подтверждений своим подозрениям священнослужителю в золотых ризах не требовалось.

– Да, вот и ты, охотник, то же самое видишь, не так ли?

Дочь Кира двинулась было вперед, однако закованный в кирасу охранник непринужденно преградил ей путь. В полном недоумении глядела она, как Ахилий медленно поднимается и поворачивается к мастеру-инквизитору.

– Возможно… мелкий зверь, о святейший. Серам, как-никак, окружен лесами, и…

– Это сделал не зверь, – едва ли не прошипел брат Микелий.

Мелькнувшие в голове подозрения касательно предмета их разговора заставили Серентию ахнуть. Брат Микелий тут же устремил гневный взор на нее.

– Кто это? – властно спросил он, как будто ей был известен ответ. – Кто это сделал?

– О святейший, – пролепетала Серентия, – я не понимаю…

Тут в дело вмешался Ахилий.

– Не может же она…

Но их протестов никто не пожелал даже слушать. Сверля обоих властным взглядом, мастер-инквизитор с силой рассек воздух ребром ладони.

– Повторяю в последний раз, коротко и без околичностей…

Охранники разом сдвинулись с мест, окружили обоих, будто преступников.

– Кто осквернил могилу и тело нашего злодейски убитого брата?