Читать книгу Песнь ангела - Ричард Харвелл - Страница 15
Акт I
XIII
Оглавление– Не сметь! – закричал, вбегая в комнату, Виллибальд Дуфт, дрожащими от ярости руками завязывая концы угольной маски у себя на затылке.
Он остановился – казалось, его слегка разочаровало то обстоятельство, что нарушитель, вторгшийся в его владения, еще не дорос даже до четырех футов. Амалия ущипнула меня за локоть, и я с благодарностью скрылся у нее за спиной. Лицо Дуфта из фиолетового постепенно стало красным, он жадно глотал воздух сквозь угольную маску. Не обращая внимания на дочь, он сердито взглянул на меня и подошел к жене, ступая так осторожно, что могло показаться, будто он боится потревожить воздух вокруг нее.
Он прикоснулся к ее щеке тыльной стороной ладони:
– С тобой все в порядке, дорогая?
– Все хорошо, Виллибальд.
Ободренный, он повернулся ко мне. Прищурился:
– Знаешь, что ты сделал?
Я покачал головой, очень надеясь, что он меня не ударит.
– Ты встал на пути у науки, – сказал он.
Я обвел глазами комнату, пытаясь увидеть спрятавшуюся в темном углу науку.
В коридоре зашаркали еще чьи-то шаги. К двери едва плелся сгорбленный Питер, его лицо было таким же красным, как у Дуфта.
– Стоять! – завопил Дуфт.
Питер остановился у самого порога, едва не встав на пути у таинственной науки.
– Отец, – сказала Амалия, – мы ничего не сделали…
– Не сделали ничего? – воскликнул Дуфт. Бросил взгляд на жену и понизил голос: – Вы не могли ничего не сделать! Едва начав дышать в этой комнате, вы уже что-то сделали! Что-то неизвестное. Возможно, непознаваемое. – Он взмахнул руками, потом застыл и смиренно сложил их на груди, как будто внезапно ужаснулся необъяснимым последствиям этого жеста.
Амалия не смотрела на отца. Даже сквозь маску было видно, как она упрямо выпятила нижнюю губу.
– Амалия, послушай меня, – слабо пробормотал Дуфт.
Дочь все еще избегала его взгляда. Свеча блеснула в его глазах, и я с удивлением увидел, что они полны слез.
– Я пытаюсь понять это, Амалия.
– Виллибальд, – донесся с кровати ласковый голос, – она просто пытается…
– Сэр, – завопил Питер из коридора, – а как насчет моих сведений?
Виллибальд взглянул в сторону двери. Кивнул.
– Хорошо, Питер, – сказал он поверх моей головы. – Сведения прежде всего.
– Мальчик просто пел, – сказала фрау Дуфт. И разразилась кашлем.
Дуфт в ужасе посмотрел на нее.
Я услышал, как у меня за спиной Питер пробормотал:
– …восемь…девять…десять. – А затем послышался скрип пера по бумаге, когда кашель прекратился.
– Пел! – задохнулся от ужаса Виллибальд, после того как эпизод с кашлем был успешно зарегистрирован.
Он взглянул на меня. От Федера и других мальчиков я знал, что пение может быть глупым или даже постыдным занятием. Но никогда раньше мне не приходило в голову, что пение, так же как и речь, может быть опасным.
– Мы никогда раньше не использовали пение. А что, если ты встревожил ее сердце? – Дуфт снова взглянул на меня.
Я спрятался за спину Амалии и слегка прижался к ее спине.
– Никакого беспокойства не было, – сказала фрау Дуфт, насколько смогла громко. – Это было прекрасно.
Мне захотелось забраться в кровать, чтобы укрыться в ее объятиях.
– Я записываю: «Нарушение тишины (пение: возможно, беспокойство сердца)», – последовало сообщение из коридора.
Амалия громко засопела.
– Не будет ли кто-нибудь столь любезен, чтобы закрыть дверь? – спросила фрау Дуфт.
Амалия очень быстро сделала то, что просили. А мне захотелось побежать за ней, потому что она оставила меня всем на обозрение. Но Виллибальд не набросился на меня, а медленно подошел к жене.
– Дорогая, – сказал он, – мы должны устранить всякие случайности. Тогда мы установим причину и вылечим тебя.
– Ты уже говорил это раньше, – устало произнесла она. – Очень много раз.
– Но нас все время что-нибудь беспокоит, – запротестовал он. – Как раз в тот самый момент, когда мы собираемся начать настоящее исследование.
– Может быть, такова моя судьба. Наверное, мне не суждено вылечиться.
– Но – наука, дорогая.
– Возможно. – Она произнесла это с такой безнадежностью, что одним этим словом стерла всю надежду с лица Дуфта.
Он покачал головой, но я так и не понял, хотел ли он возразить ей или просто старался не заплакать. Я был поражен его переживаниями, ведь всего несколько часов назад мое пение, взволновавшее всю церковь, совсем не тронуло его. Амалия задержалась у дверей и стояла там, уставившись в пол.
Дуфт вытер глаза тыльной стороной ладони и попытался заговорить.
– На этот раз, – сказал он, – я сделаю так, что никто не сможет помешать твоему уединению.
– Больше никакого уединения! – Теперь голос больной женщины был в десять раз громче голоса ее мужа.
Даже Амалия с удивлением взглянула на нее, но как раз в этот момент начался новый приступ кашля. Мы склонили головы и стояли в уважительном молчании до тех пор, пока он не прекратился.
Как только фрау Дуфт снова смогла вздохнуть, она заговорила:
– Когда я услышала, как поет этот мальчик, я вспомнила, что когда-то этот мир был таким прекрасным.
От этого я чуть снова не запел.
– Он снова будет прекрасным, дорогая, когда ты выздоровеешь.
Она покачала головой.
Амалия внезапно вернулась к жизни. Она прохромала к кровати и схватила меня за руку.
– Так, может быть, вот это ее вылечит! – воскликнула она.
Дуфт был сбит с толку:
– Что?
– Он, его пение. – И она встряхнула мою безвольную руку.
Надежда, этот зверь с тысячью жизней, вновь зажглась в глазах Дуфта. Он посмотрел на меня с внезапным интересом:
– Неплохая идея. Мне не приходило в голову экспериментировать со звуком. Это будет еще одним направлением в нашем исследовании. Но мы должны начать с чего-нибудь более простого. Завтра мы позвоним в колокол.
– Я не хочу слышать колокольный звон, Виллибальд.
– Здесь дело не в твоем желании или нежелании, дорогая. Здесь речь идет о свойствах звука.
– Виллибальд! – Ее голос был усталым.
Дуфт начал расхаживать взад-вперед по узкому проходу рядом с кроватью.
– Это только начало, – сказал он, – чтобы собрать данные. Потом мы добавим еще один колокол, будем экспериментировать с высотой звука и громкостью… и так далее.
Амалия выпустила мою руку. Она что-то негромко прорычала, а затем в отчаянии закрыла руками уши.
– Вы полагаете, я буду тратить свою жизнь на колокольный звон, когда мальчик может так петь? – Голос фрау Дуфт вновь окреп, и ее муж прекратил расхаживать по проходу. – Позволь ему приходить и петь для меня. Делай какие тебе угодно опыты, но позволь ему петь.
Дуфт нахмурился:
– Но… – Он поразмыслил мгновение, потом отрицательно покачал головой: – Его трудно уловить, дорогая моя. Колокол – это колокол, он константен. А мальчик меняется, и голос его в одно мгновение один, а в другое – совсем другой. Вольтер говорит…
– Я хочу слушать музыку, Виллибальд.
Дуфт снова начал расхаживать по проходу, на этот раз медленнее, чем раньше, как будто боялся, что дом внезапно задрожит и он упадет.
– Может быть, Питер выучится играть на трубе. – Он бросил взгляд в сторону закрытой двери.
– Я умираю, Виллибальд!
От этого слова я вздрогнул. Это было самое плохое слово в мире. Дуфт застыл. Медленно повернулся к жене. Амалия взяла меня за руку, сжала ее, и каким-то образом мне стало понятно, что она хочет, чтобы я пожал ей руку в ответ. Я так и сделал.
– Пожалуйста, пусть он приходит, – сказала фрау Дуфт. – Это сделает меня счастливой.
Виллибальд приподнял с лица маску и вытер рукавом нос:
– Возможно… в отведенное время… ненадолго.
– Он такой тихий. Значительно тише Питера.
– Мы не должны спешить.
– Конечно.
– Дабы избежать негативного эффекта.
– А я буду секретарем, – сказала Амалия, и в этих голубых глазах снова появился свет. – Я могу это делать лучше, чем Питер.
Виллибальд посмотрел на дочь сверху вниз:
– Ты?
Амалия кивнула. Она взглянула на меня, но в ее взгляде не было тепла – в нем был вызов, как будто она говорила: Видишь, что ты наделал своим голосом? Ты готов?
Я оглянулся – и увидел, что теперь они все пристально смотрят на меня. Как могло это случиться? Конечно, я хотел петь для этой больной женщины. И все же этот строгий и неуверенный в себе человек, пышный дом, девочка, от которой затрепетало все мое тело, когда она взяла меня за руку, – все это было не для меня.
– Ну что же, решено, – сказал Дуфт. – Завтра я зай ду к аббату.
Он поцеловал жену в лоб через маску. Подтолкнул к двери меня и Амалию.
– Подождите, – сказала фрау Дуфт.
Мы обернулись.
– Как тебя зовут? – спросила она у меня.
Наверное, у моей матери мог быть такой голос, если бы она могла говорить.
– Он не говорит, – ответила за меня Амалия.
Но я сказал.
– Мозес, – произнес я голосом мыши, и глаза Амалии расширились от удивления. – Gute Nacht[20], фрау Дуфт.
20
Доброй ночи (нем.).