Читать книгу Освобождение души. Как я боролся с концом света - Ричард Л. Хайт - Страница 6

Слово «Апокалипсис» в современном обществе воспринимают излишне эмоционально, причем большинство людей понимают его неправильно. Когда мы говорим «апокалипсис», нам на ум приходит уничтожение всего, но никак не откровение – еще одно значение этого слова. Ведь Апокалипсис несет с собой такое разрушение, что единственное, чему суждено остаться, – истина. Именно это и произошло с моей жизнью, когда череда событий разрушила до основания мой мир и едва не довела меня до самоубийства.

Как я уже говорил, из-за расстройства восприятия в начальной школе я учился в группе со специальной программой. Вместе с другими проблемными учениками я занимался в вагончике за школой. Нас не учили читать, а просто старались занять чем-то. Было ощущение, что преподаватель в нас не верит, и я по глупости принимал это очень близко к сердцу. Большинство детей в этом классе были отчаявшимися, непослушными и, конечно же, хулиганами, я же, хотя и ходил с ними в один класс, друзьями их не считал.

Первую страницу я читал тридцать минут, поскольку каждый раз, когда уже готов был перевернуть страницу, содержание прочитанного улетучивалось из головы.

К счастью, я подружился с соседским мальчишкой, который был настолько старше меня, что уже несколько лет как закончил школу и даже основал собственную компанию по производству программного обеспечения. Тим очень быстро читал, за час мог проглотить сто страниц какого-нибудь романа. У него был целый шкаф, от пола до потолка набитый книгами, которые он уже прочел. Я даже немного побаивался его – такой он был умный.

Однажды на Рождество мне подарили компьютер, и поскольку никто из моих знакомых, кроме Тима, не умел обращаться с компьютерами, мы на этой почве и подружились. В пятницу вечером Тим обычно шел в книжный магазин, чтобы купить три–четыре романа для вечернего чтения. Иногда по пятницам я оставался на ночь у него дома, чтобы поиграть на его компьютере.

Единственное правило, которого мы придерживались во время этих ночевок, было не спать, поэтому пока я играл в видеоигры, Том читал книги. К завтраку он обычно успевал прочесть их все. Я же играл до тех пор, пока мне не начинало казаться, что глаза сейчас выпадут из орбит и покатятся по столу.

Тим часто рассказывал мне об интересных персонажах, о хитросплетениях сюжета в романах, которые он читал. Поскольку он читал и много книг по истории, я узнал от него о том, как из-за убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда началась Первая мировая война, как немцы проиграли Вторую мировую войну, поскольку их вторжение в Россию пришлось на зимнее время, и так далее. Понемногу я начал интересоваться книгами по истории, политике и экономике.

Я уверен, что Тим знал о моих проблемах с чтением, однако он никогда не упоминал об этом, за что я был ему очень признателен. Напротив, он подстегивал мой интерес, когда, прогуливаясь со мной по книжным магазинам, где сам делал покупки, непрестанно советовал мне то ту, то другую книгу. После нескольких таких совместных походов по книжным лавкам я не выдержал и попросил Тима одолжить что-нибудь из его книг.

Отдавая мне одну из своих любимых книг, он настаивал, что я могу держать ее у себя сколь угодно долго, пока ее не осилю. Едва придя домой, я погрузился в книгу. Первую страницу я читал тридцать минут, поскольку каждый раз, когда уже готов был перевернуть страницу, содержание прочитанного улетучивалось из головы. Тем не менее большую часть месяца я пытался снова и снова, но с трудом пробился лишь через первые десять страниц, при этом намертво забыв, о чем в них шла речь.

В конце концов я признал свое поражение и попросил Тима одолжить мне какую-нибудь книгу полегче. На сей раз он дал мне роман ужасов о вампирах с закрученным сюжетом, который был не таким трудным для чтения и содержал такое количество постельных сцен, что сподвиг бы к чтению любого подростка. Я читал его понемногу за раз и медленно, но верно начал улавливать сюжетную линию. Эта книга была первой в серии, поэтому, когда я ее закончил, взял следующую и так далее, пока не осилил их все. Чтение давалось мне все лучше. Чувствуя себя все увереннее, я просил все более сложные книги, и в итоге вернулся к той самой книге, которую Тим одолжил мне первой. На этот раз я легко смог ее прочесть, и моя уверенность взлетела до небес.

Как я уже сказал, Тим окончил школу за несколько лет перед тем, и теперь, когда я мог читать и обрел некоторую уверенность в себе, я увлекся учением. Я никогда не был хорошим учеником, но моя новоприобретенная уверенность подстегивала меня испытать себя. Мне хотелось как можно скорее закончить среднюю школу, чтобы, поступив в колледж, где я мог самостоятельно выбирать себе предметы и наслаждаться общением с более развитыми сокурсниками. Я начал читать книги о войне и вскоре пришел к выводу, что из истории войн очень многое можно узнать о современной цивилизации.

Цивилизация, в той форме, которую она приняла, была (и остается) основана на войне и обладании ресурсами. Сами по себе города нежизнеспособны, им постоянно требуются поставки ресурсов. Что начинается, когда люди, проживающие вне городов, не хотят отдавать свои ресурсы? Своеобразная комбинация физической, экономической и/или культурной войны. Централизация власти приводит к зависимости от ресурсов, что, в свою очередь, неизбежно выливается в господство и военные конфликты во имя прогресса.

Все исследования в области управления, законодательства, налогообложения, политики, геополитики, экономики, энергетики, технологии и так далее – порочные детища централизованной власти. Школа делает из детей послушные винтики для машины централизации, она не учит их сомневаться в системе, поэтому, постепенно осознавая это, я стал проводить на уроках все меньше времени, предпочитая одиночество.

У нас в Калифорнии есть Калифорнийский квалификационный экзамен для старшеклассников, сдав который учащиеся могут закончить школу раньше срока. Чтобы получить аттестат, я должен был сдать этот экзамен. Несколько лет ранее Тим сам сдавал его и был уверен, что мне тоже это по силам, поэтому я назначил себе год на подготовку. Я забросил школьные занятия и сосредоточился на том, что мне действительно было нужно для сдачи: на чтении, письме и в меньшей степени на математике. В этот период я общался только с Тимом. Мы вместе ходили на боулинг, играли в настольный теннис, бильярд и видеоигры, при этом обсуждая геополитику, экономику, историю и другие темы.

Однако вскоре Тим переехал, и я остался один. За все время знакомства с Тимом я ни разу не рассказывал ему о видениях и о своем обещании Иисусу. Для Тима не существовало ничего вне логики, ничего, что не могла бы доказать наука. Я знал, что он не смог бы отнестись с уважением к выбранному мною пути, поэтому молчал. Чтобы как-то заполнить пустоту, образовавшуюся после отъезда Тима, я снова начал тренироваться в додзё. Новый преподаватель был молод и интересовался только техникой боя, поэтому я посещал занятия исключительно ради общения.

В то время мама наняла нового рабочего на ферму. Его звали Джон, и хотя ему было около шестидесяти, он был крепко сложен, сухощав и мускулист. Ему нравился бокс, а мне боевые искусства, поэтому нам было о чем поговорить. Джон был хорошим человеком, он часто давал мне пусть и не очень мудрые, но всегда искренние и добрые советы. Мне действительно нравилась его компания. На свой крохотный заработок он тихо жил в трейлере за амбаром. По всей видимости, он переживал нелегкие времена, раз взялся за работу, которая так скудно оплачивалась. Однако трудился он усердно, не пил и казался мне очень хорошим человеком.

На мое шестнадцатилетие родители подарили мне старый Фольксваген «Жук». Однажды мне понадобилось съездить в круглосуточный магазин, и я пригласил Джона прокатиться со мной. Он согласился, и мы всю дорогу оживленно болтали. На обратном пути Джон как-то странно притих и начал очень внимательно поглядывать в зеркало заднего вида. Я тоже посмотрел назад и увидел, что на хвосте у меня патрульная машина шерифа.

Не отрывая глаз от бокового зеркала, Джон попросил меня сохранять спокойствие и спокойно ехать дальше. Патрульная машина несколько миль следовала за нами, и я уже начал было думать, что все обошлось, когда вдруг прозвучала сирена. Пока я сворачивал на обочину, Джон взволнованно инструктировал меня: если начнут расспрашивать, то он – автостопщик, и я только что его подобрал. У Джона явно были проблемы с законом.

И сознался, что он – беглый заключенный, но преступление его не так уж и велико. Его арестовали за продажу марихуаны.

Два офицера подошли к машине с обеих сторон. Один из них попросил меня предъявить водительские права, второй внимательно разглядывал Джона. Оказалось, что один из задних фонарей у меня не работает и его нужно починить. Затем офицер с моей стороны оперся на дверь, чтобы получше рассмотреть Джона. К моему удивлению, полицейские нас отпустили и вернулись в свою машину.

Выезжая на дорогу, я чувствовал, что голова идет кругом. Я потребовал, чтобы Джон рассказал мне, из-за чего он не ладит с законом. Он согласился посвятить меня в свою тайну только при условии, что я никому не скажу. Я дал понять, что не могу этого пообещать, особенно если речь идет о насилии. Джон обиделся: мол, уж я-то должен знать, что он не способен навредить кому-либо. И сознался, что он – беглый заключенный, но преступление его не так уж и велико. Его арестовали за продажу марихуаны, хотя на самом деле ничего опасного в этом нет и, по его мнению, это вовсе не должно считаться преступлением. Он уверил меня, что теперь не делает ничего противозаконного, и мне не о чем волноваться. Поверив ему, я пообещал хранить молчание.

Примерно месяц от шерифа не было никаких вестей, и я уже начал было думать, что они, вероятно, не узнали Джона. Но оказалось, что я неправ. Однажды воскресным днем во двор нашего ранчо вплыла колонна полицейских машин. Ферма наполнилась странными субъектами, похожими на бандитов, наркоторговцев и сутенеров, вооруженных дробовиками, автоматическим оружием и пистолетами. Мы были в ужасе. В конце концов, несколько «сутенеров» обратились к нам, сверкая полицейскими значками. Они попросили нас остаться в доме, затем спокойно прояснили ситуацию.

Оказывается, Джон – беглый преступник, осужденный за приготовление и продажу кристаллического метамфетамина. Это был тяжелый и определенно опасный наркотик. Полиция следила за преступной деятельностью Джона через своих агентов под прикрытием, выжидая подходящего момента, чтобы устроить облаву. Наш наемный рабочий приспособил фургончик под лабораторию для производства наркотиков, а его знакомый время от времени забирал готовую партию и реализовывал ее.

Я попросил разрешения зайти в фургончик, чтобы лично удостовериться в противоправной деятельности моего друга. На пути к фургончику я увидел, как полиция выводит из него подружку Джона. Оказалось, его схватили ранее – в маленьком частном аэропорту, поэтому, к счастью, нам не суждено было встретиться с ним снова. Увидев агрегат по производству наркотиков, я наконец осознал, что Джон действительно был наркоторговцем. Как же я мог поверить ему…

Я был рад, что полиция поймала Джона, но чувствовал вину за то, что не сказал родителям о том, что он беглый преступник. А должен был. Самому себе я казался сообщником в его грязных делах, ведь я позволил ему дальше производить эту отраву. Если бы полицейские захотели, они могли бы совершенно законно конфисковать имущество моих родителей, и это была бы моя вина. Я молча страдал, теряя веру в себя. Какой-то неизвестный мне офицер под прикрытием, выдававший себя за наркоторговца, несколько месяцев следил за моими родителями и пришел к выводу, что они не были в курсе противозаконной деятельности их рабочего.

Как раз в это время я успешно сдал Калифорнийский квалификационный экзамен для старшеклассников и получил аттестат. В школу я перестал ходить с середины одиннадцатого класса. Чтобы сэкономить деньги, я решил сначала поступить в местный колледж, а затем перевестись в университет. Перед началом первого семестра я работал на родительском ранчо и выполнял ту работу, которую раньше делал Джон. Я даже решил учиться на вечернем отделении вместо очного до тех пор, пока мы не найдем кого-нибудь мне на замену.

Я боялся, что мы снова наймем какого-нибудь проходимца. Пришлось оставить планы скорого перевода в высшее учебное заведение. Я закончил старшую школу в надежде ускорить свое образование, но в итоге снова плелся в хвосте. Я потерял всякую веру в себя, у меня не было друзей, а мои мечты утекали сквозь пальцы. Но я и словом об этом не обмолвился.

Я продолжал тренироваться в додзё и должен был пройти соревнования на коричневый пояс, за которым уже следовал черный. Подобного рода соревнования в карате длятся четыре–пять часов. Начавшись утром, они продолжались без перерыва где-то до трех дня. Лишь после того, как мы сделали бесчисленное количество отжиманий и приседаний, пробежали расстояние, достаточное, чтобы начать валиться с ног, нас допустили к проверке техники боя. Наконец-то мы должны были биться с учениками, уже получившими черные пояса. Когда спарринг окончился, тренер отправил учеников ждать в раздевалку, а сам приступил к персональной проверке каждого соискателя.

Сходив в кабинет за крупнокалиберным револьвером, тренер приказал мне взять его и, приложив к голове, спустить курок.

Послышался треск, напоминающий звук электрошокера, затем крик. Спустя мгновение для того же испытания был вызван следующий ученик. Когда подошла моя очередь, я твердо решил не бояться. Я собирался принять удар электрошокером без лишних мыслей и сомнений, ведь знал, что его действие не причинит серьезного вреда.

На глазах у моих соучеников тренер подошел ко мне с электрошокером, огонек которого потрескивал и светился голубым. Учитель спросил, готов ли я. «Да, готов», – ответил я, не позволяя разуму даже думать о происходящем. Когда электрошокер приблизился к моей руке, я продолжал смотреть вдаль, словно его и не было. Последовал треск, но инструктор не ударил меня.

Все это представление имело целью лишь испытать наши эмоции. Тренер, казалось, удивился, что я не вздрогнул, никак иначе не проявил свой страх. Сходив в кабинет за крупнокалиберным револьвером, тренер приказал мне взять его и, приложив к голове, спустить курок.

Без лишних раздумий я взял револьвер, приставил его к виску и, даже не проверив, заряжен ли он, нажал на то, что принял за курок. Но он не поддался. Я тут же понял, что мне ничего не угрожает и не отвел дуло от виска. Побледнев как полотно, тренер быстро выхватил у меня револьвер.

Он показал мне, что курок заблокирован, поэтому я ни в коем случае не смог бы застрелить себя. Далее последовала назидательная лекция о том, что мы ни в коем случае не должны слепо следовать приказам – кто бы их ни отдавал, и что мне следовало сначала проверить, заряжен ли пистолет, а потом уже с ним что-то делать. Тренер особенно упирал на то, что я никогда не должен пытаться убить себя. И хотя все эти наставления были действительно важны, я разрыдался, чувствуя себя униженным и выставленным на посмешище. Дело в том, что в глубине души я надеялся, что револьвер заряжен – ну или, по крайней мере, мне это было не очень важно. В тот момент я осознал, что склонен к самоубийству. Похоже, остальные тоже это поняли.

И хотя я выдержал испытание и получил новую степень, меня это нисколько не радовало. Я чувствовал себя полным неудачником. Нет. Я знал, что я полный неудачник. В додзё я больше не ходил. Полагаю, я подозревал в себе склонность к самоубийству, но не мог себе в этом признаться.

Я связался с плохой компанией, стал выпивать и курить марихуану в надежде сбежать от себя. Моя жизнь превратилась в бесконечный спектакль, в котором я играл несвойственную мне роль – лишь бы вписаться в новое окружение. Я не мог ни с кем поделиться своими видениями и истинными целями, и чем дальше я уходил от своей мечты, тем больше себя ненавидел. Однажды летним днем я заперся в своей комнате и признался сам себе в склонности к самоубийству. Я не мог отыскать в себе ничего, что бы мне давало право жить. Мое дальнейшее существование было напрасной тратой ресурсов, ведь мне нечего было предложить миру взамен. Я был всего лишь очередным голодным ртом. Надежды не было.

Закончив приготовления к самоубийству – письмо родителям было написано, способ смерти выбран – я некоторое время просто сидел на полу. Как ни парадоксально, осознав, что мне больше не нужно беспокоиться ни о прошлом, ни о будущем, я испытал огромное облегчение. Больше нечего бояться, больше не к чему стремиться. Не надо делать вид, что я – это не я.

Я расслабился и глубокое умиротворение окутало меня. Глаза тонули в лучах света, струящегося через окно. Я видел то, что никогда не замечал раньше: потрясающую картину того, как лучи света озаряют частицы пыли, парящей в воздухе. Они сияли словно крошечные ангелы, спустившиеся на землю. Меня потрясло то, что, прожив 17 лет, я никогда не замечал этого удивительного, Божественно прекрасного явления.

Вдруг по моему телу пробежала холодная волна, и вместе с ней из моей груди – словно из громкоговорителя – вырвался раскатистый голос: «Ты можешь изменить свою жизнь. Ты можешь оставить тех, кто полон себялюбия и отрицания, кому, по сути, нет до тебя дела. Ты можешь перестать пить и курить. Ты можешь найти друзей, которые служат благому делу и имеют в жизни цель, достойную твоего уважения. Ты можешь учиться в колледже, пусть даже и на вечернем отделении. Наполни свою жизнь благими целями. Ты волен делать то, что считаешь правильным. Делай то, что всегда хотел, и будь собой».

Я был всего лишь очередным голодным ртом. Надежды не было.

Казалось, будто в моем теле говорил ангел. Голос этот был так чист, так полон Справедливости, что я полностью ему доверился. Будь это мои собственные мысли или чей-либо совет, уверен, я что отверг бы их. Однако теперь я знал, что способен осуществить любую свою задумку, если только буду мыслить в позитивном ключе.

Некая сила переменила меня в одночасье. Парализующее воздействие сомнений и неуверенности в себе окончилось в один миг. Не то чтобы я не испытывал сомнений, но они больше не оказывали влияния на мои решения и действия. Теперь мне следовало делать то, что кажется правильным. Оглядываясь назад, можно сказать, что этот момент стал своеобразным водоразделом между двумя жизнями, которые выпали мне на долю: одной, полной отрицания, неуверенности в себе, страха и сомнений, и новой, целеустремленной, направляемой любовью и искренней верой.

Я быстро нашел новых друзей, и они, кажется, так никогда и не поверили в истории о моем мрачном, самоуничижающем и самоуничтожающем образе жизни – настолько сильно главный герой этих рассказов отличался от того, каким они меня знали. Эта перемена произошла стремительно, но она не была окончательной. Временами на меня все же накатывало разочарование, возвращалась тень отрицательных эмоций. Несмотря на все трудности, я решил жить ради воплощения своей цели – ни о чем не жалея, ничего не боясь и истово веруя.

В последующие несколько лет я сосредоточенно готовился к будущей профессии. Я хотел стать психиатром, чтобы помогать людям так же, как помог мне тогда тот ангельский голос. И хотя в те дни меня и посещали порой духовные озарения, в целом я вел самую обычную студенческую жизнь. У меня появилась девушка, я учился быть влюбленным, учился строить отношения. Жизнь увлекла меня, и больше я не мечтал о смерти.