Читать книгу Жук. Таинственная история - Marsh Richard, Richard Marsh - Страница 12

Я резко остановился, будто кто-то нажал на тормоз, тем самым неожиданно, даже беспощадно, пригвоздив меня к месту. Дрожа, стоял я перед окном. Недавно начался ливень – ветер стремительно гнал вперед его струи. Я истекал потом – и в то же время трясся, словно от мороза; заляпанный грязью, весь в синяках и кровоточащих ссадинах – не всякий захотел бы бросить взгляд на столь жалкого типа. Руки и ноги мои болели, ныл каждый мускул, я ослабел душой и телом, но наложенные чары волей-неволей поддерживали меня – иначе я прямо тут же упал бы наземь, изнуренный, изможденный, измотанный, измученный.

Но мой истязатель еще не закончил со мной.

Я стоял там, как изломанный и скособоченный наемный экипаж, в ожидании приказания – и оно пришло. В мою сторону будто направили мощный магнетический поток, втянувший меня через окно в комнату. Я перелез через низкую ограду, через подоконник – и вновь оказался в обители моего унижения и стыда. И еще раз ощутил, содрогнувшись от ужаса, присутствие зла. Сложно сказать, сколько в том было правды и сколько моего воображения, но, оглядываясь назад, припоминаю, что меня словно вытащили из телесной оболочки и швырнули в самое жерло безымянного порока. Раздался шлепок, точно что-то упало с кровати на пол, и я понял, что существо ползет ко мне. Желудок болезненно сжался, сердце замерло; мучительнейший страх придал мне сил, и я принялся кричать – кричать без конца! До сих пор временами мне кажется, что я слышу собственные вопли, разрывающие ночь, и тогда я зарываю лицо в подушку, а душой ощущаю, что бреду долиной смертной тени.

Существо поползло обратно: я услышал, как оно, скользя, мягко перебирается по полу. Затем все смолкло. Вскоре, залив комнату ярким светом, зажглась лампа. Там, в постели, привычно устроившись под одеялом и подпирая щеку рукой, с горящими, как раскаленные угли, глазами лежал жуткий источник всех моих невыносимых мук и страхов. Он смотрел на меня безжалостным, немигающим взором.

– Так!.. Опять через окно!.. как вор!.. Это ты всегда входишь в дом через такую дверь?

Он замолчал, будто давая мне время переварить насмешку.

– Ты видел Пола Лессинхэма, а?.. великого Пола Лессинхэма!.. И как, насколько он велик?

Его скрипучий голос, с необычным иностранным выговором, неприятно напоминал звук ржавой пилы, а то, что он говорил и как он это делал, по всей видимости, имело целью окончательно выбить меня из колеи. Ему удалось это только частично лишь потому, что мне и без того было хуже некуда.

– Вором проник ты в его дом… разве не это предрекал я с самого начала? За вора он тебя принял… не устыдился ли ты? Но раз принял он тебя за вора, как тебе удалось сбежать от него… что за преступный навык спас тебя от тюрьмы?

Его поведение переменилось, и он, совершенно внезапно, принялся нападать на меня:

– Велик он?.. ладно!.. ну, велик… этот Пол Лессинхэм? Ты мал, а он и того меньше… этот твой великий Пол Лессинхэм!.. Неужто жил на земле человек ничтожнее него?

Воспоминания о мистере Лессинхэме все еще были свежи во мне, ведь я только что виделся с ним, и я не мог не признать, что в словах моего мучителя, произнесенных с такой горечью, имелась крупица правды. Портрет политика, занимавший почетное место в моей мысленной галерее, оказался несколько замаран.

Как обычно, человек в постели не испытывал ни малейшего затруднения, читая все, что проносилось в моей голове.

– Именно, ты да он два сапога пара: великий Пол Лессинхэм такой же отличный вор, как и ты – даже лучше! – ибо, по крайней мере, в нем больше смелости, чем у тебя.

Он ненадолго замолчал, а затем с нежданной яростью воскликнул:

– Отдай мне то, что украл!

Я двинулся к кровати – весьма неохотно – и протянул ему пачку писем, взятых мной из ящичка. Заметив, насколько мне неприятно находиться с ним рядом, он решил поиздеваться над этим. Не обращая внимания на мою протянутую руку, он заглянул мне прямо в глаза.

– Что беспокоит тебя? Ты плохо себя чувствуешь? Не нравится стоять со мной бок о бок? Вот скажи, ты, со своей белой кожей, будь я женщиной, неужели ты не взял бы меня в жены?

В том, как он это произнес, мне почудилось столько истинной женственности, что я опять спросил себя, а не ошибся ли я, приняв его за мужчину. Я многое бы отдал за возможность ударить его по лицу – или лучше схватить его за шиворот, вытащить через окно и извалять в грязи.

Он наконец соизволил заметить, что я протягиваю ему.

– Ага!.. Так вот что ты украл!.. Вот что забрал из ящика бюро… из запертого ящика… используя навыки, известные только вору. Отдай мне письма… вор!

Он выхватил у меня связку, попутно поцарапав мне руку, словно у него были не ногти, а когти. Он вновь и вновь вертел письма перед собой, гневно на них глядя; я же испытал необъяснимое облегчение от того, что его глаза боле не были направлены мне в лицо.

– Ты держал это во внутреннем ящичке своего бюро, Пол Лессинхэм, там, где никто, кроме тебя, этого не увидит… не так ли? Спрятал это, как прячут сокровище. Должно быть, здесь что-то стоящее, что-то важное, то, что необходимо знать… да, необходимо! – раз уж ты нашел время упрятать это так далеко и надежно.

Я уже упоминал, что связка была скреплена отрезком розовой ленты, – вскоре он тоже не преминул заметить это:

– А какой милой ленточкой ты все это перевязал – да так аккуратненько! Безусловно, такой красивый бантик могла завязать лишь женская рука… кто бы мог подумать, что у тебя такие ловкие пальцы?.. Так! Сверху надпись! Что там?.. Посмотрим, что ты написал!.. «Письма моей дорогой возлюбленной, Марджори Линдон».

Стоило ему увидеть эти слова, которые, как он сказал, были начертаны на вложенном сверху листке бумаги, служившем обложкой для писем внутри связки, как его лицо изменилось. Мне и в голову не приходило, что ярость способна настолько исказить человеческие черты. Челюсть его распахнулась, обнажив поблескивающие желтые клыки; он задержал дыхание на столь долгое время, что я каждую секунду ожидал, что он рухнет без чувств; на лице и черепе кровавыми шрамами проступили вены. Затрудняюсь сказать, сколько длилось его молчание. Когда он наконец смог вдохнуть, из груди его начали вырываться хрипы и стоны, а в промежутках между ними он выдавливал слова, и казалось, что они, проходя через горло, душат его:

– Письма его дорогой возлюбленной!.. его возлюбленной!.. его!.. Пола Лессинхэма!.. Так!.. Все, как я предполагал… знал… видел!.. Марджори Линдон!.. Милой Марджори!.. Его возлюбленной!.. Возлюбленной Пола Лессинхэма!.. Той, что с лилейно-белой кожей и золотистыми волосами!.. И что за слова эта дорогая возлюбленная нашла в своем нежном сердце, чтобы написать Полу Лессинхэму?

Он сел на кровати и сорвал ленту. В связке оказалось, наверное, писем восемь или девять – коротких записок и пространных посланий. Но он, несмотря на длину, прочитывал их с одинаковым аппетитом, проглатывая одно за одним, опять и опять, и мне в какой-то момент подумалось, что он никогда не закончит их перебирать. Они были написаны на толстой белой бумаге, особого оттенка, с волнистыми необрезанными краями. На каждом стояли золотые оттиски герба и адреса, и все листы были одинаковой формы и размера. Я заметил про себя, что доведись мне когда-нибудь где-то еще увидеть такую бумагу, я непременно ее узнаю. Почерк, как и бумага, тоже казался необычным: четкий, решительный, и мне следовало бы сразу догадаться, что все писалось широким металлическим пером.

Во время чтения он не переставал издавать звуки, большее напоминающие вскрики и рычание, чем человеческую речь, будто дикий зверь сдерживал копившуюся ярость. Когда он покончил с чтением – на некоторое время, – он дал чувствам вырваться наружу.

– Так!.. Значит, вот что дорогая возлюбленная нашла в своем сердце и написала Полу Лессинхэму!.. Полу Лессинхэму!

Перо не в силах передать всю исступленную силу ненависти, с которой говорящий произнес это имя; было в том нечто демоническое.

– Достаточно!.. это конец!.. это его приговор! Да будет он погребен меж камнями цитаделей страдания, и все, что от него останется, да будет брошено в горькие воды реки проклятий, дабы разлагаться под залитым кровью солнцем! А что до нее… до Марджори Линдон!.. дорогой его возлюбленной!.. придет день, и она пожалеет, что родилась на этот свет… и он тоже!.. и божества тьмы вдохнут сладкий аромат ее страдания!.. Да будет так!.. будет! Это я говорю… даже я!

В безумном порыве необузданной ярости он, кажется, действительно забыл о моем присутствии. И вдруг, бросив взгляд в сторону, он увидел меня, и вспомнил, и вознамерился воспользоваться возможностью сорвать свой гнев на осязаемом объекте.

– Ты тут!.. ты, вор!.. еще жив!.. и насмехаешься над одним из божественных детей!

Он с воплями выскочил из постели, накинулся на меня, сжал мне горло своими жуткими руками, повалил спиной на пол; дыхание его смешалось с моим… Но Бог, в милости своей, даровал мне забвение.