Читать книгу Жук. Таинственная история - Marsh Richard, Richard Marsh - Страница 14

После нашего второго вальса я сделал это. В привычном тихом уголке, скрытом тенью стоящей в холле пальмы. Но не успел я набрать обороты, как она меня прервала – прикоснулась веером к рукаву и посмотрела испуганными глазами.

– Не надо, пожалуйста!

Однако меня было не удержать. Мимо прошествовали Клифф Шаллонер с Герти Кэзеллом. По-моему, Клифф, пока шел, кивнул мне. Но мне было все равно. Я решился, и я сделал этот шаг. Никто заранее не знает, как прозвучат его слова, пока он не заговорит с девушкой, на которой хочет жениться. У меня сложилось впечатление, что я своей речью заставил ее вспомнить поэтов эпохи Реставрации. Она, кажется, удивилась, ибо никогда доселе не замечала во мне поэтических наклонностей, и настойчиво попыталась прекратить разговор:

– Мистер Атертон, мне так жаль.

Но слова лились из меня потоком:

– Жаль, что я вас люблю!.. Отчего же? Почему вы жалеете о том, что стали предметом обожания в глазах мужчины – пусть и моих? Единственным сокровищем… тем, что по-настоящему дорого! Разве это настолько обычное для женщины дело – найти того, кто готов бросить жизнь к ее ногам, что ей приходится сожалеть, когда таковой встречается?

– Я не знала, что вы испытываете ко мне подобные чувства, хотя признаюсь, у меня были некоторые… некоторые подозрения.

– Подозрения!.. Спасибо на добром слове.

– Мистер Атертон, вы прекрасно знаете, что очень мне нравитесь.

– Нравлюсь!.. Фи!

– И не перестанете нравиться, несмотря на это «фи».

– Я не хочу вам нравиться… я хочу быть любимым вами.

– Именно. И в этом ваша ошибка.

– Моя ошибка!.. мечтать, чтобы вы полюбили меня!.. тогда как я сам вас люблю…

– Так разлюбите, хотя я не могу не подозревать, что вы ошибаетесь и в этом.

– Ошибаюсь!.. думая, что люблю вас!.. отстаивая и доказывая чувство всеми душевными силами! Что нужно сделать, чтобы убедить вас в своей любви: обнять, прижать к груди, выставить вас напоказ перед всяким заявившимся сюда?

– Я бы предпочла избежать этого, и, возможно, вы согласитесь не говорить так громко. Кажется, мистер Шаллонер заинтересовался, почему вы раскричались.

– Так не мучайте меня!

Она раскрыла и закрыла свой веер; я склонен думать, что пока она смотрела на него, опустив глаза, на ее губах была улыбка.

– Я рада, что между нами произошло это объяснение, потому что, конечно, вы мне друг.

– Я вам не друг.

– Простите, но это так.

– А я говорю, что нет; если мне не дано стать кем-то большим, то я вам не друг.

Она продолжила – безмятежно игнорируя меня и поигрывая веером:

– Так вышло, что я нахожусь, прямо сейчас, в некоем щекотливом положении и нуждаюсь в дружбе.

– Что случилось? Кто тревожит вас… ваш отец?

– Ну… не он… пока не он; хотя вскоре станет, не исключаю.

– Так кто же причина?

– Мистер Лессинхэм.

Она заговорила тише – и опустила глаза. На какое-то мгновение я растерялся, не понимая, о чем она.

– Кто?

– Ваш друг, мистер Лессинхэм.

– Простите, мисс Линдон, но я совершенно не уверен, что кому-либо стоит называть мистера Лессинхэма моим другом.

– Как!.. Даже если вы узнаете, что я собираюсь стать его женой?

Я опешил. У меня имелись некоторые подозрения, что Пол Лессинхэм ближе к Марджори, чем полагается, но я и не думал, что она сможет усмотреть нечто привлекательное в таком болване и сухаре. И я еще умалчиваю о сотне иных соображений: Лессинхэм в одной парламентской фракции, ее отец в другой; старик Линдон со свойственным аристократу-тори высокомерием не устает насмехаться над ним при всяком случае; к тому же тут и речи нет ни о каком состоянии.

Не знаю, выдал ли я свои чувства; если да, то выглядел я совершенно сбитым с толку.

– Вы выбрали подходящий момент, чтобы сделать это признание, мисс Линдон.

Она предпочла не заметить мою иронию:

– Я счастлива, что вы так считаете, и сейчас вы поймете, насколько затруднительно мое положение.

– Позвольте сердечно вас поздравить.

– Благодарю вас за это, мистер Атертон, мне очень важно видеть, как вы рады за меня.

Я прикусил губу: у меня не было ни малейшего понятия, что она подразумевала, говоря такое.

– Я правильно понял, что это объявление было сделано мне как одному из многих?

– Нет, неправильно. Я доверила вам тайну, как другу… как самому близкому моему другу, ведь муж – это больше, чем друг. – Сердце мое грохотало. – Вы будете на моей стороне?

Она замолчала – и я не произнес ни слова.

– На вашей стороне или на стороне мистера Лессинхэма?

– Его сторона – моя сторона, а моя сторона – его сторона. Вы будете на нашей стороне?

– Не уверен, что правильно истолковываю ваши слова.

– Вы первый, кому я во всем призналась. Когда папа узнает, наверное, быть беде, сами понимаете. Он по-настоящему прислушивается к вам и ценит ваше мнение; когда грянет гром, я хочу, чтобы вы были на нашей стороне – на моей стороне.

– Но при чем тут я?.. Какое все это имеет значение? Вы сильнее своего отца… вероятно, Лессинхэм сильнее вас; вместе, с точки зрения вашего отца, вы будете неуязвимы.

– Так вы мне друг – разве нет?

– Следовательно, вы протягиваете мне содомское яблоко[4].

– Спасибо. Вот уж не думала, что вы такой злой.

– А вы… вы добры? Я бросаю к вашим ногам свою любовь, а вы, без промедлений, просите меня выступить в поддержку любви другого.

– Но как я могла догадаться, что вы в меня влюблены… как говорите?! Я понятия не имела. Вы знаете меня всю свою жизнь, но до сих пор и вида не подавали, что питаете ко мне чувства.

– А если бы я заговорил раньше?

Кажется, она легонько повела плечами, будто хотела пожать ими.

– Не знаю, изменилось бы что-либо от этого… Не буду притворяться. Подозреваю только, что вы сами придумали себе эти чувства полчаса тому назад.

Если бы вдруг она дала мне пощечину, я и то не был бы столь ошеломлен. Я не понимал, сказала ли она это наугад, но ее слова оказались настолько близки к истине, что у меня перехватило дыхание. Ведь я и вправду осознал, что именно со мной творится, всего лишь несколько минут назад: пламя, пожирающее меня сейчас, вспыхнуло, когда отзвучал тот первый вальс. Ее будто посетило озарение и она прочитала мои мысли, и теперь я едва мог найти слова для ответа. Я попытался съязвить:

– Вы льстите мне, мисс Линдон, льстите каждым своим замечанием. Откройся вы передо мной чуть раньше, я бы ни за что не рассказал вам о своих чувствах.

– Так пусть все это останется terra incognita.

– Как пожелаете. – Ее вызывающее спокойствие ранило меня, породив подозрение, что в душе она надо мной смеется. Во мне словно проснулся дьявол: – Но в то же время, раз вы заверили меня, что так долго ничего не подозревали, я прошу вас не продолжать этого разговора. По крайней мере, ваша совесть останется чиста. Ибо я хочу, чтобы вы поняли: я люблю вас, любил вас и буду вас любить. Мне совершенно все равно, какие отношения сейчас между вами и Полом Лессинхэмом. Но предупреждаю, мисс Линдон, я не разлюблю вас до гробовой доски.

Она смотрела на меня, широко распахнув глаза, как будто я ее испугал. Честно говоря, этого я и добивался.

– Мистер Атертон!

– Да, мисс Линдон?

– Как это на вас не похоже.

– Создается ощущение, что мы только-только знакомимся с друг с другом.

Она продолжала смотреть на меня своими большими глазами – и взгляд их, признаюсь честно, я выносил с трудом. Неожиданно ее лицо озарилось улыбкой – и мне она пришлась не по душе.

– Не после всех этих лет, да, всех этих лет! Я знаю вас и, пусть и смею признать, что вы небезупречны, полагаю, искренности вам не занимать.

Она вела себя со мной как сестра – старшая сестра. Возможно, я задел ее за живое. Но тут подошел Хартридж требовать своего танца, что давало мне возможность удалиться, не растеряв остатки гордости. Он не торопился и стоял перед нами, засунув, как обычно, большие пальцы в карманы жилета.

– По-моему, мисс Линдон, этот танец обещан мне.

Она подтвердила его заявление кивком и поднялась, взяв его под руку. Я встал и ушел, не проронив ни слова. Пересекая зал, я столкнулся с Перси Вудвиллем. Он привычно суетился и озирался, будто забыл, где оставил Кохинур[5], и теперь судорожно искал, куда тот запропастился. Заметив, кто перед ним, Перси поймал меня за рукав.

– Атертон, ты мисс Линдон не видел?

– Видел.

– Да ладно!.. Видел?.. Господи!.. Где? Я с ног сбился, ее разыскивая, разве что на чердак и в подвал не заглядывал… впрочем, туда-то я уже и собирался. Это ведь наш танец.

– В таком случае, знай, она дала тебе отставку.

– Нет!.. Это невозможно! – Рот его открылся буквой О, глаза тоже округлились, отчего монокль шлепнулся на манишку. – Наверное, я все перепутал. По правде сказать, у меня в книжке мешанина, а не спи сок. Она оставила за мной то ли прошлый танец, то ли этот, то ли следующий, хоть убей, не вспомню. Глянь-ка, что там, парень ты что надо, помоги разобраться, какой у меня с ней танец.

Я «глянул» – было сложно не сделать этого, ибо свою бальную книжку он держал прямо перед моим носом, да так, что и глаза не перевести. Иногда бальные книжки кавалеров напоминают упражнение в импрессионистской технике, но у Перси список танцев напоминал записки сумасшедшего. Бумага была исчеркана иероглифами, а что они означают и как вообще попали сюда, сказать я не мог – не я же это писал! Каша в голове Вудвилля успела стать притчей во языцех.

– Сожалею, дорогой Перси, но клинопись не мой конек. Если сомневаешься, когда твой танец, лучше спроси у самой леди – ей это должно польстить.

Оставив его путаться дальше, я отправился на поиски своего пальто: я задыхался и мечтал выйти на улицу; что до бала, то в тот момент мне меньше всего хотелось танцевать. По пути к гардеробной я задержался. Меня остановила Дора Грейлинг:

– Вы забыли, что сейчас наш танец?

Я забыл про это – начисто. И был не рад напоминанию. Правда, пока я смотрел в ее красивые серые глаза и на мягкие черты нежного личика, почувствовал, что заслужил знатную порку. Она ангел – лучше не найти! – но теперь мне было не до ангелов. Имей я малейшую возможность не танцевать – ни с Дорой Грейлинг, ни с одной другой женщиной в мире, я бы предпочел ей воспользоваться… Вот так я стал невежей и обманщиком:

– Вы должны меня простить, мисс Грейлинг, но… мне нездоровится… Не думаю, что смогу танцевать сегодня… Доброй ночи.