Читать книгу История вашего будущего. Что технологии сделают с вашей работой и жизнью - Ричард Сасскинд - Страница 11

На первой странице одной из лучших книг по этой теме «Система профессий» (The System of Professions) Эндрю Эбботт ставит вопрос, которые многие считают ключевым в теоретическом исследовании профессий: «Почему должны быть деятельностные группы, контролирующие получение и применение различных областей знаний?»[45]

Рядовой наблюдатель может удивиться, в чем же состоит дилемма. Разве не очевидно, что профессионалы знают и делают то, что обычные люди не могут, а мы им за это платим соответствующим образом? Согласно этой точке зрения, профессии – это лишь практичное средство, учитывая, что люди просто не могут знать всего сами и делать все самостоятельно. Если ломается машина или течет топливо, мы звоним специалисту. Аналогично мы обращаемся к врачу, юристу или бухгалтеру не потому, что вынуждены так поступать по закону, а потому что обстоятельства и наше невежество таковы, что мы хотим задействовать знания специалистов. Это кажется разумным объяснением, но существует множество альтернативных теорий. (Читателей, которых не интересуют теории, приглашаю перейти к секции 1.6.)

Альтернативные теории

В более ранних работах по профессиям отсутствие баланса или «асимметрия» знаний являлись основным предметом интереса. Фокус был на том, как профессии справляются с неравным распределением знаний в обществе[46]. При этом другие ранние теоретики были менее увлечены отсутствием баланса при распределении знаний и более – другими важными ролями, которые, по их мнению, выполняли профессии. Некоторые отмечали укрепление моральных устоев общества. Сторонники этого мнения утверждали, что профессии, единственные в своем роде, защищают и способствуют формированию достойных восхищения ценностей и положительных мотивов. Например, они ставят «благополучие клиента» выше «собственных интересов»[47], предоставляют «индивидуализированные», а не «шаблонные» услуги[48], предпочитают «принципы коллективного» ориентации на индивидуума[49], чувствуют «гордость за предоставленную услугу» вместо «интереса от возможности получить индивидуальную прибыль»[50] и стремятся к развитию «функционального» общества, а не «общества потребления»[51]. Они надеялись, что данные ценности и мотивы могут передаться от профессий широким массам. Эти идеи напоминают ранее затронутые в работах социолога-теоретика Эмиля Дюркгейма темы:

«То, что мы, в частности, наблюдаем в профессиональных объединениях, – это моральную силу, способную к сдерживанию индивидуального эгоизма, воспитанию среди работников более интенсивного чувства солидарности и предотвращению применения закона сильнейших в индустриальных и коммерческих взаимоотношениях»[52].

Другие теоретики полагали, что профессии могут способствовать социальному порядку и политической стабильности. Толкотт Парсонс писал, что профессии являются «механизмами социального контроля»: они «социализируют»… приводят их (молодое поколение) обратно в социум, когда они показывают девиантное поведение[53]. В 1933 году Александр Карр-Сондерс и Пол Уилсон заявляли, что профессии являются «стабильными элементами общества», отмечая:

«Старая формула давит на них; они наследуют, сохраняют и передают традицию. Они знают, что ничего нельзя достигнуть в их сфере разрушением или революцией, и перекладывают этот подход на другие сферы. Профессиональные ассоциации являются стабилизирующими элементами в обществе. Они порождают жизненные модели, привычки мышления и стандарты принятия решений, что придает им свойства центров сопротивления грубым силам, которые угрожают стабильной и мирной эволюции»[54].

Здесь снова видны сходства с идеями Дюркгейма, который пишет, что путем укрепления «профессиональных групп и корпораций» в обществе «вся ширина социального полотна, угрозы которому ослабеют, будет скреплена накрепко и станет сильнее»[55].

Теоретики такого плана, обеспокоенные различными функциями профессий, – или корректировкой дисбаланса при распределении знаний, или укреплением моральных устоев в обществе, или удержанием социального порядка, – известны как функционалисты. Часто социологи отмечают, что функционалисты обнаружили сходства роли профессий в нашем обществе с ролью отдельных органов в функционировании наших тел: каждый выполняет конкретную функцию, вносит вклад в здоровье целого и является необходимым, в своем роде незаменимым элементом.

Другая группа теоретиков занималась больше вопросами отличительных характеристик профессий, чем их отдельными функциями. Подобно зоологам, пытающимся определить и классифицировать различные типы животных и растений, эти социологи фокусировались на тщательном документировании характерных черт профессий, составляя всесторонние чек-листы важных характеристик и определяющих черт профессий, организуя эти субъекты в таксономии. Эти теоретики широко известны как трейтисты[56]. Тем не менее, хотя их мысли оказали влияние на огромное количество работ на тему профессий – конкурирующие списки определяющих черт рассеяны в литературе, – их коллективные усилия являются в лучшем случае незавершенными. Проблема состоит в том, что почти нет аргументов о том, какими являются определяющие черты. Социолог Теренс Джонсон, резюмируя их усилия в начале 1970-х (когда энтузиазм к сбору характеристик приближался к пику), иронично отметил, что «результатом [их работы] стал настолько глубокий хаос, что нет тех, кто бы не согласился с наличием хаоса»[57]. Современник Джонсона и тоже социолог Джеффри Миллерсон изучил к тому времени работы двадцати одного теоретика и обнаружил двадцать три определяющие черты профессий, но не нашел ни одной, с которой бы согласились все авторы[58].

Эксклюзивность и сговор

Для большинства социологов, которые подвергли профессии тщательному исследованию, тем не менее было что-то более ценное, чем изучение их функций и характеристик. Вместо этого, и с разных углов зрения, основной областью интереса стала эксклюзивность профессий. Совместная увлеченность социологов заключалась в стремлении ответить на вопрос, почему и как профессии смогли изолировать и оградить массивное пространство знаний и соответствующих услуг таким образом, что другие (не профессионалы) оказались лишены возможности вовлечения, кроме как в роли получателя услуг. На самом деле эта характеристика великого договора является больше, чем областью увлеченности теоретиков. Здесь также прослеживаются следы негодования. Дональд Шён, заявляя, что «договор приближается к расторжению», требует объяснений того, «почему мы должны продолжать предоставлять им [профессиям] исключительные права и привилегии?»[59]. Социолог Кит Макдональд задается вопросом: «Как подобные профессии умудрились убедить общество предоставить им привилегированное положение?»[60]

Эти авторы обнаружили, что повторяют идею другого теоретика классической социологии, Макса Вебера, социального «закрытия». Вебер предложил раннее и влиятельное обоснование того, как и почему определенные группы сблизились для «установления правового порядка, ограничивающего конкуренцию через формальные монополии»[61]. В контексте профессий он четко отметил, что «каждая бюрократическая структура стремится увеличить преимущество информированных профессионалов, сохраняя их знания и намерения в секрете»[62].

Теоретики предложили множество обоснований этой эксклюзивности. Некоторые заявили, что она является следствием классовой системы, элитизма или коллективного инстинкта самосохранения. Другие увидели в ней естественное следствие экономического прогресса. Социолог и бывший президент Американской социологической ассоциации Уильям Гуд заявил, что «общества в процессе индустриализации – это общества в процессе профессионализации»[63]. По его мнению, по этой причине тенденция к «профессионализации» неизбежна[64].

При этом другие социологи увидели в росте эксклюзивности более губительную тенденцию. Наиболее объемный современный труд на тему эксклюзивности The Rise of Professionalism архимонополиста Магали Ларсон написан в этом духе[65]. По ее мнению, профессии не только наслаждаются монополией на экономическую деятельность, которую Ларсон называет «рыночной монополией», но также – на статус и привилегии – «социальной монополией»[66]. При этом Ларсон отмечает, что профессии не просто радуются статусу и престижу, но, отмечая собственную работу, они активно манипулируют нашими идеями о статусе и престиже, чтобы те находили отражение в их деятельности. Идея того, что власть профессий выходит за пределы рынка, широко распространена среди социологов. Эверетт Хьюз высказал аналогичную точку зрения несколькими годами ранее Ларсон:

«Профессии, возможно, в большей степени, чем другие типы занятости, требуют широкий правовой, моральный и интеллектуальный мандат. Не только практики, которые благодаря принятию в узкий круг профессии индивидуально пользуются лицензией на осуществление деятельности, другим недоступной, но сообща они позволяют себе указывать обществу, что хорошо и правильно в широких и жизненно значимых аспектах жизни»[67].

Другие были еще более бескомпромиссны в своих исследованиях эксклюзивности. Эта группа может быть громко названа «теоретиками заговора», и они могли похвастаться тем, что драматург и критик Джордж Бернард Шоу был их наиболее знаменитым амбассадором. Высказывание Шоу о том, что «всякая профессия – это заговор против непосвященного», стало их девизом[68]. Для таких мыслителей и активистов мертвая хватка профессий вокруг знаний отражает больше, чем просто грубую жажду власти, богатства, престижа, классового превосходства, эксклюзивности или инстинкта самосохранения, а является коварной и согласованной программой введения в заблуждение: сознательными и систематическими действиями для мистификации и утаивания, с целью удержания того, что было названо «тиранией» экспертов[69]. Стэнли Фиш, теоретик в области права и литературы, выразил это следующим образом:

«Профессионализм маскирует свое темное лицо, лицо манипуляции и самовозвеличивания… и означает деятельность небольшой и самопровозглашенной группы, которая находится в заговоре против непосвященного большинства, претендуя на превосходство, основываясь ни на чем большем, чем на запутанной терминологии и захвате механизмов производства и дистрибуции»[70].

Возможно, среди приверженцев теории заговора профессий более всего был исполнен энтузиазмом социополитический философ Иван Иллич, который считал профессии «калечащими» и говорил о распространенном «социальном принятии иллюзии профессионального всеведения и всеобъемлющей компетенции»[71]. По мнению Иллича, «профессионалы утверждают, что обладают секретными знаниями о человеческой природе, знаниями, которыми только они вправе распоряжаться»[72]. Далее он также предполагает, что «в любой области, где только можно представить себе потребности людей, эти новые профессии – доминирующие, авторитарные, монополистические, легализованные и в то же время обессиливающие и успешно калечащие личности – стали исключительными экспертами по вопросам общественного блага»[73].

Несмотря на то что среди приверженцев теории заговора сложно не почувствовать признаки паранойи, они бросают нам вызов, как и другие теоретики, заставляя спросить, действуют ли профессии как посредники в качестве доброжелательных хранителей знаний, в которых достигли мастерства, или же на самом деле являются ревнивыми стражами этих знаний. Лексика теоретиков может быть туманной, но нам не остается сомнений в большом влиянии и доминировании профессий.

Влияние Карла Маркса

Значительная доля теоретизации профессий спрятана в терминологии и идеях Карла Маркса и его последователей – марксистов. Мы считаем эту часть анализа формирующей, если не как четвертую школу мысли, то как минимум достойным описания трендом. Возможно, это предает политические предубеждения этих ученых, однако в любом случае явный энтузиазм по отношению к марксизму придал форму общим темам, которые теоретики выбрали для изучения. Например, повторяющийся критический интерес к влиянию «капитализма» на профессии. Ученые с сожалением отмечали снижение количества самозанятых, независимых профессионалов в XIX веке и рост нанятых работников. Используя терминологию марксизма, они называли это «пролетаризацией» профессиональной занятости[74]. По утверждению теоретиков, дальнейшее губительное влияние развития капитализма заключалось в том, что прибыль стала доминирующим мотивом профессиональных организаций. Традиционные ценности и мотивы, упомянутые ранее, были подорваны. Социолог Эллиот Краузе обозначил основные характеристики этого конкретного перехода:

«Профессиональная деятельность может быть прибыльна, если она организована в капиталистической форме, которая больше не ставит на первое место интересы нуждающегося в услуге. Этот тренд кажется ведущим при переопределении профессии: от чего-то особенного до просто одного из способов заработка»[75].

Далее Краузе с сожалением отмечает:

«Поражение положительных ценностей гильдий – коллегиальности, следования интересам группы, движение по пути высокой профессиональной этики, нежели стремление к прибыли, – которые уничтожили различия между профессионалами и представителями другой занятости, оставив их таким образом вместе с наемными работниками среднего уровня капиталистического строя»[76].

Тем не менее важно не пренебрегать этими работами. Если отбросить в сторону марксистский обскурантизм, задача изучения того, как мотивы профессий могли меняться со временем, является значительной. Муха на стене лидирующих аудиторских, консалтинговых и юридических фирм обнаружила бы огромное значение, которое придается в фирмах финансовым показателям. Касаясь принципа конфликта интересов, например, тот часто предается в пользу большего интереса к прибыльности, чем к предоставлению действительно независимых рекомендаций клиентам[77]. Сейчас многие партнеры профессиональных фирм настаивают, что они управляют бизнесом, прибыль на каждого партнера является основным показателем успеха, а количество рабочих часов является основанием для расчета вознаграждений работникам. Когда прибыль превыше клиентов, системы мотивации и вознаграждений профессиональных компаний предпочитают наличные культуре, и когда соблюдение этики снисходит до проставления галочек, тогда великий договор выглядит морально устаревшим[78].

В 1939 году социолог Томас Хамфри Маршалл написал: «Профессионал, как говорится, не работает только для оплаты своих услуг: ему платят, чтобы он мог работать»[79]. Тот факт, что сегодняшние профессионалы вынуждены прочесть это предложение несколько раз, чтобы понять его смысл, показывает, как далеко мы отклонились от ранних идеалов о профессиях. Мы вернемся к вопросу изменяющихся ценностей и мотивов в главе 6.

Возвращаясь к великому договору

Выше мы перечислили различные теории о профессиях, многие из которых оказали влияние на нас при написании этой книги. Несмотря на то что большинство утверждений довольно спорны и что у нас есть альтернативная точка зрения, представленная на последующих страницах, мы присоединяемся к их заинтересованности в вопросе о том, почему люди терпят профессии, а иными словами, продолжают следовать великому договору. Для нас наиболее убедительный ответ не является особенно сложным и состоит из двух частей. Во-первых, профессии сами по себе обычно не хотят меняться и поэтому сопротивляются реформам и революциям. Во-вторых, до настоящего момента не было предложено достойной альтернативы тому, что они могут предложить, конкурирующего устройства взамен статус-кво[80]. Для Эндрю Эббота второй аргумент соотносится с более фундаментальным вопросом «Как мы структурируем и контролируем области экспертной компетенции в обществе?»[81] Согласно его мнению:

«Профессионализм стал основным путем модернизации областей экспертной компетенции в индустриальных обществах. Но, несмотря на то, что мы иногда это забываем, существует множество альтернатив: единая область экспертной компетенции императорских гражданских служб, народные практики различных религиозных групп, популярное распространение экспертных свойств с применением микропроцессоров… – экспертные знания также индустриализованы в товарах общего потребления и организациях. Из вопроса, почему общество вкладывает свои знания в профессии, вытекает еще два: почему в социуме есть своего рода гарантированные эксперты и зачем они передают экспертные знания людям, а не внедряют их в вещи или правила»[82].

Для нас это наиважнейший отрывок. Он ставит экспертные знания в сердце профессий и подчеркивает, что есть другие варианты предоставления специальных знаний обществу. Важно, что Эбботт также видит потенциал в «микропроцессорах» как одной из альтернатив. Однако он был скорее исключением в среде теоретиков профессий, признавая возможную релевантность информационных технологий. Примечательно, что в работах его современников о роли, которую технологии могут сыграть в трансформации профессий, почти не упоминается[83]. Не потребовалось бы много воображения в 1980-х годах, – когда аудиторы и управленческие консультанты уже использовали «микропроцессоры», а существенная часть работы в налогообложении и праве проводилась при поддержке систем принятия решений и экспертных систем, – чтобы предположить, что работа профессионалов может претерпеть изменения под воздействием технологий. Аналогично в начале 1990-х, когда была создана Всемирная паутина (World Wide Web), ученые-социологи, занимающиеся профессиями, должны были почувствовать релевантность этого зарождающегося направления. Пренебрежение технологиями является фундаментальным упущением академической литературы. Одна из целей книги – исправить это упущение.