Читать книгу Волчий дождь - Рыжий Поэт - Страница 3

|

Выцветал ещё один день догорающего лета. Сэм Канэко шёл домой с работы. Сегодня у него был великий день: нелегко двадцатисемилетнему мужчине продвинуться по карьерной лестнице разом на две ступени вперёд, причём, всего за один месяц и безо всяких пресмыкательств и лжи.

Несмотря на то, что душа его ликовала, его глаза, выражение лица – всё в нём было смиренно, даже его одежда тусклых цветов. Сэм – один из тех людей, которые не считают деньги главной ценностью жизни. Жена и семилетний сын – вот что ему дорого. Ну и конечно же: «Слава Богу за каждый прожитый день».

Сэм вошёл в автобус. Прекрасное лицо его сделалось угрюмым, голубые глаза померкли. Он провёл ладонью по гладко-уложенным русым волосам. «Неужели в нашем городе так мало автобусов? – подумал Сэм, убедившись в полном отсутствии свободных сидений. —« А вроде Фриз-сити – один из продвинутых городов…»

– Ах, вот я и дома.– сказал мужчина, входя в прихожую.

– Папа пришёл.– донёсся из гостиной приятный женский голос.

Вдруг позади Сэма что-то зашуршало, он оглянулся на дверь, в которую только что вошёл. И тут, сзади на его шее повис кто-то, обхватил ногами талию мужчины, (этот кто-то спрыгнул с тумбочки, стоявшей справа от двери под вешалкой, на которой висело огромное, неизвестно откуда взявшееся в этом доме зелёное пальто).

– Напугался?! – вбился в ухо мужчине громкий, весёлый, чуть хрипловатый мальчишеский голос.

– В обморок чуть не упал… Представляешь? – иронически промямлил он. – Но разве так можно?

– Прости. Я просто скучал… – мальчик спрыгнул со спины отца.

И это семилетнее чудо в красной футболке с чёрными узорами виде молний на плечах и серых шортах по щиколотку, с волосами цвета шатен, торчащими в разные стороны, стояло перед отцом и смотрело на него своими огромными голубыми глазами, в любом выражении которых виднелись черты мечтательности.

– Здорова, сто тысяч почему. – с улыбкой сказал отец.

– А почему? – недоумённо, почти шёпотом спросил мальчик.

– А потому. – сквозь смех сказал Сэм. – Да ладно тебе, как будто я первый раз на работу уходил.

– Словно вечность прошла.– закатил глаза мальчик.– Я це-Элый день просидел за этим столом, учил эту твою таблицу… А Раска в это время с фантиком играла… ОДНА! – жалобно сказал он, указывая пальцем на сидящую у кресла в гостиной молодую кошечку черепахового окраса, (её полное имя Росомаха: когти у неё огромные – конечно меньше, чем у того зверька, но всё же страх внушали…).

– Ужас-то како-ой…

А ты её, кстати, выучил? Мы с тобой поспорили, ты помнишь?

– Выучил. – сказал угрюмо сын, опустив голову и завернув руки за спину.

– Ну и сколько будет пять на пять? – спросил он, вешая куртку на крючок.

Мальчик чуть заметно улыбнулся, всё ещё не поднимая головы.

– Двадцать пять! – торжественно крикнул он.

В прихожую вошла мать – красивая двадцатисемилетняя стройная женщина среднего роста с серо-голубыми лучистыми глазами, с длинными тёмными волосами шатен, в зелёном халатике длинной по колено.

– Марш все за тол! – весело скомандовала она.

– Можно потом? – замучено проговорил мальчик.

– Киба! – сказала мать, серьёзно посмотрев на сына. – Совсем ничего не ест ребёнок, и откуда только силы берутся часами носиться по двору…

– Аврора, он не болен гаджетами.– прошептал муж жене на ушко, нежно поцеловав её в щёчку.

В семье царило умиротворение. Все трое сидели за столом, пили чай, смеялись, смотрели на играющую кошку. Сейчас любящая мать нежно ласкала мальчика, трепала ладонью его без того взъерошенный затылок, щекотала его шею, плечи, крепко-крепко обнимала его, не отпуская даже когда он сильно вырывался.

– Ну, мама, мама, отпусти! – сквозь смех кричал он.

– Не могу – люблю кошек. А этого котёнка больше всех. Всё «мяу» да «мяу». – ласково говорила она, крепко обнимая сына и целуя то одну его щеку, то другую.

Прошёл этот час – настало роковое мгновенье.

Киба сидел один за столом, через « не хочу!» доучивал таблицу умножения. Неожиданно сердце его словно сжалось и потом забилось часто-часто. Через секунду из кухни донёсся душераздирающий, бешеный вопль матери, как будто вой волка. Надо бы сказать, что между комнатой мальчика и кухней находилась ещё небольшая комнатка. В ту комнату сейчас же выскочил из своей комнаты Сэм, рванулся к двери кухни, принялся дёргать её изо всех сил. Бесполезно. Сзади доносился стук в дверь, ведущую в эту самую комнатку. Мальчишка то изо всех сил дёргал дверь за ручку, то бился об неё руками, боками, спиной. БЕСПОЛЕЗНО! Запахло гарью. Был слышен тот еле уловимый голос огня. Наперебой ему мальчик слышал крики родителей. Кричал и сам. Вдруг за стеной что-то рухнуло. Дикий вопль. Словно волчий вой взметнулся к небу.

Растворилась дверь, ведущая в прихожую, в комнату вбежали пожарные, бросились к мальчику, вытащили его из дома, удерживая за ноги и за руки, ибо тот сильно вырывался.

На улице собралась уже целая толпа, все смотрели и волновались и удивлялись: одну часть дома как чем-то отсекло, и она обрушилась на землю безжизненной грудой угля, в то время как другая его часть осталась почти целой.

Мальчик видел эту картину секунды две…

Киба проснулся в медицинском отделении детского дома. Открыв глаза, он увидел четверых людей, склонившихся над ним: доктор, заведующий детским домом и мужчина с женщиной- семейная пара, (Герман и Вита Мори), очевидно приехавшая сюда вовремя. Все разом вышли из комнаты. За дверью зазвучали голоса.

– Бедняжка. – жалобно сказал женский голос.

– Вам нужно подписать несколько документов. – сказал голос старика.

– Всё, что угодно! – твёрдо сказал молодой мужской голос.

Ещё спустя час- час недоумения над жизнью – Киба неподвижно лежал на кровати в этой повсюду белой комнате.

Следующий час он провёл на заднем сидении автомобиля, повернувшись лицом к окну, он угрюмо наблюдал за бегущими домами, скверами, деревьями… Вдруг у него внутри словно что-то оборвалось, его правая рук упала на замок ремня безопасности, за этим последовал щелчок.

– Тормози! – крикнула женщина, сидевшая на переднем сидении, расположенном рядом с водительским.

Автомобиль резко затормозил, остановился почти сразу, поэтому всё обошлось без травм. Мальчик открыл дверь, выскочил наружу. Хлопнули ещё две двери.

– Что же ты это делаешь!? Глупышка… – пролепетала дрожащим голосом женщина, подбежала к мальчику, обняла его.

– Куда вы меня везёте?! – крикнул мальчик, пытаясь отстранить от себя женщину. – Там ведь мои мама с папой.

– Их там нет! – сказала женщина, схватив мальчика за руку одной своей рукой, другой она закрыла глаза, по её щекам потекли слёзы.

– Вита! – сказал мужчина.

– Я-то что?! – сквозь слёзы крикнула женщина, усаживая мальчика на заднее сиденье, (на сей раз ему досталось среднее место сиденья – на боковое села Вита).

– Поехали, Герман. – отхлюпавшись, сказала она.

– Почему вы меня забрали? Где мои мама и папа?! – крикнул мальчик, как только машина завелась.

Женщина тяжело глотнула, подалась головой вперёд, её щёки окрасились красным цветом, лучистые карие глаза заблестели от переполнявших их слёз. Сейчас же эти глаза смотрели в глаза мальчика. Вита поправила русую чёлку, потом воротник синего жакета, тяжело вздохнула, замотала головой, на красивом лице её выступило выражение боли. Она обняла мальчика обеими руками, прижала его голову к своей груди.

– Всё в порядке, милый… Теперь всё будет хорошо.

– Где они? – послышался шёпот.

– Всё будет хорошо. – повторил Герман серьёзным голосом.

Оба потерянно посмотрели на него с заднего сидения. Весь оставшийся путь продолжалась тишина.

Автомобиль остановился у многоэтажки.

– Вы идите, я машину в гараж заведу.– сказал Герман, отстёгивая ремень безопасности. Он сунул руку во внутренний карман ветровки.– На, вот, им отдашь.– прошептал он, протягивая жене две шоколадки. Мужчина осмотрел мальчика своими добрыми глазами янтарного цвета и, почесав ладонью употевший под рыжей чёлкой лоб, открыл дверь и вышел из салона автомобиля.

Женщина и мальчик поднялись на пятый этаж здания. После вошли в дверь одной из квартир. Здесь Киба столкнулся с мальчиком одного с ним роста и возраста. Большие игривые зелёные глаза незнакомца недоумённо оглядывали гостя. Он сунул руки в карманы тёмно-зелёной толстовки с чёрными полосками на боках, опустил голову с рыжими волосами, гладко-уложенными. Заметил, что у гостя такие же шорты, как у него, только дырки на правой коленке нет (не успела появиться).

– Привет, мам.– тихо сказал мальчик.

– Подойди ближе, Дэйчи. – сказала Вита, протягивая вперёд свою руку вместе с рукой Кибы.– Вот, отведи его в свою комнату. Точнее: теперь это ВАША комната.– улыбнулась женщина. – А это твой брат. Его зовут Киба.

Дейчи нерешительно взял Кибу за руку и повёл его по коридору.

Оба вошли в «свою» комнату.

– Вот, здесь я сплю… – сказал Дэйчи, – А это, значит, твоя. А я-то думал… – он отпустил руку Кибы и плюхнулся на свою кровать, – Чего ты? – иди.– сказал он, повернувшись к «брату».

– Да?

– Да, да.

Мальчик нерешительно подошёл к кровати и, усевшись на неё, посмотрел на окно. Он почему-то не смог найти своему взору места лучше.

– Значит, мы теперь братья… – тихо сказал Дэйчи, тоже усевшись в постели. – А-а…

– Не знаю… – пожал плечами Киба.

Дэйчи шмыгнул рукой под одеяло и вытащил оттуда небольшого плюшевого медведя.

– Его зовут Веселилка. Он хочет играть. Он сам сказал. Поиграем?

– Ну…

– Убери ноги с пола – там лава!

– Что везде?

– Ага. А медведь хочет к тебе – на твоей кровати бочки с мёдом, а на моей – кусты с малиной. Давай кидать его друг другу. Только нельзя, чтобы он на пол попал.

– Конечно. – с великим энтузиазмом сказал Киба. Энтузиазм в тот же миг пропал. Мальчик подбежал к окну, невзирая на правила.

– Ты что делаешь? Там же огонь самый настоящий!

После этого слова, «огонь», всё тело Кибы словно заледенело.

Мальчик подбежал к двери, толкнул её изо всех сил. Сейчас же перед ним стояла Вита.

– Пустите меня… – прошептал мальчик. – Ну, пожалуйста… Там ведь где-то мои родители! Я найду их!

Женщина грубо схватила мальчика за руку и потащила его обратно в комнату. Усадила его на кровать и сама села рядом.

– Слушай меня. – её голос звучал спокойно, но внушал уважение и даже страх. – Может быть обычно детям и не рассказывают такие вещи вот так вот… Но у меня характер не тот. И ты не оставляешь мне выбора!

Мальчик сидел смирно, потупившись в пол.

Дэйчи тоже сидел пресмирно на своей кровати.

– Твоих родителей больше нет. Нет в этом мире! Они погибли в огне! Они мертвы.

Киба взглянул в лицо женщине своими огромными голубыми глазами, полными страха.

Вита резким рывком пододвинулась ещё ближе к мальчику, обняла его крепко-крепко, прижала его голову к своей груди. Киба вдруг почувствовал, как что-то задрожало под его правым виском, на его правое плечо, словно две дождинки, упали две слезинки. Мальчик, будто что-то осознав, но слепо, посмотрел на окно, после прижался щекой к шее Виты, обнял её за плечи. Вита вся дрожала от почти бесшумного плача. Она то утирала слёзы, катившиеся с глаз градом, то гладила мокрой от этих самых слёз ладошкой спину Кибы.

Так в доме всё закружилось по-новому.

С того момента прошло десять лет. Что бывало за эти десять лет – не перечесть… Киба долго вспоминал случившееся, и этот крик родителей застыл в его душе навечно. Смеётся, или грустит- всё равно на сердце тяжесть. Всё лучше от того, что семья ему попалась хорошая. Ян и Вита любили обоих ребят одинаково. А ребята, прямо скажем, не из лёгких, (в период лет с семи до десяти). Постепенно мальчишки выросли из тех времён, когда ругались и дрались по-страшному из-за всякой мелочи, во времена: «Ты самый лучший брат!», одно только худо: теперь понарошку дрались ещё страшнее, чем раньше по-настоящему. В итоге: старались не поворачиваться спиной друг к другу. А в школе… Когда один проходил мимо другого – тот взглядом его провожал до ближайшего поворота. Но это всё веселье, несерьёзность – в нужный момент один был готов прийти на помощь другому без промедления и лишних слов. Кстати говоря о школе: несмотря на то, что ребята носили одну фамилию, учились они в параллельных классах (так уж получилось), как им обоим было от этого не грустно. К учёбе мальчишки относились достаточно серьёзно, хоть и встречали новый день словами «Опять в школу…» и закатываниями глаз, но ими руководило слово «Надо!», правда, за хорошую оценку души продавать не собирались. Любимый предмет для обоих, несомненно, – физкультура.

Всё вышеописанное возможно создаёт такое впечатление, что оба брата любители веселья и шумных компаний – ничего подобного! Дэйчи может быть и любил поприсутствовать в кругу одноклассников, но только иногда: если ему было то выгодно по какой-либо причине, или так, от нечего делать; любил посмеяться с ребятами, по сходить с ума от всей души, и, если класс решил слинять с урока, – тут уж точно: один за всех, и все за одного. Но мировоззрением он сильно отличался от одноклассников… Он всегда выполнял обещанное, не смел поднять руку на младшего или обидеть девчонку, вредные привычки ему были чужды, да и мучителем животных он не был… Потому ему были абсолютно безразличны одноклассники: есть они и есть – ну и замечательно, нет так нет – не велика потеря. Кроме того, в его сознании чётко был виден образ лучшего друга, того, кому можно не бояться доверять – брат, самый проверенный человек, он точно не предаст!

У Кибы отношения с классом обстояли намного сложнее. Так, если Дэйчи воспринимался обществом ещё более-менее как свой, то Киба был объектом презрения для большей части одноклассников. Не с самого начала – класса с седьмого. Он даже не понял: что вдруг случилось? – Он ведь никому не желал зла, как раз наоборот… Что поделать, к этой поре в ребятах билось «понимание» того, что кто-то достоин жить в этом мире нормальной жизнью, а кто-то – нет. И приёмыш ну никак не попадал в списки достойных. Было больно. К счастью, Киба быстро осознал истину: «Как вы ко мне относитесь, так и я к вам буду относиться». Правда, не всегда получалось следовать этим словам. А его успехи в учёбе, в спорте и, да, в рисовании только накаляли обстановку. Независимый характер юноши, его внешний вид, поведение, уже сейчас определяющие его как человека сильного духом, вызывали у ребят ненависть к нему и вместе с тем, где-то в глубине души и разума, уважение и даже страх.

Но не все были такого к нему отношения. Доверия его удалось заслужить только девочке Ямни (её родители тоже были приёмными). Подружка его была существом самым безобидным, и, причём, до смешного наивным, до поры до времени, потому многие часто из кожи вон лезли, чтобы причинить ей боль. Киба всегда старался её защитить, что два раза привело к выяснению отношений в специально назначенное время в специально назначенном месте, синякам и родительским допросам. Но парень не мог поступить иначе, видя слёзы лучшего друга. Ямни неоднократно пыталась сама постоять за себя, но это у неё плохо получалось, у неё вообще почти всё плохо получалось: в спорте, в искусстве, даже в обычных движениях. Но, надо бы сказать, в целом в учёбе ей везло (на большинстве предметов и получше, чем некоторым), кроме того природа дала девочке немалую долю красоты и внешней, и духовной. Ну и конечно друзья были самым большим её везением, что со временем поспособствовало становлению (Несмотря ни на что, они были в этом уверены!) огромной силы воли и любви к спорту.

В классе Кибы был ещё один человек, с которым у нашего героя сложились более-менее дружеские, а, точнее сказать, товарищеские отношения. Этим человеком был озорной паренёк Хиге – как и трое описанных, абсолютно беззлобный, но то же добро с кулаками. К большинству своих одноклассников он относился отношением Дэйчи. С Кибой они часто разговаривали о чём-нибудь. Но, несмотря на это, доверия как такового друг к другу у них не было. Хиге часто был на стороне Кибы, если у того разгорался очередной конфликт с классом (это всегда случалось исключительно по вине кого-то из остальных одноклассников), но чаще всего предпочитал находиться в стороне от очага пожара. Особенно, если у Кибы, по какой-нибудь счастливой случайности, которая по возможности старалась быть специальностью, уже имелся союзник – Дэйчи.

||

Герман и Вита старались относиться и относились к обоим ребятам одинаково, ЛЮБИЛИ ОДИНАКОВО!

Одинаково всё было и в плане воспитания. А план воспитания их являлся очень интересным: в период детства мальчишек, с семи до десяти лет, они пылинки сдували со своих чад, ласкали и лелеяли; в период с одиннадцати до четырнадцати лет обоих родителей словно подменили – оба сделались строгими, порой даже очень (правда, с ограничением на словах или ударе кулаком по столу), часто поучали мальчишек, заставляли их делать разные дела по дому. Кстати говоря, они не были из таких людей, которые самыми разными способами пытаются оградить своего мальчика от тяги показать кулак врагу, напротив, они считали, что мальчишкам необходимо уметь драться, (разумеется, в пределах разумного), ведь есть в нашем мире люди, которые не понимают слов. Несмотря на всю эту строгость, в семье царила горячая, неугасаемая любовь: дети любили и уважали родителей – для них они были центром всего мира; родители также горячо любили детей и уважали, считая их главной ценностью жизни, хоть и хвалили их за успехи скромным «Молодец!».

Часто после дневной ссоры с набедокурившими где-нибудь детьми, мать приходила ночью в их комнату, убедившись в том, что те уже спят, нежно целовала каждого в щёчку и искренне радовалась, когда, сквозь сон, на детском лице, до этого угрюмом, вдруг начинала сиять улыбка. В общем: через строгость и эту нарочно деланную маску жёсткости родителям, как и желалось, не удавалось скрыть свою любовь от детских сердец.

Но, как только мальчишкам исполнилось по пятнадцать лет, всё вернулось на круги своя: родители вновь ласкали ребят, пытались ласкать (вопреки своей спонтанной, неизвестно почему считавшейся единственно верной, придумке, для «некоторых», так сказать, являющей собой полную глупость), не осознавая масштабов слова «ГОДЫ». Ребята уже привыкли к скромному «молодец», к которому теперь добавилось и « я тобой горжусь!», и эти слова были для детей высшими из похвал. А что? – Они прекрасно знали, чувствовали сердцем, всей душой, что родители их любят больше всего на свете, к чему ещё слишком великий избыток ласки?

Ребята любили и уважали родителей, во всём старались помогать им, всегда старались их порадовать. Мать готовы были на руках носить, хотя сами всячески пытались увильнуть от её нежностей, когда на ту нападал приступ ласки. Зато за отцом по пятам порой бегали, частенько машину выпрашивали, покататься «ну хотя бы за городом…».

Как хорошие родители Герман и Вита не могли не замечать, чем дышат мальчишки. Очень любили их. Очень гордились ими. Достаточно знали о них, чтобы сделать вывод: их дети растут хорошими людьми. Они знали, что им обоим живой спорт нравится больше гаджетов, и что оба они были сторонниками не слывшего популярностью молодёжного движения, именуемого «Утренней звездой», в котором приветствовались взгляды в этакой современности схожие со взглядами прошлых веков и, прежде всего: музыка, фильмы и мультфильмы 80-90-х годов ХХ века и некоторые фильмы, мультфильмы и музыкальные композиции 2000-30-х годов ХХI века и соответствующая литература: Толстой, Булгаков, Лондон, Диккенс, Хемингуэй… а также некоторые авторы литературных произведений более близкие ко времени наших друзей. Оба умеют радоваться прекрасным жизненным мелочам, всегда готовы прийти на помощь попавшему в беду. Одно только настораживало родителей: велика ли вероятность того, смогут ли их чада пробиться куда-нибудь в этом жестоком мире с такими качествами. На это их натолкнули отношения ребят со сверстниками, которые уже сейчас сложились не лучшим образом. Однако я не смею говорить, что в этом была вина родителей.

Больше, разумеется, приходилось волноваться за Кибу. Он и без того был парень бедовый: постоянно попадал в какие-нибудь истории, синяки и прочие болячки – лучшие друзья. Одна из самых вызывающих историй произошла, когда ему было шестнадцать лет. Шёл домой из школы, наткнулся на пса, породы восточноевропейская овчарка, причём здоровенного, полуживого, ободранного и всего в грязи, на руках донёс его до ближайшего приюта для животный. И пусть пёс по дороге несколько раз нехило цапнул его за руки. И этот великий подвиг не остался без внимания. Управляющая приютом для животных уговорила парня подрабатывать в этом самом приюте. Конечно же пришлось уговаривать и родителей юноши.

Пёс быстро поправился и никого знать не хотел, кроме своего спасителя. Спаситель и сам был неимоверно рад тому, что у него появился ещё один друг, который никогда не предаст, причём его отношения с псом были самыми дружескими. Он не пытался и не собирался дрессировать четвероногого, даже когда пёс таскал его за собой по всем мусоркам города, валял его в грязь, в снег, прижимался к его ногам, злобно озираясь на прохожих, когда те проходили слишком близко. Парень уважал четвероногого друга, как друга-человека. Неизвестным ему самому чутьём он понимал, когда у пса хорошее настроение, а когда не очень, ничего не имел против того, что у пса настроение может быть «не очень». Да четвероногий и не боялся показывать, что его настроение не в порядке, мол, близко не подходи, руки не подставляй, я хочу побыть один. И всё же пёс очень любил парня, тосковал по нему в его отсутствие, всеми силами старался удержать его, когда тот собирался уходить. Даже будучи в плохом настроении, в такие моменты он подходил ближе к юноше, тоскливо смотрел на него. Парень мечтал взять его домой, но тут родители были против, мол, нет денег на его содержание. Точнее, нет – было условие: если теперь есть работа – нужно было накопить определённую (и вовсе не малую!) сумму денег. Жестковато, конечно, но справедливо, ведь пса нужно было купить, и потом ещё содержать.

|||

Был тихий сентябрьский вечерок. То время, когда солнце ещё в общем-то не успело пересечь полностью линию горизонта, но в тени многоэтажных домов города уже загорались фонари. Фриз-сити понемногу унимался от дневной суеты.

Киба и Дейчи недавно вернулись со стадиона, преспокойно сидели на подоконнике одного из окон своей комнаты друг напротив друга. Темноту комнаты нарушал лишь свет, долетавший до неё с улицы через окна.

Киба – теперь уже семнадцатилетний рослый, красивый, спортивного телосложения паренёк с так же, как и десять лет назад, взъерошенными волосами шатен длинной почти до плеч и длинной чёлкой, ясно разделённой на пряди, две из которых, по требованию подходящей причёски, свисали почти до кончиков глаз, серо-голубых теперь глаз со взглядом исподлобья, с очертаниями бойкости, грусти и, но всё той же мечтательности. Одежда, конечно, может быть самой разной, но сейчас это: чёрная толстовка нараспашку, белая футболка, синие джинсы и синие кеды с белой подошвой.

Дэйчи – так же, как и Киба, семнадцатилетний красивый парень, рослый, спортивного телосложения. Разве что только: Дэйчи совсем немного, на какой-то миллиметр выше своего бата. Рыжие волосы его, по длине сантиметра на два свисающие из-за мочек ушей, сейчас тоже топорщатся в разные стороны, ибо таким напряжённым был матч на стадионе. Зелёные игривые глаза теперь, как и у брата, светились чертами серьёзности. Одет он был в бирюзовую толстовку, из-под которой виднелась зелёная футболка, в синие джинсы и чёрные кроссовки.

Дэйчи, прижавшись виском к пластику, тихо напевал слова давно забытой для всех, но одной из незабываемых песен для любителей фолк-министрейля песни:

– Я ухожу от людей, как ток: без слёз, без следа…

Прекрасная песня, правда?

– Ага.

– Хотя, если выбирать из тогдашних, то мне больше по душе Тэм…

Да у всех у них много хороших песен, сейчас таких намного меньше. Хах, не думал, что в семнадцать так скажу…

– То-то, я смотрю, ты на стадионе ни разу мячом в ворота не попал.

– На чё эт ты намекаешь а? Может я просто тебе поддавался.

– Да ладно…

Дверь отворилась и в комнату влетел светлый луч.

– Мальчишки, чего это вы сидите в темноте? – раздался весёлый голос Виты, – Идёмте чай пить. И… у нас с папой для вас новость есть… – сказала она и, прикрыв дверь, зашагала по коридору.

Ребята спрыгнули с подоконника и полу оживлённо побрели на кухню.

– Что за новость? – как бы невзначай спросил Дэйчи, усаживаясь за стол.

– Так уж случилось, ребята, – начал Герман, – что из-за моей работы нам придётся переехать на другой край города…

Я получил повышение, и с этим повышением меня направляют именно туда. Кадров у них не хватает. Да и зарплата будет больше. И квартиру нам уже подыскали.

Благодать! Вы рады, семья?

Ребята переглянулись. Вита поднесла чашку с чаем к губам, украшенным чуть заметной улыбкой.

– Завтра выходной. Поедем смотреть квартиру. Решено! – весело прикрикнул Герман.

В эту ночь ребята долго не могли уснуть. В два часа ночи сон наконец сковал разум Дэйчи. Киба в это время стоял у окна, обречённо глядя на затуманенное облаками ночное небо, – сна ни в одном глазу. Он сам не понимал, что с ним творится, хотя вывод был прост: он просто не хочет и даже чувствует невозможным для себя уехать отсюда. Во-первых, как он может бросить Ямни? Во-вторых, как он может бросить четвероногого друга? В-третьих (и это превыше всего!), здесь рядом находилось то место, где он некогда жил со своими настоящими родителями, куда и сейчас изредка наведывался. Вот почему он не мог высказать этот вывод словами, даже в собственной голове. Он просто чувствовал, как сердце его разрывается на мелкие кусочки. Наконец сон снизошёл до глаз парня. Он прилёг на кровать. Но. О то ужасное чувство: когда в глазах дремота, а разум, кажется, готов ещё работать часами. В таком состоянии Киба и провёл всю ночь. Только под утро настоящий сон накрыл его своим всё-таки вездесущим крылом. Но ненадолго…

«Подъём… – слышал Киба сквозь сон, – вставай!»

Уже не зная, что и делать, Дэйчи зажал пальцами нос брата, и когда тот, закашлявшись, вскочил в кровати, схватил подушку и застыл с ней готовый к обороне.

– Ты чего с ума сходишь, с утра? – сонно промямлил Киба, потирая ладонью глаза.

– А ты чего спишь сном непробудным?!

– Ну извиняй-ТЕ, я, знаешь ли, не виноват…

– Драться не будем?

– Можешь успокоиться…

– Тогда собирайся. Нас ждут давно.

– Я не хочу уезжать. – сказал Киба и обомлел, не осознавая ещё того, что сейчас слетело с его языка, но это явно прогнало всю дремоту.

– Ты что говоришь, Киба? Да ты это серьёзно что ли? – потерянно протараторил Дэйчи.

– Да. – тихо сказал тот, отвернувшись.

– Брат! Не-Эт… так нельзя… так не может быть! Ты не можешь остаться… как родители скажут, так и будет! – тихо, но решительно, местами сквозь зубы, говорил Дэйчи, бросая на Кибу испуганный и немного озлобленный взгляд. – Почему ты так решил?! Из-за них, да!?

Киба окинул брата отрешённым взглядом.

– А мы, значит, для тебя – никто… И за это время так и не стали кем-то… Ну скажи! Так и скажи! – говорил брат, озлобленно повысив голос на последних словах.

– Я никогда так не скажу, Дэйчи! Вы мне очень дороги, я люблю вас… И их тоже… очень… На самом деле, мне так их не хватает. Я не могу забыть того, что случилось тогда.

Словно что-то держит меня здесь. И так больно…

– Мм… Ясно.– холодно ответил Дэйчи, отводя взгляд в сторону.

– Ты просто не понимаешь, каково это… – так же холодно отозвался Киба.

Дверь отворилась и в комнату вошёл Герман. Он поневоле услышал весь этот разговор.

– А ну-ка выйди, Дэйчи.– с ходу сказал отец.

Парень лихо швырнул на постель подушку, которую всё это время удерживал правой рукой за кончик, сунул руки в карманы и с отрешённым видом вышел из комнаты.

Киба встал, облокотившись лопатками о стену, потупил взгляд на пол, скрестил руки на груди в ожидании начала какого-нибудь заумного разговора.

Мужчина тихо подошёл к окну, чуть наклонив корпус вниз, упёрся кулаками в подоконник.

– Значит, ты хочешь остаться здесь.– тихо сказал он.

– …

– Ну и как это будет? – тяжело вздохнув, спросил он.– Как же ты проживёшь один? Даже друзей нормальных нет.

Мы могли бы, конечно, остаться здесь, но тогда меня просто уволят за неподчинение серьёзные люди… И всё. Я тут, правда, сам виноват, недоглядел за документами – тогда мне это казалось мелочью…

– …

– Я так понимаю, мои слова прозвучали в никуда!

Мне гадко это говорить, но так уж устроен наш жестокий мир. Понимаешь, сын, всем правят деньги. Я ненавижу эту истину! И вот этим самым бумажкам абсолютно безразлично: кто ты, что с тобой случилось, и чем ты живёшь. Они, беспощадные, только и ждут того, кто сейчас же готов заработать их или украсть в большем количестве. Им безразлична судьба такого, как ты, мальчишки.

– Почему всё ток? … – наконец прошептал Киба.

Отец нерешительно подошёл к сыну, крепко обнял его, в первый раз за столь долгий промежуток времени.

– Да и сам подумай.– сказал Герман, – Вот ты останешься здесь, и что дальше? Эта жизнь просто сломает тебя.

– Не сломает.

– Пусть так. Моей радости и гордости за тебя не будет предела.

Хотя я не знаю, как твой характер и жестокость этого мира перенесут друг друга. Скольких сильных людей ломала эта жестокость… и боль от одиночества!

– Я же не один.– улыбнулся парень.– К тому же, вы сами много говорили…

– Вот ведь ничем не проймёшь! – с улыбкой сказал мужчина, потрепав сына за плечо.– Ладно, Бог с тобой, оставайся на проверку нервов. В конце концов, ты всегда можешь позвонить нам, в любое время дня и ночи, мы будем очень ждать и конечно волноваться. Да и правда: мы всегда все будем вместе. Да и к тому же, вам обоим бы всё равно пришлось отделиться от нас… годом раньше – годом позже. Ладно…

Ты молодец, я тобой горжусь! – тихо сказал отец.