Читать книгу В поисках священного. Паломничество по святым землям - Рик Джароу - Страница 7

Через несколько дней я добрался автостопом до Экс-ан-Прованса и столкнулся там с Джо-Джо, своим старым другом, прямо на Кур Мирабо. Он курил, прислонившись к колонне на улице так, словно ожидал меня. Мы не виделись много лет, но он почти не удивился нашей встрече и сразу сопроводил меня к дому Патрика, куда я, собственно, и направлялся. В последний раз я видел его на берегах Ганги, тогда он зависал с Шивой Бабой, который покуривал травку и вырезал из тыквы музыкальные инструменты. Там он жил под именем Прабхавананададжи, или что-то подобное.

Когда мы прибыли, его не оказалось дома. Я решил не терять времени, и все утро стирал свою одежду, впитавшую пыль дорог, а потом сушил ее под лучами прованского солнца. Воздух был сухим и свежим, в нем смешивались ароматы трав и голоса птиц; слышался шелест ветра, обрывки радиопередач из салона проносящихся мимо авто, лязг вилок и ножей по керамическим тарелкам. Я подумал, как это необычно – слушать ясно, без участия ума, ничего не фильтруя: это подлинное чудо, способное пробудить энергию тишины.

Патрик и его женщина, приехавшая с островов, приготовили восхитительный индийский ужин. Патрик стал настоящим дзенским мастером в деле приготовления чапати, индийских лепешек. Он все делал одной рукой, замешивал тесто в медной сковороде, подбрасывал, а затем выравнивал лепешки аккуратными движениями. Он ловко и безошибочно, одним изящным движением лепил их и сворачивал одна за другой. Затем слегка поджаривал на огне, пока они не становились мягкими, толстыми и при этом воздушными. Он складывал лепешки друг на друга и заворачивал в полотенце, чтобы не дать им остыть. И это было одной из самых прекрасных вещей в Индии – там ты мог освоить множество полезных практических навыков, например готовить сырую пищу, чистить котлы при помощи кокосовой кожуры, использовать воду вместо туалетной бумаги…

Мы не виделись довольно долго, и поэтому весь вечер провели в ностальгических воспоминаниях типа: «А помнишь, когда…», в особенности, когда вошел Сахас. В детстве, когда ему исполнилось всего восемь лет, родители бросили его в отеле. Но он был дитя Господа, и ему везло в жизни. Он продавал журналы, продавал аудиозаписи. Он мог продать все что угодно. Последнее его занятие было тесно связано с путешествиями – он разъезжал по стране в четырнадцатилетнем «Пежо», продавая шелкографию из Гонконга со стопроцентной наценкой. Он оказался настолько хорош в этом деле, что за неделю умудрялся заработать столько, что ему хватало на жизнь полтора месяца. Разумеется, доходы эти он не декларировал. Вскоре он вернулся в Экс, где Патрик выделил ему комнату и поручил ухаживать за храмом. Из окна его комнаты открывался хороший вид на сад, и каждое утро он срывал самые свежие цветы и украшал ими статую Шивалингама, стоявшую в центре храма. У Сахаса были все необходимые атрибуты для проведения служб – свечи, колокольчики, картинки, тарелки с нарезанными фруктами и тому подобные вещи, а также новый телевизор, стоявший в углу комнаты. Все это досталось ему благодаря выдающемуся рыночному таланту. «В наших краях, мадам, восемь плюс восемь равняется десяти, – зазывал он проходящих мимо покупателей. – Ведь я не умею считать».

Сахас некоторое время провел в нашем ашраме, потом путешествовал вместе со мной и Бернардом, по ходу обучая нас искусству продавать и торговаться. В то время он переживал свой, так сказать, нигилистский этап в жизни – он отворачивался от религии и взор его был обращен в сторону рынка. Какое-то буддистское братство пригласило нас на ночлег в Тулон-сюр-Арру. В этом месте царила очень тихая, возвышенная атмосфера – буквально перед нашим появлением туда приехал лама, чтобы провести недельный курс медитации. Индуизм хоть и совпадает с буддизмом в чисто теоретической добродетели сострадания по отношению ко всем формам жизни, все же в индийской культуре, основанной на кастовой иерархии, проводится четкое различие между отдельными видами живых существ с целью соблюдения «брахманической чистоты». И на следующее утро во время тихого завтрака Сахас внезапно запрыгнул на стол и стал публично отчитывать ламу за то, что тот позволил кошке есть со своей тарелки. «Подобное поведение недостойно человеческого существа», – кричал Сахас тоном святого индуиста. На лице ламы не дрогнул ни один мускул, но все, кто собрался в то утро за столом, подняли такой шум, что завтрак превратился в сущий переполох.

Теперь у Сахаса, остепенившегося с тех пор, в одном углу комнаты располагался алтарь, а в другом – телевизор, и он переключался с одного на другое. Однажды вечером он заглянул ко мне и с хитрой улыбкой на лице сообщил, что у него для меня что-то есть. Он достал из кармана самодельный амулет из серебра, на котором были выгравированы имена Бога на санскрите, и повесил его мне на шею. Я не осмелился спросить, где он его взял. Тогда я в ответ протянул ему сверток вибхути[9], священного пепла, благословленного Сатьей Саи Бабой, индийским святым. Я рассказал ему о целебных силах этого праха, приобретенных им в результате освящения. Не долго думая, Сахас отсыпал немного пепла и стал втирать его в правую ногу – он сказал, что накануне здорово ушиб ее и теперь боль не давала ему покоя. На следующее утро Сахас радостно пел, держа в руках корень цикория, добытый им на завтрак. Он показал мне ногу. «Все прошло! C′est puissant, ton truc», – сказал он.

Показав мне Экс и его достопримечательности, Сахас повез меня в Марсель. Наш путь лежал через Долину Волхвов – это загадочное место, в котором искатели и оккультисты всех мастей проводили долгие бессонные ночи, пытаясь исследовать все его чудесные тайны. Роланд упорно настаивал на том, что «если провести здесь хотя бы одну полную ночь, что-то обязательно случится». Прежде чем отправиться на заработки на крупный арабский рынок, Сахас высадил меня недалеко от порта и спросил, куда я собираюсь дальше. Я указал на вершину горы, с которой на город смотрела статуя Девы Марии. «C′est bien, – довольно кивнул он, – bien»[10].

Я добрался до подножия холма. Мне хорошо запомнилось это место – место, где я молился, и величественная золотая фигура Девы Марии возвышалась над городом, стоя на вершине Нотр-Дам де ла Гард, собора Богородицы, устремив свой взор в море. Наверх вела узенькая тропа, хорошо обдуваемая морскими ветрами, пересеченная лестничными пролетами. С каждым шагом я чувствовал ее приближение, и вот фигура Богородицы оказалась прямо передо мной.

Невозможно найти подходящие слова, чтобы описать бытие Марии, понять, кто она есть или кем может быть. Да, в каком-то смысле она – Великая Мать, поразительный поток абсолютной грации, и свет ее ауры озаряет собой весь холм, на вершину которого паломники стремятся попасть с самого утра. Золотая фигура Марии, держащей в руках младенца Христа, возвышается над многолюдным городом. Младенец раскинул руки, словно устремившись к небу. Взор Марии наполнен проникновенной безмятежностью. Своей безмерной молитвой она способна вернуть на путь каждого; она оберегает корабли, что покидают гавань, уходя в далекие моря. На краю холма, на бетонной изгороди возвышается огромных размеров распятие. С его вершины можно заглянуть в самое сердце Средиземного моря, коснуться берегов Африки. Здесь можно ощутить легкую перемену, тонкое благоухание, которое носится на руках ветра над поверхностью воды. Здесь – начало, Присутствие высшего, пробужденное в памяти.

В соборе находилось множество моделей кораблей, которые служили своеобразным подтверждением Материнской опеки. В этот момент все мои мысли устремились к Марии, Богородице, архетипу всех матерей. Все мы – ее дети, и мы можем ощутить чистоту ее материнской любви, простоту ее сердца. К ней обращен голос ребенка – ребенка, у которого нет никаких сомнений в том, что она ответит ему. Ее золотая фигура возвышается над городом с его дрейфующими портами. Ее сострадание не имеет границ, оно простирается повсюду, касаясь своей рукой морских пляжей, наркопритонов и рыночных площадей. Она – во всем этом.

Я вошел в тишину грандиозного собора, прошел к алтарю и встал на колени. У меня не оказалось с собой четок, и молитву я читал, отсчитывая бисер на своих индийских бусах. В соборе были и другие люди, но как только взор мой упал на изображение Марии возле алтаря, все остальное перестало для меня существовать. Мной овладело смешанное чувство преклонения и безопасности. В присутствии Марии появилось дитя души. Оказавшись в лучах ее славы, я понял, что моя жизнь находится в руках высшей силы. Я не был воспитан в религиозных традициях и, в общем-то, не очень хорошо представлял, кто такая Мария и что она собой представляет, но ребенок внутри меня знал это и воззвал к ней:

Я знал, что я – ее дитя, и меня оберегает ее любовь независимо от того, кто я и что делаю в обычном мире. Я знал, что ее любовь невозможно ни купить, ни выпросить никакой религиозностью. Я, как ее вечное чадо, уже был наделен ее любовью, и неважно, как далеко я путешествовал и сколько мне еще предстояло пройти. Ребенок внутри меня знал это, и когда он появился, корка моей прежней личности отвалилась сама собой.

После того как я обошел собор, погруженный в полумрак, в дальнем углу меня привлекла полка со стоявшими на ней журналами. Я перелистывал страницы и вдруг ощутил чье-то присутствие. Подняв глаза, я увидел перед собой священника в черной рясе. Он молча позвал меня за собой, и вместе мы прошли в небольшую комнатку, располагавшуюся слева от главной часовни. Его голову покрывали седые волосы, передвигался он с трудом. Лицо его было сухим, но во влажных глазах ощущалась некая печаль. Он спросил, что привело меня в эти места, и пока я говорил, он с трудом, дрожащими руками, открыл один из ящиков своего стола. Старый священник протянул мне черные четки с серебряным крестом посередине и сказал: «Это тебе. Помолись за меня в своем паломничестве». Я взял четки и поблагодарил его, стараясь не смотреть на его руки.

Я спускался с холма, с благоговением держа в руках четки. Я хотел взять их себе как знак того, что Мария – со мной, но перед глазами все еще стоял образ этих старческих рук. Наши руки встретились на миг. Мы не могли остаться вместе, но между нами возник образ креста. Я начал напевать песню о Богородице, которую слышал однажды:

Улицы были пустынны. День клонился к закату. Все казалось заброшенным – изнемогающие от зноя порты, испачканные мазутом пляжи. Но я знал, что она будет ждать всегда. Эти руки и вены… Я пытался пошевелить пальцами, но тыльная сторона моих ладоней ныла от боли. Я еще раз посмотрел на море, обитель Нептуна. Прилив окатывал морской водой берега, и словно морской волной, этот миг наполнил меня глубоким чувством, и душа доверилась ему.