Читать книгу Горящий Лабиринт - Рик Риордан - Страница 4

Нет.

Я не желаю рассказывать эту часть истории. Это была самая отвратительная, унизительная, ужасная неделя за всю мою жизнь длиной в четыре тысячи лет с хвостиком. Трагедия. Катастрофа. Горе. От меня вы об этом не услышите.

Почему вы еще здесь? Уходите!

Увы, похоже, у меня нет выбора. Зевс, без сомнения, хочет, чтобы я поведал вам обо всем – это часть моего наказания.

Ему было мало того, что он превратил меня – божественного Аполлона! – в смертного подростка с прыщами и жирком и обозвал Лестером Пападопулосом. Ему было мало того, что мне пришлось отправиться в опасное путешествие, чтобы освободить пять великих древних оракулов от трех злобных римских императоров. Ему было мало даже того, что он отдал меня – когда-то любимого своего сына – в услужение нахальной двенадцатилетней полубогине по имени Мэг!

Вдобавок ко всему Зевс хочет, чтобы история моего позора сохранилась для потомков.

Отлично. Но я вас предупредил. На страницах этой книги читатель найдет лишь страдания.

С чего бы начать?

С Гроувера и Мэг, конечно.

Мы уже два дня шли по Лабиринту – перебирались через расселины, в которых зияла тьма, обходили ядовитые озера, проходили сквозь обветшалые торговые центры, где работали только лавочки с уцененными товарами для Хэллоуина да забегаловки с сомнительной китайской едой.

Лабиринт умеет сбивать с толку. Он как сеть капилляров под кожей людского мира соединяет подвалы, канализацию, забытые туннели по всему свету, нарушая законы времени и пространства. Можно запросто попасть в Лабиринт через канализационный люк в Риме, пройти десять футов, открыть дверь – и оказаться в учебном лагере для клоунов в Баффало, штат Миннесота. (Не спрашивайте. У меня травма.)

Я бы предпочел вовсе не соваться в Лабиринт. К несчастью, в пророчестве, которое мы получили в Индиане, было ясно сказано: «Сквозь путаницу – к смерти и огню». Веселуха! «Укажет козлоногий удалец / Тот путь…»

Да вот только наш козлоногий удалец, сатир Гроувер Ундервуд, похоже, не знал, куда идти.

– Ты заблудился, – сказал я в сороковой раз.

– Вовсе нет! – возразил он, не сбавляя хода.

На нем были мешковатые джинсы, зеленая, крашенная в технике «тай дай»[2] футболка, а козлиные копыта были упрятаны в специальным образом переделанные кроссовки «Нью Баланс 250». На кудрявую голову он натянул красную вязаную шапку. Понятия не имею, с чего он взял, что в таком виде больше похож на человека. Шапка почти не скрывала его рожек. Кроссовки по несколько раз на дню спадали у него с копыт, и я уже устал бегать за его ботинками, как собачка.

Он остановился на Т-образной развилке. Вправо и влево тянулись грубо высеченные в камне коридоры. Гроувер потрепал свою жиденькую бородку.

– Ну? – спросила Мэг.

Сатир вздрогнул. Как и я, он быстро усвоил, что Мэг лучше не злить.

Не то чтобы Мэг Маккаффри своим видом внушала ужас – нет. Она была низковата для своих лет и одета как светофор: зеленое платье, желтые легинсы и красные кеды – всё рваное и грязное, ведь нам не раз приходилось ползти по узким туннелям. В волосах, подстриженных «под пажа», запуталась паутина. Стекла ее очков-«кошечек» были страшно заляпаны: я не понимал, как она умудрялась в них хоть что-то разглядеть. В общем, ее можно было запросто принять за дошкольницу, которая выстояла в нелегкой борьбе за качели из автомобильной шины на детской площадке.

Гроувер указал на правый туннель:

– Я… я уверен, что Палм-Спрингс там.

– Уверен? – переспросила Мэг. – Так же как в прошлый раз, когда мы ворвались в ванную и застали там циклопа на унитазе?

– Я не виноват! – запротестовал Гроувер. – К тому же оттуда правильно пахнет. Вроде… кактусами.

Мэг втянула ноздрями воздух:

– Не чую я никаких кактусов.

– Мэг, – сказал я, – сатир наш проводник. Хотим мы того или нет, нам придется на него положиться.

Гроувер фыркнул:

– Спасибо за доверие. Кстати, сегодня еще не напоминал: я не просил, чтобы меня магическим способом призывали и переносили через полстраны – тоже мне счастье, проснуться на крыше вокзала в Индианаполисе на грядке с помидорами!

Держался он храбро, но глаз не сводил с одинаковых колец, украшающих средние пальцы Мэг, – вероятно, опасаясь, что она может превратить их в золотые изогнутые сабли и располосовать его как козленка на кабрито[3].

Узнав, что Мэг дочь Деметры – богини всего, что растет, Гроувер стал относиться к этой девчонке с бо́льшим опасением, чем ко мне, бывшему богу-олимпийцу. Жизнь несправедлива.

Мэг вытерла нос:

– Ладно. Просто я не думала, что мы будем бродить здесь целых два дня. Новолуние уже через…

– …через три дня, – перебил я ее. – Мы в курсе.

Может, вышло грубовато, но напоминать мне об остальных частях пророчества не стоило. Пока мы двигались на юг к следующему оракулу, наш друг Лео Вальдес на всех парах мчался на бронзовом драконе в Лагерь Юпитера – учебный лагерь римских полубогов в Северной Калифорнии, – чтобы предупредить его обитателей об огне, смерти и ужасах, с которыми им, вероятно, предстоит столкнуться в новолуние.

Я постарался смягчить тон:

– Будем верить, что Лео и римляне справятся с тем, что грядет на север. У нас же своя цель.

– И огонь, с которым нужно разобраться, – вздохнул Гроувер.

– В каком смысле? – поинтересовалась Мэг.

Гроувер ответил уклончиво – за два дня мы могли бы уже к этому привыкнуть:

– Лучше об этом не говорить… здесь.

Он нервно оглянулся по сторонам, словно у стен были уши, что вполне могло оказаться правдой. Лабиринт – живое строение. И, судя по запаху из некоторых коридоров, по крайней мере кишки у него точно имелись.

Гроувер почесал ребра.

– Я постараюсь вывести вас отсюда поскорее, ребята, – пообещал он. – Но у Лабиринта есть разум. В последний раз, когда я был здесь с Перси…

Лицо его погрустнело – так обычно случалось, когда он вспоминал о прошлых приключениях со своим лучшим другом Перси Джексоном. И я его понимал. Здорово иметь под рукой такого полубога, как Перси. К несчастью, колдовством призвать его на грядку с помидорами было не так просто, как нашего сатира.

Я положил руку Гроуверу на плечо:

– Мы знаем, что ты очень стараешься. Пойдем дальше. И если, принюхиваясь к кактусам, ты почуешь завтрак – скажем, кофе и крупончики с лимонно-кленовой глазурью, – будет просто отлично.

Мы повернули направо и пошли по туннелю за нашим проводником.

Вскоре коридор стал сужаться, и нам пришлось согнуться и пробираться по нему гуськом. Я занял место посередине – самое безопасное. Кто-то может упрекнуть меня в малодушии, но Гроувер был повелителем природы и членом Совета козлоногих старейшин. И вроде как он обладал великой силой, хотя при мне ни разу ею не пользовался. Что касается Мэг, то она не только мастерски владела двумя мечами, но и могла сотворить настоящее чудо из семян, которыми запаслась в Индианаполисе.

Я же день ото дня становился все слабее и беззащитней. После битвы с императором Коммодом, в которой я ослепил его божественным сиянием, я не мог призвать и крупицы своей прежней божественной силы. Пальцы утратили былую ловкость и с трудом находили нужные лады на грифе боевого укулеле. Я стал гораздо хуже стрелять из лука. Умудрился даже промазать, выстрелив в циклопа на унитазе. (Уж не знаю, кто из нас больше смутился.) Я все чаще просыпался в холодном поту от ужасов, приходящих ко мне во сне. Однако видения, вгоняющие меня в оцепенение, посещали меня все чаще и становились все ярче.

Я не говорил друзьям о своих тревогах. Пока.

Хотелось верить, что мне просто нужна перезарядка – и сила вернется. В конце концов, испытания в Индианаполисе едва не стоили мне жизни.

Но может быть, дело было в другом. Я был низвержен с Олимпа и приземлился в мусорный бак на Манхэттене в январе. Сейчас был март. Значит, я провел в человеческом обличье около двух месяцев. Возможно, чем дольше я остаюсь смертным, тем слабее становлюсь и тем сложнее мне будет снова стать богом.

Было ли так в прошлые два раза, когда Зевс изгонял меня на Землю? Не помню. Порой я не мог вспомнить даже вкуса амброзии, имен коней, запряженных в солнечную колесницу, и лица Артемиды – моей сестры-близнеца. (Раньше я сказал бы, что забыть ее лицо – настоящее счастье, а теперь мне ужасно ее не хватало. Но даже не думайте рассказывать ей об этом!)

Пока мы ползли по коридору, у меня в колчане жужжала, как телефон, поставленный на беззвучный режим, волшебная Стрела Додоны, которая рвалась наружу, чтобы дать мне очередной совет.

Я старался не обращать на нее внимания.

Последние ее советы оказались ужасной чушью. Хуже того: это была чушь на шекспировском языке, с таким количеством всевозможных «мя», «сие», «ибо» и «воистину», что мне становилось плохо. Никогда не любил 90-е годы. (В смысле 1590-е.) Я решил, что, может быть, посоветуюсь со стрелой, когда мы доберемся до Палм-Спрингс. Если доберемся…

Гроувер остановился на очередной развилке и принюхался: сначала к правому туннелю, затем к левому. Нос у него дрожал, как у кролика, почуявшего собак. Вдруг он завопил «Назад!» – и попятился. Коридор был таким узким, что сатир упал прямо ко мне на колени, из-за чего я грохнулся на колени к Мэг, которая, испуганно хрюкнув, упала на землю. Не успел я возмутиться, что групповой массаж – это не мое, как у меня заложило уши. Воздух стал невероятно сухим. На меня нахлынул резкий запах – примерно так пахнет свежий гудрон на аризонских автострадах, – и коридор перед нами с ревом пересекла стена желтого пламени, всплеск неистового жара, который исчез так же внезапно, как и появился.

В ушах затрещало… наверное, просто кровь хлынула в голову и закипела. Во рту было так сухо, что невозможно было даже сглотнуть. Я не понимал – дрожь бьет одного меня или моих друзей тоже.

– К… что это было?

Интересно, почему я бессознательно чуть не сказал «кто»? Эта вспышка почему-то показалась мне жутко знакомой. В запахе тягучего едкого дыма слышались миазмы ненависти, отчаяния и голода.

Вязаная шапка Гроувера дымилась. От него несло паленой козлиной шерстью.

– Это значит, – промямлил он, – что мы уже близко. Нужно спешить.

– А я что говорила? – буркнула Мэг. – Давайте слезайте! – И она дала мне коленом под зад.

Я с трудом встал – по крайней мере настолько, насколько это было возможно в низком туннеле. После огненной атаки кожа стала липкой. Впереди было темно и тихо, будто в коридоре никогда и не полыхало адское пламя, но я сотни лет управлял солнечной колесницей и прекрасно понимал, насколько жарок был тот огонь. Окажись мы у него на пути – и от нас не осталось бы ничего, кроме плазмы.

– Пойдем налево, – решил Гроувер.

– Хм, – засомневался я, – но ведь именно с этой стороны и появилось пламя.

– Это самый короткий путь.

– Может, вернемся? – предложила Мэг.

– Слушайте, мы почти дошли, – настаивал Гроувер. – Я чувствую. Но сейчас мы в его части Лабиринта. Если не поторопимся…

Криии!

Звук отдавался эхом позади. Мне хотелось верить, что это случайный шум, какой нередко можно услышать в Лабиринте: скрипит, качаясь на ржавых петлях, железная дверь, или просто свалилась в бездонный колодец игрушка на батарейках из хэллоуинского магазинчика. Но на лице Гроувера я прочел то, что и сам уже понял: это был крик живого существа.

КРИИИ! Теперь крик стал злее и значительно ближе.

Мне очень не понравились слова Гроувера «сейчас мы в его части Лабиринта». В «его» – это в чьей? Мне совершенно не хотелось поджариться, но крики за спиной вселяли настоящий ужас.

– Бежим, – сказала Мэг.

– Бежим, – согласился Гроувер.

И мы опрометью бросились по левому туннелю. Радовало только одно: он был немного шире и бежать от опасности по нему было куда удобней. На следующем перекрестке мы вновь свернули налево, а затем сразу направо. Перепрыгнув расселину, взбежали по лестнице и снова помчались по коридору – но преследователь не отставал.

КРИИИ! – доносилось из темноты.

Я знал этот звук, но ущербная человеческая память никак не могла его опознать. Это точно не кто-то симпатичный вроде маленького попугайчика или какаду. За нами гналось нечто демоническое – опасное, кровожадное и жутко злое.

Мы оказались в круглом зале, походившем на дно гигантского колодца. Вверх по изгибающейся кирпичной стене вился спиралью узкий выступ. Я не знал, что ждет нас наверху. Но другого пути не было.

КРИИИ!

Крик ударил по косточкам моего среднего уха. В коридоре позади нас эхом разносилось хлопанье крыльев – или просто птиц было так много? Эти создания сбиваются в стаи? Я встречал их прежде. Проклятье, я должен вспомнить!

– Теперь куда? – спросила Мэг. – Наверх?

Гроувер, разинув рот, уставился во тьму над нашими головами:

– Ничего не понимаю. Этого здесь быть не должно.

– Гроувер! – поторопила его Мэг. – Наверх или нет?

– Да, наверх! – крикнул он. – Наверх – это отлично!

– Нет, – сказал я, чувствуя, как от ужаса у меня по шее пробежал холодок. – Не успеем. Нужно перегородить коридор.

– Но… – нахмурилась Мэг.

– Волшебные ростки! – заорал я. – Скорее!

Вот что я скажу вам про Мэг: если нужно вырастить что-нибудь с помощью магии – это к ней. Порывшись в сумочках, прикрепленных к ремню, она достала пакетик семян, открыла его и бросила семена в туннель.

Гроувер схватил свирель и, чтобы помочь росткам, стал наигрывать веселую джигу, пока Мэг, плюхнувшись на колени и сосредоточенно хмурясь, колдовала над семенами.

Повелитель природы и дочь Деметры вместе составили дуэт суперсадовников. Из семян мигом появились стебли томатов. Они росли и, переплетаясь, замуровывали вход в туннель. Листья распускались с невероятной скоростью. И вот уже на стеблях набухли плоды размером с кулак. Туннель был почти запечатан, как вдруг сквозь щель между стеблями пролетело что-то темное, покрытое перьями.

На лету птица когтями задела меня по лицу, едва не лишив глаза. Крылатая тварь с победным криком сделала круг по залу и уселась на спиральный выступ в десяти футах над нами, устремив на нас круглые золотые глаза-прожекторы.

Сова? Нет, существо было вдвое больше любой из птиц Афины. Его перья блестели как черный обсидиан. Подняв кожистую красную лапу, оно раскрыло золотой клюв и черным толстым языком слизнуло с когтей кровь – мою кровь.

В глазах у меня помутилось. Колени стали резиновыми. Я смутно слышал шум, доносящийся из туннеля: злобные крики и хлопанье крыльев других демонических птиц, пытающихся прорваться к нам через помидорную стену.

Ко мне подошла Мэг со скимитарами в руках, она не сводила глаз с огромной темной птицы наверху.

– Аполлон, что с тобой?

– Стрикс, – произнес я название, которое наконец всплыло из глубин слабой человеческой памяти. – Это стрикс.

– Как его убить? – спросила Мэг, прагматичная, как всегда.

Я коснулся раны на щеке. Ни щеки, ни пальцев я уже не чувствовал.

– Это будет сложновато.

Гроувер взвизгнул, услышав, как стриксы с криками ударились о сетку из стеблей.

– Ребята, еще шесть или семь стриксов пытаются пробраться внутрь! Помидоры их не сдержат!

– Аполлон, отвечай быстро, – приказала Мэг, – что нам делать?

Я хотел подчиниться. Честно. Но не мог выдавить из себя ни слова. Мне казалось, будто Гефест, наш знатный стоматолог, только что выдернул мне зуб и я все еще не отошел от воздействия его веселящего нектара.

– Ес… если убьешь птицу – будешь проклята, – наконец проговорил я.

– А если ее не убивать? – спросила Мэг.

– Ну, тогда она в-выпотрошит тебя, выпьет твою кровь и сожрет плоть, – улыбнулся я, хотя подозревал, что в моих словах нет ничего смешного. – И не дай стриксу тебя поцарапать. Иначе парализует!

И в подтверждение своих слов я свалился набок.

Стрикс, сидевший над нами, расправил крылья и спикировал вниз.