Читать книгу В поисках утраченного - Рина Аньярская - Страница 3

Молодой принц нёсся во весь опор. Макушки деревьев мелькали перед глазами, ветер свистел в ушах, но это лишь раззадоривало. Мороз крепчал. «Убьётся! Ведь убьётся же!» – охал камердинер, бессильно размахивая руками.

Фридрих поднял коня на дыбы и перемахнул через брёвна, сложенные препятствием. Камердинер бросился следом. Звонкий хохот юноши раздался из сугроба.

– Франц, он скинул меня! Клянусь Небом, я назову его Буцефал[1]! Но этот конь подчинится мне, не будь я Гогенцоллерн!

– Ваше Высочество! – подлетев к принцу и смахивая с него снег, заквохтал камердинер. – Ну сколько можно возиться с ними? Есть же конюхи у Вас, незачем лично объезжать строптивца!

– Ничего ты, старый дурень, в жизни не понимаешь! – добро засмеялся Фридрих, вынул фляжку и отхлебнул из неё немного коньяка. – Да ради права гарцевать на таком коне я готов сотню падений в сугроб пережить!

Фридрих был младшим сыном прусско-бранденбургского короля Карла I[2]. Изысканно красивый, крепко сложенный и в меру мускулистый, он буквально приковывал к себе взгляды людей, заражая всех безумной энергией, которая плескалась из юноши, как вино из переполненного бокала. Завораживающая своим витиеватым рисунком радужка его глаз отражала цвет неба, идеально ровная кожа говорила о том, что ребёнком он рос здоровым и многие болезни обходили его стороной. На щеках молодого человека играл яркий румянец, а когда он смеялся, обнажались красивые белые зубы. Довершали портрет слегка волнистые золотые волосы, красиво обрамлявшие его скуластое северное лицо и ниспадавшие на мощные плечи.

Принц Фридрих слыл очень привлекательным мужчиной и не стеснялся принимать восторженные вздохи хорошеньких немок. Он был очарователен в своей непосредственности. Ему едва минул 21 год.

Не слушая причитаний камердинера, молодой человек едва ли не вприпрыжку поскакал к дому. Одним рывком отперев дверь, он вошёл в холл, с удовольствием вдохнув запах тлеющих дров, и приблизился к камину, чтобы отогреть руки.

– Надо возвращаться, Ваше Высочество, – промямлил Франц. – Его Величество Вас ещё со вчерашнего дня дожидается…

– По какому такому делу я отцу вдруг понадобился? – бросил через плечо принц. – Уж не женить ли он меня собрался? Рано мне! – сказал как отрезал, от веселья не осталось и следа. – Я не нагулялся ещё. Пусть Августа женит.

Камердинер развёл руками.

Уже неделю принц Фридрих, удалившись от двора, жил в своё удовольствие в старом охотничьем доме среди дубрав. В конюшенном корпусе он проводил большую часть времени. Объезжать новых лошадей и стрелять по тетеревам – это ли не радость для молодого разгильдяя, каким был младший сын короля Пруссии и Бранденбурга?

Но перечить воле отца было нехорошо. Фридрих понимал, что возвращаться в резиденцию всё равно необходимо. Вечером того же дня камердинер снарядил сани, которые увезли юношу в Кёнигсберг.

– Моя дорогая, Вы не могли бы надеть сегодня не траурное платье?

Слова крёстного заставили Анжелину обернуться. Вопрос в её внимательных чёрных глазах пронзил Роквелла насквозь, отчего он даже поёжился.

На первой леди был атласный чёрный пеньюар, из-под полы которого виднелась юбка-секрет. Гостиная в комнатах, которые арендовали тайный советник с крестницей, была одна на двоих, поэтому по утрам девушка и мужчина встречались здесь для первого завтрака. Пока камеристка расчёсывала волосы своей госпожи, советник читал бумаги.

Внезапная просьба политика заставила красавицу отвлечься от витиеватых мыслей, поселившихся в её хорошенькой голове.

– Почему? – наконец озвучила свой вопрос девушка.

Роквелл чуть заметно заёрзал на кресле, но спустя мгновение поднял на любимицу свои кристально-серые холодные глаза и ответил:

– Мы приглашены к фон Лихтен, и я не хотел бы, чтобы немцы знали о Вашем трауре. Мне нужна спутница юная и прекрасная. Достаточно того, что Вы – моя крёстная дочь. Остальное им знать вовсе не обязательно. Да и титула Вашего открывать фон Лихтен я не хочу.

– Я догадываюсь, что эта встреча должна пройти тайно.

– Им не нужно видеть Вас в трауре, – герцог поднялся, подошёл к маркизе и пристально посмотрел в её глаза. – Просто поверьте мне на слово.

– Какова моя миссия в этом деле, крёстный? – откинувшись на спинку кресла, холодно спросила первая леди, и её тонкие пальцы непроизвольно заиграли в нервном танце.

– Очаровать госпожу фон Лихтен, чтобы она перестала трястись за своего сыночка и отпустила уже его к английскому двору.

– Это тот юноша, что учился в Итоне?

– Да, и он должен был остаться в Англии. Но маменька отозвала его, боясь, что в нашем королевстве начнётся смута, – заложив руки за спину и отойдя от девушки, ответил герцог. Подойдя к окошку, он по привычке стал рассматривать происходящее за стеклом. – Помните Штарля?

Анжелина кивнула.

– Вот тогда он и сбежал, а у меня были большие планы на мальчишку…

– Его отец – видный дипломат в Европе.

– Да, родственник Габсбургов… – Роквелл обернулся. – Он не живёт со своей семьёй. Госпожа фон Лихтен – яростная лютеранка.

– Я поняла, крёстный, – опустила шёлковые ресницы маркиза.

Переступив порог Конвентхауза[3], Фридрих стряхнул с себя снег. Он понимал, что отец за долгую отлучку по головке его не погладит. Но променять свежий ветер и запах конюшни на скучные вечера в старом замке было равносильно смерти.

Пройдя до своего флигеля, принц заметил светлую фигуру старшего брата, покидающего капеллу Святой Марии.

Август всё ещё носил белый[4] траур. На нём был балахон под стать тем, в какие одеваются священники. Если бы не коронация отца год назад, то старший сын и наследник Карла непременно ушёл бы в монастырь – он серьёзно подумывал обратиться в католичество. Причиной такому решению в жизни молодого мужчины стала смерть любимой невесты Маргариты Испанской[5], венчание с которой всё откладывалось и откладывалось после того, как вспыхнули священные войны. Невеста, будучи младшей дочерью Филиппа III, конечно же, была католичкой…

Фридрих остановился.

Август обратил на него взор. Взгляды мужчин встретились.

– Где тебя носит? – сухо спросил старший брат младшего.

– Что понадобилось отцу? – вопросом на вопрос ответил Фридрих.

– Сегодня приём у баронессы Райц, – небрежно отозвался Август, поправляя манжет своего белого одеяния. – Надо быть.

Младший принц скривил очаровательное лицо в кислую мину. «Приём! Какая мерзость…» – подумал он.

– И не вздумай сказаться больным, – строго произнёс Август, сверля брата холодным стальным взглядом. – Ты там нужен.

– Хорошо, я буду, – нехотя согласился Фридрих. – Но и ты тоже поторопись – опять в капелле торчал?

Стальной взор тёмно-серых глаз стал ещё жёстче и буквально пронзил младшего принца насквозь. Но с тонких, плотно сжатых губ Августа не слетело ни единого звука.

– Совсем католиком стал… – грустно отметил юноша. – Отец не порадуется.

– В шесть часов выезд, – бросил наследник и развернулся спиной к собеседнику.

Его брат тяжело вздохнул и поплёлся в трапезную – с дороги он изрядно проголодался.

Август неспешно поднялся в свои покои, которые он занимал в Кёнигсберге весь год, убрал молитвенник на полочку и опустился на колени перед распятием. Старший сын Карла был высок и худ. Его лицо, вытянутое и суровое, казалось абсолютно бесстрастным в те минуты, когда принц смотрел внутрь себя.

Коронация отца сломала его планы. После смерти невесты мужчина, считавший себя вдовцом, вдруг должен был стать наследником прусско-бранденбургского престола. И мысль эта его ничуть не грела. Глядя на младшего брата-разгильдяя, Август понимал, что рассчитывать на него не имеет смысла. И просил у Бога только силы – силы принять свалившийся на него титул наследника и справиться с искушением покинуть мирскую жизнь.

Закончив очередную молитву, принц поднялся и откинул капюшон. Его волосы, полгода назад коротко остриженные, начали отрастать и красивыми волнами серебристо-пепельного цвета спускались на уши. В свете свечей мужчина казался седым, хотя летом ему исполнилось всего 27 лет. Черты лица Августа были заострены. Прямой нос, жёсткие скулы, плоский подбородок делали мужчину похожим на каменную статую, высеченную не очень умелой рукой. Придворные не могли назвать его привлекательным, но и некрасивым счесть принца тоже было нельзя. В этом лице сложились квинтэссенции силы воли и духа противоречия. Как эти противоположные чувства уживались в одном человеке, не знал даже он сам.

Ослепительно красивая маркиза Линкольн стояла напротив большого овального зеркала и пристально рассматривала своё безупречное отражение. Парчовое платье персикового цвета выгодно оттеняло её бледность и красоту собранных на затылке каштановых волос. Огромные чёрные глаза казались бездонными, отражая блеск десятков восковых свечей. Роквелл остановился в проёме дверей, ведущих в его покои, и довольно оглядел крестницу с ног до головы:

– Вы прекрасны, моя дорогая.

Анжелина обернулась в сторону советника.

– Я готова обольщать всех Ваших немцев, милорд, – тихо произнесла она.

«Это лишь первый шаг…» – подумал советник Ричарда IV, но вслух не произнёс более ни слова. Протянув девушке руку, он вывел её прочь.

На званом ужине у фон Лихтен оказалось нелюдно. Трапеза проходила в узком семейном кругу. Барон был сдержан и деловито осведомлялся у английского гостя о последних новостях острова, о политическом курсе Тюдоров и скорых браках Стюартов. Баронесса поглядывала в сторону юной и прекрасной девицы, которую влиятельный аристократ представил как свою воспитанницу и крестницу, то и дело шепча прислуге, чтобы девушку получше угощали. Её молодой сын, будущий дипломат, открыто улыбался маркизе и искренне смеялся, когда советник тонко шутил.

К концу ужина баронесса так расчувствовалась, что удалилась «поправить причёску», наказав сыну развлекать очаровательную гостью, пока его отец и английский герцог будут подписывать важные бумаги в кабинете.

Анжелина восседала в узком неудобном кресле, а рядом с нею на одном колене стоял немецкий юноша.

– Вы само совершенство, леди Анжелина, – восторженно шептал по-английски молодой дипломат, глядя, как грациозно обмахивается белым веером из лебединых перьев его гостья. – Я никогда не видел девушки, подобной Вам!

– Полно, Ульрих, – усмехнулась маркиза. – Если бы Вы остались при английском дворе, то своими глазами убедились бы в том, что моя краса не настолько уникальна, как Вам кажется.

– Не верю, нет! – замотал головой юноша. – Второй такой быть не может на всём белом свете.

– А хотите пари? – прищурившись, произнесла Анжелина и наклонилась к собеседнику. Выпущенный из рук веер аккуратно сложился и соскользнул вдоль белых рук красавицы, повиснув на жемчужной нити. – Я ставлю тысячу фунтов на то, что, приехав к английскому двору, Вы встретите в свите Её Высочества точную копию меня, только на несколько лет моложе и с чёрными кудрями!

Немец опешил. Он никак не ожидал такого поворота событий.

– Пари? – переспросил юный барон.

– А почему бы и нет, коли Вы не верите мне на слово? – повела бровями девушка.

– Отчего же, – смутился немец и встал с колена, – я верю Вам, леди Анжелина, но мне сложно представить иную красавицу, способную стать конкуренткой Вам!..

Двери кабинета распахнулись. Барон и герцог вышли, на ходу обсуждая детали своего проекта. Анжелина перевела на крёстного уставший взгляд.

– Я завтра же устрою Вам встречу с королём и курфюрстиной, – уверил гостя барон. – Сегодня до приёма у Райц я уже получил согласие на визит от них.

– Это прекрасно, – кивнул Роквелл, – полагаю, что на неформальной встрече я смогу добиться права на личную аудиенцию Его Величества.

– Всё в руках Божьих, – возведя глаза к небу, ответил немец.

Роквелл перевёл взгляд на узорчатый потолок, расписанный умелой кистью художника – на диковинных ветках апельсиновых деревьев расселись павлины и иные райские птички, – при этом советник весьма по-земному отметил, что в доме баронессы отлично следят за эмалью и не позволяют свечам сильно коптить.

– Благодарю за содействие, барон, – учтиво склонив голову, произнёс англичанин, давая понять, что его визит окончен.

Едва уловив знакомые нотки в голосе крёстного отца, Анжелина поднялась. Ульрих подал девушке руку, чтобы сопроводить до кареты.

Кинтайр легко спрыгнул на землю и ослепительно улыбнулся приветствующим его фрейлинам принцессы Генриетты Марии. Ротсей хмуро осмотрелся по сторонам и чинно спешился.

Приветствовал гостей принц де Жуанвиль, герцог де Шеврёз – дальний родственник Стюартов, занимавший при дворе Людовика должность великого камергера[6]. Ему было уже за сорок, но статности в осанке мужчины возраст не убавил. Тепло поприветствовав молодых людей, герцог предложил им пройти в отдельные покои в маленьком флигеле, где их никто не будет беспокоить.

– Одну секундочку, дядюшка, – ослепительно улыбаясь, приподнял указательный палец Кинтайр в тот миг, когда во двор въехала гружёная карета.

Подойдя к дверце экипажа и оттолкнув лакеев, принц лично помог спуститься на подмёрзшую ноябрьскую землю стройной шатенке с колючими глазами и тонкими, плотно сжатыми губами.

Де Шеврёз не нашёл девицу красавицей, но спорить со вкусом родственника не счёл нужным. Кинтайр кивнул девушке и, взяв её под руку, подвёл к камергеру.

– Со мной эта дама. Я желаю, чтобы все её капризы исполнялись тотчас же!

– Всё будет, как Вы скажете, Ваше Высочество! – учтиво ответил камергер. – А теперь прошу – тёплые покои ждут вас!

Все трое последовали в отведённый им флигель.

Лакеи, согнувшиеся под тяжестью сундуков, внесли вещи принцев и Виктории Томпсон. Осмотревшись, Ротсей решил, что опочивальня и ещё пять комнат, отведённых под нужды шотландского наследника, его вполне устраивают, после чего, не раздеваясь, завалился на кровать, справедливо полагая, что засвидетельствовать своё почтение Людовику и невесте он всегда успеет.

Кинтайр же спать не собирался. Он запросил горячую ванну, что несказанно обрадовало Томпсон, уставшую и замёрзшую с дороги. Ненадолго оставив любовницу на попечение камеристок, принц вышел посекретничать с де Шеврёзом.

– А когда ожидать кортежа принцессы Уэльской? – приподнимая тонко выщипанные красивые брови, осведомился француз.

– Вероятно, уже завтра. В порту произошла задержка, и наш корабль отплыл раньше, – выдал заученную версию Роберт, глядя за узкое стрельчатое окно, и тише добавил: – Здесь безопасно, дядюшка?

– Несомненно, принц, – ответил де Шеврёз.

Кинтайр обернулся к герцогу. Слова его прозвучали так тихо, что никто, даже стой он в шаге от родственников, не разобрал бы их:

– Моя кузина не любит шума, лишних людей и посторонних камеристок. Постарайтесь сделать так, чтобы к её приезду всей этой пёстрой компании внизу не было. Не надо лепестков роз, бантиков, риса и всякой чепухи, хорошо?

– Хорошо, – кивнул камергер.

– Она не любит пафоса. И если Людовик хочет, чтобы Лувр понравился Элиссе Английской, ничто не должно стеснять её здесь.

С этими словами Роберт Стюарт снова обратил взор за окно. По замёрзшему песку, действительно, бродили озябшие фрейлины и галантные кавалеры в вычурных камзолах, расшитых золотом и камнями. Вероятно, весь цвет французского двора собирался приветствовать наследницу английского трона…

– Я внял Вашим советам, принц, – тихо, в тон Кинтайру, ответил де Шеврёз, внимательно всматриваясь в черты лица гостя, снискавшего славу гуляки.

Роберт обернулся к родственнику:

– Да, ещё кое-что: с ней будет 20 верных воинов и ещё один личный телохранитель. Не пытайтесь даже спрашивать, почему, – после этих слов на лице шотландца внезапно появилась ослепительная улыбка, которая вполне сошла бы за дурацкую, если бы не его разумные речи. Прибавив тон, Кинтайр воскликнул: – И вина! Побольше вина, мой старый друг!

Камергер понял, что второй сын Джеймса Стюарта даёт ему дельные советы, принимая участие в спектакле под названием «Именины принцессы Генриетты», пожалуй, как игрок на его стороне. Спасибо крови Гизов!

Вошедший лакей доложил, что горячая ванна готова.

– Тори! Пошли отогреваться, моя сладкая! – заорал Роберт во всё горло.

Роквелл расхаживал по гостиной вперёд-назад. Под ногами скрипели половицы паркета, но Анжелине казалось, что эти звуки издают мозги советника.

– Вы довольны мною, крёстный? – глядя на своё безупречное отражение, спросила девушка.

Герцог остановился за её спиной и, глядя в лицо маркизы через поверхность стекла, ответил странно-сдержанным деловым тоном:

– Да, моя дорогая, но это лишь часть нашей с Вами миссии. Вам придётся послужить своему Отечеству ещё раз, но уже не игнорируя траурного платья.

– И на том спасибо! – недовольно фыркнула Анжелина.

Советник подошёл ближе к крестнице, присел в кресло рядом, заставив тем самым девушку повернуть к себе лицо, и продолжил изречения:

– Вы понимаете, что мы с Вами здесь инкогнито и вовсе не с официальным визитом от Тюдора? Вы же знаете, что для всех в Англии мы сейчас находимся в моей провинции?

– Я помню, крёстный, – кивнула локонами красавица.

– А это значит, мой разговор с королём Пруссии и курфюрстиной Бранденбурга будет иметь деловой, но не официальный характер.

– Какова моя роль в Вашей миссии? – холодно спросила девушка, понимая, что старый политик держит её за главный козырь своего расклада.

– У Карла I есть сын и наследник, немного помешавшийся на своей утраченной любви… – отведя взгляд от лица крестницы, монотонно произнёс советник. – Он уже не мальчик, и находится в том возрасте, когда принять бразды правления королевством было бы в самый раз, но личная драма почти заставила наследника объединённого трона удалиться в монастырь. Родственники с трудом отговорили его от такого решения, но он выпросил год траура и раздумий. И что мы имеем сегодня? – Роквелл снова обратил взор на личико девушки. – Принц Август едва сдерживает свои стремления постричься в монахи, но серьёзно подумывает принять католичество.

Анжелина понимающе кивнула.

– А это вовсе не на руку протестантским королевствам. Так вот: наша с Вами задача, моя дорогая, остановить порыв немца.

Герцог поднялся и, продолжая ходить по комнате за спиной Анжелины, рассуждал:

– Наследника нужно поддержать и утешить. А кто сможет справиться с этой ролью лучше, чем юное и несчастное создание, пребывающее в трауре?

Холодный стальной взгляд снова направился в лицо маркизы Линкольн. Анжелина почувствовала, как внутри всё похолодело, но согласно кивнула. Внутренний протест нарастал – она осознавала, что одним лишь «утешением» принца её миссия, в понимании советника, не закончится. Роквелл встал посреди комнаты, как вкопанный.

– Я сделаю так, что Вы познакомитесь с Августом в самых подходящих условиях. В храме. Ваша задача – очаровать его и вернуть к жизни. Мы не должны допустить обращения наследника Пруссии и Бранденбурга к католичеству. Это сегодня королевство его отца держит нейтральную позицию, но всем яснее ясного, что, едва поменяется религиозное учение в королевском доме, изменится и ход Священной войны. От вероисповедания короля Пруссии и Бранденбурга будет зависеть слишком многое.

– Конечно, крёстный, Габсбурги и Польша спят и видят, чтобы перекрестить наследника Гогенцоллернов, – прошептала Анжелина.

– А Вы этому помешаете, – отозвался герцог, шагнув к креслу маркизы и, уперев руки в левый подлокотник, наклонился над девушкой. – Ведь помешаете же?

– Но каким образом? – попыталась изобразить недоумение красавица, в то время как сердце залихорадило от осознания, что крёстный отец всё ещё пытается играть её судьбой по своему усмотрению.

– Что может заставить принца вернуться к нормальной жизни и перестать поглядывать в сторону Папы? – прищурился советник. – Только желание вступить в брак с протестанткой!

Анжелина вжалась в кресло. Пальцы её непроизвольно обратились в кулаки, заострённые ногти больно вонзились в белые ладони, но она промолчала.

– Вы станете королевой Пруссии и Бранденбурга! – словно приговор прочёл, произнёс советник, выпрямился и отошёл в сторону.

Маркизе стало легче дышать. Роквелл налил белого вина в бокалы, один поднёс собеседнице, второй взял сам. Девушка приняла напиток машинально.

– Вы станете ею, я уверен.

– Но кто Вам сказал, что потерявший невесту принц обратит на меня свой взор? – попыталась воззвать к разуму крёстного первая леди Англии.

– Я не вижу причин, которые бы помешали ему сделать это, – пригубив вино, ответил советник. – Вы юны и прекрасны, он ещё молод и полон сил. Вас обоих объединяет траур. Почему бы принцу не увлечься Вами? Вы нравитесь всем без исключения, моя дорогая.

– Не всем, – покачала головой маркиза и отставила нетронутое вино на туалетный столик у зеркала. – Вспомните хотя бы Красного Джона! Герцогу я была безразлична даже в тот миг, когда он имел на меня полное право!

– Так это же Райт, он каменный, Вы сами изволили так говорить, – напомнил Роквелл, отхлебнув вина. – Таких людей немного, на наше с Вами счастье. И если прусский принц уже был влюблён, то значит, на нашего строптивого Имбирного герцога[7] он не похож, – рассматривая, как переливается янтарная жидкость в хрустальном бокале, произнёс мужчина. – И я рад, что Вы ему не достались. Принц из дома Гогенцоллернов, как зять, меня устраивает больше.

Внутренний протест разгорался всё больше и больше, диким огнём охватывая душу маркизы Линкольн. Но девушка не позволяла эмоциям вырваться наружу. Лишь плотно сжатые губы и сильно впившиеся в ладони ногти могли бы выдать её нервное напряжение герцогу. Только Роквелл не обращал взора на свою воспитанницу…

– Предположим, что он потеряет голову, – как можно более ровным голосом произнесла первая леди. – Но брак должен благословить его отец и наш король. Об этом Вы не подумали?

– Карла я беру на себя, – обратив взор на крестницу, сухо произнёс советник. – Курфюрстину, что могла бы ставить палки в колёса, – тоже. А уж с Тюдором придётся общаться Вам. Он в Вас души не чает и отдаст за любого, если Вы того пожелаете. Брак с Гогенцоллернами Англии в будущем ещё может пригодиться, хотя сейчас любое подобное решение вызовет массу кривотолков в парламенте, конечно же.

– Конечно… Священная война в разгаре, – прошипела Анжелина. – Надо полагать, за душу принца Августа сейчас ведётся настоящая борьба между католиками и протестантами?

– О да, и эту войну должны выиграть мы, – прищурился герцог, приподняв бокал с сияющей жидкостью.

Анжелина отвернулась, не присоединившись к тосту. Конечно, она ещё не видела предполагаемого жениха и не имела о нём ни малейшего представления, кроме тех характеристик, что поведал ей крёстный. Но внутренний голос почему-то твердил, что затея Роквелла нехороша и ничего доброго из неё не получится… В памяти всплыло сообщение о сговоре с Говардом, когда ей было 15. Но сегодня она умнее и уже не будет убегать в никуда, к тому же они находятся в Кёнигсберге, и не подчиниться сейчас воле герцога маркиза не могла. Достигнувшая совершеннолетия, но находящаяся в пределах чужого государства, она – девица на выданье, леди королевской крови – была всё ещё ограничена в своих возможностях.

– Я хочу прогуляться, – монотонно произнесла первая леди и поднялась. – Мне душно здесь.

Через секунду Анжелины уже не было в комнате.

Приём у баронессы Райц затянулся, и Фридрих, воспользовавшись первой возможностью, выскользнул в парк. Все эти светские речи утомляли, нужно было помнить, кому и что можно сказать, а на кого не стоит и смотреть. Положение принца обязывало ко многому, а молодой человек совершенно не мог смириться с новой для себя ролью. Ведь отца короновали всего год назад, после чего жизнь семьи круто изменилась.

Карл I Прусско-Бранденбургский объединил курфюршество Бранденбург с герцогством Пруссия[8] и стал величаться королём.

Пока правили Иоганн III Сигизмунд и его сын Георг Вильгельм[9], Фридрих и в ус не дул, прекрасно понимая, что в сторону трона ему смотреть незачем. Чаще и с большей охотой он посматривал на хорошеньких девиц, чьей благосклонностью беспечно пользовался. Но после коронации отца и юный Фридрих, и его старший брат – вечно угрюмый и набожный Август – должны были смириться с новыми для себя ролями.

Август стал наследником прусско-бранденбургского престола. Отдавать корону малолетним детям погибшего племянника, Георга Вильгельма, их отец не собирался. Удачная политика, которую он вёл, умело лавируя между Габсбургами и Нассау, привела в итоге к тому, что Пруссия и Бранденбург были признаны единым королевством: независимым, а значит, никому ничем не обязанным. Впрочем, вдовствующая курфюрстина Бранденбурга, в девичестве Елизавета Шарлотта Пфальцская[10], оставалась в своих владениях за наместницу и имела кое-какую власть.

Сильная армия, которую нещадно муштровал бывший генерал, а ныне король, наводила страх на всех соседей. Карл I не хотел для своей страны повторения участи Пфальца, из-за которого разгорелась Священная война. И в Пруссию, где правил воин-король, проповедовавший кальвинизм, одинаково боялись сунуться как протестанты, так и католики.

Но политика мало интересовала молодого ненаследного принца. Спустившись в парк, он медленно стал прогуливаться по шуршащим сухим снегом улочкам, заглядывая в лица случайных прохожих. Портреты сыновей нового короля гуляли лишь по гостиным, и мало кто в Кёнигсберге мог узнать его. Это придавало Фридриху игривого авантюризма, и он регулярно совершал вылазки под покровом темноты, соблазняя встречных красоток. Нравом принц отличался уж слишком любвеобильным и редко пропускал хорошенькую фройляйн мимо себя, не удостоив внимания.

Впереди мелькнул светлый силуэт.

Фридрих замер. У замёрзшего фонтана стояла женщина в белом покрывале. Стояла так неподвижно, что сначала показалась ему статуей. Несмотря на то, что дама была спиной к принцу, он оценил её грацию и почему-то решил, что она должна быть молодой и красивой. Сделав шаг по шуршащему снегу, Фридрих выдал своё приближение.

Девушка обернулась, стрельнув в мужчину чёрными агатами огромных глаз, подобрала юбки и быстро ушла прочь по аллее в темноту.

Фридрих некоторое время стоял словно вкопанный. Неземной взгляд незнакомки заставил замереть его сердце и оборваться дыхание. Таких пронзительно-красивых глаз он не встречал никогда… А когда девушки уже и след простыл, молодой человек почувствовал, что задыхается, и стал ловить ртом морозный воздух. Лишь глубоко вдохнув, принц попытался восстановить в памяти лицо дамы. «Да, она была красавица… Но глаза… – думал про себя немецкий повеса, бредя назад, к дому баронессы Райц. – Невероятные, бездонные, потрясающие! Полные тоски и печали. Глаза женщины, которую хочется приласкать и спрятать от бед…»