Читать книгу Восходящая Тень - Роберт Джордан - Страница 4

Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, эпоху, которая еще грядет, эпоху, которая давно миновала, ветер поднялся над великой равниной, прозванной Каралейнской степью. Ветер не был началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Оно – начало всех начал.

Ветер дул на северо-восток под ранним утренним солнцем над растянувшимся на бессчетные мили морем колышущейся травы с редкими купами деревьев, над быстрой рекой Луан, минуя напоминавший обломанный клык исполинский утес – Драконову гору, гору легенд, вздымавшуюся так высоко, что облака собирались, не достигнув вершины окутанного дымкой пика; Драконову гору – гору, где некогда пал Дракон, а вместе с ним, как утверждали, ушла в небытие и Эпоха легенд, и где, согласно пророчествам, он возродится вновь. Или уже возродился. Ветер дул на северо-восток, над селениями Джуалде, и Дарейн, и Алиндейр, откуда мосты, подобно каменному кружеву, перекинуты к Сияющим Стенам – величественным белым стенам Тар Валона, который многие считали величайшим городом мира, к стенам, которых каждый вечер касалась тень, отбрасываемая Драконовой горой.

В кольце стен высились здания, воздвигнутые огирами более двух тысячелетий назад. Казалось, они выросли из земли и обрели свои очертания благодаря многовековой работе воды и ветра, ибо более напоминали причудливые творения природы, нежели дело рук, пусть даже искуснейших рук легендарных каменотесов-огиров. Некоторые строения наводили на мысль о летящих птицах, другие же походили на огромные раковины из неведомых дальних морей. Взметнувшиеся ввысь башни, рифленые и спиралевидные, парили над городом, соединенные висячими мостами длиной в сотни футов, часто лишенными перил. Нужно было прожить в Тар Валоне долгие годы, чтобы перестать изумленно таращиться на эти диковины, подобно простаку из захолустья, никогда не покидавшему родной деревушки.

Господствовала над городом величайшая из всех Белая Башня, поблескивавшая на солнце, словно выточенная из поделочной кости. «Колесо Времени вращается вокруг Тар Валона, – поговаривали горожане, – а сам Тар Валон вращается вокруг Башни». Первым, что открывалось взору приближавшихся к Тар Валону путников, еще до того как их кони достигали мостов, первым, что замечали капитаны речных судов, прежде чем сам остров вырисовывался на горизонте, была Башня, отражавшая солнечный свет, подобно маяку. Неудивительно, что обнесенная стеной площадь перед Башней казалась маленькой, а люди у подножия массивной твердыни выглядели крохотными, словно насекомые. Но будь Белая Башня даже самой маленькой в Тар Валоне, одного того, что она являлась средоточием мощи Айз Седай, было бы достаточно, чтобы держать в благоговейном страхе расположенный на острове город.

Как ни многолюден был город, толпы народа никогда не подступали к Башне настолько близко, чтобы заполнить площадь. По краям ее бурлил нескончаемый поток людей, спешащих по своим повседневным делам, но чем ближе к подножию, тем меньше становилось народу, и мало кто ступал на полоску чисто выметенной каменной мостовой шириной шагов в пятьдесят, что окружала возносящиеся ввысь белые стены. Разумеется, в Тар Валоне чтили Айз Седай, и та, что занимала Престол и звалась Амерлин, правила и Айз Седай, и городом, но немногие осмеливались приближаться к средоточию мощи Айз Седай, если в том не было особой нужды. Одно дело – гордиться большим камином в гостиной, и совсем другое – совать голову в огонь.

И совсем немногие подходили еще ближе, к широкой лестнице, ведущей к украшенным причудливым орнаментом вратам Башни, столь огромным, что в них, встав плечом к плечу, разом могла пройти дюжина человек. Эти врата всегда оставались распахнутыми, словно приглашая войти. И всегда находились люди, нуждавшиеся в помощи или столкнувшиеся с вопросами, ответы на которые, как они полагали, ведомы только Айз Седай. Потому просители стекались сюда как из самых дальних краев, так и из окрестных земель – Арафела и Гэалдана, Салдэйи и Иллиана. Многие и впрямь получали в Башне помощь и наставление, но часто совсем не те, на какие рассчитывали.

Мин набросила на голову широкий капюшон плаща, так что лицо ее невозможно было разглядеть. День стоял теплый, но плащ был достаточно легок и не привлекал особого внимания к женщине, по всей видимости – изрядно робевшей. Такие чувства испытывали многие из тех, кто направлялся в Башню. В облике Мин не было ничего бросающегося в глаза. Волосы ее подросли, с тех пор как она посещала Башню в прошлый раз, хотя все же не достигали плеч, а простое голубое платье со скромной отделкой из джайрекрузских кружев по вороту и манжетам вполне подошло бы дочери зажиточного хуторянина, принарядившейся ради такого случая. Так поступила бы любая женщина, решившаяся приблизиться к широким ступеням Башни. Во всяком случае, Мин надеялась, что не слишком отличается от прочих просительниц. Ей приходилось подавлять в себе желание всматриваться в окружающих, вновь и вновь убеждая себя в том, что она вовсе не выделяется ни походкой, ни манерой держаться. «Я справлюсь с этим», – твердила она себе. Понятно, что, проделав весь этот долгий путь, она не могла повернуть назад. В платье ее наверняка не узнают. Может быть, ее и запомнили в Башне в тот раз, но ведь тогда она была коротко острижена и одета в мужские куртку и штаны. Никто не видел ее в платье. Надо думать, оно сослужит ей добрую службу. Выбора у нее не было. Действительно не было.

По мере приближения к Башне Мин охватывала дрожь, руки ее судорожно прижимали к груди матерчатый узел. В нем лежали все ее пожитки – обычная одежда и справные сапоги, больше у нее ничего не было, кроме разве что лошади, оставленной на постоялом дворе неподалеку от площади. Если повезет, то всего через несколько часов славная лошадка понесет ее к Острейнскому мосту и дальше, по дороге на юг.

Честно говоря, Мин вовсе не улыбалось вновь взобраться на лошадь – после долгих-то недель, проведенных в седле без единого дня передышки. Но ей не терпелось поскорее убраться восвояси. Белая Башня никогда не казалась Мин очень гостеприимной, а сейчас представлялась почти такой же зловещей, как узилище Темного в Шайол Гул. Девушка поежилась, стараясь отогнать мысли о Темном.

«Интересно, неужто Морейн думает, что я поехала сюда лишь потому, что она меня попросила? Вразуми меня Свет, я веду себя как глупая девчонка! Глупая девчонка, которая потеряла голову из-за глупого мужчины!»

С тяжелым сердцем Мин поднялась по широким ступеням – на каждой из них приходилось делать два шага – и не задержалась у входа, как другие просители, с благоговейным трепетом озиравшие Башню. Ей хотелось, чтобы все это поскорее кончилось.

Внутри Башни располагался круглый приемный зал с купольным потолком. Стены его почти по всей окружности прорезали многочисленные арочные проемы. В середине зала, нерешительно переминаясь с ноги на ногу на истертых каменных плитах, толпились оробевшие посетители. Никто из них не мог и подумать о чем-либо, кроме того, где он находится и почему. Поселянин с одетой в грубошерстное платье женой, не разнимавшие натруженных рук, оказались рядом с разряженной в шелк и бархат купчихой, за которой следовала служанка с серебряной шкатулочкой для рукоделия – вне всякого сомнения, подношением ее госпожи Башне. В любом другом месте купчиху возмутила бы дерзость деревенского люда, осмелившегося чуть ли не толкать ее, да и сами поселяне предпочли бы поспешно извиниться и отойти. Но не сейчас. И не здесь.

Мужчин среди просителей было немного, и Мин это вовсе не удивило. Большинство мужчин предпочитали не иметь дела с Айз Седай. Все знали, что некогда были и мужчины Айз Седай и именно на них лежала ответственность за Разлом Мира. Три тысячи лет минуло с той поры, но время не смогло ослабить память о прошлом, хотя с годами многие подробности исказились до неузнаваемости. Детей по-прежнему пугали страшными историями о мужчинах, способных направлять Единую Силу и потому обреченных на безумие, ибо Темный навел порчу на мужскую составляющую Истинного Источника. Самыми жуткими были предания о Льюсе Тэрине Теламоне, Драконе, Льюсе Убийце Родичей, положившем начало Разлому. По правде говоря, эти предания пугали не только детей. Было предречено, что в час, когда человечество окажется перед лицом величайшей опасности, Дракон возродится, чтобы сразиться с Темным в Тармон Гай’дон – Последней битве, однако, каково бы ни было пророчество, оно едва ли меняло отношение большинства людей к любой возможной связи мужчины с Единой Силой. Теперь же любая Айз Седай станет выслеживать мужчину, способного направлять Силу; а среди всех семи Айя Красная этим не ограничивалась.

Правда, за помощью к Айз Седай мужчины все равно обращались, хотя и чувствовали себя при этом не в своей тарелке. Большинству становилось не по себе, даже когда заходила речь о возможности встречи с Айз Седай. Исключение составляли лишь Стражи, ведь каждый Страж был связан неразрывными узами с одной из Айз Седай. Их и обычными мужчинами-то трудно было назвать. «Ежели мужик руку занозит, то скорей отрубит ее, чем попросит Айз Седай занозу вытащить», – говорили в народе. Многие женщины вспоминали это изречение, сетуя на мужское упрямство, но Мин не раз слышала, как иные мужчины говаривали, что потерять руку и впрямь не самое худшее.

Мин подумала о том, как повели бы себя все эти люди, знай они то, что известно ей. Не иначе как разбежались бы кто куда, голося от страха. А если бы дознались, зачем она сюда заявилась, то ее, скорей всего, препроводили бы под стражей в темницу, а может, избавились бы от нее раньше. У Мин были подруги в Башне, но ни одна из них не обладала властью или влиянием. Окажись ее намерения раскрытыми, едва ли они смогли бы ей помочь. Скорее наоборот – следом за ней угодили бы в руки палача, а то и на виселицу. Такой исход представлялся более вероятным. О Мин говорили, что она рождена для испытаний, она же полагала, что, если дело обернется худо, ей придется умолкнуть задолго до суда.

Собравшись с духом, девушка приказала себе не думать ни о чем подобном.

«Я сделаю это, я справлюсь, и пусть Свет спалит Ранда ал’Тора за то, что из-за него я влипла в такую историю!»

Три или четыре принятых – молодые женщины, ровесницы Мин или чуточку старше – ходили по залу, тихонько переговариваясь с просителями. Они не носили никаких украшений, и единственной отделкой их белоснежных одеяний служила кайма из семи цветных полосок – семь цветов семи Айя. То и дело в зале появлялась одетая в белое послушница – молодая женщина или девушка – и приглашала кого-нибудь из просителей проследовать за ней вглубь Башни, и люди повиновались со смешанным чувством: в глазах их светился восторг, но робость сковывала движения.

Пальцы Мин вцепились в прижатый к груди узел с пожитками, когда перед ней остановилась одна из принятых.

– Свет да осияет тебя, – не слишком торжественным тоном промолвила кудрявая женщина. – Меня зовут Фаолайн. Чем Башня может помочь тебе?

По выражению терпеливой скуки на круглом смуглом лице Фаолайн было видно, что вместо этой нудной работы она охотнее потратила бы время на что-нибудь другое. Из того, что Мин знала о принятых, готовящихся стать Айз Седай, она тоже охотнее посвятила бы эти часы занятиям. Но для самой Мин важно было другое. Двух из находившихся в зале принятых она встречала, когда посещала Башню прежде, но, к счастью, те ее не узнали.

Тем не менее она склонила голову, будто робея перед служительницей Башни. Это должно было показаться естественным: деревенский люд по большей части понятия не имел, как велика разница между принятой и полноправной Айз Седай. Прикрывая лицо краем плаща, Мин отвела глаза в сторону.

– Я должна предстать перед Престолом Амерлин, чтобы обратиться к ней с вопросом… – начала девушка и осеклась, увидев, что из арочных проемов, ведущих в приемный зал, появились три Айз Седай – две из одного и одна из другого.

Принятые и послушницы учтиво приседали в реверансе, когда, обходя посетителей, оказывались неподалеку от сестер, но продолжали, не отвлекаясь, делать свое дело, хотя, возможно, чуть расторопнее. Иное дело просители: казалось, у всех до единого перехватило дыхание; похоже, многим в этот миг захотелось оказаться подальше от Белой Башни и Тар Валона. У всех трех женщин были юные цветущие лица, но их взоры и стать говорили о зрелости – они были куда старше, чем можно было предположить, глядя на их гладкие щеки. Впрочем, это было обычным для обитательниц Башни. Прожитые годы не сказывались на внешности женщин, долгое время имевших дело с Единой Силой. Все в Башне узнавали Айз Седай с первого взгляда: не было нужды даже смотреть, носит ли женщина кольцо Великого Змея.

По толпе пробежало волнение: женщины приседали, мужчины отвешивали неуклюжие поклоны, двое или трое упали на колени. Даже богатая купчиха, как видно, растерялась, а стоявшая рядом с ней деревенская чета потрясенно взирала на легенду, воплотившуюся в реальность. Большинство собравшихся понятия не имели, как следует держаться в присутствии Айз Седай, все их познания были основаны на слухах. Вряд ли кому-нибудь, кроме разве что жителей Тар Валона, вообще доводилось хоть раз в жизни видеть Айз Седай, да и местный люд в большинстве своем не отваживался к ним приближаться.

Однако Мин оборвала свою речь не потому, что увидела Айз Седай. Порой, хотя и не очень часто, у нее бывали видения. Взглянув на человека, она могла увидеть ауру или какой-то образ. Как правило, видения являлись лишь на мгновение – вспыхивали и тут же исчезали. И иногда Мин знала, что означает то или иное видение. Правда, такие озарения случались редко и значение многих образов так и оставалось для нее загадкой. Однако, если образ указывал на то, что должно случиться, это случалось непременно.

В отличие от подавляющего большинства обычных людей, все Айз Седай и их Стражи постоянно были окружены аурами. Порой перед взором Мин представало множество беспрерывно меняющихся причудливых образов, так что у нее начинала кружиться голова. Что все это значит, она узнавала нечасто, во всяком случае не чаще, чем когда дело касалось обычных людей. Но на сей раз она знала, знала больше, чем хотела, и то, что она узнала, повергло ее в дрожь.

Из трех Айз Седай Мин была знакома одна, по имени Ананда, – стройная женщина с ниспадавшими на плечи черными волосами, принадлежавшая к Желтой Айя. Вокруг нее трепетало болезненное, блеклое коричневатое свечение, испещренное то расширявшимися, то сужавшимися разрывами и изломами, как будто оно распадалось прямо на глазах. Рядом с Анандой стояла невысокая светловолосая женщина из Зеленой Айя, о чем можно было судить по шали с зеленой бахромой. Когда она на миг повернулась спиной, перед глазами Мин промелькнул знак – Белое Пламя Тар Валона. И на плече этой женщины Мин увидела череп, словно угнездившийся среди виноградных гроздьев и цветущих яблоневых ветвей, вышитых на шали. Маленький женский череп, тщательно очищенный и отбеленный солнцем. Третья женщина, миловидная и пухленькая, не носила шали – многие Айз Седай надевали их только на церемонии. Ее осанка и горделиво поднятый подбородок указывали на уверенность и внутреннюю силу. Но Мин привиделось, что холодные голубые глаза Айз Седай глянули сквозь изорванную завесу кружев, плетенных из крови. Кровь струйками стекала по ее лицу.

Кровь, череп и свечение задрожали в неистовом кружении, исчезли, возникли вновь и опять растаяли. Просители с благоговейным трепетом взирали на Айз Седай. Они видели трех женщин, способных коснуться Истинного Источника и направлять Единую Силу. Никто, кроме Мин, не видел ничего больше. Никто, кроме Мин, не знал, что этим трем женщинам предстоит умереть. Всем трем – в один день.

– Амерлин не может встречаться со всеми, – промолвила Фаолайн с плохо скрываемым нетерпением. – Следующая аудиенция будет только через десять дней. Скажи, в чем заключается твое дело, и я устрою тебе встречу с сестрой, которая постарается помочь тебе наилучшим образом.

Мин уставилась на узел, который сжимала в руках. Ей не хотелось поднимать глаза – она страшилась вновь увидеть то, что только что видела. «Все, все три сразу! О Свет!» Как может случиться, чтобы три Айз Седай расстались с жизнью в один день? Но она знала: так будет. Она это чувствовала.

– Я имею право изложить свою просьбу Престолу Амерлин. Лично. – (Редко случалось, чтобы кто-то настаивал на этом праве – кто бы осмелился? – однако такое право действительно существовало.) – Любая женщина имеет на это право, и я прошу дать мне им воспользоваться.

– Ты что же, считаешь, что Престол Амерлин может лично беседовать со всеми, кто приходит в Белую Башню? Уверена, что и другая Айз Седай сумеет тебе помочь. – Слова «Престол Амерлин» и «Айз Седай» звучали в устах Фаолайн так, словно она надеялась грозным значением этих титулов превозмочь упорство назойливой просительницы. – Расскажи, зачем ты пришла. И назови свое имя, чтобы послушница доложила о тебе.

– Меня зовут… Элминдреда. – Мин непроизвольно поежилась. Она терпеть не могла свое настоящее имя, а Амерлин была одной из немногих, кому доводилось его слышать. Хорошо, если она его запомнила. – Я имею право поговорить с Амерлин. И свой вопрос я могу задать только ей. Такое право у меня есть!

– Элминдреда? – Брови принятой изогнулись дугой, а губы подернулись в усмешке. – Вот как? И ты настаиваешь на своем праве. Ну что ж, прекрасно. Я доложу хранительнице летописей, что госпожа Элминдреда желает предстать перед Престолом Амерлин.

Фаолайн выговаривала имя «Элминдреда» так, что Мин захотелось влепить ей хорошую оплеуху, но девушка лишь пробормотала:

– Благодарю тебя.

– Пока не за что. Пройдет время, прежде чем хранительница летописей соблаговолит тебе ответить; надо полагать, немало часов. И конечно же, она сообщит тебе, что задать свой вопрос матери ты сможешь только на следующей публичной аудиенции. Так что наберись терпения, Элминдреда. – Смерив Мин на прощание насмешливой улыбкой, принятая повернулась и ушла.

Стиснув зубы, Мин крепче сжала свои пожитки и отошла к стене между двумя арочными проемами. Больше всего на свете ей хотелось вжаться в стену и слиться с белесой каменной кладкой. «Никому не доверяй и старайся, чтобы тебя не узнали, пока не попадешь к Амерлин», – наставляла ее Морейн, а Морейн была единственной Айз Седай, которой Мин верила. Почти всегда. А уж это был, конечно, добрый совет. Единственное, что ей нужно, это добраться до Амерлин – и тогда все завершится благополучно. Она сможет надеть свою одежду, повидаться с друзьями и уехать. И больше не надо будет прятаться.

Оглядевшись, Мин с облегчением увидела, что Айз Седай ушли. Три Айз Седай, обреченные умереть в один день. Это немыслимо, такого просто не могло быть, и все же это неизбежно. Мин знала: что бы она ни говорила и ни делала, ничего не изменится, но она обязана рассказать обо всем Амерлин. Возможно, это известие окажется не менее важным, чем те новости, которые просила сообщить Морейн, хотя в такое трудно поверить.

Между тем на смену ушедшим у входа в зал появилась еще одна Айз Седай. Мин подняла глаза, и ей показалось, что перед лицом женщины возникла решетка. Девушка вновь уставилась в каменный пол. Она хорошо знала эту сестру, наставницу послушниц Шириам, но отвела глаза не только из опасения быть узнанной. В тот миг, когда взгляд ее упал на цветущее лицо Айз Седай, ей привиделось, что оно покрылось синяками и кровоподтеками. Шириам, всегда спокойная, властная и уверенная в себе, казалась столь же неколебимой, как сама Башня. С трудом верилось, что с ней может приключиться беда. И тем не менее ее ждали тяжкие испытания.

Еще две сестры прошли через зал к арочному проему – незнакомая Мин Айз Седай, укутанная в шаль Коричневых Айя, сопровождала к выходу дородную женщину в платье из тонкой узорчатой красной шерсти. Та, несмотря на свою полноту, ступала легко, словно девушка, и на лице ее светилась довольная улыбка. Коричневая сестра улыбалась в ответ, но на глазах Мин аура ее истаяла, подобно огоньку оплывшей свечи.

Смерть! Раны, пленение и смерть! Значение увиденного было очевидно для Мин, будто она читала раскрытую книгу.

Девушка вновь, в который раз, опустила глаза. Она не хотела больше ничего видеть. «Только бы она вспомнила!» – взмолилась Мин про себя. Проделав долгий и нелегкий путь от Гор тумана, она ни разу не позволила себе поддаться отчаянию, даже когда у нее дважды чуть не увели лошадь, но сейчас она была близка к этому. «Свет, только бы Амерлин вспомнила это проклятое имя!»

– Госпожа Элминдреда?

Мин вздрогнула. Перед ней стояла черноволосая послушница. Она была такой молоденькой – с виду лет пятнадцать, от силы шестнадцать, – что приходилось только удивляться, как родители отпустили ее из дому. Девица изо всех сил старалась напустить на себя важный вид.

– Да? Я… Это мое имя.

– А меня зовут Сахра. Если пойдете сейчас со мной, – в тоненьком голосе девчушки звучали нотки удивления, – то Престол Амерлин примет вас в своем кабинете.

Мин облегченно вздохнула и последовала за послушницей.

Ее капюшон был по-прежнему надвинут на глаза, но он не мешал видеть, и чем больше девушка подмечала, тем сильнее стремилась поскорее попасть к Амерлин. К вершине Башни вел широкий, вившийся спиралью коридор, пол которого был выложен разноцветной узорчатой плиткой, а стены украшали шпалеры и золоченые светильники. Народу по пути попадалось не так уж много – Башня могла вместить куда больше людей, чем в ней обитало, – но ауры почти всех встречных говорили о подстерегавшей их грозной опасности.

Мимо, едва удостаивая двух женщин взглядом, спешили по своим делам Стражи, волчья поступь которых бросалась в глаза прежде, чем их смертоносные мечи. Взору же Мин их лица представали окровавленными, тела – покрытыми зияющими ранами, копья и клинки скрещивались над их головами. Ауры вспыхивали, трепетали и угасали, словно в агонии. Мимо проходили живые мертвецы – Мин точно знала, что они погибнут тогда же, когда и Айз Седай, встреченные ею в приемном зале, в крайнем случае на день позже. Даже многие слуги – мужчины и женщины с нашитым на одежду знаком Белого Пламени Тар Валона – были отмечены видениями, предвещавшими роковую участь. Промелькнувшая в боковом проходе Айз Седай предстала перед Мин закованной в цепи, а на шее другой, пересекшей коридор перед Мин и ее спутницей, блеснул серебристый ошейник. При виде этого Мин обмерла, и у нее едва не вырвался крик.

– У нас в Башне много такого, что ошеломляет тех, кто приходит сюда впервые, – сказала Сахра, безуспешно стараясь показать, что ей-то Башня близка и знакома, словно родная деревня. – Но ни о чем не тревожьтесь, вы в безопасности. Престол Амерлин все уладит. – При упоминании Амерлин девичий голосок зазвенел.

– О Свет, хоть бы и впрямь вышло так, – пробормотала Мин.

Послушница ободряюще улыбнулась ей.

Путь до просторного зала перед покоями Амерлин показался Мин бесконечным. Торопясь, она едва не наступала на пятки шедшей впереди Сахре. Только необходимость делать вид, что она здесь впервые, заставляла ее сдерживать желание пуститься бегом.

Одна из дверей, ведущих во внутренние покои Амерлин, распахнулась, и размашисто шагнувший наружу молодой человек с золотисто-рыжими волосами чуть было не налетел на Мин и ее проводницу. Рослый, подтянутый, сильный, в голубом, расшитом золотом по обшлагам и вороту кафтане, Гавин из Дома Траканд, старший сын королевы Андора Моргейз, с головы до пят выглядел настоящим лордом – величавым и горделивым. И этот лорд был явно не в духе. Мин не успела опустить глаза – юноша стоял перед ней и смотрел прямо на нее.

Глаза принца расширились от изумления и сузились, превратившись в полоски голубого льда.

– Значит, ты вернулась. Может, знаешь, куда подевались моя сестра и Эгвейн?

– А разве их здесь нет? – Нахлынувшая волна паники заставила Мин позабыть обо всем. Сама не понимая, что делает, она рванулась навстречу принцу и ухватила его за рукав – тому пришлось отступить на шаг. – Гавин, они уже несколько месяцев как отправились в Башню! И Илэйн, и Эгвейн, и Найнив. С ними была Верин Седай и… Гавин, я… я…

– Успокойся, – отозвался юноша, мягко высвобождая свой рукав. – Свет! Вот уж не думал, что так тебя перепугаю. Они были здесь, прибыли благополучно, но ни словом не обмолвились, где пропадали и почему. Во всяком случае, мне. Сдается, что и на тебя нет надежды.

Мин попыталась сделать непроницаемое лицо, но Гавин поймал ее взгляд и проговорил:

– Так я и думал. В этом месте больше загадок, чем… Но дело не в этом, а в том, что они снова пропали. И Найнив тоже. – Найнив он упомянул без особого интереса, мимоходом. Упомянул на тот случай, если окажется, что Мин с ней дружила. Для самого Гавина она ничего не значила. В голосе принца вновь послышались суровые нотки: – И опять никто мне ничего не сказал. Ни слова! Вполне возможно, что они просто работают где-нибудь в захолустье, отбывают наказание за свой побег, но я никак не могу выяснить где. Амерлин ни в какую не хочет ответить мне прямо.

Мин вздрогнула – на миг лицо принца превратили в зловещую маску полосы запекшейся крови. Для девушки это был двойной удар. Ее подруги исчезли, а ведь куда легче было отправиться в Башню, рассчитывая найти их здесь. И Гавин – она поняла, что он будет тяжело ранен в тот самый день, когда погибнут Айз Седай.

Несмотря на овладевший девушкой страх, несмотря на мрачные видения, посетившие ее в Башне, ничто до сих пор не угрожало самой Мин. Опасность, нависшая над Башней, могла распространиться и далеко за пределы Тар Валона, однако это не задевало Мин напрямую – она к Башне не имела никакого отношения и не собиралась иметь. Но Гавина она знала, он нравился ей, и его подстерегала опасность куда большая, чем телесные раны. Только сейчас Мин с содроганием осознала, что если несчастье обрушится на Башню, то пострадают не только непостижимые Айз Седай, которые никогда не были ей особенно близки, но и ее друзья. Ведь они-то связаны с Башней.

Отчасти Мин была даже рада, что Эгвейн и остальных здесь нет. Рада, что не может прочесть на их лицах знаки неотвратимой смерти. Но с другой стороны, ей хотелось бы взглянуть на своих подруг, ничего не увидеть и удостовериться в том, что они будут жить. Куда же, во имя Света, они запропастились? Она хорошо знала всех трех и потому предположила: если Гавину неизвестно, где они находятся, значит они не хотели, чтобы он это знал. Скорее всего, так оно и есть.

Неожиданно Мин вспомнила о цели своего прихода в Башню, а заодно и о том, что беседует с Гавином отнюдь не наедине. Похоже, Сахра позабыла, что нужно вести просительницу к Амерлин, она вообще позабыла обо всем на свете, кроме юного лорда, и не сводила с него восторженных глаз, чего он попросту не замечал. Но Мин уже не надо было притворяться, что она впервые в Башне. Она стояла у самых дверей в покои Амерлин, и теперь ничто не могло ее остановить.

– Гавин, я не знаю, куда они подевались, но если они и впрямь отбывают наказание на какой-то ферме, то они потные, чумазые, по пояс в грязи. И неудивительно, что им не хочется, чтобы их видели такими, а уж ты – тем более.

По правде говоря, отсутствие подруг встревожило Мин не меньше, чем Гавина. Слишком многое из уже случившегося и из того, что происходило сейчас, могло отразиться на их судьбе. Хотя, кто знает, может, их действительно послали в деревню – каяться в своих прегрешениях?

– Гавин, ты вряд ли поможешь им тем, что разгневаешь Амерлин.

– А я не уверен, что они где-то на ферме. И даже не уверен, живы ли они. Зачем вся эта скрытность и недомолвки, если они всего-навсего пропалывают грядки? Если что-то случилось с моей сестрой… или с Эгвейн… – Юноша покраснел. – Я ведь должен приглядывать за Илэйн. И как же, спрашивается, я могу ее защитить, если даже не знаю, где она?

Мин вздохнула:

– А ты думаешь, ей нужно, чтобы за ней приглядывали? Или это нужно Эгвейн?

На самом деле Мин понимала, что, если Амерлин отправила девушек с каким-нибудь поручением, приглядеть за ними было бы совсем не лишним. Амерлин ничего не стоило по каким-то своим соображениям послать женщину в медвежью берлогу, вооружив хворостиной, и ждать, пока та не принесет медвежью шкуру или не приведет медведя на поводке – в зависимости от того, что ей было велено. Но говорить об этом Гавину значило лишь разжигать лишние страсти и усиливать его беспокойство.

– Гавин, они сами попросились в Башню и не поблагодарят тебя за вмешательство.

– Я знаю, что Илэйн не ребенок, – терпеливо отозвался юноша, – хоть она и сама не знает, чего хочет, – мечется туда-сюда, то сбежит, то играет в Айз Седай. Но как бы то ни было, она – моя сестра, а главное, дочь-наследница Андора. Она станет королевой после матери. И Андору нужно, чтобы именно она, и никто другой, благополучно заняла трон. И Андору вовсе не нужна еще одна война за престолонаследие.

Играет в Айз Седай? Мин поняла, что, по всей видимости, Гавин не подозревает, каким даром обладает его сестра. Испокон веков Андор посылал дочь-наследницу обучаться в Башню, но у Илэйн – единственной из всех принцесс – обнаружились способности, позволявшие вырастить из нее Айз Седай, причем могущественную Айз Седай. И уж конечно, Гавин не догадывается, что Эгвейн отмечена столь же могучим даром.

– Стало быть, ты собрался защищать ее, хочет она того или нет? – Мин произнесла это нарочито невозмутимым тоном, чтобы дать Гавину понять, что он совершает ошибку, но юноша пропустил мимо ушей намек и кивнул в знак согласия:

– Это стало моим долгом с того дня, как она появилась на свет. Я обязан защищать ее до последней капли крови. Я поклялся в этом, когда она еще лежала в колыбели. Гарет Брин растолковал мне, в чем состоит мой долг. И я не нарушу своей клятвы. Андор нуждается в ней больше, чем во мне.

Гавин говорил об этом со спокойной убежденностью, как о чем-то само собой разумеющемся, и на Мин повеяло холодком. Она привыкла думать о нем как о смешливом юнце, склонном к мальчишеским выходкам, а сейчас он показался ей совсем незнакомым. Видно, Творец устал, когда пришло время создавать мужчин, подумала девушка, все-то у них не по-людски.

– Ну а Эгвейн? Какой обет ты дал насчет нее?

Лицо юноши не изменилось, но он беспокойно переступил с ноги на ногу:

– Меня заботит судьба Эгвейн, а как же иначе? И Найнив тоже. Ведь то, что случится со спутницами Илэйн, может случиться и с ней самой. Мне кажется, что они и сейчас вместе, как держались тут вместе и раньше. Они всегда были неразлучны.

– Матушка советовала мне выходить замуж за мужчину, который не умеет врать, и ты на эту роль вполне годишься. Только вот, думаю, найдется такой, что и тебя по этой части обставит.

– Чему быть, того не миновать, – негромко откликнулся юноша, – правда, бывает, кое-что и не случается. Знаешь, Галад совсем пал духом, оттого что Эгвейн пропала.

Галад приходился Гавину сводным братом. Обоих в свое время отправили в Тар Валон изучать воинское искусство под руководством Стражей. Это была еще одна андорская традиция. Галадедрид Дамодред был из тех, кто, ни в чем не зная удержу, способен загубить любое доброе дело. Однако Гавин не находил в своем сводном брате никаких недостатков, и, разумеется, он не стал бы признаваться в чувствах женщине, которой отдал свое сердце Галад.

Мин захотелось как следует встряхнуть Гавина, чтобы он малость образумился, но времени на это уже не было – то, что она должна была сообщить Амерлин, не терпело отлагательства, а тут еще эта Сахра с ошалевшими глазами.

– Гавин, мне назначена аудиенция у Амерлин. Где я смогу найти тебя, когда она меня отпустит?

– Я буду на плацу для ристалищ. Только там, пока я упражняюсь на мечах с Хаммаром, я могу отвлечься от своих тревог. – (Страж Хаммар был мастером клинка и учил молодых лордов обращаться с оружием.) – Я остаюсь там до самого заката почти каждый день.

– Хорошо. Я приду, как только смогу. А ты все-таки постарайся следить за своим языком. Если Амерлин разгневается на тебя, то не поздоровится ни Илэйн, ни Эгвейн. Будь благоразумен.

– А вот этого не могу обещать, – решительно ответил Гавин. – Что-то неладное творится в мире. В Кайриэне междоусобица, а в Арад Домане и Тарабоне и того хуже. Лжедраконы. Кругом раздор, отовсюду слухи – один тревожнее другого. Не стану ручаться, что за всем этим стоит Башня, но только и здесь дела обстоят не лучшим образом. И не так, как кажется со стороны. Исчезновение Илэйн и Эгвейн – далеко не все, что меня беспокоит. И все же их судьба заботит меня. Я узнаю, где они. И если с ними что-то стряслось… если они погибли…

Юноша нахмурился, и лицо его на миг вновь превратилось в кровавую маску. Более того: над его головой сверкнул меч, а позади промелькнуло развевающееся знамя. Меч был таким, какими обычно пользовались Стражи, с длинной рукоятью и слегка искривленным клинком, помеченным клеймом в виде цапли – знаком мастера клинка. Мин не смогла определить, принадлежал ли этот меч Гавину или угрожал ему. На знамени красовался герб Гавина – атакующий белый вепрь, но почему-то на зеленом поле, а не на красном, которое было цветом Андора. И знамя, и меч растворились в кровавом мареве.

– Будь осторожен, Гавин. – Произнося эти слова, Мин имела в виду больше, чем могла объяснить даже себе самой. – Тебе нужно быть очень осторожным.

Юноша внимательно посмотрел ей в глаза и как будто уловил, что за ее предупреждением кроется нечто глубокое и серьезное.

– Я… постараюсь, – ответил он после непродолжительного молчания. Гавин ухмыльнулся – это была почти та мальчишеская ухмылка, которую так хорошо помнила Мин, но было очевидно, что далась она Гавину с трудом. – Ладно, пожалуй, мне пора на плац, раз уж я собрался посостязаться с Галадом. Сегодня утром я выстоял против Хаммара в двух поединках из пяти, но когда в прошлый раз Галад соблаговолил заглянуть на плац, он выиграл три. – Неожиданно юноша взглянул на Мин так, будто только сейчас впервые ее увидел, и улыбнулся, на сей раз искренне. – Знаешь, тебе надо почаще надевать платье – оно тебе очень даже к лицу. Помни, я буду там до заката.

И он зашагал прочь упругой походкой, почти неотличимой от исполненных смертоносной грации движений Стражей. Мин поймала себя на том, что оправляет складки платья, и тут же спохватилась. «Да испепелит Свет всех мужчин до единого!»

Сахра глубоко вздохнула, как будто все это время не смела перевести дух.

– Какой он симпатичный, правда? – мечтательно произнесла она. – Конечно, не такой, как лорд Галад, но… И выходит, вы с ним знакомы? – Отчасти это был вопрос, но лишь отчасти.

На вздох послушницы Мин ответила столь же глубоким вздохом. Девчонке будет о чем посудачить с подругами в спальне. И о ком же, как не о принце королевской крови, особенно если его окружает некий ореол, словно героя из песен менестрелей. А уж неизвестная женщина, которая знается с королевскими сыновьями, непременно оживит эти толки. Впрочем, тут уж ничего не поделаешь. «Во всяком случае, – рассудила Мин, – повредить мне болтовня послушниц уже не может».

– Престол Амерлин, должно быть, удивляется: что нас задержало? – проговорила она.

Сахра тут же спохватилась – она судорожно сглотнула, глаза ее расширились от испуга. Схватив Мин за рукав, она поспешно подтолкнула ее к двери. Оказавшись в приемной, послушница поспешно присела в неловком реверансе и выпалила, трепеща от страха:

– Я привела ее, Лиане Седай! Это госпожа Элминдреда. Желает ли Престол Амерлин принять ее?

В приемной находилась высокая смуглая женщина, узкий, в ладонь шириной, голубой палантин хранительницы летописей указывал на то, что она возвысилась до своего сана из Голубой Айя. Подбоченившись, она дождалась окончания доклада послушницы и отпустила ее, сурово промолвив:

– Ты не очень-то торопилась, дитя мое. Ступай, возвращайся к своим обязанностям.

Сахра еще раз неуклюже присела и выскочила так же поспешно, как и появилась.

Мин стояла, потупив глаза. Капюшон был по-прежнему надвинут на лоб. Уже то, что Сахра отметила и запомнила ее, было достаточно скверно, но та, во всяком случае, не знала ее имени. Другое дело – Лиане: она-то знала Мин лучше всех в Башне, за исключением самой Амерлин. Мин была уверена в том, что теперь это уже не имело значения, но после всего, что видела в коридоре, утвердилась в намерении следовать наставлениям Морейн до тех пор, пока не окажется наедине с Амерлин.

Но на сей раз предосторожности оказались напрасными. Лиане шагнула вперед, откинула с головы девушки капюшон и хмыкнула. Вид у нее при этом был прямо-таки ошарашенный. Мин подняла голову и с вызовом глянула на Айз Седай, стараясь не подать виду, что пыталась проскользнуть мимо нее незамеченной. На лице хранительницы летописей, обрамленном прямыми темными волосами, чуть длиннее, чем у Мин, появилось странное выражение: она была удивлена и раздосадована тем, что не сумела скрыть свое удивление.

– Стало быть, ты и есть Элминдреда? – отрывисто проговорила Айз Седай. Лиане всегда отличалась живостью натуры. – Должна сказать, что в этом платье ты похожа на нее больше, чем в своем обычном… одеянии.

– Просто Мин, Лиане Седай, если вам будет угодно. – Мин пыталась изобразить на лице смирение, но ее выдавал блеск глаз. В голосе хранительницы летописей отчетливо прозвучало недоумение.

«Если матушке вздумалось назвать меня именем героини преданий, – подумала Мин, – то почему она выбрала имя женщины, которая всю жизнь вздыхала по мужчинам, но так и не сумела вдохновить их на сложение песен о ее глазах и улыбке?»

– Хорошо. Значит, Мин. Я не стану расспрашивать тебя ни о том, где ты была, ни о том, почему вернулась, да еще в платье. Видно, тебе есть о чем просить Амерлин. Во всяком случае, пока не стану расспрашивать. – Выражение лица хранительницы летописей не оставляло сомнений в том, что она рассчитывает порасспросить Мин позже и намерена получить ответы на свои вопросы. – Полагаю, матери известно, кто такая Элминдреда? Ну разумеется. Мне следовало догадаться об этом, когда она велела провести тебя прямо к ней и оставить вас наедине. Одному Свету ведомо, почему она тебя терпит. – Лиане нахмурилась. – В чем дело, девочка? Ты что, захворала?

– Нет-нет, со мной все в порядке, – с нарочитым безразличием отозвалась Мин. На миг лицо Айз Седай перед ее глазами словно раздвоилось, и хранительница летописей смотрела сквозь полупрозрачную маску – ее собственное лицо, искаженное в отчаянном крике. – Можно мне войти, Лиане Седай?

Лиане окинула девушку долгим изучающим взглядом и кивнула в сторону двери, ведущей во внутренние покои:

– Ступай.

Мин повиновалась этому кивку с поспешностью, которая обрадовала бы любую наставницу.

Столетиями на Престоле Амерлин восседали великие и могущественные женщины, и многое из сохранившегося в покоях напоминало об их вкусах и пристрастиях – от высокого нерастопленного камина, сложенного из золотистого кандорского мрамора, до стенных панелей из твердого, как железо, светлого дерева с причудливыми разводами, покрытых резьбой, изображавшей невиданных зверей и диковинных птиц. Эти панели были вывезены из таинственных земель, лежащих где-то за Айильской пустыней, более тысячи лет назад, а камин был раза в два древнее. Пол был выложен полированными каменными плитами из краснокамня, который добывали в Горах тумана. На балкон выходили высокие стрельчатые окна, обрамленные камнем, искрившимся всеми цветами радуги и светившимся изнутри, словно жемчуг. Его собрали среди руин великого города, поглощенного Морем штормов во время Разлома Мира. Никто и никогда не видел ничего подобного.

Нынешняя обитательница покоев, Суан Санчей, родилась в семье простого тирского рыбака, и потому подобранная ею обстановка была незамысловата, хотя вся мебель искусно сработана и тщательно отполирована. Амерлин сидела в массивном кресле за солидным, но незатейливым столом – такой вполне мог бы стоять и в фермерском доме. Помимо кресла, в комнате находился всего один стул – такой же непритязательный, как и стол. Обычно он был отставлен к стене, но сейчас стоял напротив стола, на маленьком тайренском коврике, украшенном незатейливым узором. На высоких пюпитрах, расставленных по комнате, лежало несколько раскрытых книг. Над камином висела картина: крохотные рыбацкие лодочки в тростниковых зарослях дельты, называемой Пальцами Дракона. Наверное, именно так выглядела и лодка ее отца.

На первый взгляд Суан Санчей, несмотря на обычный для Айз Седай цветущий вид, казалась под стать мебели в ее покоях. Это была крепкая женщина, по-своему привлекательная, хотя ее и нельзя было назвать красавицей. Одета она была без намека на щегольство. Единственным, что указывало на ее сан, был широкий палантин Амерлин, с семью цветными полосами – по одной на каждую Айя. Возраст ее, как и всех Айз Седай, невозможно было определить по внешности: в ее черных волосах не было и проблеска седины. Но острый взгляд голубых глаз свидетельствовал о проницательности, а твердый подбородок указывал на решительный и суровый характер самой молодой женщины из когда-либо избиравшихся Амерлин и занимавших Престол. Вот уже более десяти лет Суан Санчей обладала властью, позволявшей ей призывать к себе могущественных владык, и те являлись по ее зову, даже если они ненавидели Белую Башню и боялись Айз Седай.

Когда Амерлин поднялась из-за стола, Мин опустила на пол свой узел и смущенно присела, пытаясь изобразить реверанс и внутренне проклиная все на свете из-за необходимости так поступать. Не то чтобы она не желала выказать почтение Амерлин – подобное при встрече с Суан Санчей никому бы и в голову не пришло, – просто Мин не была уверена, правильно ли она делает реверанс. А виной всему – привычка носить мужской наряд: обычно она лишь кланялась, а в платье поклон выглядел бы глупо.

Присев и приподняв юбки, Мин замерла – неловко, точно лягушонок. На мгновение величественная Суан Санчей предстала перед ней обнаженной, распростертой на полу, и нечто странное было в ее облике, однако необычная картина исчезла прежде, чем девушка успела разобрать, что это такое. Видение было одним из самых ярких, какие случались у Мин, но что оно значит – она не понимала. Растерянность Мин не укрылась от Суан Санчей.

– Опять у тебя видения? – спросила Амерлин. – Ну что ж, мне доводилось извлекать пользу из этой твоей способности. Пока тебя не было, я пользовалась тем, что знала о твоих прошлых откровениях. Но не будем об этом: что было, то было. Колесо плетет так, как угодно Колесу. – Амерлин натянуто улыбнулась. – Так что кончай с этим, пока я не велела содрать с тебя кожу на перчатки. И давай-ка, девица, поднимайся. Довольно с меня и Лиане, из-за которой я каждый месяц участвую в стольких церемониях, что любой мало-мальски разумной женщине хватило бы на год. У меня на это времени нет. Во всяком случае сейчас. Ну говори, что тебе на сей раз привиделось?

Мин медленно выпрямилась. Она испытывала некоторое облегчение оттого, что вновь оказалась в обществе женщины, знавшей о ее даре, пусть даже это была сама Амерлин. И конечно же, не следует скрывать от Амерлин то, что она увидела. Отнюдь не следует.

– Вы… вы были… На вас не было никакой одежды. Я… Мать, я не знаю, что это значит.

Амерлин выдавила из себя короткий невеселый смешок:

– Надо полагать, это значит, что я заведу любовника. Правда, на это у меня тоже нет времени. Некогда строить глазки мужчинам, когда в лодке течь и нужно вычерпывать воду.

– Может, и так, – медленно произнесла Мин. В конце концов, видение можно было истолковать и таким образом, хотя девушке это представлялось сомнительным. – Этого я просто не знаю. Но, мать, у меня были видения с того момента, как я вошла в Башню. Дурные предзнаменования: случится что-то ужасное.

Мин начала со встречи с Айз Седай в приемном зале и рассказала обо всем, что видела, и о том, что означало увиденное, в тех случаях, когда была в этом уверена. О чем она умолчала, так это о содержании своего разговора с Гавином – по крайней мере, о большей его части. Что толку было просить принца не гневить Амерлин, если бы Мин сделала это за него. Все остальное она выложила начистоту. С трудом сдерживаемый страх отчасти вышел наружу, и, когда девушка заканчивала свой рассказ, голос ее дрожал.

Выражение лица Амерлин не изменилось.

– Стало быть, ты говорила с юным Гавином, – сказала она, выслушав Мин. – Ну ладно, думаю, я сумею убедить его держать язык за зубами. Что же до Сахры, то, судя по тому, что я помню про эту девчонку, ей не повредит отправиться на некоторое время в деревню. Пусть-ка помотыжит грядки, вместо того чтобы распускать сплетни.

– Ничего не понимаю, – отозвалась Мин. – Чего это ради Гавин должен держать язык за зубами? О чем он должен молчать? Я ведь ему ничего не рассказывала… И при чем тут Сахра?.. Может быть, мать, я недостаточно ясно выразилась? Айз Седай и Стражей ждет смерть! Должно быть, предстоит сражение. И если вы не отошлете Айз Седай и Стражей куда-нибудь подальше – и не только их, но и слуг, слуг я тоже видела ранеными и убитыми, – сражение разразится здесь! В Тар Валоне!

– Ты и это видела? – требовательно спросила Амерлин. – Я имею в виду битву. Ты строишь догадки или знаешь это благодаря своему… дару?

– А что же еще это может быть? По меньшей мере четыре Айз Седай все равно что мертвы. Мать, с момента возвращения в Башню я успела увидеть девятерых сестер, и четырех из них ждет гибель! И Стражей тоже… Что же еще может к этому привести?

– Множество разных причин, – печально ответила Амерлин. – Их столько, что мне даже думать об этом не хочется. Когда? Сколько времени осталось до того, как… это случится?

Мин покачала головой:

– Я не знаю. Многое из того, что я видела, произойдет через день-другой. А может быть, и завтра, или через год, а то и через десять лет.

– Остается только уповать на то, что этот час настанет через десять лет. Если все случится завтра, я мало что успею предпринять, чтобы это предотвратить.

Мин поморщилась. Помимо самой Суан Санчей, всего две Айз Седай знали о ее способностях: Морейн и Верин Матвин. Они пытались изучить ее дар, но узнали о его природе не больше, чем Мин. Единственное, что им удалось выяснить, так это то, что он никак не связан с Единой Силой. И по-видимому, только Морейн сумела понять: если Мин знает, как истолковать видение, оно неизбежно воплощается в реальность.

– Мать, возможно, за всем этим стоят белоплащники. Я много их видела в Алиндейре, когда переправлялась через мост.

На самом деле Мин не верилось, что Чада Света имеют к этому отношение. У нее были предположения, но такие жуткие, что она даже боялась о них думать. Тем более что это были всего лишь предположения.

Однако Амерлин начала отрицательно качать головой прежде, чем Мин успела договорить.

– Они непременно попытались бы, если б смогли. Не сомневаюсь, что они были бы рады нанести удар по Башне, но Эамон Валда никогда не выступит открыто без приказа своего лорда капитан-командора, а Пейдрон Найол не отдаст такого приказа, пока не найдет у нас уязвимого места. Он слишком хорошо знает нашу мощь и не допустит подобной глупости. Белоплащники ведут себя так уже тысячу лет. Ждут хотя бы намека на слабость Айз Седай – так щуки-серебрянки таятся в камышах, выжидая, пока в воде не появится хотя бы капля крови. Но до сих пор им этого не удавалось. И не удастся, пока я в силах этому помешать.

– А если все-таки Валда вздумает предпринять что-нибудь на свой страх и риск?.. – предположила Мин, но Суан оборвала ее:

– Послушай, у него близ Тар Валона осталось не более пяти сотен воинов. Остальных он отослал несколько недель назад – мутить воду где-то еще. Сияющие Стены в свое время остановили айильцев. И Артура Ястребиное Крыло тоже. Пока Тар Валон не падет сам, Валде в него не ворваться. – Голос Амерлин ничуть не изменился, когда она продолжила: – Но тебе очень хочется убедить меня в том, что угроза исходит от белоплащников. Почему? – Взгляд ее не сулил ничего доброго.

– Потому что я сама хочу верить в это, – пробормотала Мин, облизывая пересохшие губы, и невольно заговорила о том, о чем говорить не собиралась: – На шее одной из Айз Седай я видела серебряный ошейник. Мать, он был похож на… те ошейники, которые… с помощью которых шончан управляют женщинами, умеющими направлять Силу.

Мин заметила, что губы Суан искривились от отвращения и голос ее дрогнул.

– Мерзость! – буркнула Амерлин. – К тому же разумные люди не верят большей части всех этих баек про шончан. Но в любом случае я скорее поверю в то, что к этому причастны белоплащники. Если шончан высадятся где-нибудь на побережье, голубиная почта известит меня об этом в считаные дни, а от побережья до Тар Валона путь неблизкий. Боюсь, за твоими видениями кроется нечто худшее, чем шончан. Боюсь, в этом замешаны Черные Айя. Мало кому известно об их существовании; и по мне, чем меньше таких людей – тем лучше. Ведь именно они представляют непосредственную угрозу для Белой Башни.

Мин вцепилась в юбку так, что пальцам стало больно. Во рту пересохло, словно она наглоталась пыли. Белая Башня всегда отрицала сам факт существования тайной Айя, предавшейся Темному. Лучшим способом разозлить Айз Седай было упомянуть о чем-нибудь подобном. И оттого что Престол Амерлин вот так, походя, признала реальность Черной Айя, у девушки мурашки побежали по коже.

Между тем Амерлин продолжила как ни в чем не бывало:

– Но ведь ты проделала весь этот путь не ради своих видений. Какие новости от Морейн? Я знаю, что все земли от Арад Домана до Тарабона, мягко говоря, ввергнуты в хаос.

Это действительно было мягко сказано. Между сторонниками и противниками Возрожденного Дракона завязалась жестокая борьба, в обеих странах пылала усобица. Равнина Алмот переходила из рук в руки. Правда, судя по тону Суан, для нее все это не имело особого значения.

– Но я уже несколько месяцев ничего не слышала о Ранде ал’Торе. Все нити тянутся к нему. Так где же он? Как там управляется с ним Морейн? Да ты садись, садись. – Амерлин указала на стоявший перед столом стул.

Не чуя под собой ног, Мин приблизилась к стулу и повалилась на него. «Черная Айя! О Свет!» Считалось, что все Айз Седай – на стороне Света. Даже если Мин и не вполне им доверяла, она знала, что Айз Седай всей своей мощью поддерживают Свет и противостоят Тени. Так было всегда. И вот оказывается, что этого утверждать нельзя.

Мин едва слышно пролепетала:

– Он на пути в Тир.

– В Тир? Значит, он отправился за Калландором. Морейн хочет, чтобы он добыл в Тирской Твердыне Меч-Которого-Нельзя-Коснуться. Клянусь, я подвешу ее подсушиваться на солнце! Она как о милости будет молить о дозволении снова стать послушницей! Он еще не готов к этому!

– Но… – Мин поперхнулась и умолкла. – Морейн здесь ни при чем. Ранд отправился по своему почину, он бросил нас и удрал посреди ночи. Остальные кинулись его догонять, а меня Морейн послала к вам, чтобы я обо всем рассказала. Наверное, они уже добрались до Тира. Вполне возможно, что Ранд уже взял Калландор.

– Чтоб ему сгореть! – рявкнула Суан. – Вполне возможно, что сейчас он уже мертв! Как по мне, то лучше бы он ни одного пророчества о Драконе не слышал. Будь моя воля, он бы ни единого слова из них не услышал.

– Но почему? Разве он не обязан исполнить предначертания? Я не понимаю.

Амерлин устало склонилась над столом:

– Если бы хоть кто-нибудь понимал большую часть того, что предначертано. Ведь пророчества еще не делают его Драконом Возрожденным, они лишь дают ему возможность увидеть в себе Дракона, и, должно быть, так и случилось, раз уж он отправился за Калландором. Пророчества ниспосланы, чтобы возвестить миру, кто он таков, подготовить и его, и мир к тому, что грядет. Если Морейн сумеет сохранить над ним какой-никакой контроль, она приведет его к исполнению тех пророчеств, значение которых нам ясно, – но лишь тогда, когда он будет готов. А что до остального – нам остается надеяться, что сделанного им достаточно. Положимся на это. Ну да что говорить, судя по всему, он уже взялся исполнять пророчества, суть которых не ведома никому из нас, а Свет ниспослал их во множестве.

– Стало быть, вы вознамерились управлять им? Он говорил, что вы пытались его использовать, но сегодня вы впервые в этом признались. – Мин почувствовала предостерегающий холодок внутри, но, не сдержавшись, добавила: – Не слишком-то вы в этом преуспели, и вы, и Морейн.

Казалось, усталость свалилась с плеч Суан. Она выпрямилась и глянула на Мин сверху вниз:

– На твоем месте я бы лучше надеялась на то, что мы все же преуспеем. Неужели ты думаешь, мы оставим его без присмотра? Он человек своевольный, упрямый, необученный и неподготовленный, к тому же я не исключаю того, что он уже охвачен безумием. Разве можно положиться на Узор, на то, что ему суждено сохранить жизнь, будто в каком-то предании? Ведь мы имеем дело не с древней легендой, да и Ранд вовсе не тот непобедимый герой, о которых слагают песни. Если нить его жизни, вплетенная в Узор, оборвется, Колесо Времени продолжит вращение, не заметив его ухода, и Создатель не совершит никаких чудес ради нашего спасения. Если Морейн не зарифит осмотрительно его паруса, он пустится по воле волн и неизбежно погибнет. И что тогда будет с нами? Что будет со всем миром? Темный в заточении, но оковы его слабеют с каждым днем, их падение – лишь вопрос времени. Он вновь явит себя миру; и если Ранд ал’Тор не сможет противостоять ему, если своевольный молодой дуралей погибнет прежде, чем наступит час Последней битвы, мир обречен. Снова разразится Война Силы, но на сей раз не будет ни Льюса Тэрина, ни его Ста спутников. Тень и пламя воцарятся навеки. – Суан неожиданно умолкла и вгляделась в лицо Мин. – Постой-ка, кажется, я знаю, откуда ветер дует. Ты и Ранд – вот оно что! Признаться, такого я не ожидала.

Мин энергично затрясла головой, чувствуя, как щеки ее заливает румянец:

– Нет! Конечно же нет!.. Я… представила себе Последнюю битву, представила, что Темный вырвался на свободу. Да одного упоминания о Темном хватило бы, чтобы и Стража пробрало до мозга костей. А тут еще Черная Айя…

– Не увиливай, – отрезала Амерлин. – Думаешь, я в первый раз вижу женщину, которая волнуется за жизнь любимого? Так что лучше тебе сознаться.

Мин заерзала на стуле, чувствуя себя неуютно под буравящим проницательным взглядом Амерлин.

– Ладно, – выдавила она из себя наконец, – расскажу вам все, авось это пойдет на пользу нам обеим. Когда я впервые встретилась с Рандом, то увидела над ним три женских лица, и одно из них было моим. У меня никогда не было видений, касавшихся меня самой, – ни прежде, ни потом. Но тогда я поняла, что это значит. Я полюблю его. И я, и остальные. Мы все влюбимся в него – все трое.

– Вот как! А кто те две? Ты их знаешь?

В ответ Мин горько улыбнулась:

– Нет. Лица их расплывались. Понятия не имею, кто они такие.

– А что-нибудь указывало на то, что он ответит на твою любовь?

– Ничего! Он ни разу даже не задержал на мне взгляда. По-моему, он относится ко мне как… к сестре. Так что вряд ли вам удастся сделать из меня поводок для Ранда. Ничего не получится.

– Но ведь ты его любишь.

– У меня нет выбора, – произнесла Мин, стараясь, чтобы голос ее звучал бодро. – Я бы и рада обратить все в шутку, но теперь мне не до смеха. Вы можете мне не верить, но, если я знаю, что означает мое видение, оно непременно сбывается.

Амерлин приложила палец к губам и задумчиво посмотрела на девушку.

Мин этот взгляд изрядно встревожил. Она вовсе не собиралась привлекать к себе внимание и уже рассказала куда больше, чем хотела. Правда, кое о чем она умолчала, поскольку усвоила: не стоит давать в руки Айз Седай рычаг влияния, хоть даже и сама Мин не знает, как именно они могут его употребить. Пора бы ей усвоить: кто-кто, а Айз Седай – мастерицы все обращать в свою пользу.

– Мать, я доставила послание Морейн и рассказала все, что знаю о своих видениях. Теперь мне незачем задерживаться, я могу снова надеть свою одежду и уйти.

– Уйти? Куда?

– В Тир.

После разговора с Гавином Мин все время пыталась убедить себя в том, что он, конечно же, не совершит никакой глупости. Жаль, что она так и не осмелилась спросить, куда подевались Эгвейн и остальные, но маловероятно, чтобы Амерлин сказала ей правду, ничего не ответив брату Илэйн. Тем временем Суан Санчей продолжала сверлить ее взглядом.

– В Тир или в любое другое место – туда, где может оказаться Ранд. Может, это и глупо, но я не первая женщина, которая делает глупости из-за мужчины.

– Ты первая, которая делает глупости из-за Возрожденного Дракона. Это ведь очень опасно – оказаться поблизости от Ранда ал’Тора в то время, когда мир узнает, кто он такой. А если он уже завладел Калландором, об этом станет известно довольно скоро. И чуть ли не полмира будет пытаться убить его, как будто таким образом можно предотвратить Последнюю битву или воспрепятствовать освобождению Темного. И те, кто окажется рядом с Рандом, погибнут. Пожалуй, тебе лучше остаться здесь.

Голос Амерлин звучал сочувственно, но Мин ей не верила. Она не верила, что Суан Санчей способна на сочувствие.

– Я рискну. Кто знает, может, я сумею помочь ему. Скажем, тем, что у меня бывают видения. А Башня не такое уж безопасное место, пока в ней останется хотя бы одна Красная сестра. Как только Красные Айя прослышат про мужчину, способного направлять Силу, они вмиг позабудут и о Последней битве, и обо всех пророчествах насчет Дракона.

– И не только они, – прервала ее Суан. – Айз Седай так же трудно отбросить укоренившиеся предрассудки, как и всем прочим.

Мин озадаченно взглянула на Амерлин. Похоже, женщина, восседавшая на Престоле Амерлин, приняла сторону Мин.

– Ни для кого не секрет, – продолжила девушка, – что я дружна с Эгвейн и Найнив, и всем известно, что они из одного селения с Рандом. Для Красной Айя это достаточно тесная связь. Как только в Башне прознают, кто он такой, меня тут же возьмут под стражу, я и глазом не успею моргнуть. Так же поступят с Эгвейн и Найнив, если только вы не упрячете их подальше.

– Значит, постарайся, чтобы тебя не узнали. Ежели рыбка заметит невод, она в него не угодит. Советую тебе на время забыть о своем мужском наряде. – Амерлин улыбнулась, как кошка, завидевшая мышку.

– Какую же рыбку вы рассчитываете поймать, сделав меня наживкой? – спросила Мин слабеющим голосом. Она думала, что ответ ей известен, но отчаянно надеялась, что ошибается. Однако ее надежда не оправдалась.

– Черных Айя, – ответила Амерлин. – Тринадцать из них сбежали, но кое-кто остался здесь. Я не знаю, кому можно доверять, а стало быть, не могу доверять никому. Впрочем, я знаю, что ты не приспешница Тьмы, и твои необычайные способности могут на что-то сгодиться. И уж на худой конец я смогу на тебя положиться.

– Вы задумали это, как только я вошла. Вот почему вы хотите, чтобы и Гавин, и Сахра молчали. – Мин чувствовала, как в ней нарастает раздражение. Эта женщина привыкла, чтобы все плясали под ее дудку. К сожалению, так обычно и бывало. Но с Мин этот номер не пройдет – она не марионетка, которую дергают за веревочки. Наконец девушка не выдержала и спросила: – Что же все-таки случилось с Эгвейн, Найнив и Илэйн? Вы послали их выслеживать Черных Айя? Я бы этому не удивилась!

– Дитя, занимайся своими сетями и предоставь этим девицам заниматься своими. Считай, что они отбывают наказание в деревне, если уж это так тебя волнует. Я достаточно ясно выразилась?

Амерлин не сводила с нее глаз, и Мин невольно поежилась. Легко было представлять себе, что можно противостоять Амерлин, но лишь до тех пор, пока не испытаешь на себе пронзительный взгляд ее холодных голубых глаз.

– Да, мать. – Кроткий ответ дался Мин с трудом, но взгляд Амерлин заставил ее не выказывать своих чувств. Она вцепилась в подол своего платья. – Что ж, наверное, не будет ничего худого в том, что я поношу этот наряд малость подольше.

И вдруг в глазах Суан промелькнуло лукавство. Мин почувствовала, как у нее мурашки побежали по коже.

– Боюсь, этого будет недостаточно. Если присмотреться, тебя можно узнать в любом наряде – будь то платье или кафтан. Ты же не сможешь все время носить плащ с капюшоном. Нет, тебе придется измениться во всем. Главное, впредь ты должна называться Элминдредой. В конце концов, это ведь твое настоящее имя.

Мин вздрогнула.

– Волосы у тебя отросли, они уже почти такие же длинные, как у Лиане. Теперь их вполне можно завить. Что же до всего остального… Я-то сама никогда не пудрилась и не румянилась, зато Лиане не забыла, как это делается.

С каждым словом Амерлин глаза Мин становились все шире.

– О нет! – выдохнула она.

– Никто не признает в тебе Мин, которая привыкла ходить в штанах, после того как Лиане сделает из тебя настоящую Элминдреду.

– О-о, НЕТ!

– И объяснить, почему легкомысленная молодая женщина, не имеющая ничего общего с Мин, осталась в Башне, совсем нетрудно. – Амерлин задумалась, не обращая внимания на попытки Мин вставить слово. – Да. Я устрою так, что пойдут толки о некоей госпоже Элминдреде, которую до такой степени одолели двое искателей ее благосклонности, что ей пришлось искать убежище от них в Башне. Там она и останется, пока не решит, кого из них предпочесть. Каждый год женщины обращаются к нам с просьбами об убежище, и причины выставляют столь же нелепые. – Лицо Амерлин приняло суровое выражение. – Но если ты все еще не оставила мысли о Тире, то подумай как следует. Рассуди, где от тебя будет больше пользы Ранду – здесь или в Тире. Если Черная Айя ниспровергнет Башню или, хуже того, поставит ее себе на службу, я уже ничем не смогу ему помочь. Так что решай: ты женщина или просто влюбленная девчонка?

Попалась. Мин ощущала это так ясно, будто за ней захлопнулся капкан.

– Мать, вы всегда добиваетесь своего?

Улыбка Амерлин стала еще холоднее.

– Как правило, дитя мое. Как правило.

Задумчиво теребя красную бахрому своей шали, Элайда не спускала глаз с двери в покои Амерлин, за которой исчезли две молодые женщины. Послушница почти тут же выскочила в приемную. Она глянула на Элайду и проблеяла что-то невнятное, точно насмерть перепуганная овечка. Элайде показалось, что лицо послушницы ей знакомо, хотя имени ее она припомнить не могла. В ее обязанности не входило наставлять вздорных девчонок, на ней были дела поважнее.

– Как тебя зовут?

– Сахра, Элайда Седай, – еле слышно пропищала девчушка.

Элайда редко снисходила до того, чтобы обращать внимание на послушниц, но уж если это случилось… Ее нрав был известен всем.

Услышав имя, Элайда припомнила, что знает эту девицу. Рассеянная, с весьма скромными способностями, вряд ли она обретет когда-нибудь настоящую силу. Сомнительно, чтобы она вызнала и поняла хоть что-нибудь сверх того, что видела и слышала Элайда. Скорее всего, эта дуреха заметила и запомнила только улыбку Гавина. Небрежным жестом Элайда отпустила послушницу.

Девица присела в таком глубоком реверансе, что едва не ткнулась носом в пол, а затем помчалась прочь, будто сама смерть гналась за ней по пятам.

Элайда не смотрела ей вслед. Едва отвернувшись, Красная сестра тут же забыла о послушнице. Размашистым шагом Элайда невозмутимо направилась вниз по спиральному коридору, ничем не выдавая обуревавших ее чувств. Она не замечала слуг, послушниц и принятых, которые при виде ее жались к стенам и испуганно кланялись, и чуть было не сбила с ног сестру из Коричневой Айя, шествовавшую по коридору с ворохом бумаг. Пухленькая Коричневая сестра едва успела отскочить в сторону с вскриком, которого Элайда даже не услышала.

Она сразу узнала молодую женщину, которая вошла в покои Амерлин, хоть та и была в платье. Это была Мин, та самая Мин, которой при ее прошлом посещении Белой Башни Амерлин, неизвестно по какой причине, уделила исключительно много времени и внимания. Та самая Мин, которая была близкой подругой Илэйн, Эгвейн и Найнив. А эту троицу Амерлин где-то спрятала – на сей счет у Элайды сомнений не было. Правда, ходили слухи, что неразлучные подруги отрабатывают наказание в какой-то дальней деревне. Сведения эти, хотя и исходили от самой Амерлин, всегда передавались через третьи-четвертые руки, что позволяло Суан Санчей допустить искажение истины, не прибегая ко лжи. К тому же весьма энергичные попытки Элайды выяснить, где находится эта деревня, ни к чему не привели.

– Испепели ее Свет! – На миг лицо Элайды исказилось от нескрываемой ярости. Произнося проклятие, она даже не знала, кого имеет в виду – Суан Санчей или дочь-наследницу. В конце концов, обе того заслуживали. Оказавшаяся рядом худощавая принятая, услышав брань, отпрянула в страхе и побледнела как полотно. Элайда пролетела мимо, не удостоив ее взглядом.

Помимо всего прочего, Элайда выходила из себя оттого, что никак не могла найти Илэйн. Порой Элайде удавалось предвидеть будущее. Случалось это довольно редко, да и предзнаменования были смутными, тем не менее они оправдывались чаще, чем у любой Айз Седай со времен почившей уже два десятилетия назад Гайтары Моросо. Первое ее предвидение пришлось на ту пору, когда Элайда была всего лишь принятой, но уже тогда у нее хватило ума сохранить его в тайне. Ей открылось, что ключевую роль в Последней битве и низвержении Темного сыграет некто, в чьих жилах течет кровь королевского Дома Андора. Поэтому, как только стало ясно, что андорский трон унаследует Моргейз, Элайда постаралась сблизиться с ней и год за годом терпеливо и настойчиво усиливала свое влияние на королеву. Если бы не это, она сама вполне могла бы стать Амерлин, но она посвятила всю себя Андору. Неужто теперь, после стольких жертв, все ее усилия пойдут прахом? И только из-за того, что Илэйн подевалась невесть куда.

Элайде потребовалось некоторое усилие для того, чтобы вернуть свои мысли к тому, что было важно именно сейчас. И Эгвейн, и Найнив были родом из того же селения, что и этот странный молодой человек – Ранд ал’Тор. И Мин, конечно же, его знает, хотя изо всех сил старается это скрыть. Да, все дело в нем, в этом Ранде ал’Торе.

Элайда видела его всего один раз, – кажется, он простой пастух, родом из Двуречья, что в Андоре, но с виду этот парень вылитый айилец. И стоило Элайде взглянуть на него, как ее посетило предвидение. Он был та’вереном, одним из немногих, чьи судьбы не вплетаются в Узор, следуя обращению Колеса Времени, а, напротив, заставляют Узор формироваться вокруг себя – во всяком случае, на какое-то время. И, глядя на него, Элайда узрела хаос, смятение и ожесточенную борьбу – за власть над Андором, а возможно, и над всем миром. Андор надлежало уберечь от смуты – первое явившееся ей откровение непреложно убеждало Элайду в этом.

В хитросплетениях Узора достаточно нитей для того, чтобы поймать Суан в сотканную ею же паутину. Если верить слухам, та’веренов трое, а не один, причем все они родом из одного селения, из этого, как его там, Эмондова Луга, да еще вдобавок ровесники. Все эти странные обстоятельства не могли не вызвать в Башне всевозможных толков. Ведь когда Суан ездила в Шайнар, а с тех пор минул уже год, она встречалась с этими та’веренами и даже беседовала с ними – с Рандом ал’Тором, Перрином Айбара и Мэтримом Коутоном. Говорили, что это вышло случайно, дескать, простое совпадение. Правда, те, кто подхватывал эти толки, не знали того, что знала она, Элайда.

А она помнила, что стоило ей увидеть этого самого Ранда ал’Тора, как Морейн – именно Морейн – убедила его поскорее скрыться неизвестно куда. А ведь как раз Морейн сопровождала его и двух других та’веренов в Шайнар. Морейн Дамодред, которая была ближайшей подругой Суан Санчей еще во времена их послушничества. Будь Элайда из тех, кто по любому поводу бьется об заклад, она могла бы заключить пари относительно того, что никто в Башне, кроме нее, не помнит об этой дружбе. Как только Суан и Морейн были возвышены до ранга Айз Седай – как раз в ту пору закончилась Айильская война, – они отдалились друг от друга, и теперь вряд ли кто-нибудь помнил о том, что когда-то они водили дружбу. Но когда они проходили послушничество, Элайда была принятой, она наставляла их, наказывала за нерадение – и ничего не забыла. Трудно представить, что нити этого сговора тянутся так далеко в прошлое – тогда Ранда ал’Тора и на свете-то не было, – но он был единственной ниточкой, позволявшей связать все воедино. Для Элайды этого было вполне достаточно.

Что бы там ни задумала Суан, ее необходимо остановить. Хаос и сумятица множатся во всем мире. Несомненно, скоро Темный вырвется на свободу, – одна мысль об этом заставила Элайду поежиться и закутаться в шаль. Чтобы противостоять Темному, Башня должна оставаться в стороне от мирских распрей. Башне необходимо сплотить народы, сохраняя рычаги власти и не отвлекаясь на тот сумбур, который мог внести в ход событий Ранд ал’Тор. Стало быть, его надлежит остановить – пока он не разрушил Андор.

Элайда ни с кем не делилась тем, что знала о Ранде ал’Торе. Она решила разобраться с ним потихоньку, по возможности избегая лишнего шума. Совет Башни уже полнился разговорами о том, что надо выждать, а тем временем попытаться управлять та’веренами. Обитатели Башни ни в какую не соглашались избавиться от них, особенно от Ранда, хотя это следовало сделать для блага Башни – и для блага всего мира.

При этой мысли Элайда чуть не застонала. Ох уж эта Суан – она всегда была чересчур упрямой, воображала о себе невесть что, а сама-то всего-навсего дочка голоногого рыбака. Неужто она дошла до того, что готова впутать во все это Башню, не поставив в известность Совет? Ведь она, как и все Айз Седай, знала о надвигающихся событиях. По глупости она решилась на это или, хуже того…

Элайда неожиданно остановилась, уставившись в пустоту. А что, если Ранд ал’Тор способен направлять Силу? Он или кто-то другой из та’веренов? Нет, скорее всего, это Ранд ал’Тор. Но нет, только не это. Даже Суан не позволила бы себе связаться с кем-нибудь из таких…

– Хотя кто знает, на что способна эта женщина? – пробормотала Элайда. – Я-то всегда знала, что Суан недостойна восседать на Престоле Амерлин.

– Элайда, ты что, сама с собой разговариваешь? Знаю, вы, Красные, не дружите с сестрами не из вашей Айя, но среди своих-то у вас наверняка есть с кем словом перемолвиться.

Обернувшись, Элайда увидела Алвиарин. Айз Седай с лебединой шеей взирала на нее с холодной надменностью, отличавшей Белую Айя. Белые и Красные сестры не слишком жаловали друг друга – вот уже тысячу лет они восседали на противоположных скамьях в зале Совета. Белые были заодно с Голубыми, а Суан Санчей вышла из Голубой Айя. Белые же всегда кичились своей рассудительностью и беспристрастностью.

– Пойдем потолкуем, – предложила Элайда. Алвиарин помедлила, размышляя, но все же пошла с ней рядом.

Когда Элайда начала излагать свои подозрения насчет Суан, Белая сестра поначалу пренебрежительно приподняла бровь, однако под конец сосредоточенно нахмурилась.

– У тебя нет никаких доказательств чего-либо… предосудительного, – заметила Алвиарин, когда Элайда наконец умолкла.

– Пока нет, – сурово заявила Элайда. Она выдавила из себя натянутую улыбку, и Алвиарин кивнула в ответ.

Ну что ж, начало положено. Так или иначе, Суан нужно остановить прежде, чем она уничтожит Башню.

Надежно укрывшись в зарослях на северном берегу реки Тарен, Дэйн Борнхальд распахнул плащ с вышитым на груди пылающим золотым солнцем и поднес к глазам сделанную из жесткой кожи раздвижную подзорную трубу. Вокруг него вилось облако мошек кусименя, но он не обращал на них внимания. Он смотрел за реку – туда, где виднелись каменные дома селения Таренский Перевоз, стоявшие на высоких фундаментах, защищавших от случавшихся каждую весну половодий. Жители селения, высунувшись из окошек или облепив крылечки, глазели на облаченных в кольчуги и латы всадников в белых плащах. Несколько мужчин и женщин – судя по всему, выборные от селения – переговаривались с командирами латников. Насколько мог видеть Борнхальд, они слушали Джарета Байара, и это было совсем неплохо.

В ушах Борнхальда словно зазвучал голос его отца. «Пусть эти людишки думают, что у них есть шанс, тогда наверняка найдется простофиля, который попробует за него ухватиться. Прольется кровь, какой-нибудь недоумок возьмется отомстить, и крови прольется еще больше. Сперва нужно добиться того, чтобы Свет внушал всем трепет. Пусть знают: никто их не тронет, если они во всем покорятся нашей воле. И тогда у тебя не будет хлопот».

Вспомнив о погибшем отце, Борнхальд стиснул зубы. Он готовился рассчитаться за смерть отца и не собирался с этим тянуть. Борнхальд не сомневался в том, что только одному Байару известно, отчего он согласился принять под свое командование отряд, направлявшийся в никому неведомое андорское захолустье, так же как и в том, что Байар будет держать язык за зубами. Байар с собачьей преданностью служил отцу Дэйна, а теперь перенес эту преданность на сына. Потому-то Борнхальд, не колеблясь, взял Байара себе в заместители, когда Эамон Валда поставил его во главе отряда.

Байар повернул коня и въехал на палубу парома, который тут же отчалил. Сидя на коне, Байар свысока взирал на опасливо поглядывавших на него паромщиков, суетливо возившихся с канатом. Похоже, все идет как по маслу, решил Борнхальд.

– Лорд Борнхальд?

Борнхальд опустил подзорную трубу и обернулся. Мужчина с резкими чертами лица смотрел ему прямо в глаза из-под стального шишака. Даже после долгого пути из Тар Валона – а Борнхальд не устраивал привалов – его начищенная броня сверкала, а плащ с вышитым на нем знаком солнечной вспышки поражал ослепительной белизной.

– Слушаю тебя, чадо Айвон.

– Меня послал сотник Фарран, милорд. По поводу Лудильщиков. Троих из них расспрашивал Ордейт, и теперь никого из них нигде не могут найти.

– Кровь и пепел! – Борнхальд резко повернулся на каблуках и зашагал к рощице. Айвон следовал за ним по пятам.

В стороне от реки, разбившись на небольшие группы и укрывшись за соснами и миртами, ждали своего часа всадники в белых плащах. Луки и копья они держали с привычной небрежностью опытных вояк. Кони нетерпеливо фыркали, помахивали хвостами и переступали копытами. Всадники вели себя с флегматичной невозмутимостью: переправляться вглубь чужой территории было для них не внове, к тому же на сей раз они не ожидали отпора.

А позади всадников на большой поляне расположился табор Лудильщиков – Туата’ан, Странствующего народа. Около сотни запряженных лошадьми кибиток – крохотных домиков на колесах – были выкрашены в такие яркие цвета и в таких невероятных сочетаниях, что могли понравиться разве только Лудильщикам. Но и разноцветные кибитки не шли ни в какое сравнение с невообразимой пестротой нарядов Странствующего народа. Сидевшие на земле близ своих кибиток Лудильщики молча, с опаской взирали на всадников. В воздухе повисла напряженная тишина. На пискнувшего было младенца тут же шикнула мать. Неподалеку валялись сваленные в кучу трупы мастифов, над которыми вились мухи. Лудильщики не признавали насилия, не брали в руки оружия даже для самозащиты, и собаки их были, скорее всего, такими же безобидными, как и они сами, но Борнхальд хотел быть уверенным в том, что ему не преподнесут неожиданностей, и на всякий случай приказал перебить собак.

Лудильщиков сторожило всего шестеро воинов – Борнхальд полагал, что этого более чем достаточно. И эти-то шестеро, хотя изо всех сил напускали на себя суровый вид, выглядели несколько смущенными. А рядом с кибитками, чуть поодаль от шестерых стражников, сидел на коне седьмой – низкорослый, худощавый, длинноносый мужчина в темно-сером кафтане словно с чужого плеча, несмотря на изящество покроя. Бородатый сотник Фарран, здоровенный детина, удивительно подвижный для своего огромного роста и веса, стоял неподалеку, поглядывая на всех семерых. При виде Борнхальда он приветственно приложил к груди закованную в латную рукавицу ладонь.

– Нам надо поговорить, мастер Ордейт, – обратился Борнхальд к костлявому коротышке.

Тот поднял глаза, окинул Борнхальда долгим испытующим взглядом и, лишь выдержав паузу, спешился. Фарран невнятно заворчал, но Борнхальд держался невозмутимо, и голос его звучал спокойно:

– Троих из этих Лудильщиков никак не могут найти. Вот мне и подумалось: может, вы исполнили то, что давеча предложили?

Когда Ордейт впервые увидел Лудильщиков, он заявил: «Перебить их всех – все равно от них никакого проку». Борнхальду случалось, конечно, убивать людей, но указанная Ордейтом причина представлялась ему недостаточно веской.

Ордейт почесал пальцем свой длинный нос:

– Ничего подобного, с чего бы мне их убивать? Тем более что вам мое предложение пришлось не по вкусу. – Сейчас он говорил с заметным лугардским акцентом, акцент этот то появлялся, то пропадал, – похоже, Ордейт сам этого не замечал, но Борнхальда подобная странность беспокоила.

– Выходит, вы позволили им сбежать, так, что ли?

– Ну, если на то пошло, я действительно отвел кое-кого из них в сторонку, чтобы без помех выяснить, что им известно.

– И что же вы узнали? Да что, во имя Света, Лудильщики могут знать такого, что принесло бы нам пользу?

– Так ведь пока не расспросишь, и не выяснишь. Но я их и пальцем не тронул – порасспросил о том о сем да велел убираться в свои фургоны. Кто же знал, что у них хватит духу удрать, хотя кругом ваших караульщиков понатыкано.

Борнхальд поймал себя на том, что скрежещет зубами. Этого странного типа ему навязали. Он должен был встретиться с ним, чтобы получить через него инструкции. Борнхальду все это очень не нравилось, однако грамоты были подлинные – с личной печатью и собственноручной подписью Пейдрона Найола – лорда капитан-командора Детей Света.

Но и эти грамоты не разъясняли всего. Само положение Ордейта оставалось неопределенным. Согласно инструкциям, Борнхальду предписывалось сотрудничать с ним и пользоваться его советами. Судя по тону приказов, лорд капитан-командор считал, что Борнхальду и впрямь потребуются советы этого типа. Все это не вызывало восторга. Оставалось неясным, находится ли Ордейт в его, Борнхальда, подчинении. Строго говоря, непонятно было и то, ради чего такой большой отряд Детей Света послали в это захолустье. Распространять Свет и искоренять приспешников Темного – это-то ясно и без слов. Однако риск для ордена был слишком велик. Послать чуть ли не половину легиона вглубь Андора – страшно и подумать, что будет, если весть об этом дойдет до королевы в Кэймлине. И те невразумительные разъяснения, которые были даны Борнхальду, никак не уравновешивали этого риска.

И снова мысли Борнхальда вернулись к Ордейту. Он не мог взять в толк, как лорд капитан-командор мог довериться подобному человеку, – ох уж эта его кривая ухмылка, высокомерный взгляд, неожиданные приступы ярости и прочие причуды, не говоря уже о том, что у него то и дело меняется акцент. От такого типа никогда не знаешь, чего ждать. Полсотни чад, сопровождавших Ордейта, были самыми хмурыми и угрюмыми солдатами, каких Борнхальду доводилось встречать. Наверное, Ордейт подбирал спутников себе под стать, и то, что он ухитрился собрать воедино столько кислых рож, кое-что о нем говорило. Да и имечко у него подходящее, ведь Ордейт на древнем языке означает «полынь», «горечь». Так или иначе, у Борнхальда были причины желать быть там, где он находился. И он будет сотрудничать с этим человеком до тех пор, пока этого не избежать. Но только до тех пор.

– Мастер Ордейт, – промолвил он нарочито спокойным тоном, – попасть в Двуречье можно только этим паромом.

Однако тут Борнхальд слукавил. Если верить карте, которой его снабдили, другой возможности действительно не было, поскольку перебраться вброд через подступавшие с юга плесы Манетерендрелле было невозможно, а с востока путь преграждали непроходимые топи. Но должен был существовать и западный путь, через Горы тумана. Этой дальней окраины не было на карте. Борнхальд имел этот путь в виду лишь на крайний случай, понимая, что многие из его людей не вынесут трудного перехода, и он не хотел, чтобы Ордейт догадывался о такой возможности.

– Если, когда придет время переправляться, я увижу на том берегу андорских солдат, вы приступите к переправе в первых рядах. Думаю, вам будет интересно поглядеть, каково форсировать такую широкую реку под вражескими стрелами.

– Вы ведь, кажется, впервые командуете отдельным отрядом? – В голосе Ордейта послышалась легкая насмешка. – На карте эти земли отмечены как владения Андора, но Кэймлин уже долгие годы не посылал так далеко на запад даже сборщиков податей. Если эти трое и поднимут тревогу, кто будет слушать каких-то Лудильщиков? А коли вам покажется, что опасность слишком велика, советую вспомнить, чьими печатями скреплены полученные вами приказы.

Фарран бросил взгляд на Борнхальда и потянулся к рукояти меча, но Борнхальд едва заметно покачал головой, и сотник опустил руку.

– Я намерен переправиться через реку, мастер Ордейт. И переправлюсь, даже если узнаю, что Гарет Брин со всей королевской гвардией будет здесь еще до заката.

– Несомненно, – отозвался Ордейт неожиданно мягким тоном. – А здесь можно стяжать не меньшую славу, чем в Тар Валоне, уж поверьте. – Его ввалившиеся темные глаза устремились куда-то вдаль. – Хотя и в Тар Валоне для меня есть кое-что небезынтересное.

Борнхальд молча покачал головой: «И с этим человеком я должен сотрудничать».

Подъехал Джарет Байар и, соскочив с седла, встал рядом с Фарраном. Смуглый, узколицый Байар, с глубоко посаженными темными глазами, ростом не уступал Фаррану, но выглядел очень поджарым – будто из него было вытоплено все сало до последней унции.

– Милорд, в селении безопасно. Луселлин следит за тем, чтобы никто не сбежал, но особой нужды в этом нет. Они там все здорово струхнули, стоило мне упомянуть приспешников Тьмы. Уж в нашей-то деревне, говорят, таких отродясь не видывали. Зато дальше к югу живет народ, сильно смахивающий на приспешников Темного. Так и сказали.

– Значит, дальше к югу? – отрывисто переспросил Борнхальд. – Ну, посмотрим. Байар, пошли три сотни за реку. Фарран переправляется первым, остальные – после того, как переправятся Лудильщики. И приглядывай, чтоб никто не улизнул, ясно?

– Мы очистим Двуречье, – неожиданно встрял Ордейт, брызжа слюной. Злоба перекосила его узкое лицо. – Мы их перетрясем, выпотрошим и испепелим их душонки! Клянусь, он от меня не уйдет! Ни за что не уйдет!

Борнхальд кивнул Фаррану и Байару – пусть выполняют приказ.

«Сумасшедший, – подумал он. – Лорд капитан-командор навязал мне на шею сумасшедшего. Но в конце концов, у меня своя цель. Я разыщу Перрина из Двуречья, чего бы мне это ни стоило, и поквитаюсь за смерть отца!»

С окаймленной колоннадой террасы на вершине холма верховная леди Сюрот окинула взглядом покрытую рябью чашу Канторинской гавани. Виски ее были высоко подбриты, черные волосы пышной волной ниспадали на спину. Руки высокородной леди опирались о каменную балюстраду, такую же белоснежную, как ее просторное, все в складках платье. Сюрот машинально постукивала по камню ноготками дюймовой длины; ногти указательного и среднего пальцев на каждой руке были покрыты голубым лаком.

В прохладном бризе с океана Арит ощущался запах морской соли. За спиной высокородной леди у стены, держа в руках опахала, стояли на коленях две молодые женщины, готовые обмахивать верховную леди, если ветерок стихнет. Еще две девушки и четверо юношей замерли в раболепных позах в ожидании распоряжений своей повелительницы. Все восемь – и юноши, и девушки – были босы и носили полупрозрачные туники, чтобы радовать взгляд госпожи четкими линиями гибких тел и грацией движений. Однако сейчас Сюрот обращала на слуг не больше внимания, чем на мебель.

Она смотрела на шестерых гвардейцев. Стражи Последнего часа статуями застыли по обе стороны колоннады, сжимая в руках черные лакированные щиты и копья, древки которых были украшены черными кистями. Стражи Последнего часа, отборные гвардейцы императрицы. Такой эскорт полагался лишь высшим сановникам, представлявшим персону самой государыни. Оказаться под охраной этих гвардейцев, которые не щадили ни чужой, ни своей крови и готовы были бестрепетно пойти на смерть по первому повелению, значило добиться величайшего триумфа, но в этом таилась и величайшая опасность. «На высотах все пути вымощены кинжалами», – гласила древняя пословица.

Ноготки Сюрот ритмично постукивали по балюстраде. Да, она балансировала на лезвии бритвы, и каждый неверный шаг мог оказаться последним.

Она окинула взглядом заполнявшие гавань за молом корабли Ата’ан Миэйр, Морского народа, казавшиеся слишком узкими в сравнении с длиной их корпусов. Из-за сильной качки суда плясали на воде, их мачты и реи клонились под немыслимыми углами. Палубы были пусты – команды свезли на берег и заключили под стражу. Так же поступили и со всеми жителями этих островов, которые умели ходить под парусом. Выход в море был перекрыт мощными крутобортыми кораблями шончан, а один корабль, ребристые паруса которого были наполнены ветром, гнал к порту целую стайку рыбацких лодчонок. Вздумай рыбаки броситься врассыпную, кому-то из них, возможно, и удалось бы скрыться, но на борту шончанского корабля имелась дамани – достаточно было один раз продемонстрировать ее возможности, чтобы и самые отчаянные головы отказались от мыслей о побеге. У входа в гавань и сейчас можно было видеть выброшенный на берег обугленный корпус судна Морского народа.

Сюрот не знала, долго ли ей удастся хранить в тайне то, что она завладела этими островами, – и от других поселений Морского народа, и от проклятых жителей материка.

«Долго, достаточно долго, – твердила она себе, – столько, сколько нужно будет».

То, что она совершила, было своего рода чудом. Она ухитрилась собрать под своим командованием почти все, что уцелело от шончанской армады верховного лорда Турака, подвергнувшейся сокрушительному разгрому при Фалме. Большая часть рассеявшейся было флотилии признала ее верховенство, и никто не оспаривал права верховной леди командовать Хайлине, Предвестниками. И если удача ей не изменит, никто на материке не заподозрит, что острова и порт заняты шончан. А тем временем шончан будут поджидать удобного случая, чтобы вернуть отнятые некогда земли и по приказу императрицы осуществить Коринне – Возвращение. Доверенные люди Сюрот уже разведали что нужно. Если все и дальше пойдет столь же успешно, высокородной леди не придется возвращаться ко Двору Девяти Лун, чтобы принести извинения императрице, к тому же за неудачу, в которой она не была повинна.

При одной только мысли об этом Сюрот проняла дрожь. Все эти покаянные церемонии всегда были унизительны и воспринимались болезненно, но более всего верховная леди боялась того, что императрица откажет ей в праве уйти из жизни и вынудит жить так, будто ничего не случилось, тогда как и Высокородные, и даже чернь будут знать о ее позоре. Юный миловидный слуга, напряженно следивший за госпожой, стараясь угадать ее желание, подскочил к ней и протянул бледно-зеленое одеяние, расшитое изображениями птиц наслаждения с их роскошными плюмажами. Сюрот сунула руки в рукава, обратив на слугу не больше внимания, чем на комок грязи возле своей бархатной туфельки.

Чтобы избежать покаянной церемонии, она обязана вернуть шончан земли, утраченные ими тысячу лет назад. А для этого ей необходимо разобраться с тем странным молодым человеком, который, как доносили лазутчики, объявил себя Возрожденным Драконом. «И если я не сумею совладать с ним, неудовольствие императрицы будет не самым худшим, что меня ожидает».

Плавно повернувшись, Сюрот прошла в длинную комнату, примыкавшую к террасе. Выходившая к морю стена комнаты была прорезана множеством высоких дверей и стрельчатых окон, сквозь которые проникало дуновение ветерка. Всю обстановку, принадлежавшую прежнему владельцу покоев, правителю Канторина из Морского народа, Сюрот приказала убрать, остались лишь приглянувшиеся ей стенные панели из светлого полированного дерева, переливавшиеся, точно атлас. Теперь комнату разгораживали высокие ширмы, расписанные главным образом изображениями цветов и птиц. С одной из ширм на нее взирал огромный, размером с доброго пони, пятнистый кот – такие звери водились в Сен Т’джоре, с другой – черный горный орел. Хохолок из белоснежных перьев венчал голову царственной птицы, распростершей украшенные по краям такой же белоснежной каймой крылья на целых семь футов. Вообще-то, такие ширмы считались вульгарными, но Сюрот любила животных. И раз уж нельзя было взять с собой из-за океана свой зверинец, она распорядилась изобразить своих любимцев на ширмах. Сюрот не привыкла в чем-либо себе отказывать.

Прислужницы дожидались там, где она их оставила, – две стояли на коленях, третья распростерлась на голом полу, выложенном светлыми и темными паркетными плашками. Женщины, стоявшие на коленях, были в темно-синих платьях – отличительной одежде сул’дам. На груди и бедрах были нашиты полосы пурпурной ткани, на которых красовались вышитые серебряной канителью раздвоенные молнии. У одной из них, Алвин, голубоглазой женщины с резкими чертами лица и недобрым взглядом, голова слева была выбрита, а оставшиеся справа волосы заплетены в светло-каштановую косу, падавшую на плечо.

При виде Алвин Сюрот поджала губы. До сих пор ни одной из сул’дам не удавалось возвыситься до ранга со’джин и попасть в наследственную касту высших служителей Высокородных. В лучшем случае они становились глашатаями Высокородных, но для возвышения Алвин была причина – она слишком много знала.

Внимание Сюрот обратилось к распростертой на полу женщине в простом темно-сером платье. Шею ее плотно охватывал ошейник из серебристого металла, соединенный поблескивающим поводком с браслетом из того же материала на запястье второй сул’дам – Тайсы. С помощью браслета и ошейника, ай’дам, Тайса могла держать под контролем женщину в сером. А ее следовало держать под контролем: она была дамани – женщиной, способной направлять Силу, и, стало быть, слишком опасной, чтобы позволить ей разгуливать на свободе. Минула уже тысяча лет, но воспоминания о Воинстве Ночи были еще живы в памяти шончан.

Сюрот перевела взгляд на обеих сул’дам, и глаза ее настороженно сверкнули. Она больше не доверяла никому из сул’дам, но сейчас ей приходилось полагаться на них, ибо выбора у нее не было. Без сул’дам невозможно управлять дамани, ну а без дамани… О таком и подумать немыслимо. Мощь шончан, все могущество Хрустального трона зиждилось на умении управлять дамани и пользоваться их силой. Что поделать, Сюрот нередко оказывалась в положении, когда у нее не было выбора. Взять хотя бы Алвин – приходится терпеть эту наглую особу, которая ведет себя так, будто и на свет родилась со’джин. Да что там со’джин – у нее такой вид, будто она сама из Высокородных и стоит на коленях только потому, что ей так вздумалось.

– Пура, – произнесла верховная леди. Должно быть, прежде, когда нынешняя дамани еще не угодила в руки шончан и была одной из ненавистных Айз Седай, у нее было другое имя, но Сюрот никогда его не слышала, да и не стремилась узнать. Лежавшая на полу женщина напряглась, но не подняла головы, она была хорошо вымуштрована.

– Пура, я к тебе обращаюсь. Скажи, каким образом Белая Башня управляет человеком, именующим себя Возрожденным Драконом?

Дамани слегка повернула голову и бросила испуганный взгляд на Тайсу. Она знала: если ее ответ не устроит высокородную леди, сул’дам заставит ее испытывать нестерпимые муки, не шевельнув и пальцем, – для этого служил ай’дам, серебристый браслет.

– Башня никогда бы не стала использовать Лжедракона, верховная леди, – промолвила Пура, едва дыша. – Сестры захватили бы его и усмирили.

Тайса устремила на верховную леди вопросительный взгляд, в котором сквозило возмущение. Дамани посмела уклониться от прямого ответа, более того, позволила себе намекнуть, что слова одной из Высокородных могут не соответствовать истине. Сюрот едва заметно покачала головой – она не хотела ждать, пока дамани оправится от боли, – и Тайса, безмолвно повинуясь, склонила голову.

– Я еще раз спрашиваю тебя, Пура, что тебе известно о том, как Айз Седай… – Рот Сюрот скривился от отвращения, будто она осквернила его, вымолвив эти слова. Алвин недовольно хмыкнула. – Как Айз Седай помогают этому человеку? Не вздумай отрицать это, наши солдаты сражались в Фалме с женщинами из Башни, с женщинами, способными направлять Силу.

– Пура… Пура не знает, верховная леди. – Судя по тому, как жалобно и неуверенно звучал ее голос, дамани изо всех сил старалась, чтобы ей поверили. Она бросила отчаянный взгляд на Тайсу. – Может быть… Может быть, Амерлин… или Совет Башни… Нет, они ни за что бы не стали. Пура не знает, верховная леди.

– Этот человек может направлять Силу, – резко бросила Сюрот.

Женщина на полу испуганно застонала – ей было известно, что мысль об этом приводит верховную леди в ярость. Сюрот передернулась, произнося эти слова, но выражение ее лица не изменилось. Многое из того, что случилось в Фалме, нельзя было приписать только Айз Седай: дамани ощущали присутствие женщин, направляющих Силу, и ничего не могли скрыть от сул’дам, носивших браслеты. Выходит, к этому был причастен мужчина, причем мужчина, наделенный невероятной мощью. Такой мощью, что несколько раз Сюрот с беспокойством ловила себя на мысли, что этот человек, возможно, и впрямь Дракон Возрожденный.

«Этого не может быть», – твердо сказала она себе. Впрочем, в любом случае это не заставило бы ее изменить свои планы.

– Невозможно поверить, – продолжала она, – чтобы Белая Башня позволила такому человеку остаться на свободе. Они управляют им, и ты ответишь мне как.

Плечи лежавшей на полу дамани задрожали – она рыдала.

– Отвечай верховной леди! – рявкнула Тайса, и Пура вздрогнула, словно ее хлестнули кнутом, – жгучая боль пронзила ее, пройдя через ай’дам.

– П-Пура не з-з-нает, – простонала дамани, нерешительно протянув руку, будто хотела коснуться ноги Сюрот. – Пожалуйста. Пура научилась повиноваться. Пура говорит только правду. Пожалуйста, не наказывайте Пуру.

Сюрот слегка отступила, ничем не выдав своего раздражения. Дамани принудила ее двинуться. И эта нечистая тварь чуть было к ней не прикоснулась. Леди почувствовала желание ополоснуться, как будто дамани и впрямь коснулась ее.

При виде столь кощунственного поведения дамани Тайса побагровела от ярости, и глаза ее едва не выскочили из орбит. Она, казалось, разрывалась между желанием пасть ниц рядом с дамани, чтобы молить госпожу о прощении, и стремлением поскорее наказать провинившуюся, да так, чтобы та надолго запомнила свой проступок. Поджав тонкие губы, Алвин устремила на Тайсу презрительный взгляд, всем своим видом давая понять, что в те дни, когда носила браслет она, ничего подобного не случалось.

Сюрот слегка приподняла палец и шевельнула им – каждая со’джин с рождения знала этот жест, означавший разрешение удалиться.

Алвин не сразу сообразила, что приказывает госпожа, – пытаясь скрыть свой промах, она набросилась на Тайсу:

– Убери это… существо с глаз верховной леди Сюрот. А после того как накажешь ее, отправляйся к Суреле и доложи ей, что сегодня ты выполняла свои обязанности так, будто впервые в жизни надела браслет. Скажи ей, что ты заслуживаешь…

Сюрот заставила себя не слышать голоса Алвин. Она приказала всего лишь удалиться, а обращать внимание на свары между сул’дам было ниже ее достоинства. Жаль, что она так и не узнала, пыталась ли Пура что-то скрыть. Ее соглядатаи доносили, что женщины из Белой Башни вообще не могут лгать. И действительно, даже под страхом наказания невозможно было заставить Пуру сказать неправду – например, назвать белый шарф черным. Впрочем, это еще ничего не доказывает. Она, Сюрот, не из тех, кто склонен принимать на веру слезы и мольбы какой-то дамани, заверявшей, что, несмотря на все муки, она не способна на ложь. В противном случае верховная леди вряд ли оказалась бы достойной возглавить Возвращение. Не исключено, что у Пуры сохранились остатки собственной воли; и возможно, ей хватило сообразительности на то, чтобы попытаться сыграть на распространенном убеждении, что Айз Седай не могут лгать. Ни одна из женщин, захваченных на материке, не проявила должной покорности, и ни одна из них не заслуживала доверия – не то что дамани, привезенные из Шончан. Только шончанские дамани, в отличие от прочих, смогли смириться со своей участью. Но кто знает, какие тайны может скрывать та, что прежде именовала себя Айз Седай?

Не в первый раз Сюрот пожалела о том, что при ней не осталась и вторая Айз Седай, попавшая в плен на мысе Томан. Если бы только можно было допросить обеих, то, сопоставляя ответы, она сумела бы обнаружить любые увертки и распознать ложь. Но сокрушаться было бесполезно. Возможно, вторая пленница покоится на морском дне, хотя не исключено, что ее выставили на обозрение при Дворе Девяти Лун. Те из судов, которые Сюрот не удалось прибрать к рукам, должно быть, пустились в обратный путь, через океан; вполне вероятно, на борту одного из них и находится эта женщина.

Сюрот и сама снарядила корабль с осторожным и взвешенным донесением. Она послала его полгода назад – сразу после того, как установила полный контроль над Предвестниками с помощью капитана и команды, которые служили под началом представителей ее рода с тех пор, как добрую тысячу лет назад Лютейр Пейндраг провозгласил себя императором. Отправка корабля была рискованной игрой, ведь императрица вполне могла прислать кого-нибудь на место Сюрот. Но не посылать доклада значило рисковать еще больше. В этом случае спасти верховную леди могла только блестящая и полная победа, да и то не наверняка. А пока императрице известно о Фалме, о поражении Турака и намерении Сюрот продолжать войну. Знать-то она знает, но какие делает из этого выводы и что собирается предпринять? Это заботило Сюрот несравненно больше, чем любая дамани, кем бы она ни была до того, как на нее надели ошейник.

И все же императрица знала не все. Худшее нельзя было доверить даже самому преданному посланцу. Об этом Сюрот могла сообщить императрице лишь лично, с глазу на глаз. Сохранить эту тайну стоило Сюрот немалых усилий. Из тех, кто знал о ней, в живых остались только четверо; двое из них никогда не обмолвятся ни словом, и отнюдь не по своей воле. «Только три смерти сохранили бы тайну еще надежней».

Сюрот сама не заметила, как заговорила вслух, пока не услышала голос Алвин:

– Но сейчас все три еще нужны верховной леди живыми. – Весь облик Алвин выражал надлежащее смирение, и голос ее звучал подобострастно, однако из-под опущенных век она ухитрялась внимательно следить за Сюрот. – Кто может сказать, верховная леди, что подумает императрица – да живет она вечно! – если узнает о попытке скрыть от нее подобные вести?

Вместо ответа Сюрот небрежным жестом отослала Алвин прочь. И снова Алвин помедлила, на сей раз выказывая откровенное нежелание уходить. Эта женщина возомнила о себе невесть что.

Наконец Алвин с глубоким поклоном удалилась, а Сюрот с усилием овладела собой. Эта сул’дам, так же как и две другие, являла собой проблему, которую она пока не могла разрешить, но терпение – отличительная черта Высокородных. Те из них, кому его недоставало, рисковали закончить свои дни в Башне Воронов.

Сюрот вновь вышла на террасу, и слуги встрепенулись в ожидании ее повелений. Гвардейцы по-прежнему стояли на страже, оберегая ее покой. Сюрот подошла к балюстраде и устремила взгляд на море, в сторону материка, лежавшего в сотнях миль к востоку.

То, что она успешно возглавила Предвестников и начало Возвращения, сулило ей в будущем немало почестей. Вплоть до того, что ее могли причислить к императорской фамилии, хотя подобное отличие и сопряжено с определенными сложностями. Но если вдобавок ей удастся захватить этого Дракона, каким бы он ни оказался, истинным или ложным, и найти способ управлять им и его невероятной силой…

«А если – когда – я захвачу его, стоит ли отдавать его императрице? Вот в чем вопрос».

Длинные ноготки Сюрот вновь принялись выстукивать ритм на широких каменных перилах.