Читать книгу Смертельная белизна - Роберт Гэлбрейт - Страница 17

Утром Робин проснулась от удушья, собственными руками держа себя за горло и пытаясь ослабить несуществующую чужую хватку. Когда Мэтью, еще ничего не понимающий спросонья, открыл глаза, она была уже на пороге.

– Лежи-лежи, все в порядке, – проговорила она, опередив его вопрос, а сама нащупывала дверную ручку, чтобы выскользнуть из комнаты.

Странно, но эти приступы не участились после того, как она узнала про случай с задушенным ребенком. Робин хорошо представляла, когда пальцы плотно сжимают твою шею, когда твой мозг погружается во тьму, когда ты в нескольких секундах от того, чтобы завершить свое существование. Ей пришлось пройти курс психотерапии, дабы стряхнуть острые осколки воспоминаний, способные внезапно вытащить ее из собственного тела и перенести в прошлое, где она вдыхала вонь пропахших никотином пальцев маньяка и спиной ощущала его обтянутый свитером дряблый живот.

Запершись в ванной, Робин уселась на пол в растянутой футболке, которую носила вместо пижамы; впитывая босыми ногами прохладу кафельного пола, она концентрировалась на своем дыхании, улавливала, как ее учили, учащенное сердцебиение и прилив адреналина в венах, контролируя свою паническую атаку, но не пытаясь ее подавить. Спустя некоторое время Робин – уже осознанно – вдохнула едва уловимый аромат лаванды, сохранившийся на ее теле после вечернего душа, и различила отдаленный гул самолета.

Угрозы нет. Это сон. Просто сон.

Сквозь закрытые двери ванной и спальни она услышала, как сработал будильник Мэтью. Через несколько минут он сам постучал в дверь.

– Ты как там?

– Нормально. – Струя воды заглушала ее голос.

Она открыла дверь.

– Все в порядке? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– В туалет уже нельзя сходить? – бросила Робин, возвращаясь в спальню за цветными контактными линзами.

Прежде чем устроиться на работу к Страйку, Робин подвизалась в кадровом агентстве под названием «Временные решения». Конторы, куда ее отправляли на замену, теперь смешались у нее в памяти: уцелел только сумбур чудаковатых персонажей и курьезных обстоятельств. Она помнила, как босс-алкоголик надиктовывал ей письма, которые она по доброте душевной потом доводила до ума; как однажды открыла ящик стола, до отказа набитый зубными протезами и несвежими трусами; как жизнерадостный паренек, который называл ее Бобби, неумело флиртовал с ней, выглядывая из-за монитора напротив; как одна женщина обвесила перегородки своей офисной ячейки фотографиями актера Иэна Макшейна; и как девушка, чье рабочее место было в центре опен-спейса, по телефону разрывала отношения со своим бойфрендом, игнорируя глухой ропот, доносившийся со всех концов офиса. Впрочем, Робин допускала, что она сама вряд ли оставила глубокий отпечаток в памяти несмелого романтика, прозвавшего ее Бобби, не говоря уже о тех, кого ей удалось узнать лишь по касательной.

И все-таки, оказавшись в Вестминстерском дворце, Робин нутром чуяла: что бы здесь ни случилось, она запомнит это навсегда. Ее распирало от удовольствия, когда, минуя толпу туристов, она прошла через ворота с караульным на посту. Приближаясь ко дворцу с его замысловатой позолоченной лепниной, резко очерченной в лучах раннего солнца, и знаменитой часовой башней, прорисованной на фоне неба, Робин чувствовала нарастающее волнение.

Страйк проинструктировал, через какой служебный вход она должна попасть внутрь здания. За дверью был длинный, слабо освещенный каменный вестибюль, на пороге которого Робин ожидал металлодетектор и рентгеновский сканер вроде тех, что установлены в аэропортах. Предъявив для досмотра свою сумку, она заметила высокую натуральную блондинку лет тридцати с несвежей укладкой, стоявшую на небольшом расстоянии со свертком в крафтовой бумаге. Та дождалась, пока Робин сфотографируется на разовый пропуск и повесит его на шею, а потом, когда охранник дал отмашку, двинулась навстречу:

– Венеция?

– Да, – ответила Робин.

– Иззи, – представилась ее визави, протягивая руку. На Иззи была пестрая блузка свободного кроя с крупными цветами и широкие брюки. – Это папа передал. – Она буквально вдавила в Робин пакет, который только что держала в руках. – Извини, дорогая, времени в обрез, хорошо, что ты не опоздала…

Иззи шла бодрым шагом; Робин поспевала следом.

– …Столько бумаг еще нужно распечатать для папиного министерства – кручусь как белка в колесе. Папа ведь министр культуры, а с этой Олимпиадой просто сумасшедший дом…

Она едва не бежала по вестибюлю, в конце которого пестрели витражи, и дальше по лабиринту коридоров, поддерживая при этом беседу с Робин, отметившей для себя не только уверенный аристократический выговор Иззи, но и мощность ее голосовых связок.

– Ой, летом ухожу отсюда… открываем с Джеком – это мой бойфренд – дизайнерское бюро… пять лет тут отпахала… папа все время ворчит… ему нужен всесторонне подкованный референт, но единственный кандидат, кого он одобрил, даже слышать не хотел об этой работе.

Она тараторила через плечо, хотя Робин старалась не сбавлять ходу.

– Нет ли у тебя на примете какого-нибудь сказочно талантливого референта?

– Вроде нет. – Робин, долго кочевавшая из одной конторы в другую, не успела обрасти друзьями.

– Почти пришли.

Иззи вела свою гостью многочисленными узкими коридорами, по коврам такого же зеленого оттенка, что и кожаные скамьи в палате общин, которые Робин не раз видела в телетрансляциях. Наконец они попали в боковое крыло здания и пошли вдоль тяжелых сводчатых дверей в готическом стиле.

– Вот здесь, – сказала Иззи вполголоса, указывая на первую дверь справа, – приемная Уинна. А там, – продолжала она, шагая к последней двери по левую сторону, – наша.

Пропуская Робин вперед, она остановилась на пороге.

Тесный кабинет был завален всяким хламом. За каменными сводами окон, занавешенных тюлем, виднелось открытое кафе, где на фоне слепящих вод Темзы сновали темные силуэты. В помещении стояли два стола, бастионы книжных стеллажей и продавленное зеленое кресло. Зеленые портьеры, свисавшие с переполненных книжных полок вдоль одной из стен, лишь отчасти прикрывали навалом сложенные папки. На каталожном шкафу стоял монитор с заставкой из пустующих зеленых скамей в зале заседаний палаты общин. Внизу на полке пестрели разномастные кружки и электрический чайник, оставивший следы на обоях. В углу кабинета хрипло жужжал настольный принтер. Последние выдавленные им страницы скользнули на изношенный ковер.

– Ну что за чертовщина, – буркнула Иззи, ринувшись их подбирать, пока Робин закрывала дверь.

Постучав упавшими бумагами о стол, Иззи сложила их в аккуратную стопку и сказала:

– Супер, конечно, что папа привлек тебя к работе. У него сейчас масса проблем, а решить их без квалифицированной помощи не представляется возможным, но вы-то со Страйком все уладите, правда? Уинн – мерзкий гаденыш, – выпалила Иззи, потянувшись за кожаной папкой. – Просто неадекват, одним словом. Давно ты со Страйком работаешь?

– Пару лет, – ответила Робин, вскрывая сверток, который передала ей Иззи.

– Мы ведь с ним пересекались, он упоминал? Я училась вместе с его бывшей, Шарли Кэмпбелл. Невыносимая красотка Шарли. Слышала про нее?

– Нет, – сказала Робин.

Как-то после работы она мимоходом столкнулась с Шарлоттой, да и то сто лет назад.

– Страйк мне всегда нравился, – продолжала Иззи.

Не поверив своим ушам, Робин обернулась, но Иззи как ни в чем не бывало вставляла листы бумаги в папку.

– Ой, многие этого не замечали, но я-то видела, что к чему. Такой он был брутальный и такой… своенравный.

– Своенравный? – переспросила Робин.

– Ой, слушай. Ему же всегда было плевать на всю эту шелуху. Чихать он хотел, если кто-то считал, что… как бы это сказать…

– Что он ей не пара?

Явно сболтнув лишнее, Робин смутилась. Почему-то ей вдруг приспичило защитить Страйка. Хотя это бред, конечно: если кто и способен о себе позаботиться, так это ее босс.

– Вроде того, – сказала Иззи, ожидая, когда закончится печать. – Папа с трудом пережил последние два месяца. И дело даже не в том, что он где-то что-то накосячил! – разгорячилась она. – Потому что сегодня это законно, а завтра – нет. Папа тут ни при чем.

– Было что-то противозаконное? – простодушно спросила Робин.

– Извини, дорогая, – твердо ответила Иззи, сохраняя обходительный тон. – Папа говорит: чем меньше людей знает, тем лучше.

Она взглянула на небо сквозь тюлевые занавески.

– Вроде куртку можно не надевать? Ну да ладненько… извини, мне пора, нужно еще бумаги папе передать, в десять у него встреча с олимпийскими спонсорами. А тебе удачки.

Иззи упорхнула в вихре взъерошенных волос и цветастой материи, а в Робин – при всем ее хладнокровии – взыграло любопытство. Если Иззи была посвящена в делишки своего отца, скорее всего, обошлось без криминала – конечно, при условии, что Чизуэлл говорил ей правду.

Робин наконец справилась с бумажным свертком. В нем, как и ожидалось, было полдюжины прослушивающих устройств, которые Страйк в минувшие выходные передал Джасперу Чизуэллу. Ведь последний – министр короны – вовсе не обязан каждое утро проходить через сканер досмотра, где просвечивали Робин. Она повертела в руках эти незатейливые штуковины. На вид жучки были как обыкновенные пластмассовые розетки, которые крепились поверх стационарных, не нарушая их работы. При звуке человеческого голоса включалась запись. В тишине, воцарившейся после ухода Иззи, Робин слышала биение своего сердца. Только сейчас до нее стала доходить вся серьезность порученного ей задания.

Сняв и повесив свое пальто, она достала из сумки большую упаковку из-под «тампакса», в которой собиралась припрятать лишние жучки. Выбрав из них один, Робин сделала нычку в нижнем ящике стола. Потом она прочесала захламленные полки и нашла коробку для бумаг, куда положила жучок, припорошив его ворохом писем с опечатками, подлежащих уничтожению в шредере. Покончив с этим делом, Робин глубоко вздохнула и вышла из кабинета.

Все это время дверь в офис Уинна была открыта. Проходя мимо, Робин увидела высокого молодого человека азиатской наружности, в очках с толстыми линзами и с чайником в руках.

– Приветики! – с ходу выдала Робин, подражая свойской манере Иззи. – Мы соседи, меня зовут Венеция Холл! А вас как звать?

– Аамир, – пробормотал азиат, как заправский кокни. – Маллик.

– У Делии Уинн работаете? – поинтересовалась Робин.

– Да.

– Ой, я ею восхищаюсь, – рассыпалась Робин. – Она реально мой кумир.

Аамир молчал, демонстрируя всем своим видом, что не настроен на болтовню. Робин почувствовала себя шавкой, наскакивающей на беговую лошадь.

– Давно вы здесь?

– Полгода.

– Кофе пить пойдем?

– Нет. – Аамир осадил ее, будто она его домогалась, и резко двинулся в сторону уборной.

Держа в руках коробку с ненужными бумагами, Робин пошла дальше, гадая, не померещилось ли ей, что за стеснительностью этого парня скрывается какая-то враждебность. А ведь как было бы полезно завести знакомство в аппарате Делии Уинн. Образ крестницы Джаспера с повадками Иззи только связывал ей руки. Другое дело – Робин Эллакотт из Йоркшира: уж та бы скорее нашла общий язык с Аамиром.

Прикрываясь макулатурой, она решила немного пройтись и осмотреться, прежде чем вернуться в офис к Иззи.

Кабинеты Чизуэлла и Уинн находились непосредственно в Вестминстерском дворце, который с его сводчатыми потолками, библиотеками, чайными комнатами и атмосферой сдержанного великолепия вполне походил на старинный университетский колледж.

Крытая галерея, охраняемая большими каменными статуями единорога и льва, вывела ее к эскалатору, ведущему в Порткаллис-Хаус. Это был хрустальный дворец со стеклянной крышей, остроугольные фрагменты которой обрамлял массивный черный каркас. Под куполом располагался просторный атриум с кафе, где собирались депутаты и государственные служащие. Среди налитых соком деревьев тянулись неглубокие продолговатые резервуары с водой, защищенные прозрачным кожухом, который в свете июньского солнца отливал ртутным блеском.

Воздух здесь содрогался от человеческих амбиций и ощущения сопричастности к жизненно важному процессу. Под изящными мозаичными сводами устроились на кожаных сидушках журналисты: кто уткнулся в свой телефон, кто делал звонки, кто стучал по клавиатуре ноутбука, а кто и донимал вопросами чиновников. Робин даже задумалась: не приведи ее судьба в контору Страйка, может, она и выбрала бы для себя такую работу.

Ознакомительная прогулка завершилась в третьем, самом мрачном и скучном корпусе с депутатскими кабинетами – ни дать ни взять дешевая гостиница с вытертыми коврами, кремовыми обоями и чередой однотипных дверей. Через пятьдесят минут Робин с коробкой в руках вернулась обратно, в очередной раз миновав офис Уинна. Убедившись, что в коридоре никого нет, она прижалась ухом к толстенной дубовой двери, будто уловила за ней какое-то шевеление.

– Как успехи? – спросила Иззи, когда Робин несколько минут спустя перешагнула порог их офиса.

– Уинн мне так и не попался.

– Вероятно, он в министерстве. Чуть что – сразу к Делии бежит, – сказала Иззи. – Кофейку?

Только она привстала, как в офисе зазвонил телефон.

Пока Иззи выслушивала сетования раздраженной избирательницы, которой не досталось билетов на олимпийские соревнования по прыжкам в воду («Понимаю вас прекрасно, я и сама обожаю Тома Дейли, – приговаривала она, закатывая глаза, – но это же лотерея, мадам»), Робин зачерпнула ложку растворимого кофе и добавила ультрапастеризованное молоко, размышляя, сколько раз она совершала этот ритуал в ненавистных офисах и как теперь благодарна судьбе, что выкарабкалась из того болота.

– Бросила трубку. – Иззи машинально поставила телефон на место. – Так о чем у нас был разговор? Ах да – Герайнт. Он просто вне себя, что Делия не дала ему место спецкона.

– Что еще за спецкон? – Робин подала Иззи кофе, а сама устроилась за другим столом.

– Специальный консультант. Что-то вроде временной государственной должности. Престижа – масса, но по родству не передается. В любом случае перспектив у него никаких; даже если и был какой-то шанс – на Делию ведь где сядешь, там и слезешь.

– А я, кстати, познакомилась с парнем, который работает под началом Уинна, – сказала Робин. – Аамир. Неприятный тип.

– Ой, он вообще какой-то странный, – пренебрежительно сказала Иззи. – Меня в упор не видит. Думаю, из-за того, что Герайнт и Делия не переваривают папу. Я так до конца и не поняла – за что, но, кажется мне, они просто ненавидят всех нас, вместе взятых… ой, совсем забыла: мне же папа только что написал. В конце недели приедет мой брат Рафф, будет нам помогать. И возможно, если все будет чики-пуки, – добавила Иззи, хотя и без надежды в голосе, – он примет у меня дела. Но Рафф знать не знает ни про шантаж, ни про тебя, так что держи язык за зубами, особенно не откровенничай, ладненько? У папы этих крестников – штук четырнадцать. Крошка Рафф ничего не заподозрит.

Иззи отпила еще кофе и, вдруг понизив голос, сказала:

– Ты ведь знаешь про Раффа? Все газеты писали. Бедная женщина… это просто ужас. У нее дочка осталась четырехлетняя.

– Читала что-то, – уклончиво ответила Робин.

– Из всей семьи я одна навещала его в тюрьме, – рассказывала Иззи дальше. – Остальные шарахались от одной мысли о том, что он натворил. А Кинвара, папина жена, – та вообще заявила, что ему надо было дать пожизненное, но она понятия не имеет, – продолжала Иззи, – какой кошмар там творится… никто и близко не представляет, что такое тюрьма… То есть я, конечно, понимаю: это ужасная история, но…

Она не договорила – видимо, боясь показаться немилосердной. У Робин промелькнула мысль – быть может, ошибочная: не намекает ли Иззи на то, что тюрьма – не лучшее место для столь утонченного молодого человека, как ее сводный брат. Что и говорить, лишение свободы – испытание не для слабонервных, подумала Робин, но чего хотеть, если ты сел за руль под наркотой и насмерть сбил молодую женщину, к тому же мать?

– Разве он не работает в арт-галерее? – уточнила Робин.

– От Драммонда его попросили в связи с каким-то скандалом, – вздохнула Иззи. – Папа для того и пристраивает его к нам, чтобы держать на коротком поводке.

Государственные средства, выделенные на их зарплаты, подумала Робин, лишний раз напоминали о том на редкость мизерном сроке, который отсидел сын министра за аварию со смертельным исходом, совершенную в состоянии наркотического опьянения.

– А в галерее-то он что учудил?

Робин немало удивилась, когда подавленность Иззи вдруг сменилась весельем.

– Ох, боже мой, извини, нехорошо, конечно, смеяться. Он перепихнулся на унитазе с какой-то девицей, тоже арт-консультантом, – с трудом сдерживая хохот, поведала Иззи. – Понятно, что веселого тут мало… но Рафф, на минуточку, только что освободился, он хорош собой, да и вообще, у него никогда не было проблемы замутить с любой, которая ему приглянулась. Его стильно приодели, усадили рядом с симпатичной блондинкой, вчерашней студенточкой… чем только люди думали? Но галериста, как ты понимаешь, ждал пренеприятнейший сюрприз. Услышав своими ушами, как эти двое туда-сюда, он сделал Раффу последнее предупреждение. А братец с той девочкой потом решили повторить эту акробатику; папа тогда жутко психанул и теперь считает, что Раффу самое место – здесь, в ссылке.

Эта история отнюдь не позабавила Робин, но Иззи, погруженная в собственные размышления, будто ничего не замечала.

– Кто знает, что выйдет из этого союза, – я имею в виду папу и Раффа, – сказала с долей надежды Иззи, взглянув на часы. – Ой, лучше я займусь звонками. – Со вздохом она поставила на стол свой кофе, но стоило ей дотянуться до телефона, как она застыла, а ладонь замерла на трубке: из коридора доносился мужской голос.

– Это он! Уинн!

– Мой выход, – сказала Робин, подхватывая коробку с макулатурой.

– Ни пуха! – шепнула Иззи.

Выйдя в коридор, Робин увидела Уинна: стоя в дверях своего кабинета, он, судя по всему, разговаривал с Аамиром, который оставался внутри. В руках Уинн держал папку с оранжевой надписью «Равные правила игры». Заслышав шаги Робин, он обернулся.

– Ну здравствуйте, – протянул он кардиффским напевным говором, выйдя в коридор.

Взгляд Уинна, соскальзывая с шеи Робин на грудь, тут же взбегал к ее губам и глазам. Робин раскусила его по одной только этой повадке. Кочуя по офисам, она достаточно навидалась таких мужчин: под их взглядом хотелось провалиться сквозь землю, они не упускали возможности прихватить тебя за ягодицу, протискиваясь бочком в ограниченном пространстве или пристраиваясь за тобой в дверном проеме, они нависали над твоим плечом, якобы всматриваясь в монитор, и отпускали развязные комплименты твоей одежде, а после работы, за стойкой бара, – уже и твоей фигуре. «Шутка!» – выпаливали они, если встречали возмущение, а если ты успевала накатать на них пару жалоб, так и вовсе проявляли агрессию.

– И где же ваше рабочее место? – осведомился Герайнт вкрадчивым голосом.

– Я на стажировке у дяди Джаспера, – ответила Робин, улыбаясь во весь рот.

– У дяди Джаспера?

– Да, у Джаспера Чизла. – Робин произнесла фамилию так, как было принято в этом благородном семействе. – Он мой крестный. Меня зовут Венеция Холл, – добавила она, протягивая руку.

Ладонь Уинна оказалась влажной, да и вообще всем своим видом он походил на какое-то земноводное. На геккона он не тянул, но на лягушонка с выпяченным брюхом и тонкими конечностями – вполне; его редеющие волосы отливали жирным блеском.

– Каким ветром вас занесло в крестницы Джаспера?

– Вообразите, дядя Джаспер и папа – старые друзья. – Робин держала наготове свою легенду.

– С армейских времен?

– Со времен управления земельными ресурсами, – поправила Робин, придерживаясь заранее подготовленной фабулы.

– Ну да, – буркнул Герайнт и добавил: – Волосы у вас красивые. Натуральные?

– Конечно, – ответила Робин.

Его глаза вновь скользнули по ее телу. Робин выдавливала из себя улыбку. В конце концов, от беспрестанного хихиканья у нее заныли щеки, поэтому, пообещав Уинну, что непременно обратится к нему за помощью, Робин зашагала по коридору. Спиной она ощущала взгляд Герайнта до тех пор, пока не скрылась из виду.

Робин не сомневалась – как в свое время Страйк, раскусивший сутяжнические замашки Джимми Найта, – что сейчас раздобыла ценные сведения о слабостях Уинна. Опыт подсказывал, что такие мужчины, как Герайнт, – вот ведь удивительно – мнят, будто фонтан намеков сексуального свойства всегда будет оценен по достоинству и даже найдет отклик. За время своей недолгой секретарской карьеры Робин научилась отшивать и обходить стороной этих типов, каждый из которых мог счесть простую вежливость похотливой доступностью, а в неопытности и молодости видел непреодолимый соблазн.

Как далеко, допытывался у нее внутренний голос, готова она зайти в поисках компромата на Уинна? Блуждая по бесконечным коридорам с надуманной целью доставки документов, Робин воображала, как в отсутствие путающегося под ногами Аамира она заходит в приемную Уинна, склоняется над его столом – грудь на уровне глаз – и кокетливо посмеивается его скабрезным шуточкам.

Затем картина в ее воображении резко изменилась: на нее крупным планом надвигалось потное лицо Уинна с разинутым безгубым ртом; Робин чувствовала, как он стискивает своими клешнями ее запястья, пригвождая их к бедрам, и ощущала на себе его брюхо, вдавливающее ее в картотечный шкаф…

Нескончаемый зеленый ковер и стулья, арки из темного дерева и квадратные таблички – все будто размылось и сморщилось, когда выдуманный натиск Уинна обернулся панической атакой. Она ворвалась в оказавшуюся перед ней дверь, словно могла чисто механически справиться с приступом…

Дыши. Дыши. Дыши.

– Для первого раза впечатлений многовато, верно? – раздались мягкие слова немолодого, судя по голосу, мужчины.

– Да-да. – Робин смутно осознавала, что именно произнесла вслух. Дыши.

– Пройдет ведь? – И добавил: – Вы в порядке, голубушка?

– Астма, – объяснила Робин.

Это была ее стандартная отговорка. Под таким предлогом она могла остановиться, сделать глубокий вдох и вновь обрести почву под ногами в реальном мире.

– Ингалятор у вас есть? – обеспокоенно спросил пожилой распорядитель.

На нем был сюртук с манишкой, белый галстук-бабочка и роскошный нагрудный знак отличия. В ауре его внезапного великолепия у Робин промелькнула мысль о белом кролике, выскакивающем из шляпы фокусника посреди этого безумия.

– Оставила в кабинете. Сейчас все пройдет. Дайте мне минутку.

Перед глазами вспыхнуло золотым блеском, усугубляющим ее оцепенелое состояние. Парламентское лобби[19] – хорошо известный, богато украшенный холл в викторианско-готическом стиле, который Робин видела по телевизору, – граничило с палатой общин, а по периметру она различила четыре гигантские бронзовые статуи бывших премьер-министров – Тэтчер, Эттли, Ллойд-Джорджа и Черчилля – и выставленные вдоль стен бюсты остальных. Вперемешку с позолоченным убранством они, мерещилось Робин, словно отрубленные головы, вращались по кругу, поднимая на смех ее бессилие перед лицом этой величественной красоты.

Она услышала скрежет ножек стула. Распорядитель усадил ее и попросил кого-то из коллег принести стакан воды.

– Большое вам спасибо… спасибо…

Робин едва ворочала языком, страдая от своей никчемности, от позора и смущения. Не дай бог об этом узнает Страйк. Он отправит ее домой, талдыча, что она неспособна работать по этому делу. С Мэтью тоже лучше помалкивать, ведь для него подобные эпизоды – не более чем предсказуемый и постыдный результат ее дурацкой страсти к наружному наблюдению.

Пока она приходила в себя, распорядитель добродушно вещал у нее над ухом, и уже через несколько минут она смогла поддержать ни к чему не обязывающую болтовню. Давая ей время восстановить дыхание, он рассказал байку о том, как позеленел бюст Эдварда Хита, когда рядом с ним установили полноразмерную статую Тэтчер, и как пришлось поправлять его здоровье, чтобы вернуть ему темно-бронзовый цвет.

Из вежливости Робин посмеялась, затем встала и, еще раз поблагодарив, протянула распорядителю пустой стакан.

На обратном пути она думала: как бы подправить собственное здоровье, чтобы вернуть ту себя, какой была прежде?