Читать книгу Наследник из Калькутты - Роберт Штильмарк - Страница 29

Прошли праздничные дни. Мистер Уильям Томпсон давно позабыл и маленького гостя, и рождественскую ветку омелы. С каждым днем у старого адвоката все больше забот. Прежде он всегда радовался, когда краснорожий почтальон слезал с дилижанса перед дверью конторы, втаскивал наверх потертый кожаный мешок и выкладывал на столе Дженкинса, старшего клерка, пачку газет, журналов, запечатанных пакетов и конвертов с деловыми и дружескими письмами. Теперь не то! Торопливые письма, хлопотные, неприятные дела, тревожные вести… Будто сама река времен изменила течение, стала быстрее, мутнее: видно, и ее заставили крутить фабричные колеса! А он, доктор прав и королевский адвокат, уже сделался стар для этого водоворота…

Январским вечером, когда в желтом свете фонарей, висящих над каменными арками ворот, тихо реяли сухие снежинки, мистер Уильям Томпсон пешком возвращался из конторы домой. Как любил он прежде эту привычную, неторопливую прогулку! Сколько славных судейских речей он обдумал на этих знакомых узких улицах!.. На ходу так хорошо слагались плавные фразы, вспоминались ораторы древности, Цицерон… Ох, у Цицерона не было тех забот, которые ныне выпадают на долю юриста! При Цицероне чернь было легче держать в повиновении, чем этих, нынешних… Римская чернь бездельничала, довольствуясь крохами с патрицианского стола, жила «хлебом и зрелищами», а эти… эти создают все богатства нации: их руки должны быть проворны, а головы – покорны! Самое опасное – если они сами поймут свою силу, ибо их много, целые толпы. Собранные воедино на фабриках, они легко могут сговориться… Это страшно!

…Вон за городом виден багровый отсвет. Это дальний отблеск огней над рудником.

День и ночь скрипучий ворот поднимает там из-под земли огромные плетеные корзины с черным земляным углем. Над рудником всегда стоит грязно-белое, с красным отблеском облако. Это – пар, новая стихия, рожденная слиянием двух древних стихий – огня и воды. Огненные машины, громоздкие и неуклюжие, похожие на грозных идолов древности, пыхтят и тяжко вздыхают; качаются тяжелые коромысла над паровым цилиндром, и с каждым вздохом машины в небо взлетает новое облачко пара… А под землей, в ходах и штольнях бультонской шахты, живут люди, живут при тусклых свечах целыми семьями, с детьми и женами, редко-редко поднимаясь на свет божий. Это не преступники, не колодники, это просто крестьяне, «выгороженные» со своего клочка земли, или иные обездоленные бедняки. У них на шее железные обручи; на обручах выгравирована фамилия гордого владельца угольных копей – сэра Гарри Хартли графа Эльсвика. В газетах пишут, что в парламенте теперь как раз обсуждается прошение рудокопов о снятии этих шейных обручей[49]…

А вон там, вдоль реки Кельсекс, на дальних окраинах Бультона, где теряется нескончаемая Соборная улица, громоздятся новые фабрики мистера Райленда – суконные, хлопчатобумажные, канатные…

Старый адвокат вспомнил, как совсем недавно в сопровождении управляющего «Северобританской компании» мистера Ральфа Норварда он осматривал эти фабрики, уже работающие и еще строящиеся… Мистеру Томпсону запомнились дети – маленькие, тщедушные фигурки, иные в деревянных башмаках, иные – на высоких колодках, чтобы детские ручонки могли дотягиваться до станков… Одна маленькая пяти-шестилетняя девочка потеряла колодку и споткнулась. Мастер сердито схватил колодку и ударил девочку по голове… А женщины-работницы!.. Худые, ко всему равнодушные, с землистыми лицами, с тощими, уродливыми руками… Придаток к машинам, что ж поделаешь!

Сотнями умирают эти женщины и ребятишки от фабричной горячки, похожей на тюремный тиф. Вот так и проходит их жизнь с самого детства и до… койки в Доме общественного призрения, где супруга адвоката миссис Дэзи Томпсон жертвует пенсы на деревянные гробы… Что и говорить, это все грустно для страны, для нации, но…

…Но зато за один лишь прошлый, 1772 год (мистер Томпсон уже успел подвести этот итог отечественной коммерции) новые фабрики в Англии дали более десяти миллионов фунтов годового оборота! Сколько выгод связано с этой цифрой для британских юристов вроде мистера Томпсона, сколько жалоб, споров, петиций – для британского парламента!..

Ведь эти тени с бескровными лицами, эти фабричные рабочие, они пожаловались-таки парламенту! Море скорби и нищеты не всегда остается покойным, иногда оно волнуется и бьется о каменные берега!..

Ответом на все петиции был недавний билль о правах предпринимателей… Разумеется, парламент оказал поддержку не простолюдинам, а столпам нации, предпринимателям: он узаконил труд детей с пятилетнего возраста… Да и как могло быть иначе? Фабриканты вводят новые машины, новые станки, и уже не прежний опытный ткач, прядильщик, сучильщик, а пара детских рук у станка вырабатывает пряжу и ткань в десять раз больше прежнего и… в десять раз дешевле!

В памяти мистера Томпсона еще свежо то время, когда его страна, его богатеющая Англия, стала ввозить из своих американских колоний новое волокно – хлопок. Прекрасная вещь, если дать ей хорошую обработку. И ум человеческий, неистощимый на выдумку, быстро нашел новые способы, чтобы дешевле и лучше обрабатывать это волокно. Не угодно ли? Какой-то обыкновенный английский плотник, по имени Харгривс, взял да выдумал прядильный станок и назвал его «Дженни», по имени своей белокурой дочурки. Давно ли это было? Да нет еще и десяти лет, а уж по всей Англии крутятся эти прялки, и уже придуманы новые ткацкие станки, чтобы и ткачество не отставало от прядения. Разумеется, число новых фабрик с машинами будет год от года расти – спрос на товар велик, а работа на станках дешева… Но вот куда же деваться прежним добрым мастерам и подмастерьям, отцам семейств и вековечным труженикам? Это… не совсем ясно! Хм! Если подумаешь, то действительно их положение становится…

Размышления адвоката были прерваны отчаянной руганью с высоты козел… Мистер Томпсон, оказавшийся в своих раздумьях как раз на середине улицы, еле-еле успел увернуться из-под копыт. Толстый кучер осыпал рассеянного джентльмена проклятиями, но седок… дружеским жестом откинул меховую полость, приглашая несколько сконфуженного адвоката занять место на сиденье: оказалось, что мистер Уильям Томпсон едва не угодил под коляску бультонского банкира мистера Сэмюэля Ленди!

Старые друзья вместе доехали до адвокатского дома. В пути бультонский юрист оправился от испуга и предложил мистеру Ленди провести нынешний вечер в дружеской беседе. У господина адвоката было о чем потолковать с надежным другом дома!

Оба джентльмена, хозяин и гость, уселись в креслах старинного кабинета. Кофе и ликер стояли на круглом столике. Пламя свечей рождало рубиновые искорки на маслянистой поверхности разлитого в рюмки ликера. В камине громко трещали дрова; они то вспыхивали, рассыпая искры, то покрывались серым пеплом тления, но углы кабинета оставались в полумраке, и оттуда, из зеленоватого сумрака, доносилось цвирканье неугомонного сверчка, одного из старожилов этого покоя.

– Свежие новости? – спросил банкир, указывая на распечатанные конверты писем. – Где сейчас находится бриг?

– Письма отправлены двенадцатого ноября и помечены так: «Гринвичский меридиан, десять градусов южной широты, Гвинейский залив». Встречный военный корабль, фрегат «Крестоносец», доставил их в Плимут очень быстро. Ричард пишет, что «Орион» зайдет с грузом в Капштадт и затем отправится дальше. Возможно, что сочельник они праздновали уже на острове Райленда. Паттерсон описывает, как он едва спасся в Африке от носорогов и леопардов. Вероятно, страшно преувеличивает!.. Гораздо более удивительные вещи происходят на самом судне. Ричард пишет о них, правда, очень скупо, но из его письма ясно, что между ним и Райлендом возникла вражда. Он намекает на какие-то темные дела главы новой компании.

– Неужели Ричард, пребывая в обществе леди Стенфорд, находит время, чтобы заниматься и делами компании?

– Сэмюэль, я доверю вам то, что пока скрыто даже от моей жены. Ричард расторг в пути свою помолвку с леди Эллен…

– Боже мой! Какие же причины?

– Понимаете, Сэмюэль, этот Райленд вторично встал между моим сыном и его избранницей. Правда, я не могу сказать, чтобы симпатизировал новому выбору Ричарда, но тем не менее его помолвка уже стала известной в городе. И вот в пути Ричард сделал открытие, не оставляющее, увы, никаких неясностей насчет отношений между леди Эллен и Фредриком Райлендом.

– Позвольте! Да ведь они знакомы всего полгода!

– И тем не менее факт бесспорен. Ричард в этом уверен.

– Какие сенсационные вести! А… леди Эмили?

– Видите ли, Мортон пишет мне, чтобы я, с соблюдением особых предосторожностей, начал готовить бракоразводный процесс. Следовательно, дело серьезно.

– Уильям, старая поговорка гласит: «Пока суп варится, он всегда горячее, чем поданный к столу». Может быть, по возвращении все уладится? Вообще это плавание – странная затея для такого делового джентльмена, как Фредрик Райленд.

– Ричард пишет о нем вещи еще более странные. Из его намеков следует, что Райленд не является даже законным наследником Ченсфильда!

– Ну, это уже слепая оскорбленная ревность! Она сделала вашего сына явно пристрастным.

– Возможно. Для меня законность вступления Райленда в права наследства не оставляет сомнений. Тем не менее Ричард прямо советует мне прекратить всякие отношения с «Северобританской компанией» и ее главой.

– Чепуха! Райленд – крупный делец, быть может не всегда разборчивый в средствах, но человек широкого размаха. Я связан с ним серьезными делами. Читали вы в последнем номере «Монитора», как возросли дивиденды компании и какой масштаб принимают заокеанские торговые операции? Кроме того, Райленд подарил городу крупные суммы на благоустройство и церкви – на богоугодные дела.

– Все это так. Но где источники этих средств? Он расходует по меньшей мере в полтора раза больше суммы дивидендов, опубликованных в «Мониторе». За словами Ричарда что-то кроется, я убежден в этом!

Ленди хотел возразить, но махнул рукой и вздохнул. Мистер Уильям продолжал:

– Помните, Ленди, тот уютный летний вечер, когда я огласил в узком кругу друзей подробности спасения Райленда? Так вот, рукопись Мортона, по-видимому, умалчивает о существенных подробностях этих событий. Я обязался хранить в тайне один эпизод, случившийся как раз накануне этого вечера, но дела так осложнились, что я обязан быть вполне откровенным с вами. В этот день ко мне явился незнакомец. Он назвал себя Роджерсом…

Старый Ленди, весь обратившись в слух, не произносил ни слова. В настороженной тишине только сухо потрескивали дрова да сверчок время от времени подавал из угла свой голосок. Мистер Томпсон перешел на полушепот.

– Человек этот искал следы похищенных драгоценностей и больше всего интересовался обстоятельствами гибели «Черной стрелы» и спасения Райленда. Роджерс высказал предположение, что Райленд убил капитана Бернардито Луиса и овладел сокровищем этого пирата – драгоценными камнями, оцененными в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов!

Замолчал даже сверчок. Только Френсис шаркал в столовой подагрическими ногами в войлочных туфлях.

– Скажите, мистер Томпсон, – многозначительно спросил банкир, – вам известен агент Райленда, бывший моряк Джеффри Мак-Райль?

– Я слышал это имя минувшим летом… Какая-то история о нападении бандита на его квартиру…

– А вы не поставили эту историю в связь с вашим загадочным посетителем Роджерсом?

– Нет, это не приходило мне в голову.

– Так ведь именно ваш Роджерс и был тем самым бандитом… Он ограбил Мак-Райля и чуть не убил его.

– Боже мой!

– Удар несомненно был нацелен в Райленда. И быть может, именно вы, Уильям, косвенно помогли нанести этот удар по интересам вашего важнейшего клиента.

– Но, Ленди, если подозрения Роджерса справедливы, то он, вероятно, искал свою долю добычи в сокровище Бернардито. Мой уважаемый клиент, овладевший ворованными драгоценностями, сам навлек на себя риск встретить других претендентов на это краденое богатство.

– Ваш Роджерс – просто ловкий бандит! Ему понадобилась ваша помощь, чтобы найти способ обокрасть сэра Фредрика.

– Послушайте, Ленди, с каких пор сами вы превратились в такого горячего защитника Райленда? Чем вас околдовал этот человек? Что за поветрие охватило умы самых почтенных старожилов Бультона? Паттерсон стал его компаньоном. Вы вступили с ним, по вашим словам, в серьезные деловые отношения. Леди Стенфорд вверила ему все свои свободные средства. «Монитор» его превозносит, и поговаривают, что редактор даже стал акционером компании. Бультонский мэр принял от Райленда крупную сумму для нужд города. Портовые и таможенные власти оказывают ему широкую поддержку. Государственные контролеры сукон что-то подозрительно легко ставят пломбы на изделия «Бультонской мануфактуры». Даже церковь… Вы слышали, какие похвалы воздались жертвователю во время последней проповеди в соборе? Наконец, сотни мелких держателей акций… Нет, это даже не поветрие, это какая-то дьявольская паутина, черт побери! Но я могу смело утверждать, что деловые отношения с этим клиентом не лишили меня независимости. Мне выгодно вести дела компании, но я могу в любую минуту прекратить их, как того желает мой сын. Почему вы молчите, Сэмюэль?

– Уильям! Откровенность за откровенность! Лучше вам узнать правду, прежде чем следовать бредовым советам вашего ослепленного сына… Вам в точности известно, что главные средства моего банка составляют вклады Паттерсона, еще нескольких фабрикантов, ваши собственные, наконец, средства страхового общества…

– Боже мой, к чему это предисловие? Дела банка я знаю лучше, чем свои! Не пугайте меня, Ленди!

– Так послушайте, Уильям. Во время летней паники на бирже я скупил на крупную сумму падавшие в цене бумаги – и просчитался… Подошли срочные платежи, я нуждался в немедленном займе. Я метался, как в лихорадке, ибо при малейшем признаке беспокойства вкладчиков я должен был бы объявить себя банкротом. Я тщательно скрывал положение дел даже от ближайших друзей, но Мак-Райль знал о моем просчете, ибо часть бумаг я купил через него. Он-то и познакомил меня с мистером Райлендом, и мы быстро нашли с этим джентльменом общий язык. И вот в самый критический для «Бультонс-банка» момент Райленд бегло проверил мой баланс и пошел на крупный риск, ссудив меня под вексель шестьюдесятью тысячами фунтов, правда под высокие проценты.

– Дальше, Ленди, дальше!

– Я вывернулся с платежами и ожил. Банк выстоял благодаря этой поддержке. Но, дорогой мой Уильям, эти шестьдесят тысяч были… не в денежных купюрах. Это были крупные бриллианты, которые агенты Райленда негласно продали в Голландии от моего имени. Райленд предложил мне камни и услуги агентов, с тем чтобы его имя не упоминалось при продаже камней. Что мне оставалось делать? Мог ли я тогда задумываться о происхождении этих камней? Да и можно ли считать несовместимым с джентльменской честью присвоение средств мертвого пирата?

Мистер Томпсон тяжело дышал.

– У меня дрожат колени, – простонал он. – Сэмюэль, вы не должны сердиться, но я буду вынужден перевести свои вклады…

– Уильям, это, увы, невозможно. После того как банк устоял, я вложил, по настойчивому совету Паттерсона, все новые вклады в бумаги «Северобританской компании» и жду от них быстрого оборота. Свободных денег, чтобы вернуть такой крупный вклад, как ваш, у меня нет. Теперь судьба – и моя и ваша – всецело связана с процветанием компании Райленда.

– Боже мой! Значит, любой удар по репутации этой фирмы или пятно на имени ее владельца…

– …сделает нас нищими, мой старый друг! Наше благополучие – в чужих руках, Уильям!

В глубоком молчании, воцарившемся в кабинете, из затемненного угла вновь, еще явственнее, чем прежде, зазвучало редкое, сухое и будто насмешливое: цвирк! цвирк! цвирк!

И вдруг среди этой тягостной тишины старый Френсис, поправлявший оконную штору, испуганно всплеснул руками и опрокинул фарфоровую вазу.

– Мистер Уильям, смотрите в окно… На Соборной улице горят новые фабрики мистера Райленда!

Оба старых джентльмена бросились к окну. Над городскими крышами полыхало багровое зарево. Даже сквозь двойные стекла в кабинет проникал отдаленный звук набата и дважды донесся нестройный звук ружейных залпов.