Читать книгу Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Роберт Стивенсон - Страница 6

Мистер Эдвард Чаллонер обитал в пригороде Лондона под названием Патни, где он снимал гостиную и спальню и пользовался уважением хозяев. На следующий день он проснулся ранним утром с мыслью о том, что ему придётся выйти из дома и начать свой путь пешком. Чаллонер был молодым человеком, склонным к полноте, не любившим физические упражнения и предпочитавшим омнибус ходьбе. Характер его отличался дружелюбием и добродушием в сочетании с некоторой медлительностью. В лучшие времена он бы нанял кэб, но теперь он не мог позволить себе подобной роскоши и, собрав воедино всю свою волю, вышел из дома и отправился на пешую прогулку.

Лето было в самом разгаре. Стояла тихая безоблачная погода, и, пока он шагал по пустынным улицам вдоль домов с окнами, прикрытыми ставнями, чуть прохладное утро уступило место воссиявшему над городом тёплому и солнечному июльскому дню. Поначалу он шёл, глубоко погружённый в свои мысли, вспоминая своё увлечение вистом и сожалея о впустую потерянном времени, однако, когда он достиг лабиринта улочек юго-восточной окраины города, тишина постепенно начала давить ему на уши. Улицы безразлично взирали на его одинокую фигуру, дома откликались на его шаги несколько жутковатым эхом, магазины и лавки встречали его наглухо закрытыми витринами. А он всё продолжал свой путь, словно одинокий корабль в океане, по пустынному предместью, охваченному сном под лучезарным куполом сияющего летнего дня.

«Именно здесь, – думал он, – и есть то самое место, где я мог бы пуститься на поиски приключений, будь я похож на своих легкомысленных приятелей. Здесь средь бела дня улицы столь же таинственны, как и тёмной зимней ночью. И тут среди четырёх миллионов спящих не встретишь ни одной живой души, как в джунглях Юкатана. Стоит мне крикнуть, как может сбежаться несметная толпа, и всё же могила не столь молчалива, как этот город сна».

Он предавался подобным странным и мрачным рассуждениям, когда оказался на улице с более разнообразным антуражем, нежели был присущ этому кварталу. С одной стороны, скрытые за стенами и зелёными кронами деревьев, стояли маленькие изящные домики, откуда на вас надменно взирала благопристойность. Здесь же во множестве стояли жилища бедняков с кирпичными фасадами, на глаза попадалась то гипсовая корова, обозначавшая молочную лавку, то стиральная доска, служившая эмблемой прачечной. У одного из таких домов, стоявшего чуть поодаль от скрытых за стенами садиков, кошка играла с соломинкой, и Чаллонер на мгновение остановился, глядя на это одинокое грациозное создание, казавшееся воплощением царившего вокруг спокойствия. Когда смолкли отголоски его шагов, воцарилась гробовая тишина: из трубы дома не шёл дым, ставни были закрыты. В доме не ощущалось никаких признаков жизни, и Чаллонеру показалось, что он слышит дыхание спящих.

Через некоторое время он вдруг с удивлением услышал, как внутри здания раздался глухой хлопок. Затем последовало ужасающее шипение и бульканье, словно закипел гигантских размеров чайник, и в то же мгновение изо всех щелей вырвался зловонный пар. Кошка, испуганно мяукнув, исчезла. Внутри дома послышался топот сбегавших по лестнице ног, дверь распахнулась настежь, проём тотчас заволокло клубами дыма. Двое мужчин и изысканно одетая молодая женщина буквально вывалились на улицу и молча ринулись прочь. Шипение прекратилось, дым понемногу рассеивался. Всё это произошло словно во сне, и Чаллонер стоял, не в силах двинуться с места. Наконец в нём снова проснулись рассудок и страх, и он с необычайным проворством пустился наутёк.

Мало-помалу его первый испуг прошёл, он сбавил шаг и, опираясь на свои разрозненные и сбивчивые впечатления, начал восстанавливать картину происшествия. Но все эти странные звуки и зловонные запахи, столь внезапно обрушившиеся на него, а также выскочившие из дома и бросившиеся бежать люди представляли собой тайну, находившуюся вне пределов его понимания. С каким-то непонятным подспудным страхом он вновь и вновь прокручивал в памяти увиденное им, тем временем продолжая свой путь по лабиринту улочек, снова оставшись один в лучах утреннего солнца.

Сначала он просто шёл наугад, затем, повернув на запад, он оказался на ничем не примечательной улице, которая чуть дальше перешла в некое подобие бульвара, в середине которого росли деревья. Слышалось громкое щебетание птиц, и даже в этот час тень несла благодатную прохладу. Воздух был свеж и прозрачен, и Чаллонер двинулся вперёд, глядя себе под ноги и предаваясь своим мыслям, пока его не вывела из задумчивости внезапно преградившая ему путь стена. Эта улица, чьё название я запамятовал, не относилась к самым оживлённым.

Чаллонер был не единственным, кто забрёл туда тем утром, поскольку, когда он неспешно поднял глаза, его взору предстала фигура девушки, в которой он с изумлением узнал ту, что выбежала из дома, где случилось происшествие. Она, очевидно, бежала куда глаза гладят. Стена мешала ей двигаться дальше, и в полном изнеможении девушка опустилась на землю рядом с газонной оградой, испачкав подол своего платья. Они заметили друг друга одновременно, и девушка с ужасом в глазах вскочила на ноги и попыталась скрыться.

Чаллонер вдвойне поразился встрече с героиней недавнего происшествия, а также тому страху, который он увидел в её взоре, когда она ринулась прочь. В его душе боролись страх и тревога, но, несмотря ни на что, он приказал себе следовать за ней. Он делал это осторожно, как будто боясь ещё больше напугать её, однако, как бы осмотрительно он ни ступал, его шаги отдавались гулким эхом на пустой улице. Этот звук, очевидно, каким-то образом повлиял на её поведение, поскольку едва он начал следовать за ней, как она остановилась. Она снова решилась было продолжить свой бег – и опять замерла на месте. Затем она обернулась и робкими, несмелыми шагами двинулась в сторону молодого человека. Он столь же опасливо и боязливо продолжал приближаться к ней. Наконец, когда их разделяло всего несколько шагов, он увидел, как глаза её наполнились слезами и она умоляюще протянула к нему руки.

– Вы английский джентльмен? – вскричала она.

Бедняга Чаллонер испуганно посмотрел на неё. Он получил прекрасное воспитание и сгорел бы от стыда при малейшем проявлении неучтивости к даме. Однако, с другой стороны, он был далеко не чужд любовным приключениям. Он огляделся по сторонам, но дома, наблюдавшие за происходящим, оставались наглухо запертыми. Он взглянул со стороны на себя, освещённого ярким солнцем. Затем он перевёл взгляд на взывавшую к нему девушку. С некоторым раздражением он отметил, что она обладала хорошеньким личиком и стройной фигурой, была изысканно и со вкусом одета. Вне всякого сомнения, настоящая леди, воплощение попавшей в беду наивной девушки, потерявшейся в сонном городе и плачущей от отчаяния.

– Сударыня, – произнёс он, – смею вас заверить, что нет ни малейшей причины принимать моё поведение за навязчивость. Если же мне и случилось идти следом за вами, то виновата в этом улица, которая провела нас обоих.

Лицо девушки выразило искреннее облегчение.

– Как же я сразу не догадалась! – воскликнула она. – О, благодарю вас, тысячу раз благодарю! Но мне так страшно здесь в этот час, среди этой жуткой тишины и глядящих на меня окон, так страшно! Умоляю, дайте мне вашу руку! – попросила она премилым голосом с кокетливыми интонациями. – Я не могу дальше идти одна, мои силы на исходе, я испытала такое, такое!.. Покорнейше прошу вас сопровождать меня.

– Милостивая государыня, – уныло отозвался Чаллонер, – я к вашим услугам.

Она взяла его под руку и на мгновение сжала её, стараясь унять слезы, и миг спустя с лихорадочной поспешностью повела его по направлению к городу. Несмотря на всю загадочность ситуации, ясно было одно: плакала она совершенно искренне. И всё же, пока они шли, она то и дело оглядывалась по сторонам, словно боялась погони; её время от времени одолевала нервная дрожь, и она судорожно сжимала руку Чаллонера. Как ни претил ему её страх, но он поневоле всё больше и больше охватывал и самого Чаллонера, невзирая на все попытки молодого человека подавить его. Чаллонеру хотелось только одного: чтобы всё это поскорее закончилось.

– Сударыня, – наконец произнёс он, – я, разумеется, польщён тем, что имею честь сопровождать вас. Однако должен признаться, что я направлялся совсем в другую сторону, поэтому не соизволите ли объясниться…

– Тише! – всхлипнула она. – Не здесь, не здесь!

Чаллонер похолодел. В иных обстоятельствах он счёл бы её сумасшедшей, однако, явившись свидетелем взрыва, клубов дыма и бегства более чем странной троицы, он безуспешно терялся в догадках. Пока что они продолжали поспешно пробираться сквозь лабиринт улиц, охваченные непередаваемым страхом. Через некоторое время быстрая ходьба несколько успокоила их: девушка перестала боязливо оглядываться, а Чаллонер, заметив невдалеке мерно вышагивавшего констебля, наконец-то вновь обрёл душевное равновесие.

– Мне кажется, – сказал он как бы между прочим, – что я невольно стал свидетелем того, как вы покинули виллу в компании двух джентльменов.

– О, – ответила она, – прошу вас не бояться, что вы уязвите меня правдой. Вы видели моё бегство из ночлежного дома, а мои спутники отнюдь не джентльмены. В данном случае самое хорошее – это быть честной.

– По-моему, – продолжил Чаллонер, в равной степени воодушевлённый и удивлённый прямотой её ответа, – к тому же я ощутил некий… запах. Кроме того, я слышал шум, который не знаю даже с чем сравнить…

– Молчите! – вскрикнула она. – Вы не представляете, какую опасность можете навлечь на себя. Терпение, прошу вас. Как только мы минуем эти улицы и окажемся вдали от любопытных ушей, я всё вам объясню. А пока давайте сменим тему… Что за чудо этот спящий город! – воскликнула она. И с напускным восторгом процитировала сонет Вордсворта: «О, Боже мой! Весь город спит, и в сердце мощном царствует покой[1]».

– Я вижу, сударыня, – заметил Чаллонер, – что вы весьма начитанная особа.

– К сожалению, не только начитанная, – вздохнув, ответила она, – но и слишком много пережившая для своих лет. На мою долю выпало столько испытаний, что просто идти под руку с незнакомцем – истинное счастье для меня.

Тем временем они достигли окрестностей вокзала Виктория. Там, на углу одной из улиц, девушка остановилась, убрала свою руку и в нерешительности потупила взор. Затем она словно преобразилась и с очаровательной улыбкой коснулась руки Чаллонера затянутой в перчатку ладонью.

– Я даже представить себе боюсь, – произнесла она, – что вы обо мне думаете, однако мне нужно продолжить свой путь. Здесь я вас покину, и именно здесь я умоляю вас дождаться моего возвращения. Не пытайтесь идти за мной или преследовать меня. Оставьте на потом свои суждения о девушке столь же чистой, как ваша сестра. И самое главное – не бросайте меня. Пусть вы и незнакомый мне человек, но мне не к кому больше обратиться. Вы видите, как мне тяжело и страшно. Вы настоящий джентльмен, добрый и великодушный, и, когда я прошу вас проявить чуточку терпения, я заранее уверена, что вы мне не откажете.

Чаллонер неохотно пообещал, и девушка, бросив на него полный благодарности взгляд, скрылась за углом. Однако её мольба не достигла должного результата, поскольку у молодого человека не было не только сестёр, но и вообще никаких родственниц, за исключением двоюродной бабки где-то в Уэльсе. Теперь он остался в одиночестве; к тому же чары, во власти которых он дотоле находился, стали понемногу ослабевать. Он презрительно фыркнул, посмотрев на себя со стороны, и, собравшись с духом, пустился по следам девушки.

Читателю, которому хоть изредка приходилось сталкиваться с ночной жизнью больших городов, очевидно, известно, что по соседству с большими вокзалами многие таверны открываются очень рано, а то и вовсе не закрываются на ночь. Пройдя квартал и завернув за угол, Чаллонер заметил, как его очаровательная спутница юркнула в одно из подобных заведений. Было бы неверным сказать, что он удивился, поскольку он давно научился ничему не удивляться. Его охватило отвращение пополам с досадой, и, чертыхаясь про себя, он проклинал банальную капризную дамочку. Не успела она зайти в таверну, как открылись вращающиеся двери и она вышла на улицу в компании сутулого молодого человека весьма вульгарной наружности. Они обменялись несколькими фразами, произнесёнными на повышенных тонах, после чего молодчик вернулся в таверну, а девушка быстрым шагом направилась к Чаллонеру. Он наблюдал, как она шла: грациозно, словно паря над землёй. При быстром шаге из-под подола иногда мелькали точёные лодыжки, движения её воплощали в себе безудержный порыв и задор юности. И хотя Чаллонер в какое-то мгновение почти решил повернуться и уйти прочь, его решимость таяла по мере того, как она приближалась к нему. Он мог устоять перед обычной красотой, но в данном случае именно её несомненный аристократизм лишал его всякой силы воли. Некогда ему без труда удалось отделаться от прожжённой авантюристки, перед той же, кто, несмотря ни на что, являлась настоящей леди, он чувствовал себя безоружным. Он оторопело стоял там же, откуда наблюдал словесную перепалку, когда она буквально подлетела к нему.

– Вот! – вскричала она. – Вот истинная цена вашему благородству!

Подобная напористость и агрессивность вернули «дамскому угоднику» присутствие духа.

– Сударыня, – ответил он с заметной долей твёрдости, – не думаю, что вы вправе упрекнуть меня в отсутствии благородства. Я претерпел значительные неудобства, будучи проведённым чуть ли не через полгорода. И если я теперь же попрошу вас освободить меня от обязанностей провожатого, то находящиеся неподалёку ваши друзья будут рады подобной смене караула.

На какое-то мгновение она лишилась дара речи.

– Прекрасно! – сказала она, совладав с собой. – Идите же! Ступайте, и да поможет мне Бог! Вы видели меня, беззащитную девушку! Избежавшую страшной катастрофы и преследуемую злодеями. В вас нет ни капли чести, жалости, ни даже любопытства, чтобы дождаться моих объяснений или помочь вызволить меня из беды. Ступайте! – повторила она. – Мне больше нечего терять.

В отчаянии взмахнув рукой, она повернулась и пошла прочь.

Чаллонер смотрел ей вслед, чувствуя себя бесконечно виноватым и в то же время отчётливо понимая, что его пытаются обвести вокруг пальца. Не успела она скрыться из виду, как чувство вины взяло верх. Ему казалось, что, даже если он поступил несправедливо по отношению к ней, его собственное поведение представляло собой наглядный образец невоспитанности и равнодушия. Её голос и манера говорить, свидетельствовавшие о её образованности, грациозность её жестов и движений – всё это в пух и прах разбивало стройные логические конструкции. Раздираемый между раскаянием и любопытством, он медленно пошёл вслед за ней. На углу он снова увидел её. Она шла, словно раненая птица, хватаясь руками за воздух, словно ища опору, потом упала и прислонилась к стене. При виде этого Чаллонер отбросил последние сомнения. Он в несколько шагов догнал её и, впервые за всё время сняв шляпу, стал в самых красноречивых выражениях уверять её в своём искреннем расположении и желании помочь. Сначала он говорил словно в пустоту, но постепенно она, похоже, начала понимать смысл его слов. Она шевельнулась, постаралась сесть прямо и, наконец, во внезапном прощающем порыве подняла на молодого человека лицо, одновременно выражавшее упрёк и благодарность.

– Ах, сударыня! – воскликнул Чаллонер. – Располагайте мной, как вам будет угодно!

Он вновь, на сей раз с куда большим почтением, предложил ей руку. Она приняла её со вздохом, который поразил его в самое сердце, и они снова двинулись вперёд по пустынным улицам. Однако теперь её шаг замедлился, словно переживания отняли у неё силы; она всё чаще и тяжелее опиралась на его руку, а он, подобно заботливому родителю, участливо склонялся к своей усталой спутнице. Её физические страдания никак не повлияли на бодрость её духа, и, когда она вскоре завела непринуждённый разговор, Чаллонер не мог не восхититься стойкостью её характера.

– Позвольте мне забыть, – сказала она. – Хотя бы на полчаса позвольте мне забыть обо всём.

И действительно, с каждым следующим произнесённым ей словом казалось, что все её невзгоды канули в небытие. Она останавливалась у каждого дома, придумывая имя его владельцу и давая краткое описание его характера. Вот тут живёт старый генерал, за которого она должна выйти замуж пятого числа следующего месяца. В этом особняке обитает богатая вдова, которая без ума от Чаллонера. И хотя она всё ещё устало опиралась на его руку, её смех звучал в его ушах дивной музыкой.

– Ах, – вздохнула она, – в моей жизни нужно ловить каждое счастливое мгновение.

Когда они неспешно дошли до Гросвенор-Плейс, служители начали открывать ворота парка, и грязную компанию обитателей ночи наконец-то впустили в этот рай клумб и лужаек. Чаллонер и его спутница последовали за ними, молча идя несколько позади этого сборища оборванцев. Но когда те, один за другим, усталые от шатания по ночным тротуарам, попадали на скамейки и разбрелись по боковым дорожкам, парк снова стал выглядеть пустынным, и наша пара продолжила свой путь в одиночестве среди благодатной утренней тишины.

Вскоре они заметили скамейку, стоявшую особняком на небольшом травянистом холме. Девушка оглянулась вокруг и вздохнула с облегчением.

– Вот здесь, – сказала она, – мы наконец-то вдали от любопытных ушей. Здесь вы узнаете и оцените мою историю. Мне очень больно предположить, что мы можем расстаться и вы по-прежнему станете думать, что расточали свою доброту на некое недостойное существо.

После этого они сели на скамейку, и, сделав Чаллонеру знак придвинуться поближе, девушка начала во всех подробностях рассказывать историю своей жизни.