Читать книгу Дорога без выхода. История о любви и дружбе - Роберто Борзеллино - Страница 2

Услышав приглушенный шум, я резко открыл глаза. Безудержный гул доносился с улицы, но речь была странной, с сильным акцентом, который я безуспешно пытался понять, перевести.

Возможно, это происходило, потому что я только проснулся или же проснулся только мой мозг и выдумывал странные ситуации, давая мне понять, что следует еще поспать.

Одно мгновение и эта мысль уже рассеялась: в этих условиях не было ничего хорошего, что смогло бы дать заснуть мне снова. Я мог сделать только одно: встать, добраться до кухни и приготовить вкусный кофе.

С кофе в руке, пытаясь вспомнить в каком направлении идти, я все еще слышал эти голоса, доносившиеся с улицы, тон которых становился все более ярым и резким; да, сейчас я хорошо различал их, это были две женщины, спорившие на улице, возможно, чтобы привлечь внимание любовника, или из-за простой невнимательности на дороге, выясняя, кому принадлежит право первоочередного движения.

С этой мыслью в голове, неохотно, я встал с кровати и начал внимательно искать тапочки: «А, вот один, и второй, что за невезение, когда оно закончится?», возможно, запрятались куда-то, может, стоят под тумбой, или, что более вероятно, под кроватью, далеко, там, где особенно тяжело их достать, и приходится брать трость, чтобы вытащить их.

Этим утром мое пробуждение было грубо нарушено и, конечно, не способствовало улучшению моего ужасного настроения.

Я сидел на правой стороне кровати, мои босые ноги стояли на полу, небольшая дрожь заставила меня встряхнуться, и я резко встал, и, несмотря на мысли о кофе, события на улице все еще нагло сидели в моей голове.

В одном тапке, качаясь как хромой старик, я направился на кухню, не услышав ни одного голоса с улицы.

Странная тишина, казалось, овладела домом; ни одного звука не доносилось до моих ушей, как будто звук вокруг отключили.

Интуитивно я перевел взгляд на большие белые часы, висевшие высоко в центре стены, своими черными стрелками предупреждавшие меня, что осталось пару минут до семи утра.

Без особого желания я повернулся к окну, аккуратно отодвинул занавеску, чтобы меня никто не узнал; я всегда жил на втором этаже и несложно было заметить мое красивое итальянское лицо.

Любопытство взяло верх, и я внимательно пытался найти двух женщин, которые этим утром очень громко и несвоевременно похитили меня из объятий Морфея.

Я был удивлен: улица была пустая, безлюдная, и я смог заметить лишь какую-то тень, что удалялась от меня быстрыми шагами, возможно, чтобы попасть на трамвайную остановку на другой стороне улицы.

«Куда исчезли эти две сумасшедшие» – повторял я себе – в то время как эспрессо опьяняло своим запахом всю кухню.

Я сделал глоток и почувствовал себя полностью бодрым и возрожденным; только сейчас я начал понимать, почему не смог перевести эти фразы, эти странные слова с акцентом и все сразу прояснилось.

Эти женщины говорили на русском.

Я был в тысяче километров от дома, в далеком, затерянном месте, среди одинаковых многоэтажных домов, которые я мог различать лишь по нечеткому цвету на фасадах стен, которые выцвели от времени и холода.

Я сидел на кухне с чашкой кофе в руках, и глубокая меланхолия схватила меня за горло, сдавила грудь.

Я осмотрелся вокруг, меня окружали обои; каждая комната этой квартиры была обклеена ужасными узорами безобразного цвета, едва похожего на бледно-желтый, без всякого изящества, стиля и красоты.

Казалось, что время вдруг остановилось в шестидесятых годах, и все осталось прежним, как при расцвете коммунизма. Сейчас мои воспоминания лишь надменно давили на меня и тысячи мыслей свирепо стекались в моей голове. Я был в Минске, в Беларуси.

Но почему я оказался в этом месте, так далеко? «Что меня заставило уехать и оставить все, родных, друзей, сына?».

Потерянным взглядом я смотрел на дно чашки, наблюдая за маленькой каплей кофе, которая медленно скатывалась вдоль краев и вдруг проскользнула ко мне, как в фильме, словно это был крах всей жизни.

С детства я мечтал реализоваться, у меня была цель, которая казалась мне уже почти недостижимой, как вершина Гималаев; уже в то время она казалась мне ясной и на классический вопрос родителей и родных: «Кем ты хочешь стать?», я отвечал не так, как все ожидали – когда вырасту, я стану адвокатом, врачом или инженером – менее банально и с долей наивности и смелости, я отвечал: «когда вырасту, я буду писать романы, чтобы рассказывать истории и создавать всегда новых персонажей».

Я не ощущал себя умнее других ребят моего возраста, но чувствовал желание сделать что-то отличное от «нормы», что-то, к чему, как мне казалось, у меня был талант – писать книги – и я понял это сразу.

Уже во втором классе мне было мало четырех страниц в тетради, чтобы закончить тему по итальянскому и, довольно часто, после того, как я получал свою «десятку», учитель «заставлял» меня ходить по классам, где, с большой досадой и долью стыда, я должен был читать свои строки, громко скандируя каждую фразу, чтобы все смогли услышать мои мысли, мою фантазию, изобретенных мной персонажей.

Я повторял эту процедуру много раз за время моих первых лет в школе и чувствовал, как во мне поднимается бунт и скука от постоянных походов по классам. Все чаще я пытался избавиться от этой «пытки», от этого почти физического насилия, изобретая все более разнообразные и причудливые отговорки, но не всегда это удавалось.

Из разговоров преподавателей я улавливал их восхищение и изумление, в то время как мне все казалось излишним, почти безумным. Тогда они не понимали, как мальчик может выражать такую экспрессию, иметь такое бурное воображение и, что было наиболее обескураживающим для них, не делать никаких грамматических ошибок.

Безусловно, сначала я испытывал большое счастье и гордость, особенно думая о моей маме, потому что мог рассказать ей в мельчайших подробностях о своем школьном эксперименте и показать ей десять баллов, поставленные ручкой внизу листа. В такие моменты я мог прочитать огромную радость на ее лице, ее глаза говорили «я родила гения».

Но со временем становилось тяжелее и сложнее выдерживать все, я не был мальчиком, которому нравилось выставляться напоказ, и быть первым в классе, увеличивая «популярность» среди девочек, наоборот, я чувствовал груз ответственности быть «впереди планеты», составлять и писать оригинальные темы и, главное, без ошибок.

К сожалению, уже в этом возрасте, мне пришлось понять самому, что в реальной жизни даже дети могут быть очень жестокими и, я понял, что не всегда можно демонстрировать свой талант, не навлекая зависть и ревность, или какую-то другую реакцию или ответ.

И это произошло.

Сейчас воспоминания стали более призрачными в моей голове и будто во сне, но наяву я продолжал проживать эти моменты вновь и мог почти ощущать, как легкий весенний бриз касается моей кожи.

Я вспоминал именно эти школьные дни, когда выходя из школы, меня остановила небольшая группа других ребят; все они были учениками старших классов, которые, не выбирая слов, требовали, чтобы я перестал писать такие сложные и разнообразные сочинения. Они объяснили мне, что почти все время учителя заставляют их писать «творческие сочинения» и все уже устали от этого.

Они обозначили решение всех школьных проблем, и их единственным желанием было вернуть «нормальные старые уроки». Если я не перестану так писать, они накажут меня более жестоким способом, они бросят меня в глубокую яму и отдадут на растерзание своим разъяренным собакам.

Самый старший из них, в качестве напоминания, сильно ударил меня кулаком в нос, чтобы убедить меня в серьезности происходящего и что это не пустые угрозы.

С того момента мое «литературное творчество» упало в качестве и оригинальности, и иногда я наполнял его неуместными и грубыми грамматическими ошибками.

К каждому написанию я подходил осторожно и не впадал в крайности, во избежание быть обнаруженным. Благодаря этому «маленькому трюку» и моим большим стараниям прекратилось даже «нездоровое» внимание моих учителей и, спустя какое-то время, все вернулось в норму.

Последнее унижение мне довелось испытать в тот день, когда учителя вызвали в школу моих родителей, но в этот раз, чтобы поговорить о моем школьном регрессе, а не о моих успехах. Я до сих пор помню изумленное лицо моей мамы, когда ее убеждали в стремительном снижении моих литературных способностей.

Вскоре я приспособился к новой ситуации в школе и, несмотря на сильное сопротивление моральных устоев (мне приходилось обманывать и лгать самым любимым людям), я никому не рассказал свой секрет, даже моему самому верному другу, я был скрытным, это было глубоко внутри меня.

Хотя это был первый негативный опыт в моей жизни, в дальнейшем мне пришлось столкнуться и решать другие проблемы, более сложные и тяжелые.

Не спеша я поставил чашку в раковину, пытаясь отдалиться от всех воспоминаний, до сих пор таких неприятных, и с неохотой направился в спальню.

Мне захотелось снова посмотреть в окно, чтобы найти там лучший способ, чтобы различать всех этих людей, которые быстрым шагом переходят дорогу, разделяющую все эти большие мрачные многоэтажные дома, которые стояли в ряд, один за другим, как бравые солдаты.

Это был один из тех редких случаев, когда я пытался представить себе лица и глаза женщин, которые как большие муравьи, абсолютно одинаковые жили в этом доме.

Я мог наблюдать за ними, заглядывая в их окна, когда они, как тени, переходили из комнаты в комнату, закрывая белые и прозрачные занавески от бесцеремонных глаз соседей.

Я представлял их суетящимися на кухне, очень занятыми приготовлением завтрака для детей и мужей.

Из подъезда я увидел женщину, которая быстрым шагом, укрываясь от холода и сильного ветра в своем узком пальто, спешила к трамвайной остановке.

Я думал и осознавал, что в течение моего пребывания в Минске, я до сих пор не знаком ни с кем из моих соседей, кроме тех немногочисленных людей, которым меня представила моя милая и любезная хозяйка квартиры. Казалось, что на лицах всех этих людей было напечатано грустное и уставшее выражение, которые уже не надеялись на лучшее будущее.

Некоторые девушки, которых я встретил в центре, поведали мне их главное желание: познакомиться и выйти замуж за иностранца, возможно, за мужчину, который, как я, сможет увезти их жить в красивый итальянский город на берегу моря.

Сейчас, когда я жил в этом изолированном месте, не имея ясного будущего, я понимал, насколько велико было их желание уехать в Италию, и понимал их любовь к этому далекому месту, с богатой историей, памятниками, чарующими панорамами, великолепным климатом и вкуснейшей едой.

Все, что с Минском нельзя даже сравнить.

Несмотря на то, что я часто бывал в центре, я никогда не испытывал мурашек или дрожи внутри от красоты парка, статуи или театра. Все казалось банальным и безвкусным, будто ты ешь блюдо без заправки, но выбор жить в этом месте вовсе не был случайным, потому что этот город хорошо подходил моему душевному состоянию и ничтожности моей жизни.

Сейчас мне не удается обойтись без мыслей о море, о бризе, который ласкал меня каждый раз, когда я гулял вдоль берега в Салерно, и я чувствовал безудержное желание вернуться домой, чтобы любоваться этим совершенным голубым цветом южного побережья Италии, где даже зимой солнечные лучи согревают сердце.

Чем больше я цеплялся за эту мысль, тем больше я боялся навсегда остаться в Минске, быть погребенным под эту холодную, ледяную землю, вследствие внезапного инфаркта по причине глубокой психологической травмы.

Я часто волновался, потому что понимал, что больше не увижу мест моего детства, давних друзей и всех близких мне людей, вместе с моим любимым сыном.

Это место казалось мне ледяной пустыней, необъятной и бесконечной, полностью открытой и подверженной всем непогодам, с нескончаемым сильным, ледяным ветром, который непрерывно дул и завывал сквозь окна домов.

Но я не мог жаловаться на судьбу, потому что сам решил переехать в Минск, без какого-либо принуждения. Мне нужно было лишь немного времени, чтобы оправиться и иметь возможность начать новую жизнь.

Я понимал, что этот новый день начался странно и, возможно, для меня пришло время провести черту под моей жизнью. Мне уже было почти пятьдесят и, вместо того, чтобы стать известным писателем романов, я превратился в писателя в тени, в писателя-призрака, которому платили за написание статей и историй, которые потом будут опубликованы другими.

Это была неприбыльная работа, к тому же, не приносящая большого профессионального удовлетворения и, время от времени, я пытался подрабатывать жалкие деньги, работая корректором черновых вариантов в некоторых издательских домах.

Так перед моими глазами проносились слова, написанные другими, тех, кто всегда чувствовал себя писателем и кто никогда не оставлял свою мечту, никогда не сдавался. Чем больше я читал и корректировал эти наброски, тем больше я отдавал себе отчет, что растратил много времени и весь мой талант, гнался за мечтой других, особенно за мечтой моей мамы.

Я поступил в университет, чтобы осчастливить моих родителей, и выбрал факультет права, так как все, друзья и родные, говорили, что престижно быть хорошим адвокатом.

Однажды я стал частью этого мира, и с каждым днем я чувствовал себя более тоскливо, как рыба без воды, в течение заседаний трибунала я развлекался, глядя на моих коллег, которые как голодные акулы, готовы были накинуться даже на свою мать, чтобы заполучить нового важного клиента.

Посещая лекции по юриспруденции, я понимал, что нет торжества правосудия, а побеждают только те, кто смог сделать имя или завязать тесные дружеские отношения с очередным судьей.

В течение многих лет я чувствовал себя неуютно в этой среде, и решил отдалиться от нее, освободиться от всех этих отвратных мне чувств.

Но я был ограничен в принятии решения, потому что, несмотря на то, что мне было уже тридцать лет, я все еще жил в доме моих родителей и, когда смотрел им в глаза, я видел их радость, их гордость. Так я запер в ящик все мои планы, убегая от реальности.

Как обычно, верный случай в жизни произошел случайно и неожиданно: пришла любовь, которая в миг перевернула все и всех. За небольшое время я снова попытался перейти совсем другую дорогу: я был женат, и мы ждали ребенка. Я пытался отдалиться от мира, в котором я был до этого дня, и, решил уехать из Италии, чтобы начать новую жизнь.

Я уехал в Санкт-Петербург, красивый русский город, возведенный Петром Великим на реке Нева, который заключал в себе смешение различных архитектурных стилей, в большинстве своем европейского стиля в центре и типичного русского на окраинах. Моя жена, русская, облегчила мне выбор и показала ту реальность, в которой, наконец, я чувствовал себя удобно.

Вскоре мне посчастливилось найти работу преподавателем итальянского языка в школе недалеко от маленькой квартиры, где мы жили втроем.

Я чувствовал себя удачливым и счастливым, как никогда ранее, потому что сейчас, в свободное время, я мог заниматься написанием всего, что захочу: романов, небольших историй, стихов.

Я мог писать и фантазировать на все темы, что были у меня в голове, вся та страсть, которая была внутри, нагло выходила и оживала на сотне листов.

К сожалению, как и все хорошие вещи, даже этот опыт закончился быстро по причине постоянных бытовых супружеских ссор. Это был конец моего брака, когда я решил вернуться в Италию, оставить эту маленькую квартиру и отказаться от жизни хорошего отца.

В моем последнем воспоминании я стоял с чемоданами в руках, готовый к выходу, сжимая в руках моего все еще маленького сына, и шептал ему на ушко: «Твой папа тебя любит и однажды вернется за тобой, я тебе обещаю».

К сожалению, я не смог сдержать обещание и это воспоминание продолжало преследовать меня, несмотря на то, что прошло много времени.

Возможно, мое длительное пребывание в Минске было следствием ряда причин неправильного выбора и чувством вины, которые до сих пор сидели внутри.

Я посмотрел на часы и увидел, что время прошло быстро: уже было почти восемь утра, а я до сих пор не включил компьютер. Мне нужно было срочно браться за работу, потому что у меня было еще много неоконченных дел.

Прежде чем впасть в ежедневную рутину, я решил дать себе пару минут на прочтение последних новостей и открыл электронную почту.

Впрочем, недавно мне удалось получить важное поручение в издательстве, и было жизненно необходимо завершить работу в назначенные сроки.

Мне было необходимо откорректировать черновой вариант реформы для пенсионеров, долгая и скучная работа, которая забирала всю мою энергию.

Однако, у меня была большая проблема, так как я должен был сдать откорректированный текст, который пойдет в печать до конца месяца, но до сих пор я был занят другими делами и пренебрегал работой.

Мне оставалось лишь несколько дней, чтобы выполнить условия контракта и сейчас я должен был срочно сконцентрироваться на этом, без иных размышлений и фантазий.

Я отдавал себе отчёт в том, что если не сдам файл к установленной дате, то не получу никакого вознаграждения, даже маленькой оплаты своего труда. Я очень нуждался в этих деньгах, потому что должен был платить за аренду комнаты.

Я уже не оплатил в срок три месяца, но, к счастью, Ольга (так звали женщину, которая сдавала мне комнату в своей квартире), когда видела меня грустным и печальным, пыталась поддержать меня морально, повторяя на своем неуверенном итальянском: «Роберто, не переживай по поводу оплаты, я уверена, что все изменится к лучшему».

Я желал, чтобы она простила меня за все мои задержки, которые, скорее, стали ужасной привычкой, и я думал пригласить ее на ужин или купить ей букет цветов, которые она так любила: красных роз.

Ольга была милой и вежливой женщиной, с большими глазами миндального цвета, которые выдавали ее азиатские корни.

Она родилась в Узбекистане, бывшей республике, которая была частью СССР, но она считала нужным уточнить, что ее мама была русской, и что наполовину она тоже русская. Ей было почти сорок лет, но ее красота все еще не была увядающей: видно, что она любила держать себя в форме, ухаживала за лицом и руками, всегда выглядела безупречно.

Однажды вечером, когда мы остались дома вдвоем, она выглядела абсолютно разбитой и опечаленной, и я спросил, не хочет ли она рассказать мне свою историю.

Она рассказала, что была замужем за иностранцем более двадцати лет, за египтянином, который работал в Минске профессором университета, и с которым у них трое детей.

Первые два ребенка были уже довольно взрослые, им было восемнадцать и четырнадцать лет соответственно, в то время как младшему сыну только исполнилось одиннадцать.

Муж ее бросил и ушел из дома за два года до моего приезда: он говорил, что устал от семейной жизни, от монотонности города, который, после стольких лет, ему так и не удалось понять.

На самом деле, ему никогда не нравился западный стиль жизни, весь напоказ, за все годы, проведенные с его красивой белорусской женой, он все чаще повторял, что не чувствует себя любимым и уважаемым. Затем, внезапно, он решил вернуться в Каир и работать там внешним консультантом в Египетском Музее, и забрал с собой двух старших детей.

Ольга, обнаружив исчезновение детей, придя в себя после шока, делала все, чтобы остановить мужа, но даже обращение в милицию не дало никаких результатов; в конце концов она вынуждена была сдаться, не в силах изменить ситуацию, которая оказалась сильнее её.

Хватило лишь несколько минут разговора, чтобы понять, что она очень сильная женщина.

Ольга уверяла меня, что, на самом деле, до сих пор счастлива, потому что у нее есть маленький сын, и она отдавала все свое время и свою энергию, чтобы вырастить его по западному стилю жизни.

У маленького Амира было круглое, жизнерадостное лицо, с большими черными экспрессивными глазами, в нем таилась нескончаемая энергия и неутолимый аппетит; я часто слышал, как он повторял фразу на русском, обращаясь к Ольге: «Мама, я хочу есть».

Ольга терпеливо старалась исполнить все желания своего маленького принца, готовя для него различные изысканные блюда, несмотря на усталость после долгого рабочего дня, она отдавала себя целиком, чтобы помочь ему сделать домашние задания.

Когда мамы не было дома, мне нравилось наблюдать как Амир бродит вместе со своими друзьями по дому; они проводили все время за телевизором, плэйстейшн или компьютерными играми, полностью забывая об учебе, и оставляя беспорядок во всей квартире.

Маленький Амир очень увлекался музыкой и, после школы, проходил несколько километров пешком, чтобы попасть в музыкальную школу, которую он посещал три раза в неделю, чтобы совершенствовать свой музыкальный талант.

Неся большие расходы, маме удалось купить ему старое пианино, за которым Амир изобретал новые мелодии.

Слушая, как он играет, Ольга тайком плакала, но это были слезы счастья, так как в эти моменты, она видела сына счастливым. Я испытывал большую нежность к «маленькому принцу», (его арабские корни выдавало его имя Амир), может, потому что я вспоминал своего сына, которого не видел уже много лет.

Для него я стал как отец и иногда он просил меня поиграть с ним вместе на улице в снежки или покататься на санках с маленькой горки, которая по ночам замерзала во дворе.

Пока я размышлял о силе духа моей хозяйки, я решил открыть электронную почту и мой взгляд сразу же упал на заголовок письма, где в теме было указано имя и краткая фраза «Массимо, твой старый друг».

Я был крайне удивлен, но эта фраза не оставляла никаких сомнений – это был Массимо, мой старый лицейский товарищ.

Это имя мысленно занесло меня в прошлое, в те времена, когда все казалось возможным, когда, в шестнадцать лет, я думал что весь мир и будущее в моих руках.

Прошло много времени, с тех пор как я слышал последние новости о нем, и сейчас мне была интересна цель его письма, и как он нашел адрес моей электронной почты.

Это было настоящее чудо.

Только небольшое количество людей, которым я доверял, знали мой почтовый адрес, и они были на вес золота.

Я думал, что моя изоляция, удаленность сможет защитить меня от всего и всех, но сейчас я чувствовал себя обнаженным, без какой-либо защиты.

Это письмо преодолело тысячи километров, и сейчас оно было здесь, передо мной, приглашая с экрана компьютера открыть его, оно будто говорило мне «давай, прочти меня, ты не пожалеешь».

Но более чем вид этого письма, меня пугало его содержание, которое могло вернуть меня в то время, снова открыть мои раны, которые, как мне казалось, уже зажили.

Я намеревался удалить файл, потом меня одолела тоска, и вдруг я почувствовал, что моя нерешительность, которая была постоянной неприятностью в моей жизни, полностью овладела мной.

К счастью, любопытство взяло верх, и я поспешил открыть письмо, надеясь, что там только хорошие новости, чтобы я мог смело провести остаток дня, с ноткой энтузиазма.

Я пытался подсчитать, сколько лет прошло с нашей последней встречи: много, слишком много, чтобы вспомнить. Я не мог забыть беспечность школьных лет, знаменитые 80-е, когда я был полон надежд, и все казалось возможным. Я жадно прочитал содержание письма: это был Массимо, с его характерным стилем, с долей иронии и грусти, и я, наконец, понял, как он меня выследил.

Он «случайно» попал на страницу Фэйсбук моей сестры и, как будто пораженный молнией, по дороге в Дамаск, он добавил ее в контакты, попросив дать мой электронный адрес, сказав, что ему будет очень приятно возобновить старые контакты со мной.

Он рассказал мне, что не смог реализовать свои мечты стать артистом, стать известным певцом, хотя у него были очень большие надежды. В музыке ему не удалось найти тот звук, ту секретную ноту, которая бы позволила ему создать шедевр, которая бы вознесла его на небосклон итальянской музыки.

Я продолжал читать и, наконец, узнал, чем Массимо занимался после окончания школы. Он писал, что переехал в Милан на некоторое время, пойдя на уступки своим родителям: иначе говоря, он должен был постоянно посещать Консерваторию, извлекая для себя максимальную пользу.

Время шло быстро и не произошло ничего, что изменило бы его музыкальную карьеру, не было никакой случайной встречи, которые иногда происходят в жизни.

В конце концов, он сильно разочаровался и решил вернуться домой, вернуться на юг, в свой маленький провинциальный город, где зародилась наша школьная дружба. Он понимал, чтобы реализовать свою мечту нужно преодолеть более трудный, нечестный, извилистый путь, полный препятствий и компромиссов, путь, который, возможно, привел бы его на дорогу, из которой нет выхода.

Сейчас он устроился рабочим на фабрику по производству очков, но, время от времени, посещал местные бары, играл на пианино и рассказывал гостям анекдоты про свою светскую жизнь в столице итальянской музыки, в Милане.

Ему нравилось проводить вечера таким образом, и представлять себя во власти своей мечты гораздо больше, чем зарабатывать жалкие гроши.

В сообщении он сетовал на то, что прошло так много лет с нашей последней встречи, и выражал сожаление, что у него не было времени приехать ко мне после окончания школы.

Он прикрепил свою фотографию, глядя на которую, я с трудом мог узнать своего друга: его лицо сейчас сильно отличалось от моих юношеских воспоминаний, но, если внимательно присмотреться, в его глазах все еще можно разглядеть искру света, безрассудства, которая есть только у настоящих артистов.

Заканчивал свое длинное письмо он вопросом, обращенным ко мне, который очень меня напугал: «Роббэ, хоть ты смог реализоваться свою мечту стать писателем?».

На мгновение меня охватила паника и тысячи мыслей, тысячи страхов вдруг пролетели в моей голове; внутренний голос умолял меня удалить это письмо, забыть о нем и вести себя как прежде.

Я был абсолютно обескуражен, но я не мог сделать вид, что ничего не произошло, я должен был отреагировать каким-то образом. Сквозь эти строки я будто читал призыв о помощи и не мог оставить друга в беде.

Возможно, Массимо тоже хотел оставить эту ровную, монотонную жизнь, без перспектив на будущее, и, может быть, намеревался сделать это, как и я: отдалиться от всего и от всех, и найти место, где мог бы дать волю своему творчеству, и найти утешение для души.

Пришло время окончательно взглянуть в глаза своим страхам; я подумал, что это тот самый момент, которого я невольно ожидал, и старался отвечать как можно искреннее. Надо мной тяготело многое, что я должен поведать моему дорогому другу детства, что я оставил мечту стать писателем и, что сейчас веду обычную, полностью изолированную жизнь.

Я мог сказать, что принес небольшую радость своим родителям: получил с трудом доставшийся диплом по юриспруденции, и эта мысль меня радовала.

На самом деле, это было слабое утешение, которое не реабилитировало меня в моих глазах, но было маленьким успехом в море провалов. Я закончил письмо, приложив мое недавнее фото, и бросил ему вызов узнать меня, уже представляя его лицо, его насмешки и острую иронию.

Я представлял его сидящим на кухне, потягивающим кофе, в то время как он громко произносит: «Отлично, парень с длинными белыми локонами превратился в пятидесятилетнего слабого и депрессивного мужчину с высоким лбом и почти без волос».

Тогда я спрашивал себя, увидит ли Массимо в моих глазах ту надежду, то желание, которое было при последней встрече.

Возможно, это был момент, когда во мне начало зарождаться убеждение, что мы вдвоем, вместе, сможем реализовать наши мечты. Вдруг во мне мелькнула идея объединить наши таланты, наши увлечения – музыку и письмо – чтобы вместе завершить нашу последнюю миссию, прежде чем, сказать окончательно «мне жаль, я пытался, но я провалился».

Это была странная идея, безумная, но, как и все идеи, которые рождаются случайно, имела долю рациональности. В конце концов, мы ничего не теряем.

Многие вопросы оставались до сих пор без ответа, но сейчас я понимал, что два таких разных человека могут реализовать свой общий проект: создать успешный диск с поп музыкой.

Мы были уже не мальчиками и потеряли нашу «типичную внешность», но внутри меня все еще горел огонь любви к письму и я сделаю все, чтобы убедить Массимо принять мое предложение. Пришло время действовать, и сейчас работа могла подождать еще несколько минут.

Я должен был сосредоточиться на ответе, и начал писать письмо. Когда я остался доволен содержанием написанного, я прикрепил свое недавнее фото, сделанное Ольгой на последнее Рождество, и поспешил нажать «отправить». Оставалось только набраться терпения и подождать; вскоре я понял, что интуиция меня не подвела.

Когда я думал об этом, я возвращался в школьные годы, туда, где мы стали лучшими друзьями, где зародилась наша дружба.