Читать книгу Дорога без выхода. История о любви и дружбе - Роберто Борзеллино - Страница 3

В юности я задавался вопросом, кем бы я стал, если бы у меня был настоящий талант и способности реализовать все мои мечты. В то время для мальчишки шестнадцати лет все казалось слишком значимым. Каждый день я шел по дороге в школу, обходя центр, чтобы прогуляться по набережной и полюбоваться живописными горными пейзажами побережья Амальфи.

Каждое весеннее утро, когда светило ласковое солнце, я наблюдал, как они открывались передо мной во всей своей силе и величии. Иногда я присаживался на скамейку и, закрыв глаза, ожидал порывов ветра, которые утром приносил морской бриз. А потом, очарованный, слушал пение чаек, которые в поисках пищи прожорливо ныряли в темные воды моря.

На этих двух километрах между домом и школой появились и умерли тысячи идей, тысячи проектов и все вокруг, казалось, прокручивалось, как фильм в замедленном темпе.

Я представлял себе, как здорово было бы подкатить к школе за рулем нового красного блестящего кабриолета Alfa Romeo.

Я представлял, как завидовали бы мои одноклассники, когда все услышали бы усиливающийся звук двигателя, который превращался в почти оглушительный рев.

Но еще большее счастье для меня заключалось в том, чтобы это увидели все самые красивые девушки школы и были бы готовы сделать все, чтобы попасть в салон этого автомобиля и гонять на нем по городу, переживая острые ощущения, которые можно получить только благодаря скорости и развевающему волосы ветру.

К сожалению, для меня это были только фантазии подростка, который продолжал ходить в школу пешком, потому что в 80-е годы простой скутер, даже подержанный, отличал «неудачника» от «крутого» парня. Эти мечты и эти фантазии продолжались только на этом коротком пути в школу, перед тем, как начнутся мучения нового школьного дня.

В то утро понедельника как, впрочем, и в любой другой день, мы должны были провести пять долгих часов в большой комнате на первом этаже почти взаперти вместе с тринадцатью другими моими отчаявшимися одноклассниками, которые, как и я, чувствовали себя похожими на заключенных, ожидающих свободы.

Все более и более медленными шагами я неумолимо приближался ко входу в школу; теперь я мог ясно отличить ее красное здание. Я смотрел на других школьников, которые, как и я, вяло, подошли к школе, разделившись на небольшие группы из трех- четырех человек.

Некоторые школьники нервно курили, другие выглядели сонными, третьи разговаривали вслух и пытались похвастаться своими новыми похождениями, на дискотеке в субботу вечером; как будто они получали удовольствие от того, что все остальные, помимо их небольшого окружения, могли слышать, как они делятся такими подробностями.

Между тем, я пробовал найти, есть ли кто знакомый мне среди этих мальчиков и девочек, с кем можно было бы пообщаться до начала занятий, но я не смог никого увидеть, так как приехал рано. В тот день мне пришлось остаться одному на несколько минут и у меня была возможность продолжать фантазировать.

Я подумал, не будет ли такое поведение считаться вызывающим, если в понедельник утром все мы, подростки, объявили бы внезапную забастовку, назвав причиной наших частых болезней нахождение в тех больших, влажных и холодных комнатах, в которых мы были вынуждены долгое время оставаться в течение дня и где, все чаще и чаще, можно было заметить обломки, свисающие с потолка.

Интересно, когда они в последний раз пытались отремонтировать классы или хотя бы подкрасить на скорую руку. Бедный дворник Джанни делал все, что мог, но кроме уборки комнат он интересовался только заменой лампочек или заменой замков на дверях наших классных комнат, которые какой-то шутник пытался вскрыть.

Джанни был очень странным человеком, у него был коренастый, тучный вид и рост ниже среднего, с большими, грубыми, мошенническими руками.

Его крестьянское происхождение было очевидно, и когда у него было свободное время, ему нравилось ухаживать за небольшим огородом, который простирался по всему периметру школы.

Иногда, на переменах, я выглядывал в окно на первом этаже и забавлялся, делая неоднозначные комментарии о тех овощах, которые он выращивал в огороде.

Во всяком случае, Джанни был хорошим парнем и никогда не реагировал грубо или жестко на наши шутки, напротив, он иногда приглашал нас на кофе, который он готовил в своей комнате, где хранились веники и моющие средства.

Со временем он сумел хорошо устроиться: принес из дома небольшую кемпинговую печь, к которой был подключен крошечный газовый баллон, и, таким образом, он часто готовил еду; нередко чувствовался запах жареного мяса, который доходил до всех классных комнат, в том числе и до наших, распространяясь по коридору.

В обеденное время этот запах был для нас настоящей пыткой, в то время как нам приходилось ждать еще несколько часов, прежде чем мы могли бы пойти домой, чтобы поесть. Все преподаватели закрывали глаза на такое «ортодоксальное» поведение, но Джанни знал, как быть прощенным, так как он всегда был добрым и открытым для всех.

Растущий шум голосов мальчиков, которые тем временем почти заполнили вход в холл школы, вернул меня в реальность.

Я решил сесть на небольшой выступ в стене, в нескольких шагах от этого ревущего «стада» и можно было бы сказать, что это было укромное место.

Теперь я сидел на месте, которое считалось стратегическим, и я был уверен, что ни один из моих одноклассников не мог меня видеть при входе.

Сидя на выступе стены, я видел эти странные железные красно-черные двери, и для меня это означало границу между свободой и агонией дня, которую можно было провести, часто слушая бесполезные уроки.

Учителя, работающие в школе, не могли нам точно сказать или объяснить, кто мы, в каком направлении нам идти или как они будут способствовать нашему будущему жизненному выбору.

Среди многих предметов нам также пришлось изучать латынь, язык, который считался мертвым, и я размышлял: «Но если это мертвый язык, почему мы должны его воскрешать, не лучше было бы учить другой язык, например, английский, или тот же французский, что дало бы возможность найти хорошую работу и позволило бы нам приобрести опыт за рубежом?».

Было очевидно, что я не мог представить себе школу по другому, кроме как клеткой, фабрикой по усвоению понятий, мрачным и устаревшим местом, где никого не интересовали идеи молодых людей, которые в ближайшем будущем должны были стать основой, будущим нашей нации.

Как быть с нашими устремлениями?

Как удовлетворить наше стремление к знаниям?

Мы были поколением, у которого не было интернета и мобильных телефонов, и часто наши идеи оставались заключенными в глубинах нашего сознания.

Из тех пяти лет, проведенных в старшей школе, я даже не помню какого-либо инцидента, который произошел бы как форма протеста против этой школьной системы. Я только помнил, что каждое утро понедельника я искал выход из этой ситуации, и было огромное искушение развернуться и уйти назад.

Да, но куда идти?

Конечно, не домой, где меня бы ожидали угрозы моей матери наказать меня по возвращению моего отца с работы. Я не хотел проводить все утро один, сидя на скамейке у набережной, разделяя мой сэндвич с чайками.

В результате моих размышлений, в моем сознании появилась мысль, что, вероятно, вход в школу будет самым меньшим злом для меня, самым мудрым решением.

Я посмотрел на часы, и только несколько минут отделяли меня от звука этого «проклятого» звонка: я всегда представлял себе его «мертвым звонком», который приветствовал катафалк в конце священной службы. Но вместо звонка мне послышался звук знакомого голоса, раздавшегося позади меня.

Это был милый, нежный голос, который я узнал бы с закрытыми глазами среди тысячи других. «Привет, Роберто, я рада тебя видеть. Мы сегодня все здесь в сборе?».

Я медленно повернулся, пытаясь сразу же встретить ее взгляд, и, в этот момент, свет двух больших синих глаз сразу же озарил мое лицо как маяк в темной ночи.

Это была Марина, моя одноклассница, которая подошла ко мне, улыбаясь. Я не ожидал этого и за это поругал себя, но мой взгляд неожиданно упал на ее белую блузку, расстегнутую до такой степени, что я мог видеть ее бюстгалтер. Я ответил улыбкой, едва успев сказать «привет».

Я наблюдал за ней почти пять лет, она всегда сидела на первом ряду, за центральном столом вместе со своей лучшей подругой Мартой.

Мне всегда не хватало смелости и мужества, чтобы рассказать ей, что я чувствую, признаться ей в любви.

Я пытался ревностно охранять эту тайну, но каждый раз, когда я встречал ее, мое поведение, мой растерянный вид, давали понять всем в моем классе, что я люблю Марину. Казалось, что все знают об этой тайне – все, кроме Марины.

Это доказывало ее поведение, иногда холодное и недружелюбное, чередующееся с периодами, в которые она, казалось, находилась настолько близко, чтобы заставить меня почувствовать теплоту ее дыхания. Этого было достаточно каждый раз, чтобы разжечь во мне пламя надежды, заставить меня думать, что не все потеряно.

Иногда я пытался предпринять стратегический ход, пытаясь приблизиться к ее подруге Марте, чтобы доступными мне способами разговорить ее и попробовать понять настоящие чувства Марины ко мне. Но все было напрасно; Марта, казалось, хранила секреты еще лучше, чем банковский сейф и никогда не распространяла никаких сплетен и не раскрывала секретов Марины.

Эта тайна жила в моей душе, но это была только моя ошибка, если до этого времени мне не удалось открыть свои чувства Марине; я был бы в ужасе от её «нет», что привело бы к реальной катастрофе моего самолюбия, моего имиджа, созданных мною за все эти годы; более того, ее возможный отказ вызвал бы у меня некоторые трудности во взаимоотношениях с моими товарищам каждый раз, когда я приходил в школу.

Иногда я представлял их ехидные взгляды и идиотские комментарии. Риск, действительно, был слишком большим, и я абсолютно не хотел пятнать мою репутацию, даже ценой потери Марины.

Вот почему я не сказал, что именно Марта виновата в отсутствии контакта с Мариной; я просто должен был поблагодарить ее за то, что она много раз меня спасала от неприятностей.

Очень часто во время моих ответов у доски, благодаря ее подсказкам, мне удавалось «спастись». Мы все называли ее «нашей последней надеждой».

Марта считалась самой умной в школе и было нелегко держаться с ней наравне, потому что она имела по крайней мере большое преимущество перед всеми нами, всегда готовилась по всем предметам, даже тем, которые традиционно считались самыми трудными.

Эта девушка была нашей удачей, нашим спасением, всегда доступной, чтобы помочь тем, кто отставал в учебе, особенно в тех предметах, которые многие из нас считали очень трудными: латынь, физика и математика.

Для «нашей последней надежды» у этих предметов, казалось, больше не было секретов, и редко можно было видеть, что она ошибается.

Часто случалось так, что во время урока она исправляла преподавателя, который не мог не признать своей оплошности, проявив плохо скрытое смущение.

Теперь Марина была здесь, передо мной, и я чувствовал себя как-то странно взволнованным, внезапное и бурное волнение охватывало меня с каждой ее улыбкой, с каждым взглядом на ее лице. Как всегда, оно было прекрасно и, казалось, выражало смесь доброты и искренности, которые освещали ее лицо; ее умение это сделать открыло мое сердце консервным ножом.

Я почувствовал тысячи пульсаций, но я старался сохранять спокойствие, по крайней мере, внешне; собрав всю свою душевную энергию, я пытался вести себя как моряк, готов отпустить какую-то шутку.

Но я, отведя свой взгляд в сторону, попытался, заикаясь, сказать: «Привет, Марина, как дела, ты, наверное, занималась вчера весь день, а вечером гуляла с друзьями?». Естественным с моей стороны было задать ей эти «провокационные» вопросы, так как было огромное желание узнать, что она делала накануне: все время провела за школьными учебниками или выходила погулять с некоторыми из своих друзей.

Это чувство ревности раздражало меня, потому что я понимал, что я очень уязвим. Но именно Марина неожиданно пришла мне на помощь и ответила на мои дерзкие вопросы решительным тоном: «К сожалению, вчера вечером не было никаких развлечений, мы много занимались с Мартой, и поэтому сегодня есть много вопросов; у меня просто не было сил, чтобы сделать что-то еще».

Как только она закончила фразу, это заставило меня впасть в панику – ненавистные вопросы по итальянскому и латинскому – но как я мог про них забыть, как я мог спокойно сидеть на этом выступе и ничего не делать.

Марина сразу заметила смену выражения на моем лице, смесь беспокойства и замешательства, но нам не удалось ничего больше сказать друг другу, потому что ее подруга Марта быстро подошла, чтобы отнять ее у меня, как ястреб хватает свою добычу.

Я проводил их своим взглядом, но вскоре они растворились в толпе других школьников.

У меня были смешанные чувства: с одной стороны, я был доволен словами Марины – она все время была дома и занималась, но теперь я был напуган мыслью о невыученных уроках, и это была моя самая большая проблема.

Что-то нужно было придумать, и нужно было сделать это быстро, потому что теперь звук звонка стал особенно резким и настойчивым, что непрестанно указывало на то, что надо идти в класс.

Необходимо было разработать какой-нибудь выигрышный план, возможно, придумать какую-нибудь удачную шутку на уроке, и пока шутников найдут и запишут им замечания по поведению за то, что они сорвали урок, пройдет какое-то время.

Это могло быть решением проблемы, и у меня еще было время привлечь кого-то из моих одноклассников, которые как и я, не хотели учиться. Я взбодрился, ведь в конце концов все еще можно было избежать худшего в это утро понедельника.