Читать книгу Город Драконов - Робин Хобб - Страница 6

Вся жизнь Тимары прошла в Дождевых чащобах, но она ни разу не видела подобного дождя. В годы ее детства, проведенного в Трехоге и Кассарике, громадные деревья, обитавшие на берегах реки Дождевых чащоб, раскидывали над этими городами из древесных домов многослойные листвяные пологи. Мощные зимние дожди останавливали и отводили бесчисленные листья, находившиеся между нею и небом. Конечно, при этом деревья закрывали и солнечный свет, но к этому Тимара относилась иначе. Если ей хотелось солнечного света, она могла за ним вскарабкаться. Она не могла припомнить такого момента, когда ей хотелось бы почувствовать всю мощь грозового ливня.

Здесь же у нее выбора не было. Луг, раскинувшийся вдоль реки, был не похож на тенистый подрост Дождевых чащоб. Густая трава вырастала до бедра, а то и до плеча. Земля была не болотистой, а надежной и густо утыканной камнями, странным разнообразием твердых кусков разной структуры и цвета. Она часто недоумевала, откуда они все взялись и как здесь оказались. Сегодня ветер свистел по открытому пространству, бросал свободно летящие капли ей в лицо и за шиворот. Ее изношенная одежда, испорченная чересчур частым контактом с кислотными водами реки Дождевых чащоб, совершенно ее не защищала. Обвисшая и вымокшая ткань липла к коже. И Тимаре не приходилось сомневаться в том, что она весь день будет замерзшей и мокрой. Она потерла покрасневшие холодные руки. Трудно удачно охотиться с теми жалкими остатками оружия, которые были в ее распоряжении. Онемевшие руки только сильнее затрудняли дело.

Она услышала Татса раньше, чем тот ее догнал: мокрую траву, шлепающую его по ногам, и тяжелое дыхание бегущего следом за ней. Она не поворачивалась к нему до тех пор, пока он, запыхавшись, не окликнул ее:

– Идешь охотиться? Тебе не помочь?

– Почему бы и нет? Мне не помешает, чтобы кто-то отнес мою добычу драконам. – Она не стала говорить о том, что знали они оба: что Карсон не любит, чтобы кто-то из них охотился в одиночку. Он утверждал, будто видел следы крупных хищников – настолько больших, что они могли напасть на человека. – Крупная дичь обычно привлекает крупных хищников, – сказал он. – На охоту берите напарника.

Дело было не в том, что Карсон имел право ими командовать, просто у него был опыт.

Татс ухмыльнулся ей: его зубы ярко сверкнули на покрытом мелкой чешуей лице.

– О, так я, по-твоему, не способен завалить дичь, которую тебе надо будет помочь мне тащить обратно?

Она ухмыльнулась в ответ:

– Ты неплохой охотник, Татс. Но мы оба знаем, что я лучше.

– У тебя это врожденное. Твой отец обучал тебя с того момента, как ты смогла проковылять по ветке дерева. По-моему, у меня получается очень недурно для того, кто начал это позже.

Он зашагал рядом с ней. На узкой тропинке это было не слишком удобно. На ходу он сталкивался с ней локтями, но все равно не обгонял ее и не отставал. Когда они вошли в лес, луговые травы стали ниже, а потом сменились слоем листвяного перегноя и низкими кустами. Деревья останавливали ветер, чему Тимара была рада. Она кивнула, принимая комплимент Татса.

– Ты стал намного более умелым, чем был при отъезде из Трехога. И, по-моему, ты сможешь приспособиться к наземной охоте быстрее меня. Тут все не такое, как дома.

– Дом, – сказал он, и Тимара не смогла понять, как звучит для него это слово: сладко или горько. – Наверное, наш дом теперь тут, – добавил он неожиданно для нее.

Она покосилась на Татса, продолжая пробираться через кусты.

– Дом? Навсегда?

Он вытянул руку в ее сторону и приподнял край рукава, открывая покрытое чешуей тело.

– Не могу представить себе возвращение в Трехог. В таком-то виде. А ты?

Ей не нужно было ни шевелить крыльями, ни смотреть на массивные черные когти, которые были у нее с самого рождения.

– Если дом – это там, где тебя принимают, то для меня Трехог никогда не был домом.

Она отмела прочь сожаления и мысли о Трехоге. Пора начинать охоту. Синтара голодна. Сегодня Тимара собиралась найти звериную тропу – новую, на которой они еще не охотились. Пока они на нее не набредут, идти будет трудно. Они оба тяжело дышали, но Татс запыхался не так сильно, как сразу после их ухода из Трехога. Жизнь в экспедиции «Смоляного» закалила и сделала сильнее их всех. К тому же все хранители подросли: пареньки вымахали настолько сильно, что это почти пугало. Татс стал выше, и плечи у него были шире. Его драконица тоже его изменяла. Он единственный из хранителей при выходе из Трехога имел полностью человеческий внешний облик. Он был из тех освобожденных рабов, которые переехали в Трехог во время войны с Калсидой, и его рабский статус в младенчестве был ясно запечатлен на его лице в виде татуированного знака его бывшего владельца. На его левой щеке была растянута паутина, а рядом с носом изображена скачущая лошадка. Эти татуировки тоже стали изменяться, когда драконица начала покрывать его чешуей. Теперь рисунок татуировок стал более стилизованным и был нанесен чешуйками, а не краской под кожей. Его темные волосы и темные глаза остались прежними, но она подозревала, что его высокий рост отчасти связан с превращением в Старшего, а не с естественным возмужанием. Ногти у него были такими же сверкающе-зелеными, как Фенте, его раздражительная маленькая драконья королева. Когда на его кожу падал свет, на чешуе появлялись зеленые отблески. Он был тенью листвы и сосновыми иглами, зеленью ее леса… Она остановила опасный ход мыслей.

– Значит, по-твоему, ты проживешь всю жизнь здесь?

Тимаре эта идея показалась странной. Она была немного растеряна после того, как они добились своей цели и обнаружили город Старших. Когда они покидали Трехог, они подписали контракты, в которых была обозначена их цель: устроить драконов выше по реке. О поиске легендарного города Кельсингры практически не упоминалось. Она взялась за эту работу, чтобы уйти от прежней жизни. О дальнейших своих планах она не задумывалась. Теперь она попыталась свыкнуться с мыслью, что останется здесь жить навсегда. Что больше никогда не столкнется с теми людьми, которые сделали ее изгоем.

Однако оборотной стороной этой картины было то, что она больше никогда не вернется домой. Она не любила мать, и это чувство было взаимным. Однако она была очень близка с отцом. Неужели она больше никогда его не увидит? Неужели он не узнает, что она добилась своей цели? Нет, это глупая мысль. Капитан Лефтрин собирается плыть в Кассарик за припасами. Как только он там окажется, известия об их находке будут звенеть в ушах всех жителей Дождевых чащоб, словно туча комаров. Ее отец скоро об этом услышит. Не захочет ли он приехать сюда, чтобы увидеть все своими глазами? Или, может, она поедет домой, чтобы его навестить? Прошлым вечером, на общей встрече, Лефтрин спросил, не хочет ли кто-нибудь вернуться в город. После его вопроса наступила тишина. Хранители переглянулись. Оставить своих драконов? Поехать назад, в Трехог, вернуться к своей жизни отверженных? Нет! Другим этот ответ дался легко.

Ей он достался непросто. Были моменты, когда ей хотелось бросить свою драконицу. Синтара была не самым приятным в мире существом. Она командовала Тимарой, подвергала ее опасности ради собственного развлечения, а один раз чуть не утопила ее в реке, торопясь заполучить рыбу. Синтара и не подумала за это извиниться. Драконица была столь же саркастичной и циничной, сколь и великолепной. Но хоть Тимара и подумывала о том, чтобы бросить свою драконицу, ей не хотелось снова сесть на «Смоляного» и плыть вниз по реке. Ее все еще тошнило от жизни на барже во время бесконечного пути в этой тесноте и скученности. Возвратиться с Трехог с Лефтрином означало бы оставить своих друзей и так и не узнать, что же они найдут в городе Старших. Так что пока она останется здесь, с друзьями и будет продолжать охотиться для драконов, пока Лефтрин не вернется с новыми припасами. Что потом?

– Ты собираешься жить здесь вечно? – снова спросила она у Татса, заметив, что он так и не ответил на ее вопрос.

Он ответил еле слышно, чтобы не делать их передвижение по лесу менее тихим:

– А куда мы можем направиться? – он легким жестом указал на нее, а потом на свое лицо. – Наши драконы пометили нас, как принадлежащих им. И хотя Фенте ближе Синтары к тому, чтобы полететь, я не думаю, чтобы обе королевы в ближайшее время стали самодостаточными. Даже если бы они могли сами добывать себе пропитание охотой, им все равно захочется, чтобы мы были с ними ради ухода за ними и общения. Теперь мы Старшие, Тимара. Старшие всегда жили вместе с драконами. А драконы останутся тут. Так что – да, наверное, я останусь здесь до конца жизни. Или пока здесь остается Фенте.

Он поднял руку и молча указал направление, которое счел более правильным. Она решила с ним согласиться и пошла первой. Идя следом за нею по лесу, он сказал ей в затылок:

– Я правильно понял твои слова? Ты действительно думаешь вернуться в Трехог? Ты считаешь, что для кого-то из нас это возможно? Я знаю, что Синтара не всегда хорошо с тобой обращается. Но где еще ты теперь можешь жить? Тимара, у тебя теперь крылья! Не думаю, чтобы ты смогла карабкаться и бегать по деревьям, как раньше. Куда бы ты ни явилась, все станут на тебя глазеть. Или делать еще что похуже.

Тимара крепче прижала крылья к спине, а потом нахмурилась. Она не сознавала, что собирается это сделать. Чужеродные отростки все больше становились частью ее тела. У нее по-прежнему от тяжести крыльев ныла спина, и она каждый день досадовала на них, когда пыталась надеть поверх них изношенную одежду. Но теперь она двигала ими, не сосредоточиваясь на этом.

– Они прекрасны, – добавил Татс, словно подслушав ее мысли. – Они стоят всего, что тебе из-за них приходится терпеть.

– Они бесполезны, – парировала Тимара, стараясь не радоваться его похвале. – Я никогда не полечу. Они – как издевательство.

– Нет. Ты никогда не полетишь, но, по-моему, они прекрасны.

А теперь его согласие с тем, что она не сможет летать, задело ее так сильно, что даже его комплимент ее не утешил.

– Рапскаль считает, что я буду летать, – возразила она.

Татс вздохнул.

– Рапскаль считает, что в один прекрасный день они с Хеби навестят луну. Тимара, думаю, что твои крылья должны были бы стать гораздо больше, чтобы ты смогла летать. Наверное, тогда они оказались бы насколько большими, что при ходьбе заставляли бы тебя сгибаться. Рапскаль не задумывается о том, как все на самом деле устроено. Он полон собственных желаний и грез и готов говорить тебе что угодно, лишь бы добиться твоего расположения.

Она обернулась к нему с кислой улыбкой на губах.

– В отличие от тебя, – отметила она.

Он ухмыльнулся ей, вызывающе блеснув глазами.

– Ты знаешь, что я тебя хочу. Я говорю об этом честно. Я всегда честен с тобой, Тимара. Я считаю, что ты должна ценить правдивые слова человека, который ценит твой ум, а не предпочитать безумца, щедрого на самые дикие похвалы.

– Я ценю твою честность.

Сказав это, она вынуждена была прикусить язык, чтобы не напомнить ему, что он не всегда был с ней таким честным. Он не сказал ей, что сблизился с Джерд. Но и Рапскаль ей в этом не признавался. Конечно, Рапксаль этого от нее по-настоящему и не скрывал. Он просто не счел это особо важным.

Если на то пошло, то большинство мужчин-хранителей воспользовались расположением Джерд. И, возможно, продолжали это делать и сейчас: Тимара не могла бы утверждать обратного. Она снова задалась вопросом, почему это ей так важно. Татс больше не с Джерд. Не похоже, чтобы он придавал особое значение тому, что сделал. Тогда почему это так важно ей самой?

Тимара пошла медленнее. Они приближались к лесной поляне. Деревья редели, лес становился светлее. Она знаком велела Татсу соблюдать тишину и замедлить шаги. Достав лучшие из своих низкокачественных стрел, она приготовила лук. Пора двигать не телом, а глазами. Она прислонилась плечом к стволу, чтобы стоять тверже, и начала медленно осматривать открывшуюся перед ними лесную лужайку.

Она могла призвать к порядку свои глаза, но не свои непокорные мысли. Джерд моментально отбросила правила, которые им прививались воспитанием, полученным в Дождевых чащобах. Таким девушкам, как она, Джерд или Сильве, не позволялось брать мужей. Все знали, что дети Дождевых чащоб, у которых при рождении оказалась чешуя или когти, скорее всего умрут, не успев став взрослыми. На их выращивание не стоило тратить ресурсы, потому что, даже выжив, они редко рожали жизнеспособных детей. Те, кто пытались это сделать, обычно умирали родами, произведя на свет чудовищ, которых, если они не погибали при рождении, бросали умирать. Мужья были запрещены для тех, кто был сильно отмечен Дождевыми чащобами, – так же строго запрещены, как было запрещено совокупление без брака для всех жителей Дождевых чащоб. Но Джерд решила игнорировать оба эти правила. Джерд была хороша собой: светлые волосы, яркие глаза и гибкое тело. Она решала, кого из хранителей пригласить к себе в постель, а потом хватала по одному, словно кошка у мышиной норки – и, как кошка, не задумывалась о том, к чему приведет ее аппетит. Даже когда юнцы начинали из-за нее драться, она, похоже, принимала это как должное. Тимара разрывалась между завистью при виде той свободы, которую себе присвоила Джерд, и яростью из-за тех неурядиц, которые она привносила в их компанию.

Со временем Джерд пришлось за это заплатить – и Тимаре не хотелось вспоминать, как именно. Когда неожиданная беременность Джерд закончилась выкидышем, Тимара стала одной из тех женщин, которые ей помогали. Она видела трупик девочки-рыбы, который они потом отдали Верас, драконице Джерд. Странно было думать о том, что Тимара усвоила этот урок, а на Джерд он вроде как не подействовал. Тимара избегала делить свое тело с кем-то из хранителей, а Джерд продолжала ловить удовольствия там, где ей вздумается. Это было ужасно глупо. Тимара порой возмущалась недомыслием Джерд, которое могло принести проблемы им всем, но чаще она завидовала тому, как эта девушка присвоила себе свободу и право выбора, и, похоже, не заботилась о том, что о ней будут думать другие.

Свобода и право выбора. Она присвоит себе свободу и сделает выбор.

– Я останусь, – сказал она негромко. – Не ради моего дракона. И даже не ради моих друзей. Я останусь здесь ради себя самой. Чтобы создать для себя такое место, где я смогу жить.

Татс оглянулся на нее.

– Не ради меня? – спросил он безыскусно.

Она покачала головой.

– Честность, – спокойно напомнила она ему.

Он отвел взгляд.

– Ну, ты хотя бы не сказала, что останешься ради Рапскаля.

А потом Татс вдруг шумно, хрипло втянул в себя воздух. Спустя секунду Тимара на выдохе шепнула:

– Я его вижу.

Животное, осторожно выходившее из леса на открытую лужайку, было великолепным. Тимара постепенно привыкала к громадному размеру копытных в этом сухом лесу, но такого гиганта она еще никогда не видела. Между двумя концами его рогов с плоскими отростками можно было бы закрепить гамак. Они не походили на те, подобные ветвям рога, которые она видела у других оленей этой местности. Эти больше напоминали кисти рук с широко растопыренными пальцами. Существо, увенчанное ими, было вполне достойно столь массивной короны. Его плечи были гигантскими, и на них высился мясистый нарост плоти. Зверь вышагивал, словно богач, разгуливающий по рынку, неторопливо переступая ногами. Его большие темные глаза один раз скользнули по поляне, после чего он отбросил осторожность. Тимару это не удивило. Какой хищник смог бы угрожать животному такого размера? Она туго натянула тетиву и затаила дыхание, но надежды у нее было мало. В лучшем случае она сможет только чуть повредить ему плоть, пробив толстую шкуру. Если она ранит его достаточно сильно или вызовет обильное кровотечение, они с Татсом смогут пройти за ним до места его смерти. Но убить его прямо здесь не под силу никому из них.

Она скрипнула зубами. Это вполне может занять целый день, однако такое количество мяса оправдает все усилия. Еще один шаг – и она сможет в него выстрелить.

С неба обрушилась алая молния. От столкновения красной драконицы с оленем сотряслась земля. От неожиданности Тимара выпустила стрелу: та полетела криво и никуда не попала. В то же мгновение раздался громкий треск переломленного позвоночника оленя. Он затрубил от мучительной боли, но звук оборвали драконьи зубы, сомкнувшиеся на его шее. Хеби дернула добычу, приподнимая над землей, и наполовину оторвала оленью голову от шеи. А потом она бросила тушу на землю и вырвала громадный кусок кожи и кишок из мягкого оленьего брюха. Запрокинув голову, она заглотнула пищу. Часть кишок протянулась между ее пастью и добычей.

– Са, смилуйся над нами! – охнул Татс.

При этих словах драконица резко повернулась к ним. Ее глаза вспыхнули яростью, и в них закрутились алые вихри. С оскаленных зубов капала кровь.

– Это твоя добыча, – заверил ее Татс. – Мы уже уходим.

Схватив Тимару за плечо, он потянул ее обратно, под укрытие деревьев.

Она все еще сжимала свой лук.

– Моя стрела! Это была моя лучшая. Ты не видел, куда она полетела?

– Нет.

В одном этом слове Татс выразил очень много. Он не видел ее полета и не собирался ее искать. Он утащил Тимару глубже в лес, а потом повел в обход поляны.

– Будь она проклята! – тихо проговорил он. – Сколько мяса!

– Ее винить нельзя, – напомнила ему Тимара. – Она просто сделала то, что делают драконы.

– Знаю. Она просто делает то, что делают драконы, – и как бы мне хотелось, чтобы Фенте тоже это делала! – С этими словами он виновато тряхнул головой, словно ему было стыдно обвинять своего дракона. – Но пока они с Синтарой не поднимутся с земли, нам придется добывать им мясо. Так что нам надо снова начать охоту. А! Вот мы и пришли!

Он вышел на ту звериную тропу, по которой громадный самец попал на поляну. Тимара машинально посмотрела вверх, однако деревья тут были не теми гигантами, к которым она привыкла. Дома она забралась бы на дерево, а потом бесшумно перебиралась бы с ветки на ветку, невидимо передвигаясь по деревьям вдоль тропы. Она выслеживала бы добычу с высоты. А здесь половина деревьев сбрасывали зимой листву, так что укрываться на них было нельзя. Да и ветви у них не переплетались с ветвями соседних деревьев, как это было в ее родных Дождевых чащобах.

– Нам придется идти по земле – причем тихо, – ответил на ее мысли Татс. – Но сначала нам надо отойти от того места, где Хеби убила оленя. Даже я ощущаю запах смерти.

– Не говоря уже о том, что ее слышно, – откликнулась Тимара.

Драконица ела шумно, хрустя костями и издавая довольные звуки при каждом укусе. Пока они стояли на месте, она вдруг заворчала, словно кошка, играющая с задушенной добычей, после чего раздался громкий треск.

– Наверное, рога, – предположил Татс.

Тимара кивнула.

– Никогда не видела такого крупного оленя. И вообще такого большого животного – если не считать драконов.

– Драконы – не животные, – поправил он ее.

Он шел первым, а она следовала за ним. Они ступали легко и разговаривали тихо.

Она тихо засмеялась:

– Тогда кто же они?

– Драконы. Точно так же, как и мы – не животные. Они думают, они разговаривают. Если это делает нас не животными, тогда и драконы тоже не животные.

Тимара какое-то время молчала, обдумывая услышанное. Она не была уверена в том, что согласна с Татсом.

– Похоже, ты над этим уже задумывался.

– Да. – Он низко пригнулся, чтобы пройти под нависшей веткой, и она последовала его примеру. – С тех самых пор, как между мной и Фенте возникла связь. К третьей ночи я уже ломал голову над тем, кто она? Она не моя ручная зверушка, и она не похожа на дикую обезьяну или птицу. Не похожа она и на ручную обезьяну из тех, которых некоторые собиратели приучают лазить за высоко висящими плодами. А я – не ее зверушка или слуга, хоть и делаю для нее очень многое. Нахожу для нее еду, выбираю из глаз паразитов, чищу ей крылья.

– Ты уверен, что ты ей не слуга? – переспросила Тимара с кислой улыбкой. – Или не ее раб?

Он поморщился, услышав это слово, и она напомнила себе, с кем разговаривает. Он родился рабом. Его мать обратили в рабство в наказание за ее преступления, так что, появившись на свет, он родился рабом. Возможно, он не помнит своего рабского служения, потому что он был еще очень маленьким, когда они освободились от него. Но он вырос с отметинами на лице и со знанием, что многие люди из-за них относятся к нему иначе.

Они дошли до невысокой каменной стены, заросшей лозами. За ней оказалось несколько домиков, обрушившихся на свои фундаменты. Внутри и вокруг них выросли деревья. Тимара внимательно рассматривала их, а вот Татс сразу пошел дальше. Руины в лесу встречались настолько часто, что о них даже говорить не стоило. Если бы Синтара не была голодна, Тимара покопалась бы в развалинах, разыскивая что-нибудь полезное. Некоторые хранители в разрушенных домах находили куски инструментов, головки молотков, лезвия топоров, а один раз – нож. Некоторые из этих инструментов были сделаны Старшими и даже спустя столь долгое время остались острыми. На одном сломавшемся столе оказались чашки и остатки разбившихся тарелок. Что бы ни погубило Кельсингру, это было сделано быстро. Жители не унесли с собой инструменты и имущество. Кто знает, что ей удастся найти под обломками? Однако голод драконицы давил на ее разум, словно вонзенный в спину нож. Надо будет прийти сюда позже, когда у нее будет время. Если Синтара когда-нибудь позволит ей тратить время на саму себя.

Следующие слова Татса ответили на ее вопрос и мысли.

– Я ей не раб, потому что делаю все это не так, как их делал бы раб. Поначалу казалось, будто она вроде как мой ребенок. Я гордился тем, что доставляю ей радость, и при виде того, какой красивой могу ее сделать. Было так приятно класть перед ней мясо или крупную рыбу и ощущать, как хорошо ей становится, когда она ест.

– Чары, – с горечью сказала Тимара. – Мы все знаем про драконье очарование. Синтара не раз их на меня накладывала. Я обнаруживаю, что делаю что-то, думая, будто мне действительно хочется это делать. А потом, закончив, я понимаю, что это было вовсе не мое желание. Это просто Синтара меня подталкивала, заставляя захотеть делать то, чего хочет она.

При одной мысли о том, как большая синяя драконица способна ею управлять, Тимаре хотелось скрежетать зубами.

– Я знаю, что Синтара так с тобой поступает. Я несколько раз это видел. Мы о чем-нибудь разговариваем – о чем-то важном – и ты вдруг перестаешь даже на меня смотреть и говоришь, что тебе немедленно надо идти охотиться.

Тимара виновато промолчала. Ей не хотелось говорить Татсу, что он ошибается, что охота служит для нее хорошим предлогом уйти от него тогда, когда их разговоры становятся слишком непростыми.

Похоже, Татс не заметил, что она не подтвердила его слова.

– Но Фенте такого со мной не делает. Ну… почти никогда не делает. По-моему, она меня любит, Тимара. Это видно по тому, как она меня изменяет – так бережно. А после того как я заканчиваю кормить ее и чистить, она порой просто хочет, чтобы я остался с ней, составил ей компанию. Потому что ей приятно мое общество. Такого у меня никогда прежде не было. Когда я был маленький, мама всегда просила соседей за мной присмотреть. А когда она убила того мужчину, то просто сбежала. Я по-прежнему считаю, что это получилось случайно, что она хотела просто его обокрасть. Может, она подумала, что ей надо ненадолго спрятаться. Может, она собиралась за мной вернуться. Она так и не вернулась. Когда она поняла, что попала в беду, то просто убежала и бросила меня на произвол судьбы. А вот Фенте хочет, чтобы я был с ней. Может, на самом деле это и не «любовь», но она определенно хочет, чтобы я был рядом. – Он чуть пожал плечами на ходу, чтобы Тимара не решила, будто он расчувствовался. – Единственный, кто хоть когда-то хорошо ко мне относился, был твой отец, но даже он сохранял между нами дистанцию. Я знаю, ему не хотелось, чтобы я проводил с тобой много времени.

– Он боялся, как бы соседи чего не подумали. Или моя мать. Правила были очень строгие, Татс. Мне нельзя было позволить кому-то за мной ухаживать. Потому что мне запрещено было выходить замуж. Или рожать ребенка. Или даже иметь любовника.

Татс изумленно указал на следы рогов, оставшиеся на стволе дерева, мимо которого они шли. Олень, оставивший их, должен был быть столь же громадным, как и тот, которого только что убила Хеби. Тимара прикоснулась к коре пальцем. Эти царапины оставили рога? Или же это – следы когтей? Нет, она не могла представить себе древесную кошку такого размера.

– Я знал, какие правила он для тебя установил. И я долго даже не думал о тебе в этом смысле. Тогда меня девушки не интересовали. Я просто завидовал тому, что у тебя было: дом, родители, постоянная работа и нормальная еда. Мне хотелось тоже это иметь.

Он остановился у развилки звериной тропы и бросил на нее вопросительный взгляд.

– Иди по левой. Она кажется более утоптанной. Татс, мой дом был не таким чудесным, как тебе казалось. Моя мать меня ненавидела. Я ее позорила.

– По-моему… Ну, я не уверен, что она тебя ненавидела. По-моему, из-за соседей она стыдилась того, что хочет тебя любить. Но даже если она действительно тебя ненавидела, она тебя не бросала. И не выгоняла.

Он упрямо настаивал на собственной правоте.

– Не считая того первого раза, когда она отдала меня повитухе, чтобы та оставила меня умирать, – с горечью напомнила Тимара. – Это отец принес меня обратно и сказал, что намерен дать мне шанс. Он меня ей навязал.

Татса это не убедило.

– И, по-моему, именно этого она и стыдилась. Не того, какая ты была, а того, что она не возразила повитухе и не сказала, что оставляет тебя, несмотря на все твои когти.

– Может быть, – ответила Тимара.

Ей не хотелось об этом думать. Бесполезно думать об этом теперь, когда от этих событий ее отделила глубокая пропасть времени и расстояния. Все равно она не может пойти и спросить у матери, что та чувствовала. Она знала, что отец ее любил, и лелеяла эту мысль. Но знала она и то, что он был согласен с правилами, запрещавшими ей иметь любовника или мужа или родить ребенка. Каждый раз, когда Тимара думала о том, чтобы нарушить эти границы, ей казалось, что она предает отца и все то, чему он ее учил. Он ее любил. Он дал ей правила для того, чтобы она была в безопасности. Неужели она в этом вопросе может оказаться мудрее, чем он?

Казалось бы, решать должна она. И на самом деле решение действительно оставалось за ней. Но если она решит, что ее отец ошибался, если решит, что имеет право выбрать себе спутника – не умалит ли это ее любви к отцу? Или его любви к ней? Она твердо знала, что он осудил бы даже то, что она о подобном думает.

И даже на таком расстоянии его осуждение ее ранило. Возможно, даже сильнее именно из-за того, что она оказалась так далеко от дома и осталась одна. Чего он ожидал бы от нее? Может, он разочаровался бы в ней, узнав, что она позволяет Татсу себя целовать и трогать?

Конечно, разочаровался бы! Она тряхнула головой, заставив Татса оглянуться на нее.

– Ты что?

– Ничего. Просто задумалась.

Едва успев договорить, она уловила ритмичный стук. Это был звук бега: что-то приближалось к ним по тропе, не пытаясь скрываться.

– Что это? – спросил Татс и тут же стал осматривать ближайшие деревья.

Тимара поняла, о чем он подумал. Если им понадобится спасаться, то, возможно, лучше всего будет вскарабкаться на какое-нибудь дерево.

– Две ноги, – коротко бросила она, сама удивившись тому, что поняла это на слух.

Спустя мгновение на тропе появился Рапскаль.

– А, вот и вы! – весело крикнул он. – Хеби сказала, что вы тут поблизости.

Он улыбался во весь рот, радуясь, что нашел их. Он наслаждался жизнью, как всегда. Тимаре редко удавалось смотреть на Рапскаля, не отвечая на его улыбку. Он сильно изменился с момента их отъезда из Трехога. Ребячливость его лица была обточена трудностями и приближающимся возмужанием. Он сильно вытянулся – в считаные месяцы вырос так, что стал гораздо выше нормальных людей. Как и она сама, он был отмечен Дождевыми чащобами. Но за время их экспедиции он стал стройным и гибким. Теперь его чешуя стала явно алой, в цвет шкуры Хеби. Глаза у него всегда были необычными, очень светло-голубыми, но сейчас в них возникло то постоянное искристое свечение, которое обычно появлялось с возрастом только у некоторых обитателей Дождевых чащоб, а в нежно-голубом цвете его радужки порой проглядывала жесткая серебристость стали. При этом черты лица не стали похожими на драконьи, а оказались сформированы в соответствии с классической человеческой красотой: у него был прямой нос и ровные щеки, да и подбородок за последние месяцы стал решительнее.

Он встретил ее взгляд, довольный ее вниманием. Она отвела глаза. Когда его лицо успело стать таким привлекательным?

– Мы пытались охотиться, – раздраженно ответил Татс на приветствие Рапскаля. – Но подозреваю, что ты и твой дракон вспугнули все съедобное в округе.

Улыбка Рапскаля чуть померкла.

– Извини, – откликнулся он с искренним раскаянием. – Я просто не подумал. Хеби была ужасно рада добыть так много еды, а мне хорошо, когда она довольна и сыта! Мне сразу захотелось оказаться со своими друзьями.

– Ну, а вот Фенте не такая везучая. И Синтара тоже. Нам надо охотиться, чтобы кормить наших драконов. И если бы Тимара завалила того оленя, а не Хеби на него рухнула, то нам бы хватило мяса, чтобы прилично накормить их обеих.

Рапскаль стиснул зубы и, оправдываясь, заявил:

– Хеби не знала, что вы рядом, пока не убила свою добычу. Она не пыталась ее у вас отнять.

– Знаю, – недовольно проворчал Татс. – Но все равно, из-за вас обоих мы потратили даром полдня.

– Мне очень жаль. – Голос Рапскаля стал напряженным. – И я это уже сказал.

– Ничего страшного, – поспешно сказала Тимара. Для Рапскаля такая обидчивость была нехарактерна. – Я знаю, что вы с Хеби не собирались испортить нам охоту.

Она укоризненно посмотрела на Татса. Фенте – такая же своенравная, как и Синтара. Он должен понимать, что Рапскаль никак не смог бы помешать Хеби убить того оленя, даже если бы знал, что они выслеживают одно и то же животное. И главной причиной раздражительности Татса было вовсе не то, что они лишились мяса.

– Ну, у тебя есть способ возместить нам неприятности, – заявил Татс. – Когда Хеби поест, она могла бы убить еще кого-то. Для наших драконов.

Рапскаль изумленно воззрился на него:

– Когда Хеби поест, ей надо будет поспать. А потом доесть то, что останется. И… ну… драконы не охотятся и не убивают добычу для других драконов. Она просто… никогда не станет этого делать. – Увидев, как посуровело лицо Татса, он добавил: – Понимаешь, на самом деле проблема в том, что ваши драконы не летают. Если бы они полетели, они могли бы сами убивать, и, уверен, им это нравилось бы не меньше, чем Хеби. Вам нужно научить их летать.

Татс устремил на него взгляд, горящий искрами гнева.

– Спасибо, что указал мне на очевидное, Рапскаль. Мой дракон не может летать. – Он досадливо закатил глаза. – Вот уж действительно откровение! Так полезно было это узнать! А теперь мне надо идти охотиться.

Он резко повернулся и удалился.

Тимара проводила его взглядом, открыв рот от изумления.

– Татс! – позвала она. – Подожди! Ты же знаешь, что нам не положено охотиться поодиночке! – Потом она снова повернулась к Рапскалю. – Извини. Не знаю, почему он так разозлился.

– Еще как знаешь-то! – добродушно отверг он ее ложь. Поймав ее за руку, он удержал ее и сказал: – И я тоже знаю. Но это не имеет значения. Все равно я хотел поговорить именно с тобой. Тимара, когда Хеби отоспится, давай отправимся в Кельсингру, хорошо? Я хочу кое-что тебе показать. Что-то удивительное.

– А что?

Он с озорным видом покачал головой.

– Это мы. Это все, что я тебе скажу. Это мы. Ты и я. И я ничего не могу объяснить – мне просто нужно тебя туда отвезти. Ладно?

При этом он подпрыгивал на носках, невероятно довольный собой. Улыбка у него была широкой, и Тимара не смогла не улыбнуться в ответ, хоть и вынуждена была покачать головой.

Кельсингра! Соблазн обдавал ее жаром. Ему пришлось бы попросить Хеби перелететь туда с ней. Оседлать дракона! Перенестись по воздуху через реку… Эта мысль ужасала и манила.

Но Кельсингра? Насчет этой части она была совершенно не уверена.

* * *

Тимара побывала в городе Старших всего один раз и провела там считаные часы. Проблема заключалась в переправе через реку. Река стала полноводной из-за дождей, быстрой и глубокой. Летом она змеилась по широкой пойме, а сейчас была заполнена от берега до берега. Из-за пологого поворота течение оказалось наиболее быстрым, а русло – глубоким как раз у разрушенных причалов древней Кельсингры. С тех пор, как они прибыли на место, «Смоляной» совершил две вылазки к дальнему берегу. Оба раза течение стремительно проносило баржу мимо города и несло вниз по реке. Оба раза живому кораблю и его команде с трудом удавалось добраться до берега и вернуться к деревне. Всем было крайне досадно приплыть в такую даль в поисках легендарного города, и не иметь возможности к нему причалить. Капитан Лефтрин пообещал, что, вернувшись из Кассарика, привезет прочные канаты и колья, и все остальное, что необходимо для создания временного причала у Кельсингры.

Однако юные хранители не смогли ждать так долго. Тимара и несколько других хранителей один раз переплыли на другой берег на двух корабельных лодках. Чтобы пересечь реку, им пришлось усердно грести целое утро, да и то их пронесло мимо разрушенных каменных причалов города далеко вниз по течению, так что им пришлось долго брести обратно. Они оказались в городе ближе к вечеру, когда на исследование широких улиц и высоких зданий остались считаные светлые часы.

Оказалось, что прежде Тимара жила в лесу. Было странно это осознавать. Она всегда считала Трехог городом, и к тому же величественным городом, самым большим в Дождевых чащобах. Оказалось, что это не так.

Вот Кельсингра была настоящим городом. Их переход от городской окраины до старого причала с лодками, которые пришлось тащить волоком, ей это ясно показал. Оставив свои лодочки на причале, они зашли в город. Улицы были вымощены камнем и оказались невероятно широкими и совершенно безжизненными. Дома были сложены из громадных блоков черного камня, причем многие из них имели серебряные прожилки. Эти блоки были чудовищно большими, так что она представить себе не могла, как их вырубали, не говоря уже о том, как перевозили и укладывали на место. Здания возносились вверх, не такие высокие, как деревья Дождевых чащоб, но недопустимо выше любого человеческого строения. У зданий были ровные стены – и они были бескомпромиссно рукотворными. Над ними зияли окна, темные и пустые. И в Кельсингре царило безмолвие. Ветер с шепотом крался по улицам, словно боясь пробудить город к жизни. Справившиеся с переправой хранители старались держаться поближе друг к другу, устало тащась по улицам, а голоса их звучали приглушенно и тонули в тишине. Даже Татс притих. Дэвви и Лектер шли, держась за руки. Харрикин озирался, словно пытаясь пробудиться от странного сна.

Сильве скользнула к Тимаре.

– Ты это слышишь?

– Что?

– Шепот. Люди разговаривают.

Тимара прислушалась.

– Это просто ветер, – сказала она.

Татс кивнул, но Харрикин шагнул назад и взял Сильве за руку.

– Это не просто ветер! – заявил он, и они больше об этом не говорили.

Они обследовали город рядом со старыми причалами и отважились заглянуть в несколько зданий. Масштаб строений больше подходил драконам, а не людям. Тимара, выросшая в крохотных комнатках дома, построенного на дереве, ощущала себя букашкой. Потолки в тусклом вечернем свете казались темными и далекими, окна были расположены очень высоко. Внутри сохранились остатки обстановки. Кое-где это были всего лишь груды сгнившего дерева на полу или какой-нибудь гобелен, при прикосновении распадавшийся на обвисшие пыльные нити. Свет разноцветными лучами пробивался сквозь грязные витражные окна, бросая на каменные полы выцветшие изображения драконов и Старших.

Кое-где магия Старших сохранилась. В одном из зданий внутреннее помещение внезапно осветилось, стоило одному из хранителей войти в комнату. Заиграла музыка, тихая и неуверенная, а в неподвижном воздухе возник смешанный с пылью аромат. Звук, похожий на далекий смех, прощебетал несколько мгновений, а потом внезапно смолк вместе с музыкой. Вся группа хранителей сбежала на улицу.

Татс взял Тимару за руку, и она была рада этому теплому прикосновению. Он негромко спросил у нее:

– Как ты думаешь, есть ли вероятность, что кто-то из Старших здесь выжил? Что мы сможем их встретить или что они могут прятаться, наблюдая за нами?

Она неуверенно улыбнулась ему.

– Ты меня дразнишь, да? Хочешь меня напугать!

Его темные глаза были совершенно серьезными и даже встревоженными.

– Нет. – Посмотрев вокруг, он добавил: – Мне уже неспокойно, а я старался об этом не думать. Я задал тебе этот вопрос, потому что я на самом деле не уверен.

Она поспешно ответила на его неудачные слова:

– Не думаю, чтобы они по-прежнему здесь были. По крайней мере, не во плоти.

Он отрывисто хохотнул.

– И это должно было меня успокоить?

– Нет. Не должно. – Ей определенно было не по себе. – Где Рапскаль? – внезапно спросила она.

Татс остановился и огляделся. Остальные их опередили.

Тимара повысила голос:

– Где Рапскаль?

– Кажется, ушел вперед, – крикнул им Алум.

Татс не отпустил ее руку.

– С ним ничего не случится. Идем. Давай еще немного осмотримся.

Они побрели дальше. Пустота просторных площадей была жуткой. Ей казалось, что за столько лет запустения сюда должна была пробраться жизнь. В промежутках между камнями мостовых должны была прорасти трава. В затянутых зеленым илом фонтанах должны были поселиться лягушки, на карнизах – остаться птичьи гнезда, в окна должны были забираться плети вьющихся растений. Но ничего подобного не было. О, кое-где возникли крошечные островки растительности: желтый лишайник застрял между пальцами какой-то статуи, мох поселился в треснувшей чаше одного из фонтанов – но это все было не то. Город по-прежнему слишком агрессивно оставался городом, местом, предназначенным для Старших, драконов и людей, даже спустя столько лет. Заросли, деревья и лианы – та густая растительность, на фоне которой шла прежняя жизнь Тимары, – не смогла здесь закрепиться. Из-за этого она и сама ощущала себя чужой.

Статуи из высохших фонтанов взирали на них сверху вниз, и Тимара не ощущала в них радушия. Не раз, бросая взгляды на скульптурные изображения женщин-Старших, она гадала, как может измениться ее собственная внешность. Они были высокими и изящными созданиями, с глазами из серебра, меди и пурпура, их лица покрывала гладкая чешуя. У некоторых головы венчали мясистые короны. Элегантные эмалевые платья облекали их фигуры, длинные тонкие пальцы украшали кольца с драгоценными камнями. Она пыталась решить, будет ли так ужасно стать одной из них. Она посмотрела на Татса: его изменения не были непривлекательными.

В одном из зданий ряды каменного амфитеатра окружали подмостки. Барельефы с драконами и Старшими, чья мозаика спустя все эти годы оставалась по-прежнему яркой, резвились на стенах. В этом помещении Тимара, наконец, услышала то, о чем перешептывались остальные: негромкий разговор голосов с меняющимися интонациями. Мелодия языка была незнакомой, однако значение слов пробивалось в уголок ее разума.

– Татс! – сказала она, скорее для того, чтобы услышать собственный голос, чем окликая его.

Он резко кивнул.

– Пошли отсюда.

Она была рада следовать за его быстрыми шагами, и они поспешили выйти в сумерки.

Вскоре к ним присоединились еще несколько хранителей, и они безмолвно, но единодушно решили вернуться на берег реки и там провести ночь в каменном домике. Он был сложен из обычного речного камня, и затвердевший в углах ил говорил о древних наводнениях, которые его затапливали. Двери и окна давно рассыпались прахом. Они разложили в древнем очаге дымный огонь из сырого плавника и жались к его теплу. Только когда к ним присоединились остальные, отсутствие Рапскаля стало очевидным.

– Нам надо вернуться и поискать его! – потребовала она.

Они как раз разбились на поисковые группы из трех человек, когда он возник из начинающейся грозы. Из-за дождя волосы у него прилипли к голове, вся одежда намокла. Он трясся от холода, но безумно ухмылялся.

– Обожаю этот город! – воскликнул он. – Здесь столько надо увидеть и сделать! Вот он, наш дом. Здесь всегда был наш дом.

Он хотел, чтобы они все пошли с ним в темноту, чтобы исследовать еще что-нибудь. Их отказ совершенно его огорошил, но, в конце концов, он устроился рядом с Тимарой.

Ночь заполняли голоса ветра и дождя и неумолчный рев реки. С далеких холмов доносился стонущий вой.

– Волки! – прошептал Нортель, и они все задрожали.

Волки были для них тварями из преданий. Эти звуки почти заглушали бормочущие голоса города. Почти. Ей плохо спалось.

На рассвете хранители уплыли из Кельсингры. Лил дождь, над рекой свистел сильный ветер. Они знали, что добираться до противоположного берега им придется, тяжело работая целый день. Издали до Тимары доносился рев голодных драконов. Неудовольствие Синтары громыхало у Тимары в голове, и, судя по обеспокоенным лицам остальных хранителей, она решила, что им приходится выносить то же самое. Им нельзя было задерживаться в Кельсингре больше одного дня. Когда они отчаливали от берега, Рапскаль с сожалением оглядывался назад.

– Я вернусь! – сказал он, словно обещая это самому городу. – Я буду возвращаться каждый раз, когда у меня будет возможность!

Благодаря тому, что Хеби могла летать, он исполнил это обещание, а вот Тимара после того первого визита там не бывала. Каждый раз, когда она думала о возвращении в город, любопытство боролось в ней с опаской.

* * *

– Ну, пожалуйста! Мне надо тебе там кое-что показать!

Слова Рапскаля вернули ее из воспоминаний.

– Не могу. Мне надо добыть Синтаре мяса.

– Ну, пожалуйста!

Рапскаль наклонил голову. Его распущенные темные волосы упали ему на глаза, устремленные на нее с мольбой.

– Рапскаль, я не могу. Она голодная.

Почему ей так трудно дались эти слова?

– Ну… она должна была бы летать и охотиться. Может, она стала бы больше стараться, если бы ты заставила ее поголодать день или…

– Рапскаль! Неужели ты оставил бы Хеби просто голодать?

Он ковырнул ногой толстый слой лесного перегноя – одновременно досадливо и виновато.

– Нет, – признал он, – я не смог бы. Не мою Хеби! Но она милая. Не то, что Синтара.

Это было обидно.

– Синтара не такая уж плохая! – На самом деле она была именно такой плохой. Но это касалось только ее самой и ее дракона. – Я не могу отправиться с тобой, Рапскаль. Мне надо сейчас же идти охотиться.

Рапскаль вскинул руки, уступая.

– Ну, хорошо. – Он одарил ее улыбкой. – Тогда завтра. Может, будет не так дождливо. Мы могли бы отправиться пораньше и весь день провести в городе.

– Рапскаль, я не могу! – Ей безумно хотелось парить в утреннем небе на спине у дракона. Хотелось почувствовать, каково это – летать, присмотреться к тому, как это делает дракон. – Я не могу исчезнуть на целый день. Мне надо охотиться для Синтары каждый день. Пока она не поест, я не в состоянии делать что-то еще. Не могу залатать крышу нашего дома, не могу заштопать брюки – ничего не могу. Она мысленно пилит меня, я чувствую ее голод. Разве ты не помнишь, каково это?

Она наблюдала за тем, как он хмурит свои мелкочешуйчатые брови.

– Помню, – признался он после долгого молчания. – Да. Ладно. – Он вдруг вздохнул. – Я помогу тебе охотиться сегодня, – предложил он.

– И я скажу тебе за это спасибо, и сегодня это поможет. – Она прекрасно понимала, что Татс удалился, бросив ее. Его уже не догнать. – Но это ничем не изменит того, что завтра Синтара опять будет голодна.

Он покусал верхнюю губу и задумчиво поежился, словно ребенок.

– Понял. Хорошо. Сегодня я помогу тебе охотиться, чтобы покормить твою ленивую драконицу. А завтра я придумаю, чем бы ее накормить так, чтобы ты не потратила на это целый день. Тогда ты полетишь со мной в Кельсингру?

– Да. С искренней благодарностью!

– О, ты будешь более чем благодарна за то, что я намерен тебе показать. А сейчас давай охотиться!

* * *

– Встань!

Сельден проснулся, дрожа и плохо соображая, что происходит. Обычно в это время дня ему разрешалось спать, так ведь? Какой сейчас час? Свет фонаря ослепил его. Он медленно сел, заслоняя глаза согнутой в локте рукой.

– Что вам от меня нужно? – спросил он.

Он знал, что ему не ответят. Он произнес эти слова для самого себя, чтобы напомнить себе, что он человек, а не бессмысленное животное.

Однако этот человек с ним заговорил.

– Встань. Повернись и дай мне на тебя посмотреть.

Глаза у Сельдена немного привыкли к свету. В палатке не было полной темноты. Дневной свет просачивался сквозь заплаты и швы, но все равно от яркого фонаря глаза у него обильно заслезились. Теперь он узнал этого мужчину. Он был не из тех, кто за ним присматривал, кто приносил ему черствый хлеб, грязную воду и полусгнившие овощи, и не тот, кому нравилось тыкать его длинной палкой, забавляя зрителей. Нет. Это оказался тот человек, который считает себя владельцем Сельдена. Это был низенький мужчина с большим носом-картофелиной, и он постоянно носил с собой свой кошель – большой мешок, который он вешал себе на плечо, словно ему невыносимо было надолго расстаться со своими монетами.

Сельден медленно встал. Он не стал от этого более обнаженным, чем был, но под оценивающим взглядом мужчины ему показалось, будто он совершенно гол. Рядом оказались и те посетители, которые приходили в начале дня. Большеносый повернулся к человеку, одетому по-калсидийски.

– Вот он. Вот что ты будешь покупать. Насмотрелся?

– На вид он худой. – Мужчина говорил неуверенно, словно хотел поторговаться, но боялся разозлить продавца. – И болезненный.

Большеносый хрипло хохотнул.

– Ну, другого у меня нет. Если можешь найти человека-дракона в более хорошем состоянии, то лучше покупай его.

Наступило короткое молчание. Калсидийский купец сделал новую попытку:

– Покупатель, которого я представляю, хочет подтверждение того, что он именно то, за что ты его выдаешь. Дай мне что-то, что можно было бы ему отправить – и я посоветую ему заплатить вашу цену.

Большеносый какое-то время обдумывал это предложение.

– Например, что? – спросил он недовольно.

– Палец руки или ноги. – Заметив возмущение, отразившееся на лице Большеносого, купец уточнил: – Или просто сустав одного из пальцев. Как знак честной договоренности. Ваша цена высокая.

– Да. Высокая. И я не стану отрезать у него то, что не отрастет заново! И откуда мне знать – может, вам и нужен-то всего один палец? Нет. Если вам нужен от него кусок, вы мне за него заплатите вперед.

Сельден слушал – и когда до него дошел весь смысл их слов, он отшатнулся в тошнотворном ужасе.

– Вы собираетесь продать один из моих пальцев? Это безумие! Посмотрите на меня! Посмотрите мне в лицо! Я человек!

Большеносый повернулся и злобно посмотрел на него.

– Если не заткнешься, то станешь побитым человеком! И ты слышал, что я ему сказал: я не стану отрезать от тебя то, что не отрастет заново. Так что тебе не на что жаловаться.

Сельден думал, что уже знаком со всей глубиной той жестокости, на которую способны эти люди. Два года назад один из его уборщиков на вечер сдал его в аренду любопытному клиенту. При воспоминании об этом у Сельдена помутилось в голове, и когда ухмыляющийся помощник Большеносого поднял нож с черной рукояткой, у Сельдена в ушах зашумела кровь.

– Это должно быть что-то такое, что докажет, что он именно то, чем вы его называете, – настаивал покупатель. Он скрестил руки на груди. – Я заплачу вам за это десять серебряных. Но тогда, если мой господин будет удовлетворен и захочет его купить, вам придется уменьшить цену на те же десять серебряных.

Большеносый задумался. Его помощник принялся чистить под ногтями кончиком ножа.

– Двадцать серебряных, – потребовал он. – И до того, как мы начнем его резать.

Калсидиец пожевал нижнюю губу.

– За кусок плоти с чешуей размером с мою ладонь.

– Стойте! – Сельден собирался взреветь, но получился визгливый вскрик. – Вы не можете такое делать! Не можете!

– Размером с два моих пальца, – выдвинул свое предложение Большеносый. – И деньги мне в руки до того, как мы начнем.

– Договорились! – поспешно сказал покупатель.

Большеносый сплюнул на солому и протянул руку. Монеты со звоном ложились ему на ладонь.

Сельден отступил назад на всю длину своих цепей.

– Я буду сопротивляться! – крикнул он. – Я не собираюсь стоять и позволять вам меня резать.

– Как хочешь, – ответил Большеносый. Он развязал кошель и бросил туда деньги. – Давай мне нож, Ривер. Вам придется его придавить, пока я буду вырезать кусок из его плеча.

* * *

Четырнадцатый день месяца Надежды – седьмой год Вольного союза торговцев

От Кима, смотрителя голубятни в Кассарике, – Торговцу Финбоку в Удачном

Отправлено в почтовом футляре под двумя печатями из зеленого, а затем синего сургуча. Если одной из печатей нет или она повреждена, известите меня немедленно!

Приветствую Торговца Финбока.

Как вы и просили, я продолжил проверять отправления со своей станции. Вы знаете, какой риск это для меня представляет, и, думаю, вам следовало бы щедрее вознаграждать мои труды. Мои сведения были несколько запутанными, но мы оба понимаем, что там, где присутствует секретность, можно получить прибыль. Хотя прямых известий о супруге вашего сына или успехе или неудаче экспедиции «Смоляного» не было, полагаю, что те сведения, которые я вам отправлял, могут оказаться ценными, хоть мы и не можем пока определить, каким именно образом их можно использовать. И я напоминаю вам, что мы договорились, что вы платите мне не только за полученную мной информацию, но и за риск. Говоря прямо и с немалым риском для меня, если это послание попадет в чужие руки, если мой шпионаж обнаружат, я потеряю место смотрителя голубятни. Если это со мной случится, все захотят узнать, на кого я работал. Думаю, что мое обещание сохранить это в тайне независимо от того, что со мной случится, должно чего-то стоить. Подумайте хорошенько, прежде чем снова укорять меня за то, как скудны мои сведения. Человек не может поймать рыбу, если река пуста.

По этой причине вам следует поговорить с неким продавцом птиц в вашем городе, человеком по имени Ширап на улице мясников. Он может устроить мне поставку голубей, которые будут возвращаться к нему, а не в клетки гильдии, обеспечивая приватность нашей переписки. Затем он будет передавать мои послания вам. Это будет недешево, но удача всегда приходит к тем, кто ее ловит.

Передайте мои приветствия вашей супруге Силии. Я уверен, что в сохранении ее покоя и благополучия в качестве жены богатого торговца заинтересованы вы оба.

Ким