Читать книгу Город Драконов - Робин Хобб - Страница 7

Она шла по пустынным улицам в одиночестве. Сверкающее одеяние Старших из медной ткани облекало ее тело. Странным контрастом к нему были стоптанные ботинки и покрытый пятнами от долгой носки плащ, полы которого постоянно хлопали. Непокрытую голову она наклоняла, пряча лицо от ветра, который выдергивал пряди ее волос из сколотых кос. Элис щурила глаза от выбивающих слезы потоков холодного воздуха и упрямо шла дальше. Руки у нее почти онемели, но она сжимала в них обвисающий рулон выгоревшей ткани. Дверной проем ближайшего дома зиял пустотой: деревянные створки давно сгнили.

Войдя внутрь, она испустила дрожащий вздох облегчения. Тут было не теплее, но хотя бы ветер больше не вырывал тепло из ее тела. Благодаря одеянию Старших, которое подарил ей Лефтрин, тело у нее не мерзло, но платье не защищало ее голову и шею, а также кисти рук и ступни. Шелест, наполнявший ветер и отвлекавший ее внимание, стих. Она обхватила себя руками, согревая пальцы под мышками, и оглядела заброшенное жилище. Смотреть было почти не на что. Силуэты на плиточном полу рассказывали о деревянной мебели, которая давно сгнила до крошащихся щепок. Она пошаркала ногой по полу. Оказалось, что покрытые пылью плитки имели сочный темно-красный цвет.

Прямоугольное отверстие в потолке и куча древних обломков под ним говорили о лестнице, превратившейся в прах. Сам потолок был прочным. Длинные «балки» из тесаного камня поддерживали сцепленные блоки. До того как попасть в Кельсингру, она никогда не видела ничего подобного, но, похоже, здесь в основном использовались точно подогнанные друг к другу камни, даже в небольших зданиях.

Камин в углу комнаты сохранился хорошо. Он выдавался в помещение и был украшен плитками. Элис ухватилась за край своего плаща, протерла им ровно выложенную облицовку камина и восторженно вскрикнула. То, что она поначалу приняла за следы грязи на красных плитках, оказалось черной гравировкой. Всмотревшись в нее, она поняла, что узоры объединяет общая тема: готовка и продукты. Вот рыбина на блюде, а рядом – миска, полная округлых корневищ, на которых остались листья. Еще на одной плитке она обнаружила дымящийся горшок какой-то еды, а на четвертой была изображена свинья, жарящаяся на вертеле.

– Вот как. Оказывается, Старшим нравилась такая же еда, как и нам.

Элис произнесла это тихо, словно опасаясь кого-то разбудить. Это ощущение не оставляло ее с того момента, когда драконица Рапскаля впервые перенесла ее в этот разрушенный город. Он казался пустым, брошенным и мертвым. И тем не менее она не могла избавиться от чувства, будто за углом может столкнуться с его жителями, занятыми своими делами. Она была уверена в том, что в более внушительных зданиях, сложенных из черных камней с серебряными прожилками, слышала перешептывания, а один раз – даже пение. Однако оклики и поиски ничего не дали: кругом были только покинутые комнаты, остатки мебели и другое имущество, превращающееся в пыль. Ее крики не заставили пуститься в бегство белок или заполошно взлететь птиц. Здесь никто не поселился – ни мышь, ни муравей, и даже немногочисленные растения, встреченные ею, выглядели нездоровыми. Порой ей казалось, что она стала первой за многие годы гостьей этих мест.

Глупая мысль. Конечно же, зимние ветры просто уносили все признаки предыдущих посещений, потому что диких животных в округе было множество, и не только здесь, но и на противоположном берегу реки. Многочисленные холмы, окружавшие город, заросли густым лесом, и весьма успешная охота Хеби свидетельствовала о процветающей популяции зверей. Только накануне Хеби нашла и загнала целое стадо каких-то коренастых копытных, названия которых Элис не знала. Красная драконица запугала их, кружа над их головами, заставила в страхе ринуться вниз по склону, пронестись по лесу и выскочить на берег, где на них накинулись все драконы, которые пировали, временно насытившись. Значит, места по обе стороны реки кишели жизнью. Однако никто из животных не осмеливался зайти в город.

Это было всего одной из множества тайн Кельсингры. Немалая часть города осталась стоять совершенно нетронутой, словно все его обитатели просто исчезли. Немногочисленные разрушения казались случайными – за одним исключением. Огромный провал – словно кто-то взял гигантский топор и вырубил из города клин – разрывал улицы. Течение реки наполнило его водой. Элис стояла на краю этого глубокого синего разреза и смотрела вниз, в глубины, казавшиеся бездонными. Не это ли и погубило город? Или это произошло уже спустя много лет? И почему в этом городе Старших здания стоят на большом расстоянии друг от друга, тогда как похороненные строения Трехога и Кассарика представляли собой один сплошной городской улей? На ее вопросы ответов не было.

Она закончила расчищать камин. Один ряд плиток оказался расшатанным, и они отвалились под ее рукой. Она поймала одну из них и бережно положила на пол. Сколько лет этот скромный камин оставался цел, чтобы развалиться просто из-за того, что она стерла с него пыль? Ну что ж: она видела его неиспорченным, так что изображение того, каким он был, будет сохранено. Оно не потеряется безвозвратно, как столь многое уже потеряно в Трехоге и будет потеряно в Кассарике. Хотя бы этот город Старшин будет описан.

Элис опустилась на колени перед камином и развернула ткань. Когда-то эта тряпка была частью белой рубашки. Из-за стирки в речной воде материя пожелтела, а швы разъела речная кислота. В результате оставшаяся тряпица послужит ей пергаментом. Он не слишком хорош. Имевшиеся у нее чернила она разводила уже не один раз, и при попытке писать на ткани строки расплывались и разъезжались. Однако это было лучше, чем ничего, а когда у нее снова появятся нормальные чернила и бумага, она сможет переписать все свои заметки. А пока она не станет рисковать тем, что забудет свои первые впечатления от этих мест. Она будет регистрировать все, что сейчас видит, чтобы позже все должным образом подтвердить. Ее записи о нетронутом городе Старших переживут все, что может случиться с ней самой.

Или же с городом.

Тревога заставила ее стиснуть зубы. Лефтрин собрался отплыть завтра утром, отправившись в долгий путь в Кассарик – а, возможно, и в Трехог. В городе Дождевых чащоб, расположенном на деревьях, он получит плату, которая причитается им всем от Совета Дождевых чащоб, а потом закупит припасы. Теплую одежду, муку, сахар. Масло, кофе и чай. Но при этом ему придется рассказать, что они смогли найти Кельсингру. Она уже обсудила с ним то, что это может означать. Торговцы будут рваться обследовать еще одну территорию Старших. Они явятся не изучать, а грабить, чтобы найти и присвоить все, что могло остаться от магических изделий и произведений искусства Старших. Мародеры и охотники за сокровищами будут собираться толпами. Для них нет ничего святого. Они думают только о прибыли. С камина в этом скромном жилище обдерут плитки. Огромные барельефы на центральной башне Кельсингры срежут, запакуют в ящики и увезут. Искатели сокровищ заберут статуи с фонтанов, обрывки документов из помещения, которое, видимо, было регистрационной палатой, декоративные каменные перемычки окон, таинственные инструменты, витражи… И все это свалят в беспорядке и увезут, как простые товары на продажу.

Элис вспомнила то место, которое обнаружили они с Лефтрином. Доски из слоновой кости и эбенового дерева, пыльные фигурки, оставшиеся на местах, нетронутыми лежали на невысоких мраморных столах. Она не опознала ни одну из игр, не расшифровала ни одну из рун на нефритовых и янтарных фишках, россыпью лежавших в широкой чаше в верхней части гранитной стойки.

– Здесь шли азартные игры, – высказала она Лефтрину свою догадку.

– А может, здесь молились. Я слышал о священнослужителях на островах Пряностей, которые с помощью рунных камней определяют, будет ли ответ на молитву, возносимую человеком.

– Может, и так, – отозвалась она. Сколько загадок! Проходы между столами были широкими, а в полу помещения поблескивали прямоугольники из какого-то другого камня. – А это не подогреваемые места для драконов? Может, они приходили сюда наблюдать за игрой или молитвами?

В ответ Лефтрин только беспомощно пожал плечами. Она опасалась, что никогда не получит ответа на этот вопрос. Подсказки, которые могли бы объяснить, чем была Кельсингра, будут содраны и проданы, за исключением того, что ей удастся запечатлеть до того, как сюда сбегутся падальщики.

Разграбление Кельсингры было неизбежным. Поняв это, Элис умоляла о вылазке в Кельсингру всякий день, когда погода позволяла Хеби летать. Она проводила все дневные часы, заходя в каждое здание и записывая свои впечатления, не позволяя себе метаться от строения к строению. Она решила, что лучше иметь подробные и точные записи об одной части этого древнего города, чем беспорядочные кусочки отовсюду.

Услышав постукивание по мостовой, она прошла к двери. Лефтрин шагал по пустынным улицам, для тепла спрятав ладони под скрещенные руки и прижав подбородок к груди. Его серые глаза щурились под резким ветром. От холода щеки над его темной бородой покраснели, ветер взъерошил его и без того непокорные волосы. И все равно при виде него у нее стало тепло на сердце. В те времена, когда она была дочерью респектабельного удачненского торговца, коренастый капитан корабля в поношенной куртке и брюках не удостоился бы от нее и взгляда, но за месяцы общения на «Смоляном» она оценила его по достоинству. Она любит его. Любит намного сильнее, чем когда бы то ни было любила своего жестокого мужа Геста – даже в самые первые дни своего пьянящего увлечения этим красивым мужчиной. Речь Лефтрина была грубой, он почти не знал никаких изысков. Однако он был честным, умелым и сильным. И он любил ее – открыто и всем сердцем.

– Я здесь! – крикнула она ему, и, повернув в ее сторону, он поспешил к ней присоединиться.

– Здесь становится все холоднее, – проговорил он, заходя под не слишком надежную защиту дома. – Ветер усиливается, собирается дождь. Или даже мокрый снег.

Она шагнула к нему в объятия. Его верхняя одежда сначала показалась ей холодной, но, обнимаясь, они согрелись. Она чуть отстранилась, чтобы взять его загрубевшие руки в свои и, зажав между ладонями, растереть.

– Тебе нужны перчатки, – сказала она ему зачем-то.

– Нам всем нужны перчатки. И всякая теплая одежда. И замена всех снастей, инструментов и припасов, которые мы потеряли при наводнении. Боюсь, что это все можно получить только в Кассарике.

– Карсон сказал, что мог бы…

Лефтрин покачал головой.

– Карсон добывает много мяса, и хранители постепенно приобретают умение охотиться в этих местах. Мы все сыты, но это одно мясо. А драконы никогда не наедаются. И Карсон дубит все шкуры, но на это уходит время, а у нас нет нужных инструментов. Он может выделывать жесткие шкуры, которые годятся на то, чтобы застилать пол или занавешивать окна. Но для того, чтобы получить меховые одеяла или кожу для одежды, необходимо время и приспособления, которых у нас нет. Мне надо в Кассарик, дорогая. Я больше не могу это откладывать. И я хочу, чтобы ты плыла со мной.

Она уткнулась лбом ему в плечо и покачала головой:

– Не могу. – Ее слова из-за его объятий звучали приглушенно. – Мне надо остаться здесь. Мне так много нужно записать! И надо закончить, пока все не испортилось. – Она подняла голову и продолжила, не дав ему начать привычные убеждения. – Как шла работа? – спросила она, меняя тему разговора.

– Медленно. – Он покачал головой. Он занялся проектированием нового городского причала. – По правде говоря, можно только составить план и приготовить список всего, что необходимо будет купить. Течение идет прямо у города, дно понижается резко, глубина большая. Развернуть «Смоляного» негде, и надежно закрепить не за что. Даже когда работали все весла, нас пронесло мимо города дальше по течению. Не знаю, всегда ли так было – по-моему, нет. Подозреваю, что глубина меняется по временам года и что, когда наступит лето, вода немного отступит. Если так, то строить надо будет именно летом. Я проверил старые сваи. От деревянных осталась одна оболочка, а вот каменные кажутся прочными. Можно подняться выше по течению по тому берегу, заготовить там бревна, а затем в виде плота отогнать к городу. Причаливать плот будет сложно. Но пытаться это сделать сейчас – напрасная трата сил. У нас нет инструмента и скреп, чтобы построить такой причал, какой позволил бы пристать сюда большому кораблю. А взять их можно только…

– В Трехоге, – договорила она за него.

– В Трехоге. Может быть, в Кассарике. В обоих случаях путь долгий. Я брал припасы на экспедицию, а не для того, чтобы основать поселение. А хранители потеряли во время наводнения почти все снасти, запасную одежду и одеяла, так что их просто не хватает на всех. Зимовка будет нелегкой, пока я не вернусь с новыми припасами.

– Мне не хочется с тобой расставаться, Лефтрин. Но я останусь здесь и продолжу работу. Я хочу узнать о городе как можно больше, пока сюда не налетели торговцы и не растащили все.

Лефтрин вздохнул и притянул ее к себе.

– Милая, я говорил тебе уже сто раз. Мы будем беречь это место. Никто не знает дорогу сюда, а я не собираюсь раздавать всем мои карты. Если другие попытаются последовать сюда за нами, то убедятся, что «Смоляной» может плыть не только днем, но и ночью. Но даже если за нами смогут последовать до этого места, с причаливанием у них будут такие же проблемы, как и у нас. Я буду задерживать их столько, сколько смогу, Элис.

– Знаю.

– Ну вот. Может, мы поговорим, почему тебе на самом деле не хочется возвращаться в Трехог?

Она качнула головой и снова уткнулась ему в плечо, но все-таки призналась:

– Мне не хочется оказаться там, где мне придется вспоминать, что я была Элис Финбок. Я не хочу соприкасаться ни с какой частью той прежней жизни. Мне просто хочется, чтобы моя жизнь была здесь и сейчас, с тобой.

– Это так и есть, моя госпожа, моя дорогая. Я не позволю никому тебя у меня украсть.

Она отодвинулась и заглянула ему в глаза.

– Сегодня за работой мне пришла в голову одна мысль. Что если ты вернешься туда и сообщишь о моей смерти? Ты мог бы отправить голубя Гесту, а еще одного – моим родителям, сказать, что я упала за борт и утонула. Они считают меня такой неуклюжей и глупой, что наверняка поверят.

– Элис! – Он пришел в ужас. – Я не хочу произносить вслух подобные слова, даже если это ложь! А твои бедные родители? Ты не можешь такое с ними сделать!

– Думаю, они почувствовали бы только облегчение, – проворчала она, хоть и знала, что они все равно плакали бы о ней.

– А еще тебе надо подумать о твоей работе. Ты не можешь быть мертвой и продолжать работу!

– О чем ты?

Он разжал руки и отступил на шаг.

– Твоя работа. Твое изучение драконов и Старших. Ты слишком долго этим занималась, чтобы просто бросить. Тебе надо ее закончить – если такое вообще можно закончить. Веди журналы, делай наброски. Встреться со Старшими Малтой и Рэйном и расскажи им о том, что выяснила. Поделись своими открытиями с миром. Если ты объявишь себя мертвой, то не сможешь заявить права на свои открытия. Не говоря уже о том, чтобы их защитить.

Она не смогла бы придумать название тому чувству, которое ее затопило. Ей трудно было поверить, что кто-то сказал ей такие слова.

– Ты… ты понимаешь, что это для меня значит? – Внезапно смутившись, она отвела глаза. – Моя писанина и мои глупенькие наброски, мои попытки перевода, мои…

– Полно! – В его голосе зазвучал изумленный укор. – Элис, в том, что ты делаешь, нет ничего «глупенького», как нельзя считать глупыми мои карты реки Дождевых чащоб. Неужели ты не веришь в наше дело? И не принижай себя, особенно при мне! Я полюбил эту поглощенную своим делом женщину с ее альбомами и дневниками. Мне льстило, что такая образованная дама вообще готова тратить время на то, чтобы все это мне объяснять. То, что ты делаешь, очень важно! Для жителей Дождевых чащоб, для драконов, для истории! Мы здесь, мы видим, как что-то происходит с этими драконами и их хранителями. Эти подростки превращаются в Старших. В наш мир возвращаются сначала драконы, а теперь и Старшие. Пока это происходит только здесь. Но разве можно смотреть на драконов и хранителей и сомневаться в том, что будет дальше? Хеби с каждым днем становится сильнее. Большинству других драконов уже удается чуть-чуть пролететь, хотя в результате некоторые и падают в реку или на деревья. Думаю, что к концу зимы большинство из них смогут охотиться и хотя бы немного летать. И никто из хранителей не говорил о возвращении в Трехог или Кассарик. Они остаются здесь, и некоторые из них составили пары. Боги свидетели! Элис, это же начало чего-то, и ты уже в этом участвуешь. Отступать слишком поздно. И прятаться тоже поздно.

– На самом деле я не хочу прятаться. – Она медленно прошла к камину и встала на колени, неохотно подняв с пола одну из украшенных плиток. – Я дала Малте обещание. Я намерена его исполнить. – Она всмотрелась в плитку. На ней тонкими линиями был прорисован котелок с кипящим супом. Его обрамлял венок из трав. – Когда ты поедешь, я отправлю это ей. С письмом от меня, в котором я дам ей знать, что мы на самом деле нашли Кельсингру. Что в этом мире по-прежнему есть место для драконов и Старших.

– Ты могла бы отправиться со мной. Сама ей сказать.

Элис замотала головой – почти гневно.

– Нет, Лефтрин. Пока я не готова снова столкнуться с тем миром. Я отдам тебе послания, которые ты отправишь моим родным, чтобы дать им знать, что я жива и у меня все в порядке. Но не более того. Пока – нет.

Когда она оглянулась на него через плечо, он смотрел в пол. Губы у него плотно сжались от разочарования. Она встала и прошла к нему.

– Не думай, будто я собираюсь уклоняться от того, что должна сделать. Я намерена разорвать отношения с Гестом. Я хочу спокойно стоять рядом с тобой не как сбежавшая жена, а как женщина, имеющая право выбирать, как ей жить. Гест нарушил наш брачный контракт. Я знаю, что больше не связана его условиями.

– Тогда сообщи об этом Совету в Удачном. Отрекись от него. Он нарушил данные тебе обещания. Ваш договор больше не имеет силы.

Она вздохнула. Этот разговор они тоже уже вели.

– Ты только что укорял меня за то, что я захотела сказаться умершей, напомнив, что это ранит моих родных. Ну, так я не вижу способа заставить Геста меня освободить, не ранив еще более обширный круг людей. Я могу сказать, что он был мне неверен, но у меня нет свидетелей, которые бы открыто это подтвердили. Я не могу просить Седрика признаться, ведь это навлечет на его семью позор! Он строит здесь нечто новое, так же, как и я. Я не хочу разлучать его с Карсоном и тащить обратно в Удачный, делать его источником скандала и объектом злых насмешек. Гест просто назовет его лжецом, и я знаю, что он найдет множество друзей, которые поклянутся, что он говорит правду – что бы он ни сказал.

Переведя дыхание, она добавила:

– И моих родителей это сделает изгоями общества. Не то чтобы мы пользовались большим уважением в Удачном. А мне пришлось бы стоять перед Советом Удачного и признаваться, что я была дурой, не только став женой Геста, но и прожив с ним столько потраченных напрасно лет…

Она замолчала. Ее затопило тошнотворное чувство стыда. Стоило ей решить, что она уже оставила все это позади – и сразу же напоминание о том, как Гест по-прежнему ее связывает, заставляло вспомнить все заново. Много лет она не могла понять, почему он так плохо к ней относится. Она унижалась, пытаясь привлечь его внимание. Она добилась только презрения, с которым он смотрел на все ее усилия. Только когда она оставила Удачный, чтобы на короткое время заняться изучением своих обожаемых драконов в Дождевых чащобах, она узнала правду о своем муже. Он никогда не испытывал к ней ни малейшего расположения. Их брак был уловкой, прячущей его истинные предпочтения. Седрик, друг ее детства и помощник ее мужа, был для него нечто большее, нежели просто секретарь и камердинер.

И все друзья Геста это знали.

У нее скрутило живот, а в горле встал ком. Как она могла быть такой слепой, такой тупой? Такой невежественной, такой блаженно наивной? Как она могла долгие годы не замечать его странного поведения в супружеской постели, жить с его злобным ехидством и открытым пренебрежением? У нее был только один ответ на эти вопросы: она была дурой. Дурой, дурой, ду…

– Прекрати! – Лефтрин поймал ее руку и мягко встряхнул. При этом он еще и головой укоризненно покачал. – Ненавижу, когда ты вот так уходишь в себя. Ты щуришь глаза, скрипишь зубами – и я прекрасно знаю, что происходит у тебя в голове. Перестань себя винить. Тебя обманули и ранили. Ты не должна принимать этот груз на себя. Виноват тот, кто совершил проступок, а не тот, кому он причинил зло.

Она вздохнула, но тяжесть на ее сердце осталась.

– Ты ведь знаешь поговорку, Лефтрин: «Обманул меня раз – стыдно тебе. Обманул меня второй – стыдно мне». Ну, а он обманул меня тысячу раз, и я не сомневаюсь, что многие свидетели этого получали удовольствие. Я вообще не хочу возвращаться в Удачный. Никогда. Я не хочу видеть тех, с кем я была там знакома, и гадать, кто из них знал, что я дура, и не говорил мне.

– Хватит! – решительно сказал Лефтрин, но голос его был мягким. – Уже начинает темнеть, и я чувствую приближение настоящего шторма. Пора переправляться на наш берег.

Элис выглянула на улицу.

– Мне не хотелось бы оказаться на этом берегу после наступления темноты, – согласилась она и посмотрела прямо на него, ожидая, что он что-то добавит, но он молчал. Элис не стала больше ничего говорить. Бывали моменты, когда она понимала: при всей их близости он по-прежнему остается жителем Дождевых чащоб, тогда как она выросла в Удачном. Существуют вещи, о которых он не говорит. Однако она вдруг решила, что это нечто такое, что нельзя не обсудить. Откашлявшись, она проговорила: – Ближе к ночи голоса, похоже, становятся громче.

Лефтрин встретился с ней взглядом.

– Это так.

Он подошел к двери и осторожно выглянул, словно проверяя, нет ли там какой-то опасности. От этого простого действия у нее мороз пробежал по коже. Неужели он ожидал что-то увидеть? Или кого-то? Он негромко сказал:

– Точно так же бывает в некоторых местах в Трехоге и Кассарике. Я имею в виду похороненные развалины, а не города на деревьях. Но их не темнота вызывает. По-моему, это бывает, когда ты один или чувствуешь себя одиноким. Становишься более уязвимым. В Кельсингре это проявляется сильнее, чем я раньше ощущал. Но в этом районе, где жили простые люди, это не так тяжело. В тех кварталах города, где здания величественные, а улицы такие широкие, я слышу шепот почти все время. Негромкий, но постоянный. Лучше всего просто не обращать на него внимания. Не позволяй себе на нем сосредоточиваться.

Он оглянулся на Элис, и у нее возникло ощущение, что она узнала вполне достаточно и больше ничего услышать пока не хочет. Она ощущала, что он мог бы рассказать ей еще что-то, но решила приберечь свои вопросы на тот момент, когда они будут греться подле уютного огня в хорошо освещенной комнате. Не стоит задавать их здесь, в холодном городе, где сгущаются тени.

Элис собрала свои вещи, включая отвалившуюся от камина облицовочную плитку. Еще раз посмотрев на рисунок, она передала пластинку Лефтрину. Он достал из кармана потрепанный платок и обернул им драгоценный предмет.

– Я буду ее беречь, – пообещал он прежде, чем она успела его об этом попросить.

Рука об руку они вышли из дома.

На улице пасмурный день померк еще сильнее: тучи сгустились, а солнце стало опускаться за пологие холмы и более крутые скалы, высившиеся за ними. Тени домов падали на извилистые улицы. Элис и Лефтрин шли быстро, и холодный ветер подгонял их. Когда они оставили позади скромные дома, которые обследовала Элис, и вышли в главную часть города, шепот стал громче. Она слышала его не ушами, и ей не удавалось вычленить какой-то из голосов или цепочку слов: скорее, это было давлением мыслей на ее разум. Она тряхнула головой, отгоняя их, и поспешила дальше.

Она никогда еще не бывала в подобном городе. Удачный был крупным и величественным городом – городом, построенным для того, чтобы впечатлять, однако масштабы Кельсингры превращали людей в карликов. Улицы в этой части Кельсингры были широкими – настолько широкими, что драконы могли бы разминуться там друг с другом. И размеры сверкающих черных домов тоже были рассчитаны на то, чтобы принимать в них драконов. Потолки были подняты, дверные проемы были широкими и высокими. Где бы им ни встречались лестницы, их центральная часть неизменно бывала широкой и пологой, совершенно не рассчитанной на походку человека. Два шага на то, чтобы пройти по ступени, а потом переход на следующую. Параллельно по обоим краям таких лестниц шли пролеты, чьи размеры подходили людям.

Она миновала пересохший фонтан. В его центре дракон в натуральную величину поднимался на задние лапы, зажав в зубах и передних лапах оленя. За следующим поворотом ей встретился памятник государственному мужу из Старших: в одной длинной и изящной руке он держал свиток, другой указывал вверх. Памятник был сделан из того же черного камня, пронизанного тонкими серебряными прожилками. Было совершенно ясно, что здесь жили и Старшие, и драконы – рядом друг с другом, возможно даже, деля одно жилище. Она вспомнила хранителей и то, как драконы их изменяют, и подумала, что, возможно, в городе снова появится такое же население.

Они свернули на широкий бульвар, и ветер взвыл с новой силой. Элис попыталась плотнее закутаться в свой жалкий плащ и пригнула голову навстречу ветру. Эта улица вела прямо к городскому порту и остаткам причалов, которые когда-то ожидали здесь прибытия кораблей. Чуть подняв голову, она устремила слезящиеся глаза на блестящую черную поверхность реки. На горизонте солнце уже нырнуло за лесистые холмы.

– Где Рапскаль? – Она почти кричала, чтобы ее слова могли преодолеть напор ветра. – Он обещал, что на закате приведет Хеби к берегу.

– Он будет на месте. Пусть он странноватый, но если речь идет о выполнении своих обещаний, он – самый ответственный из хранителей. Вон так. Вот они.

Она проследила за указующим жестом Лефтрина и увидела их. Драконица задержалась у края высокой каменной площадки, выходившей на воду. Рядом с площадкой был осыпающийся пандус. По барельефам, украшавшим его, Элис поняла, что когда-то здесь была взлетная площадка для драконов. Она предположила, что, возможно, более старшим и тяжелым драконам необходимо было возвышение, чтобы оторваться от земли. До того, как камни пандуса поддались напору зимних паводков, он, наверное, был очень высоким. Сейчас он обрывался сразу за постаментом статуи.

Хранитель Хеби влез на постамент и стоял у ног статуи, многократно превосходящей рост человека и изображающей чету Старших. Мужчина указывал куда-то отставленной в сторону рукой, а протянутый палец женщины и ее изящно наклоненная голова говорили о том, что ее взгляд за чем-то следит – возможно, за полетом дракона. Рапскаль запрокинул голову, и, вытянув руку, касался бедра одного из Старших. Он стоял и взирал на высокое красивое создание, словно завороженный.

Его драконица, Хеби, ждала его, беспокойно переминаясь с лапы на лапу. Наверное, она уже успела снова проголодаться. В последнее время она только и делала, что охотилась, ела и снова охотилась. Размеры красной драконицы стали вдвое больше по сравнению с тем, какой ее впервые увидела Элис. Она уже не напоминала прежнее приземистое и угловатое существо: ее тело и хвост удлинились, шкура и полусложенные крылья ало блестели, ловя красные лучи заходящего солнца и снова их отражая. Взбугрив мышцами выгнутую шею, она наблюдала за их приближением. Резко опустив голову, она тихо зашипела, предостерегая их. Элис тут же остановилась.

– Что-то случилось? – громко спросила она.

Ветер унес ее слова, и Рапскаль не ответил. Драконица снова передвинулась и чуть приподнялась на задних лапах. Она понюхала Рапскаля, а потом подтолкнула носом. Тело паренька прогнулось от ее толчка, но незаметно было, чтобы он ее заметил.

– Ох, нет! – простонал Лефтрин. – Умоляю, Са, только не это! Дай пареньку еще один шанс!

Капитан отпустил руку Элис и побежал вперед.

Драконица запрокинула голову и громко засвистела. На мгновение испуганной Элис показалось, что сейчас Хеби бросится на Лефтрина или плюнет в него кислотой. Вместо этого драконица снова подтолкнула Рапскаля, и опять не добилась никакой реакции. После этого она опустилась на все четыре лапы и застыла, глядя на них. Глаза у нее вращались. Ее явно что-то вывело из равновесия, а это отнюдь не успокоило Элис. Расстроенный дракон – это опасный дракон.

– Рапскаль! Хватит грезить, займись Хеби! Рапскаль!!!

Крик Элис пытался пробиться сквозь ветер.

Молодой хранитель стоял так же неподвижно, как статуя, которой он касался, и меркнущий свет играл на алой чешуе кистей его рук и лица. Хеби шагнула, чтобы перекрыть Лефтрину дорогу, но речник ловко обогнул ее.

– Я иду ему на помощь, дракон. Не мешай мне.

– Хеби, Хеби, все будет хорошо. Дай ему пройти, пропусти его.

Забыв о грозящей ей самой опасности, Элис постаралась отвлечь драконицу, а тем временем Лефтрин уперся ладонями о пьедестал, заканчивавшийся на уровне его груди, и вспрыгнул на него. Обхватив Рапскаля поперек туловища, он резко развернулся прочь от статуи, отрывая ладонь паренька от камня. Как только это произошло, хранитель невнятно вскрикнул и внезапно обвис на руках мужчины. Лефтрин пошатнулся от неожиданной тяжести, и оба сели, опустившись на камень у ног скульптурной группы.

Хеби беспокойно переминалась, встревоженно мотая головой. Она одна из драконов никогда не разговаривала с Элис. Несмотря на то, что теперь она стала единственной, кто мог успешно летать и охотиться, она не казалась особо сообразительной, хотя, похоже, всегда разделяла добродушие своего хранителя. Сейчас, когда Лефтрин продолжал обнимать паренька и встревоженно разговаривать с ним, драконица напоминала скорее беспокойного пса, чем сильного хищника.

Тем не менее, направляясь к площадке, Элис обогнула Хеби на почтительном расстоянии. Взобраться на постамент ей оказалось гораздо труднее, чем Лефтрину, но она все-таки сумела это сделать. Капитан сидел на холодном камне, прижимая к себе Рапскаля.

– Что с ним? Что случилось?

– Он тонет, – проговорил Лефтрин негромким голосом, полным ужаса.

Однако когда голова Рапскаля безвольно упала, на обращенном к ней лице она увидела только идиотически-ошеломленную ухмылку и полузакрытые глаза. Она нахмурилась.

– Тонет? Он скорее похож на пьяного, чем на утопленника! Но откуда он взял спиртное?

– Он его и не брал. – Лефтрин снова встряхнул паренька. – Он не пьян. – Однако его поведение ничем не подтверждало это утверждение: он снова начал расталкивать Рапскаля. – Очнись, парень. Вернись в собственную жизнь. Здесь дракон, которому ты нужен, и ночь уже близка. А скоро начнется гроза. Нам нужно, чтобы ты очнулся, чтобы мы до темноты перебрались на другой берег.

Он взглянул на Элис, превращаясь в капитана Лефтрина, имеющего дело с чрезвычайной ситуацией.

– Спрыгни вниз и подхвати его ноги, когда я стану его спускать, – приказал он, и она повиновалась.

«Когда этот паренек успел так вырасти?» – удивленно подумала она, пока Лефтрин опускал поникшего Рапскаля ей на руки. Когда она впервые его увидела, он казался почти мальчишкой: его простодушие заставляло его выглядеть даже моложе сверстников. Потом он со своим драконом исчез, и все сочли их обоих погибшими. После возвращения его драконица доказала свою состоятельность как хищницы, а Рапскаль словно стал одновременно старше и таинственнее, так что порой его можно было принять за легендарного Старшего, а порой – за восхищенного мальчишку. Близкий контакт с драконом изменял его, как менял всех хранителей. В прорехах изношенных брюк мелькала плотная красная чешуя, покрывавшая теперь его стопы и голени. Она напоминала Элис плотную оранжевую кожу на куриных лапах. И, словно птица, он весил меньше, чем она ожидала: Лефтрин отпустил Рапскаля, а она приняла его вес целиком, удерживая стоймя. Глаза у него широко открылись.

– Рапскаль! – позвала она, но он безвольно приник к ее плечу.

Лефтрин тяжело спрыгнул к ней, шумно выдохнув.

– Давай его мне! – отрывисто приказал он: Хеби прижала нос к спине Рапскаля, заставив Элис пошатнуться и упереться спиной в пьедестал. – Дракон, прекрати! – приказал он Хеби, но при виде бешено вращающихся глаз драконицы уже мягче добавил: – Я пытаюсь ему помочь, Хеби. Не тесни нас.

Неясно было, поняла ли его Хеби, но она все же отступила, дав Лефтрину уложить Рапскаля на холодный камень.

– Очнись, парень! Вернись к нам! – Он легонько пошлепал его по щекам, а потом взял за плечи, посадил и встряхнул.

Голова Рапскаля резко запрокинулась, глаза были широко распахнуты. А потом, когда его голова снова качнулась вперед, на лицо вернулась жизнь. Его добродушная улыбка, которая никогда надолго не исчезала, снова расцвела на губах, и он устремил на них блаженный взгляд.

– Нарядилась на праздник, – радостно сказал он, – в платье из кожи угря, покрашенной в розовый цвет в тон чешуи у нее на лбу. Изящнее ящерки на воздушном цветке была она, а губы были нежнее розовых лепестков!

– Рапскаль! – сурово одернул его Лефтрин. – Возвращайся к нам немедленно. Сюда. Мы замерзли, приближается ночь, а этот город мертв уже Са знает сколько! Нет никакого праздника и ни на одной женщине не надето то платье, которое ты описал. Вернись немедленно!

Он зажал голову паренька ладонями и заставил его встретиться с его гневным взглядом.

Спустя долгие секунды Рапскаль резко встал на колени и начал сильно дрожать.

– Я так замерз! – пожаловался он. – Нам надо вернуться на тот берег и согреться у огня. Хеби! Хеби, где ты? Уже темнеет! Ты должна перенести нас на тот берег!

Услышав его голос, драконица просунула голову между Лефтрином и Элис, чуть не сбив обоих с ног. Широко открыв пасть, она пробовала воздух вокруг своего хранителя, а тот воскликнул:

– Конечно, со мной все в порядке! Я просто замерз. Почему мы здесь так задержались? Уже почти темно.

– Уже совсем темно, – сурово ответил Лефтрин, – а задержались мы здесь из-за твоего легкомыслия. Не верю, будто ты не понимал, что делаешь. Но сейчас мы об этом говорить не будем. Нам просто надо вернуться на тот берег.

Хранитель быстро приходил в себя. Элис смотрела, как он сначала сел прямее, а потом неуверенно поднялся на ноги и заковылял к своему дракону. Стоило ему прикоснуться к Хеби, как они оба заметно успокоились. Драконица перестала беспокойно переминаться, а Рапскаль глубоко вздохнул и повернулся к ним. Его лицо снова обрело обычную красоту. Откинув волосы со лба, он сказал почти обвиняющим тоном:

– Бедняжке Хеби придется лететь в темноте во время третьего рейса. Нам надо отправляться прямо сейчас.

Лефтрин сказал:

– Сначала Элис. Потом ты. Потом я. Надо, чтобы на том берегу тебя кто-то ждал. И я не хочу, чтобы ты оставался здесь в темноте без присмотра.

– Без присмотра?

– Ты понимаешь, о чем я говорю. Мы обсудим это, когда благополучно окажемся на той стороне, у огня.

Рапскаль бросил на него обиженный взгляд, но сказал только:

– Значит, Элис летит первая.

* * *

Элис не в первый раз летела верхом на драконе, но ей казалось, что она никогда к этому не привыкнет. Она знала, что другие драконы не одобряют того, что Хеби позволяет каким-то там людишкам садиться себе на спину и ехать на ней, словно на верховом животном, и опасалась, как бы они не решили ей об этом прямо заявить. Синтара, самая крупная драконица, была в этом отношении особенно откровенна. Однако эти тревоги были лишь самой малой частью эмоций, от которых у нее отчаянно колотилось сердце. На драконе не было никакой упряжи, за которую можно было бы ухватиться – даже куска бечевы.

– Зачем она может понадобиться? – недоуменно вопросил Рапскаль, когда в первый раз попросил Хеби перенести Элис через реку, а та спросила, за что ей можно держаться. – Она знает, куда летит. Просто сиди спокойно, и она тебя туда донесет.

Лефтрин подсадил ее на услужливо присевшую драконицу, но все равно карабкаться по покрытому гладкой чешуей плечу было непросто. Элис села на Хеби верхом прямо перед тем местом, где к ее туловищу крепились крылья. Это выглядело не слишком величественно. Ей пришлось наклониться вперед и прижать ладони по обе стороны драконьей шеи, поскольку ухватиться пальцами было не за что. Хеби научилась летать, разбегаясь и подпрыгивая. Рапскаль решил, что дракон должен подниматься в воздух именно таким образом, но остальные драконы этого не признавали, говоря, что ей следует просто подпрыгивать над землей и подниматься, махая крыльями. Тем не менее каждый полет начинался с того, что Хеби вприпрыжку бежала вниз по склону к реке. Потом она резко подпрыгивала, хлопая широкими кожистыми крыльями. Элис никогда не была абсолютно уверена в том, что Хеби даже поднимется в воздух, не говоря уже о том, чтобы там удержаться.

Однако стоило драконице оторваться от земли, как ритм ее взмахов выравнивался. Они поднялись выше. Холодный ветер обдувал Элис, обжигая щеки и проникая сквозь выношенную одежду. Она пригнулась ниже, обнимая гладкую мускулистую плоть. Если она соскользнет, то упадет в ледяную реку и погибнет. Никто не сможет ее спасти. Хеби страшно боится воды с тех пор, как ее утащил разлив. Она ни за что не нырнет в холодную воду за упавшим седоком. Элис постаралась отогнать унылые мысли. Она не упадет. Вот и все.

Щурясь, она смотрела на огоньки на противоположном берегу и желала поскорее оказаться там. Огней было немного. Хранители и члены экипажа «Смоляного» заняли те немногие домики, которые можно было сделать жилыми, постаравшись отремонтировать крыши так, чтобы дождь не заливался внутрь, и хоть немного утеплить. Тем не менее тут было слишком мало обитателей даже для того, чтобы основать деревню. «Но новые люди скоро появятся», – с грустью подумала Элис: это произойдет, как только станет известно об их открытии. Люди придут. А с ними, возможно, придет конец Кельсингре.

* * *

Лефтрин проводил взглядом тающую в темноте фигуру алого дракона.

– Са да хранит ее! – помолился он чуть слышно и тут же скривил рот, удивляясь самому себе.

До того, как в его жизни появилась Элис, он никогда не молился. А теперь он ловил себя на этом всякий раз, когда она упрямо шла на риск. Обследовала заброшенные города, пыталась охотиться, садилась на летящих драконов… Он покачал головой, глядя, как Элис исчезает в темноте. Как бы он за нее ни боялся, именно ее безрассудная смелость его и привлекала. В тот первый раз, когда она появилась на причале в шляпке с вуалью и пышных юбках, он был ошарашен. Чтобы такая утонченная дама рисковала собой в полных опасностей Дождевых чащобах и у него на барже!