Читать книгу Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой - Робин Уолл Киммерер - Страница 6

Однажды я слышала, как Эвон Питер – представитель народа гвичин, отец, муж, активист-эколог и глава Арктик-Виллидж, маленькой деревни на северо-востоке Аляски, – представился просто как «мальчишка, которого вырастила река». Имя – такое же гладкое и скользкое, как речной камень. Имел ли он в виду лишь то, что рос вблизи ее берегов? Или эта река воспитывала его, научила всему, что нужно для жизни? Подпитывала ли она его тело и душу? Или «выросший у реки»? Полагаю, что оба значения имени верны: вряд ли возможно одно без другого.

В каком-то смысле я выращена земляникой, точнее земляничной поляной, а также кленами, болиголовами, белыми соснами, золотарником, астрами, фиалками, мхами и лишайниками северной части штата Нью-Йорк. Но именно лесная земляника под росистыми листьями в почти летнее утро дала мне мое ощущение мира, своего места в нем. За нашим домом тянулись мили старых сенокосных лугов, разделенных каменными стенами давно заброшенных, но еще не заросших лесом ферм. Когда школьный автобус, пыхтя, поднимался на наш пригорок, я кидала свой красный клетчатый портфель, торопливо переодевалась, пока мама не придумала мне какую-то работу по дому, и перепрыгивала через ручей, отправляясь бродить в зарослях золотарника. На наших воображаемых картах были все необходимые нам, детям, метки: насыпь с растущим на ней сумахом, груда камней, река, большая сосна с ветвями столь равномерно расположенными, что по ним, словно по лестнице, можно было забраться на самую верхушку, – и земляничные поляны.

Белые лепестки и желтая сердцевина – словно маленький цветок шиповника. Во время Месяца цветения (waabigwanigiizis), в мае, ими были усеяны акры вьющейся травы. Пробегая мимо в поисках лягушек, мы заглядывали под их трилистники, проверяя, насколько они подросли.

Когда цветок сбрасывал все свои лепестки, на его месте появлялась крошечная зеленая шишечка, и по мере того, как дни становились длиннее и теплее, она набухала до маленькой белой ягоды. Эти ягоды были еще кислыми, но мы все равно съедали их, не в силах ждать, когда они созреют.

Аромат спелой земляники чувствуешь еще до того, как увидишь, ее благоухание смешивается с запахом прогретой солнцем сырой земли. Пахло июнем, был последний день учебы, когда нас всех отпустили на каникулы. Месяц земляники – ode’mini-giizis. Я лежала на животе на своей любимой земляничной полянке и смотрела, как ягоды, скрытые под листьями, наливаются, становятся крупнее и слаще. Каждая крошечная лесная ягодка с ямочками от семян была едва ли крупнее дождевой капли, висевшей под шапочкой-листом. Лежа на траве, я могла выбирать самые красные и спелые ягоды, оставляя розовые на завтра.

Даже сейчас, по прошествии более пятидесяти Земляничных месяцев, находя полянку лесной земляники, я испытываю изумление и чувство благодарности за неожиданный дар, завернутый в красное и зеленое, за ту щедрость и доброту, которых я не достойна. «Это мне? Правда? О, не стоило беспокоиться». Даже спустя пятьдесят лет я задаюсь вопросом, чем отплатить за такую щедрость. А между тем вопрос этот довольно глупый, и ответ на него прост: съесть их.

Но я уверена, что не одна я задавалась подобными вопросами. В нашей истории сотворения мира происхождение земляники играет важную роль.

Прекрасная дочь Небесной женщины, которую она несла в своем чреве, покидая Небесный мир, выросла на прекрасной зеленой земле, любящая и любимая всеми другими живыми существами. Но случилась беда: она умерла, рожая своих близнецов – Флинта и Сэплинга. Убитая горем, Небесная женщина предала земле тело своей любимой дочери. Ее последние дары, наши самые почитаемые священные растения, выросли из ее тела. Земляника появилась из ее сердца.

У народа потаватоми земляника – ode min – ягода сердца. Мы считаем ее королевой всех ягод, первой приносящей плоды.

Именно земляника сформировала мое представление о мире, полном даров, разбросанных прямо под ногами. Этот дар вы получаете, не прикладывая никаких усилий и не прося о нем. И это не награда: вы не можете ее заработать, выпросить или как-то заслужить. И все же он появляется. Все, что от вас требуется, – раскрыть глаза и увидеть. Дары возникают там, где есть смирение и таинство. И как в случае с неожиданными проявлениями доброты, мы не знаем их источника.

Поляны моего детства одаривали нас земляникой, малиной, ежевикой, орехами гикори осенью, букетами полевых цветов, которые я приносила маме, и семейными прогулками воскресным днем. Они были нашими игровыми площадками, убежищем, природным заповедником, кабинетом для занятий по экологии и местом, где мы учились сбивать консервные банки с каменной стены. И все это бесплатно. По крайней мере, так мне казалось.

В то время я воспринимала мир как акт дарения, как «товары и услуги», которые не покупались, а преподносились в дар самой землей. Разумеется, я находилась в блаженном неведении относительно того, с каким трудом мои родители сводили концы с концами на свои крошечные зарплаты, экономя на всем.

В нашей семье подарки, которые мы дарили друг другу, почти всегда были самодельными. Я думала, что подарок – это то, что ты сделал для кого-то сам. Мы самостоятельно изготавливали все наши рождественские подарки – копилки из старых бутылок из-под отбеливателя, подставки под горячее из сломанных бельевых прищепок и куклы из сношенных носков. Моя мама говорит, это потому, что денег на покупку подарков не было. Но для меня это не было проблемой, в этом было что-то особенное.

Мой отец любит землянику, и потому в День отца мама почти всегда пекла для него слоеный торт с земляникой. Она выпекала хрустящие коржи и взбивала густые сливки, а мы, дети, должны были собрать ягоды. Каждый из нас получал по одной или по две старых банки, и всю субботу накануне праздника мы проводили на полянах, целую вечность наполняя их земляникой, так как большая часть ягод оказывалась у нас во рту. Наконец мы возвращались домой и высыпали ягоды на кухонный стол, чтобы перебрать их и избавиться от жучков. Не сомневаюсь, что часть из них мы пропускали, но папа никогда не упоминал о дополнительной порции белка.

На самом деле он считал, что земляничный торт – лучший из всех возможных подарков, или, по крайней мере, убедил нас в этом. Ведь этого не купишь ни за какие деньги! Как дети, выросшие среди земляничных полян, мы и не догадывались, что ягодные дары были от самих полян, а не от нас. Нашим же подарком было время, внимание, забота и пальцы в красных пятнах. Действительно сердечная ягода.

Земные дары или те, что мы преподносим друг другу, формируют особую связь, своего рода обязательства давать, получать и платить взаимностью. Поляна давала нам, мы давали отцу и старались отблагодарить землянику. Когда ягодный сезон заканчивался, растения выпускали тонкие красные побеги, чтобы появились новые кустики. Меня увлекало то, как они перемещались по земле в поисках места, где можно пустить корни, и я расчищала маленькие участки земли там, где побеги касались ее. Конечно же, крошечные маленькие корни вскоре появлялись, и к концу сезона было еще больше растений, готовых зацвести к следующему Месяцу земляники. Никто не учил нас этому: земляника сама показала. И так как она одаривала нас ягодами, между нами возникли взаимоотношения на постоянной основе.

Местные фермеры выращивали много клубники и часто нанимали детей собирать ягоды. Мы с моими братьями и сестрами ездили на велосипедах к дальней ферме Крэндалла собирать ее, чтобы заработать на карманные расходы. Нам платили десять центов за литровую банку. Но миссис Крэндалл была придирчивой надзирательницей. Она стояла у края поля в фартуке с нагрудником и инструктировала нас, как нужно собирать, чтобы не раздавить ни одну ягодку. У нее были и другие правила. «Эти ягоды принадлежат мне, а не вам, – говорила она. – И я не хочу, чтобы вы, дети, их ели». Я понимала разницу: на поляне за домом ягоды были ничьи, а в придорожной палатке этой леди они продавались по шестьдесят центов за литр.

Это был настоящий урок экономики. Нам пришлось бы потратить большую часть своего заработка, если бы мы захотели привезти домой клубнику в велосипедных корзинах. Конечно, те ягоды были в десять раз крупнее лесных, но далеко не такими вкусными. Не думаю, что мы согласились бы положить ту фермерскую клубнику в папин торт. Это было бы неправильно.

Забавно, как меняется природа предмета – скажем, ягоды или пары носков – в зависимости от того, как он вам достался: как подарок или как товар. Шерстяные носки в красно-серую полоску, которые я покупаю в магазине, – теплые и уютные. Наверное, я должна была бы испытывать чувство благодарности по отношению к овцам, которые дали свою шерсть, и к работнику, сидевшему за вязальной машиной. Но у меня нет никаких изначальных обязательств перед этими носками как товаром и предметом собственности. Между мной и продавщицей в магазине не возникает никакой связи, кроме обмена вежливым «спасибо». Я заплатила за них, и наше взаимодействие закончилось ровно в ту минуту, когда я протянула ей деньги. Взаимообмен заканчивается, как только устанавливается паритет. Носки становятся моей собственностью, и мне за это не нужно писать благодарственное письмо супермаркету.

Но что, если те самые носки в красно-серую полоску были связаны моей бабушкой и преподнесены мне в качестве подарка? Это все меняет. Дар создает постоянную связь. Я напишу бабушке письмо и поблагодарю ее. Я буду относиться к ним бережно и, как благодарная внучка, стану надевать их, когда она придет к нам в гости, даже если эти носки мне не нравятся. На ее день рождения я, конечно же, тоже сделаю ей подарок. Как отмечает ученый и писатель Льюис Хайд: «Кардинальное отличие между подарком и товарным обменом состоит в том, что дарение создает между двумя людьми эмоциональную связь».

Лесная земляника подходит под определение дара, а ягода из магазина – нет. Потому что отношения между производителем и потребителем снова все меняет. Как поклонница даров природы, я была бы глубоко оскорблена, увидев лесную землянику в магазине. Я бы захотела выкрасть ее, потому что эти ягоды предназначены не для продажи, а только для дарения. Хайд напоминает нам, что в экономике дарения дар не может быть обращен в чей-то капитал. Я прямо-таки вижу заголовок в новостях: «Женщина арестована за кражу продуктов в магазине. Фронт освобождения земляники берет на себя ответственность».

По этой же причине мы не торгуем священной травой. Ведь она нам подарена и поэтому может быть только передана другим. Мой дорогой друг Уолли Мешигауд (Уолли Медведь), как церемониальный Хранитель огня нашего народа, использует много священной травы. Есть несколько человек, которые помогают ему собирать траву. Но все равно во время крупных собраний она у него иногда заканчивается. На шумных сборищах и ярмарках можно увидеть, как наши люди продают священную траву по десять баксов за косичку. Когда Уолли требуется трава виингаашк для церемонии, он может пойти в один из ларьков, где торгуют лепешками или бусами. Подходя к продавцу, он представляется, объясняет, что ему нужно, как если бы он находился на лугу, и просит разрешения взять священную траву. Он не может заплатить за нее не потому, что у него нет денег, а потому, что она не может быть куплена или продана. В ней заключена вся суть церемонии. Обычно он ждет, что продавцы любезно дадут то, что ему нужно. Но иногда они ему отказывают. Парень в ларьке думает, что старик обирает его. «Эй, ты не можешь ничего взять даром», – говорит он. Но в этом-то и все дело. Дар – это то, что дается бесплатно, не считая того, что это налагает определенные обязательства. Священное растение нельзя продать. Непонятливым торговцам Уолли преподаст урок, но они никогда не получат от него денег.

Священная трава принадлежит Матери-Земле. Наш народ собирает ее надлежащим образом и с почтением – как для личного пользования, так и для нужд своей общины. Они возвращают дар земле и ухаживают за священным растением. Косички из этой душистой травы преподносятся в дар, чтобы выразить уважение, поблагодарить, вылечить и придать сил. Священная трава должна все время быть в движении. Когда Уолли предает ее огню, это символизирует дар, который передавался из рук в руки, с каждым разом все более обогащаясь.

Такова фундаментальная природа даров: их ценность возрастает по мере передачи от одного человека другому.

Поля дарили нам ягоды, а мы преподносили их в качестве дара своему отцу. Чем больше ты делишься чем-то, тем большую значимость приобретает данный предмет. Это сложно понять тем сообществам, которые погрязли в понятиях частной собственности, где все остальные по определению исключены из процесса обмена. Так, к примеру, практика помечать землю столбами, предупреждая нарушение границ частных владений, широко распространена в частнособственнической экономике, но неприемлема там, где земля воспринимается как дар всем людям.

Льюис Хайд превосходно демонстрирует этот диссонанс в своем исследовании «Индейский даритель». Это выражение, которое сегодня используется в негативном ключе, как оскорбление, в адрес того, кто сначала что-то дает, а потом хочет забрать обратно, на самом деле проистекает из удивительного непонимания, существующего между культурой аборигенов, которая функционирует на основе экономики дарения, и колониальной культурой, проповедующей идеи частной собственности. Когда аборигены преподнесли свои дары поселенцам, те поняли, что эти дары ценные и их нужно хранить. Вернуть их обратно означало для них оскорбить того, кто дарит. Но для индейцев ценность даров заключалась во взаимодействии дарителя и получателя, и они бы оскорбились, если бы дары не вернулись к ним в этом взаимообмене. Во многих наших древних учениях даются наставления о том, что какие бы дары мы ни преподносили, они всегда должны возвращаться к нам.

Если мыслить категориями частной собственности, то дар – это нечто бесплатное, потому что мы получаем его безвозмездно, ничего не платя. Но в экономике дарения дары имеют свою ценность. Суть дара в том, что он создает цепочку взаимосвязей. «Валюта» экономики дарения – это, по сути, взаимообмен. Согласно западному мышлению, частная земля – это целый ряд прав, а в экономике дарения собственность – это целый ряд обязательств.

Однажды мне посчастливилось проводить экологические исследования в Андах. Больше всего мне нравился рыночный день в местной деревушке, когда площадь заполнялась торговцами. Яркие прилавки загружались бананами, тележками свежей папайи, пирамидами томатов и ведрами ворсистых корней юкки. Некоторые продавцы расстилали на земле одеяла, раскладывая на них все, что вам может пригодиться, – от шлепанцев до соломенных шляп. Сидя на корточках за своим красным одеялом, женщина в полосатой шали и темно-синем котелке раскладывает целебные корни, так же красиво сморщенные, как и она сама. Яркие цвета, запахи кукурузы, жарящейся на дровяном костре, огни и звуки всех голосов удивительным образом смешиваются в моей памяти. У меня была любимая палатка, ее владелица Эдита ждала меня каждый день. Она любезно объясняла, как готовить неизвестные мне продукты, и вытаскивала из-под прилавка самый сладкий ананас, припасенный специально для меня. Однажды у нее даже была клубника. Я знаю, что заплатила за нее цену гринго, но тот опыт щедрости и доброты, который я получила, стоил каждого песо.

Совсем недавно мне снился тот рынок со всем его колоритом. Я шла мимо рядов, как всегда, с корзиной наперевес и направилась прямиком к Эдите, чтобы купить у нее пучок свежей кинзы. Мы поболтали и посмеялись, а когда я протянула ей монеты, она отмахнулась от них, ласково похлопав меня по руке и попрощавшись. «Подарок», – сказала она. «Muchas gracias, сеньора», – ответила я. Там была моя любимая выпечка панадера – круглые булочки лежали накрытые чистой тканью. Я выбрала несколько, открыла кошелек, но этот продавец тоже отмахнулся от моих денег, словно с моей стороны было невежливо предлагать плату. Я оглянулась в недоумении: знакомый мне рынок, но все же что-то изменилось. И это касалось не только меня: ни один из покупателей не платил. Я плыла вдоль рядов в эйфории. Благодарность была единственной валютой, которая здесь принималась. Все раздаривалось. Это было похоже на сбор земляники на лесной поляне: торговцы были всего лишь посредниками, передающими дары земли.

Я заглянула в свою корзину: два цукини, лук, помидоры, хлеб и пучок кинзы. Она была заполнена наполовину, но казалось, что корзина полна. У меня было все, что мне нужно. Я бросила взгляд на прилавок с сыром, думая купить немного, но, зная, что его отдадут, а не продадут, решила, что обойдусь. Забавно: если бы все продукты на рынке стоили совсем мало, я бы, вероятно, набрала бы столько, сколько бы смогла. Но когда все отдавалось даром, я почему-то вела себя гораздо сдержаннее. Я не хотела брать слишком много. И я задумалась о том, какие бы подарки мне принести этим торговцам завтра.

Тот сон, конечно, уже померк в моей памяти, но чувства – сначала эйфории, а потом смущения и сдержанности – остались. Я часто думала об этом и поняла, что стала свидетельницей процесса перехода рыночной экономики к экономике дарения, от частных благ – к общему богатству. И в этой трансформации взаимотношения становятся такой же потребностью, как еда. Там, на рынке, с прилавков и одеял, из рук в руки переходили тепло и сострадание. Это был всеобщий праздник изобилия. А поскольку у каждого в корзине была еда, здесь царила справедливость.

Я ученый-растениевед и хочу точно донести свою мысль, но я еще и поэт, описывающий мир с помощью метафор. Когда я говорю о даре, что преподносят нам ягоды, я не имею в виду, что Fragaria virginiana (земляника виргинская) всю ночь готовила мне подарок, стараясь порадовать меня тем летним утром. Насколько нам известно, подобного не происходит. Но как ученый, я отдаю себе отчет в том, что знаем мы очень мало. На самом деле растение всю ночь копит маленькие порции сахара и семян, аромата и цвета, потому что это позволяет ему улучшить свою эволюционную приспособленность. Когда ему удается привлечь животное вроде меня, чтобы распространить свои плоды, его гены, ответственные за производство вкуснятины, передаются последующим поколениям чаще, чем гены тех растений, чьи ягоды уступают качественно или количественно. Ягоды, созданные растением, формируют поведение распространителя и имеют адаптивные последствия.

Я имею в виду, что наши взаимоотношения с земляникой меняются в зависимости от нашего выбора. Именно человеческое восприятие позволяет понимать мир как дар. Если мы так смотрим на мир, соответствующие изменения происходят и с ягодами, и с людьми. А отношения, основанные на благодарности и взаимопомощи, способны усилить эволюционную приспособляемость как растения, так и животного. Биологический вид и культура, которые относятся к миру природы с уважением и благодарностью, несомненно, имеют возможность передавать свои гены последующим поколениям чаще, чем те, кто его разрушает. То, что формирует наше поведение, имеет адаптивные последствия.

В своих обширных исследованиях в области экономики дарения Льюис Хайд приходит к выводу, что «предметы… всегда будут в изобилии, если они рассматриваются людьми как дары». Дарственные взаимоотношения с природой – это «процесс взаимообмена, в котором люди являются его частью и зависят от него. Мы склонны воспринимать природу как часть себя, а не как незнакомца или чужака, которого можно эксплуатировать. Обмен дарами – это осознанная связь, ибо она согласуется с естественным процессом взаимного роста и обогащения».

В старые времена, когда жизнь людей была непосредственно связана с землей, легко было воспринимать окружающий мир как дар. Когда наступает осень, небо темнеет от гусиных стай, кричащих: «А вот и мы!» Это напоминает древнюю легенду о сотворении мира, когда Гуси пришли на помощь Небесной женщине. Люди голодны, зима на подходе, и тогда гуси наполняют болота едой. Это дар, и люди принимают его с благодарностью, любовью и уважением.

Но когда вы получаете пищу не в виде небесной стаи, когда не чувствуете, как теплые перья остывают в вашей руке, и не осознаете, что чья-то жизнь была отдана ради продолжения вашей, когда нет благодарности в ответ, тогда эта еда не принесет удовлетворения. Ваша душа останется «голодной», хотя желудок и полон.

Что-то нарушается, когда вы получаете еду на пенопластовой подложке, упакованную в скользкий полиэтилен, – тушу животного, жизнь которого была ограничена тесной клеткой. Это не дар жизни, а кража жизни.

Как в нашем современном мире снова вернуться к тому, чтобы воспринимать землю как дар, чтобы наши взаимоотношения с миром снова стали священными? Я знаю, что все мы не можем снова стать охотниками-собирателями: живой мир не выдержит такого бремени. Но даже в условиях рыночной экономики разве мы не можем воспринимать живой мир как дар?

Мы могли бы начать с того, что послушали бы Уолли. Есть такие, кто попытается продать дары, но, как говорит Уолли, имея в виду священную траву: «Не покупайте ее». Отказ от участия в этом – моральный выбор каждого. Вода – это дар для всех, не предназначенный для покупки и продажи. Не покупайте ее. Когда пища, взятая из земли, истощает почву и отравляет наших сородичей ради получения более высоких урожаев, не покупайте ее.

К примеру, земляника никому не принадлежит. И только меновые отношения, которые мы выбираем, определяют, станем ли мы делиться ею как общим даром или же будем торговать ею как товаром. Очень многое зависит от этого выбора. На протяжении длительного промежутка истории человечества, а кое-где и по сей день, общность природных ресурсов была незыблемым правилом. Но кто-то решил иначе и придумал другое социальное устройство, в котором все является предметом купли-продажи. Рыночная экономика распространилась повсюду со скоростью лесного пожара, и ее результаты оказались несправедливыми: с ростом благосостояния человека мир природы все более опустошается. Это всего лишь факты, о которых мы напомнили сами себе, а ведь мы вольны отнестись к этому иначе, чтобы все исправить.

В нашей ранней истории сохранялись и поддерживались природные экосистемы, от которых мы зависим, это был путь благодарности и восхищения богатством и щедростью мира. Постарайтесь дарить в ответ, гордясь родством с этим миром. Выбор за нами. Если устройство мира – это товарообмен, мы будем становиться все беднее. Но если предпочесть обмен дарами, мы все обогатимся.

В детстве, в ожидании, когда земляника созреет, я обычно съедала кислые белые ягоды – иногда от голода, но в основном от нетерпения. Я осозначала, что лишаю себя в будущем настоящего удовольствия, но все равно срывала ягоды. К счастью, наша способность к самоограничению со временем растет и зреет, как ягоды под листьями. Со временем я научилась быть чуть более терпеливой. Помню, как я лежала на поляне и смотрела на проплывающие облака, перекатываясь на живот каждые несколько минут, чтобы проверить, как растут ягоды. В детстве я думала, что изменения могут происходить быстро. Теперь я стала взрослой и знаю, что преобразования происходят медленно. На Черепашьем острове уже четыре века царит сырьевая экономика, когда съедаются все белые ягоды и все остальное. Но люди устали от кислого привкуса во рту. Мы очень хотим снова жить в мире, состоящем из даров. Я чувствую его приближение, как аромат спелой земляники, разносимой ветром.