Читать книгу Маска Локи - Роджер Желязны - Страница 2

Сура 1
Коронация

Оглавление

От сапог крестоносца разило лошадиным потом. Подол тяжелого шерстяного плаща был облеплен дорожной грязью, осыпавшейся с каждым его шагом на мраморные плиты. Деревенщина!

Но Алоис де Медок, Рыцарь Храма, магистр Антиохийский, раскрыл навстречу гостю объятия:

– Бертран дю Шамбор! Проделать такой путь! Вижу, ты так спешил, что даже не остановился почистить сапоги!

Он похлопал кузена по плечу и осторожно обнял его. В воздух поднялось облако пыли. Алоис чихнул.

Отпустив Бертрана, он оглядел его с головы до пят. Появились новые шрамы, явно нанесенные мечом: об этом можно было судить по характеру рубцов. Тяжелая проржавевшая кольчуга Бертрана была кое-где подновлена. Белая туника, украшенная прямым красным крестом, как у тамплиеров (вскоре он познакомится с их обычаями), была покрыта заплатами. Квадратные заплаты скрывали изношенные места, прямая штопка – следы кинжала. Но все же кольчуга сослужила службу хозяину: на белой ткани туники не было ни одного бурого пятна.

«Сберегла для меня», – подумал Алоис.

Как и его кузен, тамплиер носил белую тунику, но не из грубой шерсти, а из мягкой прохладной льняной ткани. Как и у Бертрана, у него был капюшон из стальных колец, только кольца эти были легкими, из тончайшей проволоки дамасской работы.

Алоис отступил на шаг и сделал знак стоявшему у входа сарацинскому мальчику. Одеяние слуги из тонкого льна, его сапожки из антилопьей кожи и тюрбан из чистого хлопка свидетельствовали о богатстве хозяина. Мальчик торопливо зашуршал метлой возле Бертрана.

Алоис пнул его:

– Воды и тряпок! Убери эту грязь из моих покоев! И зажги сандаловых палочек, дабы освежить воздух!

– Да, господин! – Мальчик выбежал.

– Итак, Бертран, чем могут служить тебе тамплиеры Антиохии?

– Епископ велел мне во искупление грехов совершить деяние на Святой земле. Но мне хотелось бы славы.

– Славы Господней, разумеется?

– Разумеется, кузен. В том-то все и дело. Чтобы доплыть до безопасной гавани… Путешествие оказалось слишком дорогим… А еще – банды язычников… Вот почему я потерял в пути почти все, что имел.

Алоис улыбнулся – мягко и вкрадчиво, похлопал кузена по плечу и усадил в кресло из ливанского кедра. «В конце концов, шерстяной плащ не такой уж грязный…»

– Сколько людей было у тебя вначале?

– Сорок рыцарей, яростных и неустрашимых, как берсеркеры.

– Обоз?

– Лошади, оружие, доспехи, провиант, вино, телеги для добычи. – Бертран усмехнулся. – Грумы и лакеи, повара и поварята да еще случайно подвернувшиеся девки.

– И что осталось?

Улыбка Бертрана угасла.

– Четверо рыцарей, шесть лошадей, одна телега. Девок мы отдали пиратам в обмен на собственные жизни.

– Ну что ж, кузен. Если я не ошибаюсь, ты все-таки сохранил меч и кольчугу. Ты можешь поступить на службу к Ги де Лузиньяну после того, как его коронуют в Иерусалиме. Или, если пожелаешь, можешь присоединиться к Рейнальду де Шатийону, нашему герцогу. Это принесет тебе славу.

– Но я обещал епископу Блуа совсем другое. Я должен сам продумать и осуществить эту битву, битву во славу Господа нашего Иисуса Христа!

– С четырьмя рыцарями, без должного снаряжения? Да, нелегко…

– Я думал, ты поможешь.

– Я? Каким образом?

– Одолжи мне рыцарей.

– Рыцарей Храма?

– Ты же здесь глава над всеми.

Алоис поджал губы.

– Все мы братья во Христе в нашем Ордене. Я всего лишь слежу за порядком в этой обители. Не более того.

– Но ты же можешь убедить своих братьев.

– Последовать за тобой?

– Да, во славу Господню.

– Конкретнее?

– Освободить Гроб Господень!

– Ха, ха. Мы, христиане, уже владеем Иерусалимом, кузен. Голгофа, Гроб Господень, храм Соломона… Что еще хотел бы ты освободить во искупление грехов?

– Ну, я…

– Послушай! Что у тебя есть ценного?

– Ну… Ничего… Только то, что при мне.

– А дома?

– Моя фамильная честь. Герб, более древний, чем герб Карла Великого. Доход с семидесяти тысяч акров превосходной земли, недалеко от Орлеана, пожалованный старым королем Филиппом в год его смерти.

– Ничего, что принадлежит тебе?

– Жена…

– Ничего действительно ценного?

– Земельное угодье.

– Сколько акров?

– Три тысячи.

– Чистое и без долгов?

– Оно досталось мне от отца.

– Ты готов предоставить их в качестве коллатераля?

– Коллат… чего? – переспросил рыцарь.

– Залога. Орден одолжит тебе денег, на которые ты наймешь рыцарей и купишь лошадей, оружие, провиант. В обмен ты пообещаешь вернуть долги с процентами.

– Грех стяжательства!

– Такова жизнь, кузен.

– И сколько я получу?

– Полагаю, Орден мог бы предложить тебе тридцать шесть тысяч пиастров. Это тысяча двести сирийских динаров.

– А это много?

– В пятьдесят раз больше, чем потребовали за убийцу сарацинского султана. Подумай об откупных, которые мы, тамплиеры, и другие ордена получили, когда Генрих Английский устранил Бекета, простого монаха. А тут – убийство султана!

– Значит, за эти динары можно купить людей, оружие и преданность?

– Все, что потребуется.

– А что будет с моей землей?

– После битвы ты выплатишь долг с процентами из захваченной добычи. Ну а если не выплатишь – твои земли во Франции перейдут к нам.

– Я верну долг.

– Не сомневаюсь. Так что твоим землям ничего не угрожает, верно?

– Надеюсь, не угрожает… Тебе, как христианину и рыцарю, достаточно моего слова?

– Мне, кузен, было бы достаточно. Но Великому Магистру нужна бумага. Видишь ли, я могу умереть, но залог и твой долг перед Орденом останутся.

– Понимаю.

– Вот и хорошо. Я велю писцам подготовить бумагу. Тебе останется только поставить подпись.

– И после этого я получу деньги?

– Ну, не сразу. Мы должны отправить гонца в Иерусалим, за благословением Жерара де Ридефора, Великого Магистра.

– Понятно. Это долго?

– До Иерусалима и обратно – неделя пути.

– И где же в этой гостеприимной стране я буду жить все это время?

– Что за вопрос? Разумеется, здесь. Ты будешь гостем Ордена.

– Благодарю тебя, кузен. Теперь ты говоришь как истинный норманн.

Алоис де Медок улыбнулся:

– Ни о чем не беспокойся. Кстати, до обеда ты еще успеешь почистить сапоги.


…Стол в покоях Жерара де Ридефора, Великого Магистра Ордена тамплиеров, был семи локтей в длину и трех в ширину, но в огромных покоях, отведенных магистру в Иерусалимской крепости, казался не таким уж большим.

Сарацинские мастера украсили длинные боковины стола орнаментом из норманнских лиц: овал за овалом с широко раскрытыми глазами под коническими стальными шлемами; пышные усы над оскаленными зубами; уши – как ручки кувшинов, переплетающиеся от головы к голове.

Томас Амнет, взглянув на эту цепочку голов, сразу же угадал в ней карикатуру. «Господи Иисусе, – пробормотал он, – как же, должно быть, ненавидят нас эти несчастные! Нас, западных варваров, удерживающих их города силою оружия, верой в Бога-Плотника и силою древнего невидимого Бога».

– Что ты там колдуешь, Томас?

– А? Что вы сказали, магистр Жерар?

– Ты настолько углубился в изучение стола, что, похоже, даже не слушаешь меня.

– Я слушаю вас внимательно. Вы хотели знать, достоин ли Ги де Лузиньян короны.

– Выбирает Бог, Томас.

– И в какой-то мере Сибилла. Она мать покойного короля Балдуина, сестра Балдуина Прокаженного, который был до него, и дочь короля Амальрика. И теперь она избрала Ги своим супругом.

– Что еще не делает его королем, – заметил Жерар. – Все, что я хочу знать, – это: должен ли Орден поддержать Ги де Лузиньяна или же использовать свое влияние в пользу князя Антиохийского?

– При условии, разумеется, что сначала князь Рейнальд откажется от попытки силой захватить трон?

– Разумеется. Ну а если не откажется…

– Рейнальд де Шатийон – чудовище, но это вы и сами знаете, мой господин. Когда патриарх Антиохийский проклял Рейнальда за то, что тот ограбил императора Мануэля в Константинополе, – продолжал Амнет, – князь велел своему парикмахеру обрезать старику волосы и сбрить бороду, оставив ожерелье из неглубоких порезов на шее и корону на лбу. Потом Рейнальд намазал ему раны медом и держал патриарха на высокой башне под полуденным солнцем, пока мухи чуть не свели его с ума.

Рейнальд напал на поселения на Кипре, полностью разграбил их и три недели жег их церкви – церкви, Жерар! – и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин, вырезал скот. Этот остров долго еще не оправится после нашествия Рейнальда де Шатийона.

Едва ли он исходил из благих побуждений, когда захватил в Красном море и сжег судно с паломниками, направлявшимися в Медину. Ходили слухи, что он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город, оставив на его месте пустыню. И он действительно смеялся, когда тонущие паломники молили о пощаде.

– Постой, Томас. Разве убивать неверных – не христианский долг?

– Одной рукой Рейнальд громит христиан на Кипре. Другой – расправляется с сарацинами в Медине. Саладин, Защитник Ислама, поклялся отомстить этому человеку, в том же поклялся и христианский император Константинополя. Рейнальд де Шатийон опасен любому, кто находится в пределах досягаемости его меча.

– Поэтому ты советуешь мне поддержать Ги?

– Ги глуп и будет самым плохим королем из всех, кто когда-либо правил здесь.

– Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом? Скажи, Томас, ты видел царствование Ги от Рождества Христова 1180 до Рождества Христова только-ты-и-дьявол-знает-какого?

– В Камне, мой господин? Зачем прибегать к магии, когда ответ ясен даже ребенку? Именно Ги устроил в Араде резню мирных бедуинских племен для того лишь, чтобы позлить христианских владык, собирающих с них дань.

– Томас, еще раз спрашиваю, разве убивать язычников дурно?

– Дурно? Я не сказал «дурно». Просто глупо, мой господин. Когда нас здесь один на тысячу. Когда каждый француз, чтобы попасть сюда, должен переплыть море и проехать по пыльным дорогам, отвоевывая каждый шаг у пиратов, язычников, разбойников и подавляя кровавые бунты собственных кишок. Когда неверные тысячами вырастают из песка, как трава после весенних дождей, и каждый вооружен острым как бритва клинком, и каждый слепо предан своим коварным языческим вождям. Поэтому будет разумнее оставить рассуждения о том, что дурно, а что хорошо, а бедуинам позволить спокойно спать у своих колодцев и платить нам дань.

– Ты упрекаешь меня, Томас?

– Мой господин! Я упрекаю такого дурака, как Ги де Лузиньян, и такую скотину, как Рейнальд де Шатийон.

– Но, как Хранитель Камня, ты обязан дать мне совет. Скажи, достаточно ли силен Ги, чтобы устоять против Рейнальда де Шатийона?

– Какое это имеет значение? – ответил Томас. – Мы устоим.

– Значит, мы должны поддержать Ги?…

– О, Ги будет следующим королем в Иерусалиме. Не бойтесь.

– Но я не о том спрашиваю…

Резкий стук в дверь прервал магистра.

– Кто там? – рявкнул Жерар.

Скрипнула дверь, и молодой слуга, полукровка, сын норманна и сарацинки, заглянул в комнату. Таких, как он, в услужении у тамплиеров было много, именно так чаще всего поступали с незаконнорожденными. Разгоряченное лицо слуги было покрыто дорожной пылью. Испуганные голубые глаза смотрели устало.

– Мой господин, я прибыл из Антиохии с известием от сэра Алоиса де Медока.

– Это что, не может подождать?

– Он сказал, это срочно, мой господин. Что-то о богатом простаке, которого можно пощипать.

– Очень хорошо, давай письмо.

Юноша достал кожаный кошель и передал Жерару. Тот острым кинжалом разрезал тесемки, вытащил свиток и сломал восковую печать. Развернув желтоватый пергамент, Жерар поднес его к глазам… печально вздохнул и передал Томасу.

– Неразборчиво. Наверное, Алоис писал в спешке.

Томас Амнет взял документ и молча начал читать.

Жерар наблюдал за ним с некоторой неприязнью. Воины, умеющие читать, все еще были редкостью в мире Амнета. И хотя многие тамплиеры могли разобрать на карте название города или реки, тех, кто читал с легкостью, было очень мало. Амнет знал, что у Жерара де Ридефора достаточно власти, чтобы не бояться тех, кто умеет читать. Но сейчас магистра несколько раздражало сознание того, что Амнет способен что-то вычитать в пергаменте, который для него, магистра, оставался немым.

– Ну и что же там? – спросил он наконец.

– Сэр Алоис дал ссуду некоему Бертрану де Шамбору, своему дальнему родственнику. Под залог земельного угодья в Орлеане. Орден обязуется предоставить этому Бертрану рыцарей, пеших воинов, лошадей, оружие и повозки на сумму тысяча двести динаров.

– Размеры угодья?

– Три тысячи акров… Интересно, так ли уж плодородна та земля? Алоис об этом умалчивает.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы он имел дело с недоходной землей? Продолжай.

– Алоис считает, что мы купим благосклонность Рейнальда, передав эту землю его кузену, который в этом году собирается вернуться во Францию… Но, – возразил Амнет, – земля пока не наша. Как же мы можем распоряжаться ею?

– Она вскорости будет нашей, – сказал Жерар.

– Откуда вы с Алоисом знаете это? У вас есть собственный Камень?

Жерар похлопал себя по лбу:

– О нет, мой юный друг. Зачем прибегать к магии, когда Господь наделил меня разумом? – Магистр рассмеялся собственной шутке. – Этот Бертран будет искать славы, чтобы искупить все грехи, которые успел совершить в своей короткой, но беспутной жизни. Ну что ж, дадим ему возможность прославиться.

– Какую же? – покорно спросил Томас.

– Мы скажем несчастному глупцу, что наивысшей славы он достигнет, только если займет цитадель гашишиинов Аламут.

– Ее не зря называют «Орлиным гнездом». Она неприступна.

– Да, но доблестный Бертран не узнает этого, пока окончательно не увязнет в осаде. А тогда будет слишком поздно. Молодой французский аристократ, жаждущий славы, против банды, казалось бы, безоружных ассасинов. Вот так мы подбросим скорпиона в постель шейха Синана, Горного Старца.

– И получим в награду три тысячи акров земли в Орлеане. – Томас Амнет на мгновение задумался. – Карл, – внезапно сказал он.

– А? – Жерар де Ридефор отвел взгляд от пергамента.

– Так зовут тоскующего по родине кузена Рейнальда. Карл.

– Неважно. Он примирит нас с Рейнальдом.

– Когда кормишь чудовище, лучше взять копье подлиннее.

– Поэтому скормим ему Бертрана де Шамбора – и сохраним пальцы.


Поднявшись в свою келью, Томас Амнет закрыл ставни и задернул занавески. На улице было прохладно, но не только от ветра хотел он укрыться.

Несмотря на беседу с Жераром де Ридефором, Амнета обеспокоила близящаяся коронация Ги де Лузиньяна. Лузиньян – рыцарь на час, это было видно любому, тем более Томасу Амнету.

Десять лет в качестве Хранителя Камня сделали его более чутким к течению времени.

Обычные люди принимают каждый рассвет как начало нового дня, битву или дальнюю дорогу – как очередное испытание, из которого нужно выйти победителем, раны, болезни и, в конце концов, смерть – как неожиданность.

Амнет же принимал любое событие как часть единого целого.

Каждый день – как звено в бесконечной цепи лет. Каждую битву – как пешку на великой доске войны и политики. Каждую рану – как предвестие смерти. Амнет видел поток времени и себя как белую щепку в этом потоке.

Ну а Камень просто позволял подробнее рассмотреть этот поток.

Томас Амнет открыл старый кованый сундук и вытащил ларец, в котором хранился Камень. Ларец был сделан из орехового дерева, сильно почерневшего от времени, а изнутри – выстлан бархатом. Амнет окружил ларец правильной пентаграммой, чтобы сохранить энергию и укрыть Камень от посторонних глаз.

Он поднял крышку и зажег тонкую свечу.

Камень слабо засветился, словно приветствуя его. Он походил на Мировое Яйцо – гладкий и сверкающий, округлый с одного конца и заостренный с другого.

Амнет взял Камень.

Как он и ожидал, по руке прошла вверх волна боли. Со временем, после долгого опыта, боль стала терпимее, но так и не уменьшилась. Это походило на ту дрожь, которую чувствуешь, сидя на лошади, когда стрела попадает ей в шею. Дрожь приближающейся смерти.

От прикосновения к Камню в голове его зазвучала музыка: хор ангелов пел осанну во хвалу и славу Господа своего. Эта божественная мелодия каждый раз повторялась вновь и вновь, стоило ему взять Камень. И сияние славы освещало темноту перед его глазами: пестрая радуга – словно солнечный луч, преломленный в кристалле. Цвета танцевали и вихрем кружились у него в голове, пока он не опустил Камень на стол.

Амнет тяжело дышал.

И, как всегда, ему показалось, что яйцо вот-вот прожжет дерево. Но энергии, исходящие из Камня, были иного рода.

Следующая часть ритуала предсказания была самой обыкновенной алхимией. Амнет смешал в реторте розовое масло, высушенный базилик, масло жимолости (за большие деньги привезенное из Франции) с чистой водой и драхмой дистиллированного вина. Сама по себе смесь не имела никакой силы, она лишь служила сырьем, фоном, на котором проявлялось действие Камня.

Взболтав смесь, Амнет поместил реторту над огарком свечи и зажег фитиль. Укорачивая его и удаляя плавящийся воск, Амнет то уменьшал, то увеличивал тепло. Жидкость должна испаряться, но не кипеть. Пары медленно поднимались к горлышку реторты, направленному на острый край Камня.

Амнет постиг это методом проб и ошибок. Сам по себе Камень был слишком темным, чтобы разглядеть что-нибудь внутри. Красно-коричневый агат, совершенно непрозрачный, если только не смотреть на его выпуклость по самой короткой хорде, да и то при ярком солнечном свете.

Энергии Камня воздействовали на окружающие предметы, но очень слабо. Дым или туман были для этих энергий слишком тяжелыми. Для них больше подходили испарения. Розовое масло, смешанное с водой, спиртом и травами, действовало лучше всего.

То, что показывал Камень, зависело от его настроения, а не от того, что мог – сознательно или бессознательно – принести на сеанс Томас.

Однажды Камень показал точное расположение золотых копей Приама, закрытых тяжелыми каменными блоками и землей Илиона. Амнет буквально загорелся идеей снарядить экспедицию и добыть сокровища, но в конце концов его одолели сомнения.

Конечно, Камень никогда не лгал, но можно было очень легко обмануться, пытаясь перевести порождаемые им видения в доступные человеку образы. Илион, который показывал Камень, мог и не быть историческим Илионом. То, что можно было разглядеть с помощью Камня, далеко не всегда совпадало с той реальностью, которую дано видеть простым смертным.

Хотя однажды Камень открыл Томасу истину. Он показал Орден тамплиеров как башню из отесанных глыб, где каждая глыба была молитвой, денежной ссудой или воинским подвигом. Девять Великих Магистров до Жерара, начиная с Гуго де Пена в 1128 году от Рождества Христова, плели интриги и сражались и отвоевывали место в Святой земле для северных франков – тех самых светловолосых воинов с горящими сердцами, которые пересекли Северное море, сначала для набега, потом – чтобы обосноваться на диком берегу, который Франция противопоставляет белым берегам Альбиона. А когда Вильгельм Завоеватель ступил на Британскую землю и начал войну против саксонцев, вместе с ним были те же самые Сыны Бури. И теперь, всего сто двадцать лет спустя, когда старый Генрих Английский воюет с юным Филиппом Французским, норманнские франки находятся между двух огней, возводя на троны и свергая королей. В то же самое время далеко за морем они, Рыцари Храма, спешат, оседлав быстроногих коней, чтобы помочь обоим королям предъявить права на Святую землю.

Камень показал Томасу Амнету историю Рыцарей Храма за прошедшие шестьдесят лет. В звенящих кольчугах, в плащах из белой шерсти с красными восьмиконечными крестами, вооруженные мечами и копьями, с норманнскими щитами в виде слезы, они, один за другим, проезжали мимо Томаса на лошадях: на белых – живые рыцари с полными жизни глазами; на черных – души умерших, в чьих глазах горело предчувствие суда Одина и воскресения в Вальгалле.

Урок был для Амнета поучительным. Первые рыцари, промчавшиеся в его видении на черных лошадях, были стройными и загорелыми, с крепкими мышцами, с сильными, мозолистыми руками, и на мечах их алела свежая кровь. Следующие, те, что на белых лошадях, – полные, бледные от долгого пребывания в четырех стенах. У них были изнеженные руки, слабые мышцы, на пальцах – чернильные пятна от записей долговых обязательств и владений.

Плащи первых тамплиеров пропахли дорожной пылью и кровью, льняные туники нынешних – ладаном и духами из будуаров проституток.

Это видение было истинным – и последним, которое Томасу Амнету удалось увидеть за несколько месяцев.

Сейчас Амнет должен попытаться еще раз. Левой рукой он направил испарения из колбы на край Камня, отключился от всего и опустил взгляд…

На него смотрел Ги де Лузиньян, безвольный, пресыщенный страстями, с высунутым языком. Длинные подвижные пальцы – цвета меди, как у сарацинов, – гладят его лоб, затылок, кожу на груди, спускаются все ниже… Ги вскрикнул и исчез в тумане.

Струйка испарений поднялась и застыла, темная в неверном свете свечи. Словно отразившись в неподвижной воде колодца, огонек превратился в безжалостное полуденное солнце. Утес посреди пустыни, похожий на палец дамы, которая призывает подойти поближе. Палец согнулся и исчез в тумане.

Черные усы, аккуратно подрезанные острым кинжалом, появились среди испарений. Над ними сверкнули два глаза, красные, как у волка, и узкие, как у кошки. Крылья усов поднялись, и губы раздвинулись в улыбке, обнажив превосходные зубы. Взгляд искал что-то в тумане, пока не встретился со взглядом Амнета. Орлиный нос снова, как женский манящий палец, поманил Томаса. Изображение стало расплываться, но, прежде чем возникла новая картинка, Амнет взмахом руки разогнал испарения.

Свеча под ретортой догорела, и все исчезло. Так всегда. Это лицо, эти волчьи глаза последние месяцы появлялись в каждом видении. Где-то, когда-то, в каком-то времени – настоящем, прошедшем или будущем – чародей уже объявил или еще объявит духовную войну Хранителю Камня. Подобные вызовы не были чем-то необычным: маги существовали всегда – и в прошлом, и в будущем. Но этот вызов именно сейчас нарушил порядок, свойственный внутренним энергиям Камня. Томас Амнет должен все обдумать и найти достойный ответ.

Он отодвинул реторту. Снова уложив Камень в шкатулку, не обращая внимания ни на волну боли, ни на хор ангелов, он опустил крышку. Каждый раз, когда Амнет прикасался к Камню, Камень изменял его, делал более сильным, увеличивал познания.

Томас вспомнил день, когда получил его во владение от Алена, бывшего до него Хранителем Камня.


Старый рыцарь неподвижно лежал на смертном одре, раненный в легкое сарацинской стрелой. Два дня он харкал черной кровью, и никто уже не надеялся, что он увидит рассвет.

– Томас, подойди.

Томас покорно приблизился к постели, сложив руки на груди. Эти руки огрубели от рукояти меча. Ему было семнадцать, и он еще ничего не знал. Голова его была пуста, как стальной шлем.

– Капитул не смог найти тебе лучшего применения, потому тебя передали мне.

– Да, сэр Ален.

– Ордену нужен Хранитель Камня. Это не слишком важный пост. Не такой, как магистр или военачальник.

– Да, сэр Ален.

– Но все же к Хранителю относятся с некоторым почтением.

Рыцарь приподнялся на подушках, глаза его заблестели. Он смотрел куда-то вдаль, мимо Амнета.

– Камень опасен. Я знаю, что это орудие дьявола. Ты не должен прикасаться к нему часто, только в случае крайней нужды.

– Что же он такое, этот Камень?

– Первые отцы Ордена привезли его из северных стран. Он всегда был с нами. Наша тайна. Наша сила.

– Где Камень, сэр Ален?

– Всегда держи его при себе. Владей им ради блага Ордена. Пока Камень с тамплиерами, они не будут знать поражений. Но прикасайся к его поверхности как можно реже. Ради собственной…

Лихорадка, сжигавшая сэра Алена, казалось, набросилась на него, как бешеная собака, и вцепилась в горло. У него перехватило дыхание. Взгляд метнулся в сторону и остановился на Амнете. Последнее слово, которое он с хрипом произнес, было:

– …души.

И все кончилось.

Амнет знал, что должен что-то сделать. Он опустил умершему веки, придержав их кончиками пальцев, как делают йомены на поле битвы. Нужно сообщить кому-нибудь о смерти сэра Алена. Но сначала он должен найти Камень, который отныне принадлежит ему.

Где Камень?

Сэр Ален велел Амнету держать Камень при себе. Где же мог умирающий спрятать свое достояние?

Томас заглянул под кровать: знамена, пыль и накрытый ночной горшок. Он вытащил сосуд наружу: а вдруг старый рыцарь спрятал Камень именно там? Нет, горшок слишком мал для такого большого Камня.

Где еще?

Он откинул полог и принялся шарить под подушкой. Обиженная столь неподобающим обращением голова умершего повернулась, глаза открылись. Амнет наткнулся на что-то твердое. Он сжал предмет и медленно вытащил его.

Ларец из черного орехового дерева. Томас внимательно осмотрел крышку и, обнаружив, что ключа не потребуется, откинул ее.

Внутри лежал темный кристалл величиной с ладонь. В слабом свете трудно было разглядеть его. При вращении Камень казался то зловеще-кровавым, то коричневым, цвета охры, цвета жирной французской земли, вспаханной плугом в весенний день.

Амнет не внял последнему предостережению сэра Алена и дотронулся до Камня. Волна боли, небесная музыка и ярость, пожирающая его жизнь, – все, что отныне будет будоражить его сны и думы, – поднялись в душе от первого прикосновения. И Томас Амнет понял, что это мгновение навсегда изменило его.

Он нашел Камень, и Камень принадлежал ему.

Камень нашел его, и он принадлежал Камню.


В ту же секунду Амнет понял, что сила, заключенная в Камне, могла спасти сэра Алена от смерти, могла исцелить его раны. А еще он понял, почему старый рыцарь отказался от такого спасения.

Теперь, десять лет спустя, здесь, в своей келье, умудренный чтением многочисленных пергаментов (некоторые существовали только в видениях, дарованных Камнем), закаленный тысячами прикосновений к Камню, Амнет знал многое о силе Камня и ее действии.

Он знал, что не умрет, как остальные. Он, Рыцарь Храма, никогда не промчится на черном коне в видениях Хранителей Камня. Никогда не увидит Одина Одноглазого у врат Вальгаллы. Никогда не преклонит колен перед Престолом Господним.

Прибирая на столе, Томас передвинул кусок свинца, который днем раньше использовал для починки чернильницы.

Металл словно вздрогнул от его прикосновения и превратился в желтую блестящую тростинку. Амнет взял в руки костяные пуговицы – те заискрились, словно льдинки в водопаде, превратившись в сверкающие хрустальные шары, резонирующие у него в руках с какой-то непонятной силой, издавая странные звуки.

Козни дьявола? Подобная мысль должна была бы смутить Амнета – христианина, Рыцаря Храма. У любого другого, окажись тот на его месте, кровь застыла бы в жилах.

Но Амнет слишком хорошо знал Камень. Камень принадлежал самому себе и обладал собственной внутренней логикой. Впрочем, не всегда его воздействие было столь устрашающим. Но что бы ни делал Камень с Томасом Амнетом, это не оскверняло его, а лишь очищало.

Он в изумлении смотрел на собственные руки и ждал, когда чудо исчезнет.

Маска Локи

Подняться наверх