Читать книгу Путь к звездам. Полный сборник. Не рекомендую читать тебе… - Роля Кама - Страница 6

Нас привезли в тюрьму, в боксе чисто, но прокурено до тошноты. Пришли сотрудницы и начали нас обыскивать, до нижнего белья. Осматривая нас, одна из сотрудниц спросила:

– Таких тут еще не было, по 159-й (мошенничество)?

– Нет, по 105-й (убийство), – ответила Аня. Сотрудницы были слегка удивлены.

– Кого убили-то?

– Говорят, что женщину. Сами толком не знаем.

– Как это не знаем?

– Обвинение предъявили в убийстве женщины, которую мы не знаем.

– Понятно. Ну, ничего, разберутся и отпустят, бывает у них такое.

– Мы тоже так думаем.

– В душ пойдете? В камере горячей воды нет.

Я не думала, что сотрудницы в тюрьмах могут быть такими обходительными. Обычно в фильмах показывают злых сотрудниц тюрьмы.

Нас повели по лабиринтам тюрьмы, наконец-то дошли до душа. С собою у нас ничего не было, поэтому нам выдали тонкое полотенце, кусочек мыла, которое ужасно воняет, алюминиевую посуду, постельное белье, матрас, одеяло и подушку. Постояли под горячей водой, после чего кажется, что усталость ушла и мысли прояснились.

Прошло два дня с момента задержания. Я уверена, что разберутся и отпустят, долго тут не задержимся, минимум одну неделю.

Когда вышли из душа, оказалось, что матрас нам нужно нести самим.

– Нет, нет, я не понесу. У меня не хватит сил и рук нести все это, – с возмущением говорю я. Сопровождающий сотрудник советует:

– Нужно матрас завязать простыней, легче будет нести.

– Ага, и закинуть себе за спину, нести как мешок! Вы представляете, как это выглядит?! Упаду в темных подвалах, покалечусь, и кто будет виноват?!

– Можно нести как сумку, – смеется сотрудник. В это время в помещение заходит молодой парень в черной робе, я догадалась, что это заключенный, работающий тут (хозбанда). Обратилась к нему:

– Молодой человек, помогите, пожалуйста, донести матрас до камеры.

Видно было, что он обрадовался обращению, но посмотрел на сотрудника, спрашивая его разрешения.

– Ну, что стоишь, бери два матраса, – приказал ему сотрудник.

Парень все выданные нам принадлежности положил на матрас, скрутил его в трубочку тоненько, завязал простыней. Один закинул себе на плечи, другой под мышку.

Опять идем по лабиринтам и выходим в длинный коридор, с обеих сторон камеры. По ходу нашего передвижения по коридору открывались глазные проемы в дверях, и мужские голоса спрашивали нас: «Откуда этап?» Мы не вступали в разговор. Позже узнала, что в камерах заключенные в обязательном порядке следят за движением в коридоре, для этого дежурят поочередно возле дверей.

Нас привели в женский корпус. Расставили к дверям соседних камер. Сначала завели Аню, потом меня. Я зашла в камеру, дверь за мною захлопнулась. Прокуренная камера, освещение плохое, в середине длинный стол, за нею две смежных двухъярусных кровати, по бокам тоже кровати. В камере много женщин, и все уставились на меня. Посыпались вопросы на тувинском языке:

– Откуда этап? По какой статье? Как звать?

Я отвечаю на русском:

– Меня с ИВС привезли, обвиняюсь по 105-й.

– А че на русском-то отвечаешь, на вид вроде бы тувинка?

– Я понимаю, но не умею разговаривать.

Отец говорил, что на русском языке больше книг, больше информации, поэтому отдал меня в русский класс. Тувинский язык в разговорной речи я знаю и разговариваю, но более глубоко не понимаю. Кроме того, каждый район имеет свой диалект языка. Если не пойму слова и неправильно скажу, может возникнуть конфликт, поэтому во избежание всего сказала, что разговариваю на русском. Хотя это тоже могло навести на неприязнь ко мне.

– Подельники есть?

– Да, есть.

Одна из заключенных женщин говорит:

– А, это о них говорили, бывшие менты (сотрудники милиции) убили свою служанку.

– Мы никого не убивали!

– Все так говорят.

Думаю, что у меня будут проблемы: языковой барьер; бывшая сотрудница (если учесть мою 6-месячную практику в органах); высокий социальный статус. Они уже придумали, что служанку убили. Для них это выглядит примерно так: люди из высшего общества убили простую женщину из народа, такую как мы. Тут что-то доказывать, говорить бесполезно, они не поверят. Почему, собственно, я должна доказывать, объясняться? Время покажет, кто есть кто. Одна из женщин предложила:

– Давайте чифирь ставить за знакомство.

Так называют очень крепкий чай, которые пьют заключенные, особенно мужчины.

– Нет, надо дождаться Чойганы, когда проснется.

Пока я осматриваю быт камеры, по поведению других угадываю иерархию в камере. В камере пять двухъярусных коек, четырнадцать женщин. Невероятно, как в таком маленьком пространстве живут эти 14 женщин, со мною уже 15. Камера переполнена, куда меня положат, мой матрас все еще лежал возле дверей. Они что, по очереди спят?! О бытовых условиях и говорить нечего. Туалет в камере огорожен стенкой высотой примерно 1,5 метра, остальная часть до потолка занавешена тряпкой. Горячей воды нет, на батареях сушится одежда, часть потолка в каплях от влаги. «Запросто можно туберкулезом заболеть», – думаю я. Отсутствует телевизор и даже радио. Абсолютно нет никакого контакта с внешним миром.

Придется выживать и в бытовом положении. Вспоминаются твои слова: «Ты как женщина нереализованный человек, дорогая. Я у тебя за повара, за прачку, за сторожа, кочегара, цветочника… Как же ты будешь жить, когда меня не станет?»

А я отвечала в шутку: «Все это делает техника. Тебя не станет, другой появится».

Просыпается эта Чойгана. Женщина среднего роста, волосы ниже плеч, лицо симпатичное, в движении нет женственности, а наоборот, показное покачивание тела и небрежность, возможно, не раз отбывала наказание, по внешнему виду возраст около 40 лет.

Вся камера садится за стол, и из одной кружки начинают по очереди пить чифирь. К кому подходит кружка, та представляется, имя, возраст, откуда родом, статья, подследственная или осужденная, делает глоток и передает дальше. Подошел мой черед, я так же представилась, женщины искренне были удивлены, что мне 41 год. Я пригубила чифирь и отказалась от предложенной сигареты, так как не курила.

– На воле где ты работала?

– Генеральным директором агентства недвижимости и туризма.

Видимо, хотели убедиться, работала ли я в милиции.

Оказывается, все попали в тюрьму в первый раз, кроме Чойганы, которая осуждена за убийство на 9 лет, возраст 27 лет. Она мне тоже сделала замечание, что я не разговариваю на тувинском языке. Я говорю:

– Разве это проблема, главное я понимаю. А значит, могу общаться с вами.

– Сегодня отдыхаешь, завтра встаешь на дорогу, девчонки научат. Арина, освободи ей кровать.

Ну вот, мне определили спальное место, на втором ярусе возле стенки, рядом с окном.

Начиналась ночная жизнь тюрьмы. На маленькой бумажке кратко пишут происшествия за день. Таким образом извещают всю тюрьму о том, кто приходил, выходил и о поступившем этапе. Дорога – это веревки, соединяющие камеры, по которым доставляется тюремная почта. По ночам идет активная жизнь в тюрьме, большинство в камере не спят, обычно молодые девушки «дорожницы» несут ответственность за дорогу. Ночные дежурные сотрудники не обращают на это внимания, для них это в порядке вещей.

Я за столом осталась одна, мне хотелось побыть одной и проанализировать события последних дней.

Неужели это дело рук моего бывшего любовника Динчита? По своему характеру, возможно, он способен на подлость, пользуясь своим положением, но человек он трусливый. С трудом верится, что он все это затеял.

Скорее всего, сама Костюк совершила преступление. Но зачем именно нас оговаривает? Что я знаю о ней?! Была клиентом агентства, заявку на продажу квартиры принимала у нее я. Она продавала квартиру племянницы. Сделка состоялась, деньги получила Костюк. Но через полгода приходит племянница и говорит, что денег не получала. Ко мне-то какие претензии могут быть.

Ничего не понимаю, почему она оговаривает нас. Ладно, меня и Аню она знает, но Андрея и Валеру она не знает… или знает? Надо развеяться, занять мысли в другом направлении.

В это время ко мне подходит женщина из низшей касты камеры и спрашивает меня:

– Вы можете мне написать жалобу на приговор?

Слышу, камера притихла.

– Не могу сказать точно, мне сначала нужно почитать приговор.

Она мне дает приговор, который написан на тувинском языке. По датам срок подачи жалобы истекает завтра, статья по грабежу, 4 года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

– Ты прочти мне приговор, а потом посмотрим.

Она мне прочла приговор, некоторые слова мне непонятны, но, в общем, я уловила суть дела, отметила некоторые нарушения и написала ей жалобу. Через месяц, по рассмотрению жалобы в Верховном суде, эту женщину освободили, изменив реальный срок на условное наказание.

Вижу, что в камере появился телефон.

Ко мне обратилась еще одна женщина, которая содержится в тюрьме шестой месяц, завтра назначен суд по продлению срока содержания под стражей. Младшему ребенку на данный момент один год и шесть месяцев, второму ребенку четыре годика, остальные двое детей подростки. Естественно, я написала ходатайство, не знаю, куда смотрит ее дорогостоящий адвокат, и говорю ей:

– Звони мужу, пусть завтра на суд приведет детей. Сам не заходит, как будто на работе. Надень в суд юбку, чтобы четырехлетнему ребенку было за что ухватиться, когда увидит тебя. Лучше будет, если младший ребенок будет плакать на руках дочери-подростка. Их не пустят в зал суда, поэтому пусть ожидают тебя на первом этаже и сопроводят тебя по этажу до зала суда.

На следующий день она из зала суда ушла домой, ей изменили меру пресечения на подписку о невыезде. Через несколько дней в знак благодарности она сделала мне передачу.

Мне дали телефон, чтобы я могла позвонить. Звоню тебе, ты трубку не берешь, по времени два часа ночи. Звоню водителю, он взял трубку, я говорю ему:

– Дима, доброй ночи, это я, как Саня?

– Вы откуда звоните?

– Из тюрьмы, Дима, из тюрьмы. Передай Сане, чтобы по ночам не выключал телефон. Пусть завтра ко мне придет адвокат. Сделай мне передачу, ручку, стандартные бумаги, теплый спортивный костюм и нижнее белье, пару теплых носков. Книгу, которая лежит у меня на комоде, розового света. Ну и продукты.

Чойгана почему-то у меня спросила:

– Ты кому звонила?

– Водителю.

Я не привыкла к тому, чтобы незнакомые люди разговаривали со мною на ты и интересовались, кому я звонила. Я ведь старше ее. Даже мои дети ко мне и к моим родителям обращаются на вы. Чойгана начинает меня раздражать, мне это не нравится.

Молодая девочка из камеры меня спросила:

– У вас есть водитель?

– Да, – из вежливости ответила я. Видно, что девочка воспитана правильно, как полагается в тувинской семье, уважительное отношение к старшим.

Уже час ночи, нужно ложиться спать, чтоб организм отдохнул, неизвестно, что завтра меня ожидает. Залезла на свою койку и посмотрела из окна на улицу. Камера находится на втором этаже женского корпуса, а напротив, на расстоянии 300 метров, трехэтажный мужской корпус. Из третьего этажа мужского корпуса по ночам камера женщин видна как на ладони. Напротив картина была ужасная. В зарешеченных окнах в противоположном корпусе были видны черные движущиеся силуэты. Это было похоже на черных существ, помещенных в клетки. Из окон камер вдоль, вниз, вверх и в соседние корпусы тянулись веревки. Лунный свет падал на веревки, и мне представилось, как огромная паутина овивает тюрьму. Не хочу, не хочу видеть это, я подняла глаза на небо. Была красивая безоблачная, звездная ночь.

Окна постоянно открываются из-за дороги, поэтому холодно. Я сама по себе мерзлячка, предрасположена к простудным заболеваниям. Накрылась одеялом, сверху шубой и заснула.

Утром следующего дня перед проверкой мне вручают две трубки завернутых бумаг. Я спрашиваю:

– Что это?

– Это приговоры, просят по ним написать жалобы. Надо развязать и положить к себе, а то при обыске заберут. На дороге не будешь стоять, твоя задача писать жалобы, – сказала мне Чойгана. Так началась моя жизнь в тюрьме.

Как я теперь жалею, что была увлечена работой, учебой, собой. Простите меня, дорогие мои, что так мало уделяла вам внимания. Я даже не умела пользоваться бытовой техникой. А тюрьма – это жестокий мир на выживание, интриги со всех сторон, для того чтобы сломить и унизить человека. Тут совсем другой слой населения, которым не понять и не объяснить всю суть ужасного обвинения, как и мне не понять других, у каждого своя боль.

Сегодня уже 15 декабря. Через неделю после моего ареста у тебя случился инсульт, и отказали ноги. Моей дочке пришлось оформить академический отпуск. Вся забота о тебе, о моих родителях навалилась на нее, бедная моя девочка.

Ой, как больно на сердце, вздохнуть невозможно, сердце разрывается. Не могу дышать. Спокойно, надо жить, надо дышать, дышать. Напротив меня сидит женщина, мысленно прошу, чтобы она обернулась на меня, и она обернулась.

– Что с вами, вы вся бледная. Сейчас принесу воды.

Мысленно повторяю: дыши, дыши, все хорошо. Папа, что это было, приступ?! Ты же знаешь, что у меня с рождения слабое сердце. У меня такой боли никогда не было. Через год врач-кардиолог мне сказала, что я пережила микроинфаркт.

В первое время в тюрьме я с внутренним осуждением относилась к заключенным за совершенные ими преступления. Считала, что мы сюда случайно «забрели», скоро разберутся и отпустят, все-таки не в годы репрессий живем. Заключенные в сталинские репрессии, наверное, думали так же. История государства, как карма, повторяется. Не верится, что все это беззаконие творится в современной демократической России, вернее, в Республике, входящей в состав России.

Благодаря юридическому образованию я и Аня помогали другим по следствию и по обжалованию приговора, некоторым сбавляли срок, изменяли квалификацию преступления на более мягкую, а некоторых освобождали или оправдывали. Реальная профессиональность следователей и судей падает. Конечно, намного легче выбить явку с повинной и сфабриковать доказательство, начальство прикроет, так как улучшается статистика раскрываемости. Таким образом, я познала неведомую для меня жизнь другого слоя населения, познала всю гниль и наглость правоохранительных органов, которые пользуются юридической безграмотностью человека, чтобы поднять раскрываемость преступлений и получить повышение за удачно раскрытое дело по более тяжкому преступлению.

Через месяц нас стали кормить тухлой рыбой, а вместо хлеба давать испорченное армейское печенье, батареи были еле теплыми. Спасались передачами из дома, но этого было очень мало, так как большая часть заключенных нищие. Как обычно, уголовные преступления в основном совершаются низшим слоем населения. Верхнюю одежду не снимали, так и ложились спать в обуви, на одной кровати по два человека, чтобы согревать друг друга.

Теперь у нас в камере появились три психически больных женщины. Оля прибыла из суда, осудили на лечебный срок. Эта молодая красивая девушка заколола подругу, с которой жила в одной комнате в интернате нервнобольных.

Таня и Света пришли по тусовке (это когда выгоняют из камеры или оперативник перемешает) из других камер. Они не имеют подтверждения о психическом заболевании. Таня подследственная, до полусмерти избила пьяного соседа. Свету осудили на 15 лет, зарезала двух спящих подруг, которые издевались над нею. Психологическая экспертиза из-за отсутствия данных в картотеке психически больных признала их вменяемыми. Я узнала, что эти двое относятся к категории больных, которые один раз в год должны были самостоятельно посетить психиатрическую больницу и пройти стационарное лечение. Если такие больные не приезжали в больницу в течение года, их снимали с учета психически больных, а амбулаторные карты направлялись в архив.

По моему (Таниному) ходатайству следователь запросил из архива районной больницы амбулаторную карту. После получения подтверждения психической болезни ее отправили на лечение.

Свету по не профессиональности или халатности следствия и суда осудили на реальный срок с отбыванием наказания в колонии общего режима. Там Света окончательно сойдет с ума и умрет.

Постоянные ссоры с этими больными напрягают психологическую атмосферу в камере. Как-то ночью Ольга накинулась на Таню, потом стала головой биться о пол. Пришлось ее полностью связать и продержать так до утра. Сотрудники не обращают внимания, сами просят, чтобы мы успокоили их.

Однажды в 5 часов утра просыпаюсь от удара железа о мою койку, открываю глаза, и происходит стоп-кадр. Смех и горе. Света стоит с поднятой рукой, а в руке железная кружка. Она со страхом виновато смотрит на меня. С другой стороны стоит Таня, согнувшись с поднятой рукой над головой. По всей видимости, Света размахнулась ударить кружкой, а Таня хотела защититься от удара. Я показываю им знаками, чтобы успокоились, что я устала и мне нужно поспать, и они успокоились. Ко мне они относились дружелюбно.

Думаю, не дай Бог, в камере произойдет убийство. Обычно по утренней баланде дорожницы закрывают дороги, а дежурные по камере просыпаются. Этих больных женщин нельзя оставлять без присмотра. Таня агрессивна по сравнению с другими.

Находясь в тюрьме, я узнала, что преступный мир в Республике достаточно организован и даже контролирует некоторую часть экономики. С администрацией тюрьмы живут очень даже дружно. Уголовники следят за порядком, финансируют благоустройство, а администрация разрешает ночью катать дороги и пользоваться телефонами.

За каждой камерой закреплялся один телефон. Я была удивлена тому, что на телефон часто звонили осужденные мужчины, отбывавшие срок наказания в колониях России. Ну, что сказать, молодцы и большое спасибо преступному миру, что я имела возможность общаться с родными. Кроме того, существует воровской общаг, из которого они в обязательном порядке снабжают женщин на этап в колонию. Обеспечивают детей, родившихся в тюрьме. При мне было три случая, когда женщины рожали и содержались в тюрьме с детьми. Одна из них уехала с ребенком в колонию. Дорогой мой, я рассказывала тебе о ней. В настоящее время у нее все хорошо, устроилась на работу и забрала сына из дома-интерната.

В тюрьме я нахожусь уже третий месяц. Дежурный сотрудник по коридору постучал в дверь и заглянул в глазок:

– Кама, собирайтесь на следствие.

– Подождите, я оденусь.

Даже находясь в тюрьме, я старалась следить за собой, одеваться соответствующе моему статусу. Кроме того, не хотелось перед следователями выглядеть подавленной, разбитой. Я надела черное шерстяное платье с короткими рукавами, чуть ниже колен. Ворот и нижняя часть платья была в пестром узоре. Одно из любимых моих платьев. Она облегает мою красивую фигуру. Надеваю капроновые колготки телесного света и ботильоны, передняя часть из черной лайки, середина из темно-сиреневой кожи, задняя часть также из лайки и с кожаным черным бантом. Длина моих волос была до локтя, поэтому могла себе позволить сделать на резинке конский хвост и заправить как шишку. Взяла папку с бумагами и постучалась в дверь. Сотрудники тюрьмы ко мне и к Ане всегда относились уважительно и корректно, как и мы к ним.

– Я готова.

Дежурный с сопровождающим ожидали меня за дверью. Я слышала, что Аню тоже заказали, поэтому, выйдя из камеры, в ожидании встала лицом к стене.

– Подождите, – сказал дежурный и, подходя к соседней камере, спросил:

– Вы готовы?

– Да.

Из камеры выходит Аня. Она ростом чуть выше меня, по телосложению как я. На ней серая шерстяная водолазка и темно-серые, наглаженные в стрелку классические брюки. Волнистые густые волосы с короткой прической. Густые ресницы и брови, глаза с открытым разрезом, прямой нос и аккуратные губы. Мы поздоровались, и я говорю:

– У меня завтра суд по рассмотрению моей жалобы на бездействие следствия.

– Я в генеральную прокуратуру написала жалобу. Наконец-то какие-то действия пошли, если вызывают.

Мы с ней разговаривали по ходу передвижения. Когда подошли к решетке большого коридора, то увидели, что он заполнен заключенными мужчинами. Сегодня был этапный в местную колонию. Увидев нас, сотрудники тюрьмы стали кричать заключенным:

– Посторониться, лицом к стене, руки за голову, сесть на корты.

Середина коридора освободилось, чтобы мы могли пройти. Где еще увидишь такую картину, когда красивые женщины идут по длинному коридору, а толпа осужденных уголовников сидит на корточках, открывая им дорогу. Я немного сбавила шаг, думаю, пусть хотя бы порадуют свои глаза, возбудят свое воображение.

На первом этаже все боксы оказались занятыми, и нас оставили стоять в общем коридоре у стены. В это время двое следователей, девушка и мужчина, также находились в коридоре в ожидании освобождения следственного кабинета. Мы с Аней разговаривали на русском. Видимо, эти двое следователей подумали, что мы на тувинском языке вообще не понимаем. Мужчина, с интересом рассматривая нас, сказал:

– Все говорят, что женщины этого уголовного дела городские, умны и красивы. Да, действительно, они хороши, и не скажешь, что убийство совершили.

У молодой женщины лицо покраснело от слов коллеги.

– Им в камере делать нечего, вот и красуются, они же не работают, как я.

Мужчина недоуменно посмотрел на нее, пока она осматривала нас, и отстранился. У девушки лицо симпатичное, но телосложение запущено, требует спортивных упражнений, особенно в части живота. Национальная черта основной массы тувинских женщин моего возраста – это низкая попа и полный живот. Позднее поколение, особенно нынешние молодые девушки, красивы во всем.

Молодой следователь Охемчик хотел без присутствия адвокатов ознакомить нас с заключением экспертизы и с протоколом опознания. В заключении было указано, что форма черепа относится к европеоидной расе. Согласно протоколу опознания, труп по фотографии опознавала мать убитой, согласно фамилии, тувинка. Соответственно, мы отказались от ознакомления без адвокатов. Нужно было опротестовать эти документы.

Андрей узнал, что у Павловой было тувинское имя, и внешностью она относилась к монголоидной расе. Она была пьяницей без определенного места жительства. Опознание по фотографиям является незаконным. Если верить этим документам, труп принадлежит русской женщине. Мать Павловой реальный труп не опознавала. Наконец-то сейчас они поймут, что мы невиновны. Нужно немедленно обжаловать эти материалы, и можно уже собираться домой.

Возвращаясь в камеру, с дальнего коридора мы слышим бешеный крик Тани. Аня говорит:

– Опять у вас Таня бушует.

В коридоре женского корпуса ее слова слышны более отчетливо.

– Я вас убью, всех вас зарежу ночью!

Я спрашиваю у дежурного коридора:

– Что случилось, они подрались?

– Как обычно, когда вас не бывает в камере. На этот раз они переборщили.

– Так, я в камеру не зайду. Приведите мне оперативника или начальника тюрьмы.

Через некоторое время приходит оперативник, Николаевич. Он среднего роста, упитанный, несимпатичный, но достаточно отзывчивый человек, я ему говорю:

– Николаевич, вы хотите, чтобы в камере было совершено преступление?!

– Какое преступление?

– В камере три психически больных женщины. Нервы у других уже на пределе, убьют друг друга. Вы хотя бы Таню пересадите в другую камеру.

– Вы же знаете, другие камеры ее выкинули, одиночные карцеры заняты. Завтра этап в колонию, одну из них заберут.

В это время из камеры опять послышались крики, больше всех кричала Таня.

– Пока ее не переведете, я в камеру не зайду, или же мы все объявим голодовку, почему только наша камера должна терпеть больных женщин в таком количестве?!

Камеры распределялись по категориям преступлений. Женских камер было всего шесть, две из них по особо тяжким преступлениям. Так как у Тани тяжкая статья, выбор был только в двух камерах.

Мы вместе зашли в камеру. Женщины, увидев оперативника, притихли. Николаевич сделал суровое лицо и спросил:

– Что тут происходит, кто тут из вас самая крикливая?

Женщины молча, указали на Таню.

– Пойдем, поговорим.

Оперативник увел Таню. Я обратилась к сокамерницам:

– Быстро соберите ей вещи, ее переводят. Света, если ты будешь плохо вести себя, пойдешь в карцер, как Таня, а там темно и холодно, – обманула я.

Таню перевели в другую камеру, а на следующий день Ольгу увезли в колонию. Наконец-то в камере стало спокойно, Света успокоилась в отсутствие Тани.

Как-то вечером услышали гортанный и протяжный женский голос – «Мужика хочу-у-у».

Такое впечатление, что она кричит из подвала. Оказывается, в больничной камере появилась осужденная женщина. У нее была белая горячка, осуждена за убийство сожителя, которого застала с любовницей. Она кричала почти каждый вечер. Судя по ее голосу и преступлению, я представляла женщину с большой грудью, с сексуальными очертаниями тела.

Сегодня опять поехала в суд по рассмотрению моей жалобы о признании незаконным протокола опознания. Следственные действия не проводятся, а в суд на продление срока содержания под стражей представляют фиктивные материалы. Нас посадили в тюрьму и никакого следствия не ведут. По поводу содержания заключения экспертизы трупа и протокола опознания написали в прокуратуру и суд, ответили только через месяц. Назначили повторную экспертизу и вызвали в суд.

На улице и в подвальном помещении суда, где содержат заключенных, прохладно, поэтому надеваю утепленное кожаное пальто ниже колен, как мое платье, воротник и рукава в меху чернобурки. Из обуви надела узкие, до колен сапожки на каблуках.

В коридоре мимо меня конвой проводит женщину-карлика с короткими руками, с некрасивым лицом. На ней было цветастое платье, а на голове белая вязаная шляпа. Я с изумлением проследила глазами и увидела, что ее завели на больничный коридор.

– Эта та женщина, которая по ночам кричит? – спросила я у сопровождающего сотрудника.

– Да, это она.

У меня такое предчувствие, что ее заведут в нашу камеру, и действительно, вернувшись из суда, вижу ее в камере.

А пока меня ведут к выходу, где другие заключенные ожидают посадки в машину. В коридоре в ожидании стоит группа заключенных, двое мужчин и женщин, русские. Одеты достаточно прилично. Один из мужчин до неприличия впился в меня взглядом. Я сделала вид, что не замечаю.

В подвальной камере суда познакомилась с этими женщинами и узнала, что все они в одном уголовном деле по перевозке и продаже героина. Татьяна и Наташа наркоманки со стажем и рецидивистки. Тимур тоже наркоман, сын богатых родителей, в тюрьме в первый раз. Александр, рецидивист, криминальный авторитет, это он поглощал меня взглядом. Через неделю я с ним познакомлюсь по переписке.