Читать книгу Алая Завеса. Наследие Меркольта - Роман Александрович Покровский - Страница 4

– Уверен, твоя девушка теперь ненавидит меня, – сказал Уэствуд, сидя за рулём автомобиля.

Стояло очень раннее утро, и Юлиан совсем не выспался. Из полицейского участка он вернулся, когда было уже за полночь, но долгое время не спал. Да и как можно было уснуть, когда ещё днём на Юлиана было совершено покушение?

– Она ещё ничего не знает, – ответил он. – Боюсь представить, что случится, когда она не встретит меня в академии.

Вряд ли Уэствуд понимал Юлиана. Вряд ли вообще кто-то понимал человека, внутри которого в ожесточённой битве сошлись ангел и демон. Попеременно они получали перевес, но до окончательной победы того или иного соперника было ещё очень далеко.

– Любишь её? – спросил Уэствуд, когда они остановились у пешеходного перехода.

– Не знаю, мистер Глесон.

– А я думаю, что любишь. Видел, как ты смотрел на неё осенью и как переживал за неё. Каждой бы такого, как ты.

– Я ведь тогда бросил её, – с грустью в голосе промолвил Юлиан.

– Главное, что в итоге ты вернулся. И не пожалел о своём решении. Сейчас очень сложно встретить действительно чистые и искренние чувства. Всех их заботит… Что-то другое.

– В ваши годы было иначе?

– «В наши годы всё было по-другому», – иронично процитировал Уэствуд. – У нашего поколения принято так говорить. Это буквально закон. Нет, Юлиан. Всё было так же. Люди не меняются в зависимости от того, в какое время они родились. Так было всегда и будет впредь.

– Впервые слышу такое, – усмехнулся Юлиан.

– А я впервые такое говорю. До тебя я-то по сути дел с молодёжью и не имел. Смотрел на них настолько поверхностно, насколько это вообще возможно. Ты буквально открыл для меня новый мир.

Юлиан понимал, что Уэствуд льстит ему, но от того было не менее приятно. Он не считал себя одним из лучших представителей своего поколения – скорее, он плёлся ближе к концу. По собственному же мнению.

– Куда мы едем? – перевёл тему Юлиан.

– Мы едем в отель, – ответил Уэствуд. – На улице Фридрихграбен. Он так и называется.

– Фридрихграбен? Но почему в отель? Почему не к нему домой?

– Потому что Густав Забитцер был убит в отеле. Вернее, там он был найден.

Прошлой ночью Уэствуд говорил Юлиану об отеле, но эта информация к утру безвозвратно вылетела из его головы.

– Что он мог делать в отеле? – спросил Юлиан.

– В этом нам и предстоит в первую очередь разобраться.

Уэствуд резко повернул направо, и Юлиан увидел вывеску «Фридрихграбен». Они были уже совсем близко.

– Номер точно принадлежал мэру? – поинтересовался Юлиан.

– Точно, – ответил Уэствуд, свернув на место остановки.

Отель «Фридрихграбен» находился почти в центре Свайзлаутерна и был самым высоким зданием в пределах прямой видимости. Винтажные узоры, горгульи на стенах и расписные фрески могли выдать в отеле средневековое сооружение, но даже Юлиан понимал, что здание было построено куда позже и реставрировалось не один раз.

Юлиан и Уэствуд поднялись на стеклянном лифте на самый последний этаж. Так высоко Юлиан очень давно уже не был. Дабы насладиться панорамой города, он выглянул в окно и, когда увидел едва ли не весь Свайзлаутерн как на ладони, одновременно и ужаснулся, и обрадовался.

– Время, Юлиан, – отвлёк его Глесон.

Они проследовали к номеру «639», который был опечатан полицейскими ленточками, закрывающими проход.

– Повезло, что мы первые, – сказал Глесон и толкнул дверь.

Она открылась без сопротивления. По каким-то причинам работники отеля не решились запереть дверь на ночь. Или же, открыли только утром.

– Могут быть другие? – спросил Юлиан, переступая через порог.

– Конечно. У нас же есть Департамент расследования особо важных преступлений. Думаешь, они упустят такую блестящую возможность сверкнуть своим положением? Не думаю.

Юлиан ожидал увидеть совершенно другое. Вместо обугленных развалин его взору открылась нетронутая огнём панорама – обшитые дорогим бархатом кресла, целые обои, блестящий ламинат и позолоченная оконная рамка.

О свершившемся ещё недавно преступлении говорил только полнейший беспорядок – разбросанные повсюду предметы одежды, разбитые зеркало и окно, передвинутая мебель и упавшая на пол тяжёлая люстра.

– Как это понимать? – спросил Юлиан.

– Что именно? – удивился Глесон.

– Вы говорили мне о пожаре. Но я не вижу, что он тут был.

– Я думал, что ты понял это изначально. Следов пожара нет, но очевидцы видели его, а тело Забитцера было обуглено едва ли не до костей. Видишь ли, в академии тоже ничего не сгорело.

– Странно, что мне об этом никто не сказал. Не знал, что элементали работают именно так.

– Если причиной пожара и вправду был элементаль, то всё видится весьма логичным. Они способны контролировать своё пламя и не сжигать что попало.

Юлиан кивнул и принялся расхаживать по номеру отеля, воображая себя настоящим детективом. Он плохо представлял, как они на самом деле работают, поэтому на всякий случай заглядывал в каждый угол.

Буква «М» была выжжена едва ли не во всю стену. Юлиан пристально всмотрелся в неё, но ничего, что могло бы дать зацепку, в ней не обнаружил.

– Тебе говорит о чём-то этот символ? – спросил Глесон.

– На «М» начинается очень много слов, – ответил Юлиан. – К примеру «Молтембер». Или «Меркольт».

– Стало быть, убийство совершено в их честь? Или ими самими?

– Вряд ли, – покачал головой Юлиан. – Один давно мёртв, а другой на веки вечные заточён. Это могли быть последователи или их фанаты, но…

– Расследование начинается с выявления мотива.

– Именно.

Слева от символа висела большая картина, изображающая батальное морское сражение. Юлиан где-то раньше видел её, но вряд ли этот экземпляр являлся оригиналом.

– Айвазовский, – подсказал Глесон.

Юлиан кивнул. Ничего необычного обнаружено не было.

Он подошёл к осколкам разбитого зеркала и принялся их рассматривать. Все они были разного размера и не имели ничего общего друг с другом.

Что бы сказала Ривальда, окажись она сейчас здесь? Представить было не так легко, потому что Юлиан участвовал лишь в одном её деле, и в первую очередь, он был там всего лишь наблюдателем.

Но порой и не требуется видеть воочию способность человека, для того, чтобы понять, что он собой представляет. Юлиан провёл с Ривальдой какое-то время. Несмотря на всю её скрытность он смог понять ход её мыслей. Пусть и приблизительно, всего лишь на толику, но понять.

«Здесь что-то не так».

Скорее всего, именно это первым делом сказала бы Ривальда. Ведь, по её мнению, врали все – и люди, и вещи, и обстановка. Если преступник пытается замаскировать убийство, то он невольно изменяет окружение.

«Почему разбилось стекло? Потому что с улицы ворвался элементаль. Почему разбилось зеркало?»

– Почему разбилось зеркало? – вслух спросил Юлиан.

Глесон оторвался от пола, на котором он увлечённо что-то рассматривал.

– Зеркало? – переспросил инспектор. – Для начала нужно выяснить, где оно висело. Скорее всего, у окна.

Юлиан провёл взглядом по номеру отеля.

«Ты начинаешь понимать, что именно тут не так. Зеркало. Присмотрись к зеркалу».

Разбитое окно. Книжные полки. Картина Айвазовского. Сплошная стена без единого гвоздика. Снова окно и книжные полки. Пустая стена. Всё та же поддельная картина Айвазовского.

– Ему негде было висеть, – сказал Юлиан. – Посмотрите, мистер Глесон.

Глесон в очередной раз оторвался от пола и последовал совету Юлиана. Вряд ли зрение позволило инспектору рассмотреть всё в мельчайших деталях, но суть размышлений Юлиана он понял.

– И впрямь, – пробормотал Уэствуд.

«Присмотрись. Здесь явно что-то не так. Что выделяется из общей картины?»

– Картина, – пробормотал Юлиан.

– Что? – переспросил Глесон.

В этот момент Юлиан невольно осознал, почему Ривальда считала полицию столь бесполезной. Возможно, в нём говорило высокомерие, но здесь и сейчас он ощущал себя лучше Уэствуда.

– Не гармонично, – сказал Юлиан. – И явно не со вкусом. Посмотрите, мистер Глесон. Вы бы повесили картину в этом месте?

Глесон окончательно поднялся с пола и приблизился к Юлиану. Вместе они, как два дилетанта, не понимающих, где и зачем находятся, разглядывали произведение Айвазовского.

– Слишком низко, – произнёс Уэствуд. – Слегка перекошена. Вносит дисбаланс в помещение, потому что противоположная стена абсолютно пуста. Почти вплотную прилегает к книжной полке, а до угла…

Юлиану было достаточно услышанного, поэтому он, не дав Уэствуду договорить, снял картину со стены и аккуратно положил на мятую кровать.

«Тебе ещё рано позёрствовать».

На стене красовалась дыра. Вернее, нечто такое, что скорее можно было назвать пулевым отверстием.

– Быть того не может, – завороженно пробормотал Уэствуд. – Это потрясающе, Юлиан. Здесь и впрямь висело зеркало. Как раз на уровне глаз.

– Не совсем потрясающе, мистер Глесон. Это усложняет вашу же задачу. В номере отеля стреляли, и, пуля, судя по всему, угодила прямо в зеркало.

– Чтобы замаскировать пулевое отверстие, преступник попросту закрыл его картиной. Надо же, какой идиот.

Честно говоря, Юлиан сомневался, кто на самом деле являлся идиотом – преступник или детектив, который первым осматривал место убийства.

– Пуля, мистер Глесон, – подорвался Юлиан. – Где пуля? Тут нет пули!

Уэствуд пристально всмотрелся в отверстие. Зрение Юлиана было куда лучшим, поэтому напрягать свои глаза для того, чтобы понять, что никакой пули тут нет, не приходилось.

– Ты прав, это всё осложняет. Зачем одновременно и сжигать человека, и пристреливать?

– Помните Элвига Золецкого, мистер Глесон? Его дом сожгли для того, чтобы скрыть истинные мотивы убийства.

– Но сгорел не весь отель, а один-единственный человек.

Юлиан присел на кровать. Возможно, деформировав простыню, он уничтожил какую-то важную улику, но сейчас он очень сомневался, что это место даст ещё какую-то подсказку.

– Густав Забитцер мог защищаться. Это мог быть его пистолет, – сказал Юлиан.

– Не было у него никакого пистолета при обыске. Могу тебе ещё раз показать снимки, сделанные при первом обнаружении трупа.

Юлиан кивнул. Глесон, всё ещё сомневаясь, вытащил из своей сумки стопку фотографий и протянул Юлиану.

Прошлой ночью Глесон показывал снимки с места убийства, но тогда на них не был запечатлён труп. Сейчас же всё обстояло иначе, и первым делом Юлиан увидел обгоревшее, но далеко не обугленное тело.

Он ужаснулся. Да, смерть Юлиан видел не впервые, равно как и убитых. Но, всё же, наслаждался её «эстетикой» не каждый день, потому ещё не успел привыкнуть.

И не хотел. Но она отчего-то сама гналась за ним.

– Всё так же, как и здесь, – сказал Юлиан, перелистывая снимки. – Вплоть до вмятин на этой кровати.

Юлиан приподнял фотографию, запечатлённую с того места, где находился сейчас сам, и, приподняв, сопоставил с панорамой.

– Он был найден как раз под картиной. Всё сходится, мистер Глесон.

– Этим объясняется и обнаруженная мной кровь, – подтвердил Уэствуд.

– Так вот что вы рассматривали на полу?

– Да, Юлиан. Несколько пятен засохшей крови. Убийца скрыл следы преступления как мог, но спрятать всё до конца… Нет, невозможно. Всегда что-то остаётся.

Юлиан убрал панорамную фотографию, начав рассматривать следующую, на которой убитый был изображён более крупным планом.

– Вы должны забрать кровь на анализ, – не отрываясь от фотографии, сказал Юлиан.

– Зачем? Это кровь Густава Забитцера, какой смысл…

– А если нет?

– Возможно, я и впрямь в тебе не ошибся. Потому что Скуэйн попросила бы сделать то же самое.

Уэствуд очень часто произносил эту фамилию, что доставляло Юлиану дискомфорт. День и так складывался так, что напоминал ему о Ривальде ежеминутно – расследование, попытки мыслить так же, как и она, странный голос в голове.

Юлиан осмотрел каждый уголок фотографии убитого Густава Забитцера. Она была чёрно-белой и не совсем чёткой, но Юлиан должен был обнаружить хоть какую-то мало-мальски значимую деталь.

Ривальда внутри его головы пыталась что-то сказать, но не могла сформулировать свою мысль, потому что на самом деле это были мысли Юлиана, который лишь представлял, что она рядом с ним.

Так было проще, потому что без её присутствия, хоть и лживого, он ничего не смог бы сделать.

«Какой же ты жалкий! Всё перед твоими глазами, но ты упорно отказываешься смотреть!»

Если бы Юлиан знал Ривальду хотя бы два-три года, то до него дошло бы быстрее то, что она хотела донести. Но те жалкие два месяца были лишь зачатком знакомства.

«Любая деталь несёт в себе подсказку. Забитцер не обгорел – нам несказанно повезло. Что в его внешнем виде вызывает у тебя подозрения?»

Подозрения? Какие подозрения может вызывать мёртвый человек, абсолютно ничем не отличающийся от других?

Остатки обгоревшего халата, гладкий подбородок, тонкие губы и волосы, некогда аккуратно уложенные назад, но ныне сохранившие лишь часть самих же себя, ибо наполовину сгорели.

«Если бы ты стригся хоть чуть чаще, то понял бы. Хотя, возможно, это не помогло бы тебе, потому что ты неисправимо глуп».

Юлиан оскорбился, хотя и понимал, что сказал эту фразу он самому же себе. И обидел себя сам. Вполне по делу.

– Посмотрите, какие у него ровные выбритые виски, – Юлиан показал Глесону фотографию с самым крупным планом. – Они настолько коротко острижены, что можно сделать вывод, что Забитцер посещал парикмахера не более суток назад.

– И как это может нам помочь? – удивился Уэствуд.

– Мистер Глесон, а у вас есть личный парикмахер?

Уэствуд замялся.

– Был, конечно, когда-то. Но сейчас меня стрижёт жена. Видишь ли, волос осталось не так много, чтобы делать стильные причёски.

Юлиан посмотрел на седеющую голову Уэствуда. Да, профессиональным парикмахером там не пахло.

– У моего деда есть личный парикмахер – какой-то итальянский мастер. Он посещает его через каждое воскресенье и не раз говорил, что это его любимое времяпровождение.

– Отчего же?

– В такие моменты он словно отдаляется от всего мирского. Что ещё делать в течение того часа, когда не остаётся ничего другого, кроме как разговаривать с парикмахером? Он же никому ничего не расскажет и не выдаст никаких тайн и переживаний.

– Ты хочешь сказать, что ответы нам может дать личный парикмахер Густава Забитцера? – удивился Уэствуд.

– Не факт, конечно, но вполне возможно.

Глесон косо посмотрел на Юлиана.

– Впервые слышу подобное. И, скажи мне об этом кто-нибудь другой, я бы рассмеялся. Но ты был сегодня уже прав однажды, поэтому доверюсь.

Юлиан кивнул. На самом деле, он и сам не понимал, имеют ли его предположения хоть какое-то право на существование. Он пытался играть в Ривальду Скуэйн, но мысли той всегда были осознанны и вполне объяснимы, в отличие от Юлиана, который действовал наобум.

– Вы найдёте личного парикмахера мэра? – спросил Юлиан.

– Я попробую, – кивнул Глесон. – Лишь бы это не отдалило нас от разгадки.

– Вы можете заниматься своими расследованиями и дальше, а я хочу пообщаться с парикмахером.

В какой-то момент Юлиану хотелось сдаться и отменить свою просьбу, оставив дело профессионалам. Он отлично понимал, что, вполне возможно, всё только портит. Догадывался, что подведёт и Глесона, и Йохана, и себя, но, в конечном итоге, решил стоять на своём.

– У нас мало времени? – спросил Юлиан.

– Думаю, что да. Поэтому прямо сейчас я отправлюсь искать парикмахера, а ты бегом в академию, пока не закончились занятия. Помни о нашем уговоре.

Юлиан посмотрел на наручные часы. Было около полудня, поэтому он сильно засомневался в том, что успеет хотя бы к последнему занятию.

– Меня вчера убить хотели, – сказал он. – Думаете, я смогу сосредоточиться на учёбе?

– Придётся. Ты же сам говорил, что находишься на грани отчисления. Я подвезу тебя.

Юлиан не мог мгновенно перенастроить свой мозг на учёбу. Прежде всего, это было не столь сложно, как он пытался объяснить Уэствуду. Прежде всего, Юлиану не хотелось.

Он понимал, почему Ривальда работала в департаменте расследования особо важных преступлений. Это попросту пробуждало азарт и являлось своеобразным наркотиком для таких, как он или она.

Скорее всего, Юлиан себя переоценивает. Его способности и близко не стояли со способностями Ривальды, но это, в какой-то мере, только подогревало интерес. Учиться у лучших, а впоследствии и самому стать самым лучшим – разве не прекрасно?

Нет. Погиб человек. В этом нет ничего красивого или увлекательного. Это горе не только для семьи Густава Забитцера, но и для всего города. Нельзя улыбаться, глядя в лик смерти и просить у неё продолжения. Ты сам становишься ничем не лучше, чем она.

Возможно, Юлиану стоит остынуть и перевести дух. Переключиться на что-нибудь другое, но только не на учёбу.

– Не стоит, мистер Глесон, – сказал Юлиан.

– Ответственность за твой прогул лежит на мне. Не хочу выступать в роли подстрекателя.

– Вы уже выступили в его роли.

Глесон по-детски поджал губы, после чего прокашлялся.

– Думаешь, мы больше ничего тут не найдём? – спросил он, имея в виду номер отеля.

– Вы детектив, а не я. Что на этот счёт говорят ваши учебники?

– Учебники? – усмехнулся Глесон. – Думаешь, у нас есть какие-то учебники?

«Если бы у них были нормальные учебники, они бы не были такими идиотами».

– Я больше не вижу тут никаких подсказок. Мы итак получили больше, чем планировали.

– Я тоже, – кивнул Уэствуд.

Переглянувшись, детектив и подмастерье покинули номер отеля. Скорее всего, уже навсегда, потому что, по словам Уэствуда, департамент сюда больше никого не пустит – ни полицию, ни, тем более, любителей.

– Куда тебя подвезти? – спросил Глесон.

– В больницу, – чуть подумав, ответил Юлиан. – Хочу навестить Йохана.

Уэствуд промолчал, но согласился. Возможно, он понимал, что едва переживший смерть юноша сейчас немного важнее учёбы.

Он открыл дверь своего чёрного «Ауди» и пригласил внутрь Юлиана.

Уэствуд повернул ключ, после чего мотор загудел, а автомобиль отправился прочь от злосчастного отеля.

Дорога до больницы святых Петра и Павла не была долгой, но Юлиану это не помешало вытянуть из имеющегося времени всё возможное.

– И всё же буква «М» не даёт мне покоя, – сказал он.

– Может, за кофе заедем? – предложил Уэствуд.

Юлиан недоверчиво посмотрел на полицейского.

– В больнице есть кофе-машина, – сказал он. – Мистер Глесон, ваша многолетняя практика помнит что-нибудь подобное?

Глесон посмотрел в зеркало заднего вида, перестроился на другую полосу, после чего ответил:

– Фанатиков и сектантов всегда хватало, Юлиан. Но, чтобы в нашем городе… Припоминаю лишь жалкие потуги. Такие глупцы не выдерживали долго.

– А полицейские сводки? Газеты? Хоть что-то подобное вы должны помнить, мистер Глесон.

– Не помню, – решительно отрезал Глесон.

– Вы понимаете, о чём я говорю, но уходите от ответа. Но спрошу в лоб. Оставлял ли Акрур Эодред Молтембер на месте своих преступлений какие-то знаки?

Уэствуду некуда было деваться, потому что ехать им предстояло не менее десяти минут.

– После его преступлений эти самые знаки попросту негде было оставлять. Он взрывал, Юлиан. Просто обожал взрывать, не оставляя камня на камне на местах своего пребывания.

– Выходит, он тут совсем ни при чём?

– Я не знаю. Я никогда не состоял в «Алой Завесе» и в их знания посвящён не был. Может, и было что-то подобное. Может, нет. Увы, у меня под рукой ныне нет ни одного агента «Алой Завесы». Оба мне известных ныне мертвы.

– Отец и Ривальда, – прошептал Юлиан.

– Мёртв и сам виновник того торжества.

– Не совсем.

– Это почти то же самое.

Нельзя быть мёртвым на половину или на треть. Человек либо мёртв, либо жив – третьего не дано. Юлиан своими глазами видел отражение Молтембера – его лик, напоминающий лицо смерти. И, пусть он находился по ту сторону бытия, он определённо не был мёртв. Ни на десятую, ни на сотую долю.

– А про Меркольта вам известно что-нибудь? – спросил Юлиан.

– Меркольт… Спросишь ты тоже иногда. Я искренне извиняюсь перед тобой, но во времена его злодеяний я не жил. Подозревать в чём-то Меркольта есть то же самое, что подозревать Александра Македонского. Или, к примеру, Карла Маркса или Иоганна Моцарта. Или Юлиана Мерлина. Абсурд же?

Всё происходящее в Свайзлаутерне – сплошной абсурд.

– Но Меркольт основал культ Халари, у которого было много последователей, – сказал Юлиан. – Возможно, они есть и сейчас.

– И ты видишь какую-то связь между сектой, убийством мэра и покушением на тебя?

– Выходит, была какая-то секта?

– Может, и была, Юлиан. Когда-то очень давно. Но я ничего – повторяю, ничего о ней не знаю. И, если бы знал, был бы сторонником того, что все тайны, окружающие Меркольта – художественный вымысел. Временами я сомневаюсь, не вымысел ли и сам он.

– Вы слышали о книге Багумила Дебровски «Откровения Меркольта»?

Уэствуд повернул налево.

– Приходилось, – ответил инспектор.

– Весьма странно, потому что Лиам Тейлор говорил мне, что это не очень известная книга.

– Не сказал бы. Видишь ли, этот Тейлор рос тогда, когда эта книга была уже запрещена.

– «Откровения Меркольта» запрещены? Надо же… «Лёгкое чтиво для подростков, написанное второсортным писателем из восточного Союза». С каких пор такие книги запрещают?

– Не читал, поэтому не могу сказать. Возможно, она пропагандировала какие-то нездоровые идеи, поэтому её решено было прикрыть. Вышла она где-то в пятидесятые, на польском языке и в мягкой обложке, и, сам понимаешь, ни у кого интереса не вызвала. Но однажды… Багумил Дебровски был найден мёртвым в своей квартире – без каких-либо следов насилия и симптомов. Просто умер и всё.

– Роковые часы, – прошептал Юлиан, и сам испугался своей же зловещей интонации.

– Очень похоже. Тогда-то всё и началось. Дух Меркольта пришёл за тем, кто его потревожил или оклеветал. Говорили о проклятии. Естественно, всем стало интересно. Книгу перевели на немецкий и английский, и она стала бестселлером. Правда, всего лишь на год. Люди читали её, но никакое меркольтово проклятье не давало о себе знать. После того об «Откровениях» благополучно забыли. В семидесятых же, насколько помню, книгу запретили. Случился очередной кратковременный бум, но он так же бесследно угас.

– И вам было совершенно неинтересно?

– Я похож на того, кто в молодости был бунтарём? – спросил Глесон и повернулся, продемонстрировав Юлиану своё лицо.

Более простодушное лицо было сложно себе представить. Но внешность подчас слишком обманчива, и самые милые с виду люди зачастую оказываются маньяками или злодеями.

– Выходит, в городе эту книгу не найти?

– Зайди в книжный магазин и спроси.

Гарет как раз собирался пройтись по магазинам и библиотекам и поинтересоваться этой книгой. Юлиану очень хотелось видеть реакцию тех, кому Гарет задал бы невинный вопрос «А нет ли у вас Багумила Дебровски?».

– Но вы помните силу Роковых Часов, мистер Глесон, – сказал Юлиан. – И знаете, что это не выдумка. Если Дебровски и впрямь был убит с их помощью, то можно сделать вывод, что он перешёл дорогу кому-то очень могущественному.

– Полсотни лет назад. Ты же представляешь, насколько это было давно?

– И что с того?

– Факты с годами только приукрашиваются. Порой настолько, что от первоначальной правды не остаётся ничего. Бог знает, что о нас скажут век спустя.

– И всё же это очень странно.

– Неприлично странно.

– И запретили её неспроста.

– Неспроста, Юлиан. Мы подъезжаем.

Юлиан увидел знакомую улицу. Ещё немного, и Уэствуд наконец-то сможет вздохнуть полной грудью, потому что избавится от столь надоедливого попутчика.

– Спасибо, мистер Глесон, – сказал Юлиан.

Уэствуд кивнул.

– Будь осторожен, Юлиан, – ответил он. – Знаю, что в сотый раз тебе это говорю, но всё же. Передавай привет своему другу.

– Если меня к нему пустят, – дополнил Юлиан.

Уэствуд усмехнулся и остановил машину.

– До скорого, Юлиан, – учтиво произнёс он.

– До скорого, мистер Глесон.

Пожав на прощание руку инспектору, Юлиан вышел из автомобиля. В лицо ему ударил холодный зимний воздух.

На какое-то время он ощутил облегчение. Первая глава детективного расследования закончена, а значит, можно наконец снять маску и вновь стать самим собой.

Не хотелось думать о том, что случившееся в кабинете мистера Тейлора когда-то может повториться. Однако, гарантий никто не давал. Если и впрямь покушались на него, то ничто не помешает попытаться ещё раз.

Не увидев никакого смысла в дальнейшем нахождении на улице, Юлиан открыл дверь отделения и вошёл в него.

Внутри было жарко. Слишком жарко, особенно в пальто и шарфе.

Купив стаканчик эспрессо, Юлиан отправился на поиски палаты, в которой в прошлый раз находился Йохан.

Увы, незамеченным проскользнуть не получилось, и ещё на подступах к палате движение Юлиану перекрыла Марта Бергер, мать Хелен.

– Привет, Юлиан, – сказала она. – Всё же решил вернуться?

Она оглядывала Юлиана с ног до головы, нисколько не стесняясь, словно перед ней стоял будущий жених её дочери. Вполне возможно, что Хелен именно так и отзывалась о нём. Юлиану стало неловко, но избежать пронзительного взгляда фрау Бергер было невозможно.

– Я к Йохану, – ответил он.

– К Йохану? Он спит. Думаю, сейчас нельзя.

Юлиан недовольно фыркнул.

– Когда будет можно? – спросил он.

– Обещаю, ты узнаешь об этом первым. Вам, двоим сорванцам, несказанно повезло, что оба выбрались живыми. Ох, Хелен, Хелен… Втянете вы её в неприятности, клянусь, втянете…

Юлиан вспомнил, как плечом к плечу с Хелен противостоял стае разъярённых вервольфов, и ему в какой-то мере стало спокойнее.

– Это несчастный случай, фрау Бергер.

– Ещё какой несчастный… Вы хорошие мальчики. Оба. Йохана я, конечно, ещё с детства знаю, а вот о тебе очень многое слышала от Хелен. Должно быть, вы хорошие друзья?

– Едва ли не лучшие.

– Какое счастье! Берегите себя, мои дорогие. Ужасные вещи происходят. Слышал, что случилось прошлой ночью?

Юлиан должен изобразить удивление от услышанного. Никто не должен знать, где он был утром.

– Ограбили кого-то? – спросил он.

– Ах, если бы. Наш мэр, уважаемый герр Забитцер, был убит… Беда, Юлиан. Как можно поднять руку на столь уважаемого человека?

Как раз таки на столь уважаемых людей руки часто и поднимают. Человеческое общество устроено так, что сильные мира сего беспрестанно грызутся меж собой, и, сколько крови пролито ни было бы, им всегда было мало.

К счастью, фрау Бергер об этом знать не следовало.

– Как это случилось? – спросил Юлиан.

– Не знаю, Юлиан. Я совсем ничего не знаю. Услышала об этом из радио минут двадцать назад. Ох, что будет-то теперь… Что с больницей будет?

– Всё будет хорошо, фрау Бергер.

Та, легко кивнув, похлопала Юлиана по плечу и отправилась восвояси по своим врачебным делам. Он проводил её взглядом, мысленно желая удачи.

Вздохнув, Юлиан присел на первый попавшийся стул и отпил кофе. В общежитие идти совсем не хотелось, потому что он понимал, что первым делом Гарет устроит ему расспрос. От любого другого Юлиан смог бы скрыть любую тайну, но сосед обладал интеллектом другого уровня.

Он без труда выведет Юлиана на чистую воду. Сделает это столь искусно, что Юлиан и сам не заметит, с каким увлечением и интересом будет рассказывать о том, как обнаружил пулевое отверстие за картиной Айвазовского, понял, что мэр на самом деле не был сожжён и о том, как оставил позади себя весь полицейский участок.

Несомненно, Юлиан расскажет всю правду своим друзьям. Когда-то. Но точно не сейчас.

– Так вот ты где! – неожиданно услышал он голос Хелен.

Встрепенувшись, он поднял голову и обнаружил рядом с собой Хелен и Пенелопу. Обе ещё были в студенческих формах с накинутыми сверху халатами. В руках Пенелопа сжимала пакет с фруктами.

– Как это понимать? – серьёзным, едва ли учительским голосом спросила Пенелопа.

Столь высокий тон заставил Юлиана покраснеть.

– Меня вчера убить хотели, – ответил он.

– Надо же? – развела свободной рукой Пенелопа. – А сегодня тебя хочу убить я.

Юлиан предвидел такое развитие событий. И вновь повторил свою ошибку, не подготовившись к этому.

– В чём дело, Пенелопа? – спросил он.

– Ты ещё смеешь спрашивать? Тебе не стыдно, Юлиан Мерлин? Посмотри в мои глаза и ответь – тебе не стыдно?

Юлиан послушался и посмотрел в её голубые глаза. Он не увидел в них той злости, которую Пенелопа так старательно пыталась изобразить.

Конечно, ему было стыдно. Но что он мог сейчас с этим поделать?

– Прости, Пенелопа, – сказал он. – Прости, что весь день просидел возле Йохана.

Он соврал неосознанно. Это случилось, по сути, на автомате.

Ещё недавно Юлиан обещал себе больше никогда не врать Пенелопе. Но судьба позволила продержаться ему лишь пару недель.

– А за вчерашнее извиниться не хочешь? – спросила Пенелопа. – Куда ты сорвался посреди ночи?

– Я говорил тебе.

– Нет, ты ничего не говорил мне. Я же заслужила какой-нибудь весточки от тебя. Как бы странно это от меня ни звучало, я волновалась за тебя и хотела знать, что с тобой всё в порядке! Тебя не волновало, что я всю ночь не спала?

– Я всё объясню тебе, Пенелопа. Только чуть позже…

– Мне не надо чуть позже! Я не хочу за тебя волноваться, не хочу, чтобы ты вылетел из академии… Над чем ты смеёшься, Хелен?

Юлиан опомнился и посмотрел на Хелен, которая с неподдельным интересом наблюдала за всем и от смеха едва сдерживала слёзы.

– Воркуете, как старые супруги, – процедила она.

У Пенелопы непроизвольно брови поползли на лоб. Она демонстративно громко выдохнула и присела рядом с Юлианом.

– Ничего смешно, Хелен, – спокойным тоном сказала она. – Страшно представить, во что его мог вовлечь этот сумасшедший полицейский. На, полюбуйся.

Она вытащила откуда-то выпуск «Экспресса Свайзлаутерна» и протянула его Юлиану. Конечно, он знал, что Пенелопа хочет показать ему, но вида не подал.

– Купили по дороге в больницу, – сказала она.

Во всю первую полосу большими буквами было написано:

«Сегодняшней ночью в результате трагического несчастного случая погиб мэр Свайзлаутерна Густав Маттиас Забитцер. Он был найден в отеле «Фридрихграбен». Причиной смерти называется пожар, возникший вследствие непотушенной сигареты и халатного отношения администрации отеля в противопожарной безопасности. Редакция приносит соболезнования семье Густава Забитцера и всему городу. Подробности – в завтрашнем утреннем выпуске «Экспресса Свайзлаутерна».

- Непотушенная сигарета, – еле слышно пробормотал Юлиан.

– Что? – не расслышав, спросила Пенелопа.

– Не могу поверить в это.

Под записью располагалась большая фотография Густава Забитцера, который с улыбкой на лице махал кому-то рукой. Он выглядел точно так же, как и на посмертных фотографиях. С той лишь разницей, что здесь он выглядел несколько более живым.

– Не всем нравилась его политика, – вставила реплику Хелен. – Мой брат, Кай, увлекается этим и регулярно говорит, что при предыдущем мэре было лучше.

– По-моему, так всегда говорят, – сказала Пенелопа. – Хелен, ты намекаешь на убийство?

– По крайней мере, это логичнее, чем возгорание от сигареты. Прежде чем уйти от нас, отец смолил как паровоз, и кроме запаха никаких неприятностей не доставлял.

– Сочувствую, Хелен, – отмахнулась Пенелопа и снова повернулась к Юлиану. – Если хочешь искупить свою вину, то я прямо сейчас забираю тебя и мы едем готовиться к экзаменам.

Юлиану было сложно признать это, но впервые за долгое время он не был рад видеть Пенелопу.

– Куда едем? – спросил он.

– К тебе едем, – ответила Пенелопа. – И завтра ты подойдёшь к кому-нибудь и договоришься о сдаче.

Юлиан стоял в ступоре. Он не был готов к такому развитию событий, поэтому покорно молчал, стесняясь даже поднять взгляд на внезапно ставшую строгой Пенелопу.

Но, если другого выбора не оставалось, Юлиан готов был принять этот.

– Стойте, – перебила всех Хелен. – Подождите. Мы так-то к Йохану пришли.

Пенелопа недоверчиво посмотрела на дверь палаты, в которой находился Йохан. Ещё немного, и она просверлила бы взглядом в двери дырку, поэтому вовремя остановилась.

– У Йохана есть ты, – сказала Пенелопа и вручила Хелен пакет с фруктами.

Та, растерянная от подобного поворота, покорно приняла его.

– Ну ты и даёшь, Пенни, – сказала она. – Всё за вас приходится делать. Пока вы там…

– Мы будем заниматься учёбой!

– Да-да, – ухмыльнулась Хелен. – Именно учёбой.

Юлиану хотелось бы, чтобы Хелен была права. Но он знал, что всё будет так, как того хочет Пенелопа, а хотела она принять вид строгой учительницы и гонять Юлиана по предметам, в которых он ничего не понимал.

– Заткнись, – бросила напоследок Пенелопа и взяла Юлиана под руку.

Как и ожидалось, до самого вечера Юлиан и Пенелопа занимались историей Союза Шмельтцера. Комната Юлиана и Гарета мало походила на учебную аудиторию, но сама Пенелопа с ролью преподавателя справилась на «отлично».

Она знала практически всё, и оттого Юлиан ощущал себя на её фоне более чем жалко. К своему сожалению, он не мог перечислить список всех бывших европейских государств, ныне являющихся коммунами Союза, не мог восстановить порядок диктаторов, а впоследствии и канцлеров. Трудно было представить схему власти – какое место в его государстве занимают парламент, правительство и сенат.

Для Пенелопы же это было проще некуда. Вполне возможно, когда-то она добьётся большого успеха в жизни, и болван вроде Юлиана будет смотреться рядом с ней весьма неуместно. Возможно, поэтому так и стоит ценить нынешние моменты, когда они вместе, и бросать его она не собирается. Возможно именно она, а отнюдь не дед, вытащит Юлиана из ямы и сделает из него человека.

Возможно, что когда-то. Но не сейчас.

Проводив Пенелопу, Юлиан дал ей серьёзное обещание, что завтра придёт в академию и сделает всё возможное, чтобы записаться на экзамен.

Увы, уже ранним утром Пол Уэствуд Глесон похоронил все его надежды.

Юлиан вышел из общежития, заспанный, но готовый к бою. Он выкинул из головы события последних двух дней и мысленно настроил себя на учёбу. Конечно, он делал это ради Пенелопы, а не ради тяги к знаниям, но суть оставалась прежней.

Пройдя пару шагов, Юлиан услышал, как сзади посигналили. Он не сразу понял, что адресуется это именно ему, поэтому гордо пропустил это мимо ушей и проследовал дальше.

Но неугомонный автолюбитель и не думал останаваливаться.

– Юлиан! Юлиан Мерлин!

В Свайзлаутерне, скорее всего, был всего один Юлиан Мерлин, поэтому пришлось обернуться.

Чёрный «Ауди» вежливо дожидался его.

– Мистер Глесон? – спросил Юлиан, увидев, как дверь со стороны водителя открывается.

– И я рад тебя видеть! – позитивным тоном сказал Уэствуд. – Ты готов?

– Готов… К чему?

– Мы едем к парикмахеру Густава Забитцера. Мы же вчера договаривались! Забыл?

Укоряющий взгляд Пенелопы Лютнер, из ниоткуда возникший перед глазами, прожёг Юлиана насквозь.

– Уже сегодня? Мы не договаривались на сегодня. Я не могу, мистер Глесон, – сказал Юлиан. – Я иду на экзамен. Почему нельзя навестить парикмахера, скажем, в воскресенье?

Позитив Уэствуда мгновенно пропал.

– Прости, но на выходные дни все места уже заняты, – ответил инспектор.

– Что? Какие ещё места?

– Ну не я же буду стричься у одного из самых дорогих парикмахеров Свайзлутерна. Не переживай. Полиция оплатит стрижку.

Возможность бесплатно подстричься в самой престижной парикмахерской города не воодушевила Юлиана. Он был готов с силой ударить по колесу «Ауди» Глесона и пойти прочь, но любопытство одолело.

– Мы успеем до обеда? – спросил Юлиан.

– Скорее всего, – ответил Глесон. – Прыгай в машину, запись в девять.

Ощущая себя последним лгуном на этом свете и виновником всех мирских бед, Юлиан открыл дверь и уселся на мягкое кожаное сиденье немецкого седана.

– Пенелопа убьёт меня, – глядя в потолок, сказала он. – Мистер Глесон, я уже предупредил всех друзей, что в моей смерти будете виновны мы.

Уэствуд повернул ключ, и мотор загудел.

– Ты сам так настойчиво рвался помочь, – ответил инспектор. – Я отговаривал тебя, но ты стоял на своём. Ничто не мешает тебе отказаться прямо сейчас.

– Но вы знаете, что я не могу оставить всё это просто так.

В этот момент Юлиан ощутил вину уже перед Уэствудом. Он был слишком милым и дружелюбным и более всего нуждался в друзьях и поддержке. Юлиан понимал, что если не он, то никто не поможет инспектору.

Юлиан ощущал вину перед всеми, кто его окружал, и это тревожило больше всего. Йохан из-за него едва не погиб, Пенелопе он снова наврал, а старика инспектора он едва ли не использует. Нелегко работать на нескольких фронтах и пытаться угодить всем.

– Обязательно стричься? – спросил Юлиан, когда они уже тронулись со стоянки.

– Каким ещё образом ты намеревался пообщаться с парикмахером? Ты не полицейский – устраивать допросы не имеешь права.

«Из вас двоих только ты один обладаешь интеллектом выше нуля» – послышался в голове голос Ривальды.

Парикмахерская находилась далеко от центра, поэтому на дорогу Уэствуд и Юлиан потратили немало времени. Прибыв на место, Юлиан увидел незнакомую для себя улицу – длинную, лишённую высоких домов и заполненную различными магазинами, лавками и тому подобным.

– Мы приехали, – сообщил Уэствуд. – Парикмахера зовут Шарль де Монсо. Он может показаться тебе слегка необычным, потому что француз… Желаю удачи.

Юлиан не знал, что необычного во французах, но на всякий случай морально подготовил себя к худшему.

– Вы будете ожидать здесь? – спросил Юлиан. – Не пойдёте со мной?

– Мне нужно в участок, – ответил Глесон. – И, Юлиан… Ты должен дать мне слово, что это в последний раз.

– Что именно?

– В последний раз ты лезешь на рожон и подвергаешь себя опасности.

– Это всего лишь парикмахер. Вряд ли я узнаю от него что-то настолько секретное, что может убить меня.

Глесон по-отечески покачал головой и поджал губы.

– Мы не можем знать наверняка, – сказал он. – Но я должен знать, что после этого ты остановишься. Мы встретимся с тобой вскоре, и ты дашь мне показания – сколь невероятными они бы не показались. А заботы о поисках преступника оставь на меня. Обещаю, я найду его.

Наверняка, услышав это, Ривальда громко рассмеялась бы. Она и рассмеялась, но только внутри головы Юлиана. Он слышал её смех, словно наяву – одновременно и высокомерный, и искренний, с лёгкими нотками безумия.

– Всего доброго, мистер Глесон, – сказал Юлиан.

Уэствуд кивнул. Юлиан снова отметил, насколько дружелюбно выглядел инспектор. Увы, хоть внешность и бывает обманчива, но в этот раз вряд ли она лгала. Такие, как Уэствуд, не ловят опасных преступников, а вечно нуждаются в помощи. Возможно, в помощи Департамента, пусть и обескровленного после трагической гибели своего лучшего сотрудника. Как бы то ни было, в Департамент Юлиан верил больше, чем в полицию.

Оставшись один, Юлиан приблизился к двери с яркой вывеской сверху «Charles de Monceau» и робко дернул за ручку. Раздался звук колокольчика изнутри.

Спустя несколько секунд дверь торжественно распахнулась и Юлиана встретил сам Шарль де Монсо – один из самых известных парикмахеров Свайзлутерна.

– Bonjour, monsieur! – радостно воскликнул он. – Quel beau garçon! Проходите, проходите!

Юлиану стало немного неловко, и он недоверчиво пересёк порок. В нос ему мгновенно ударил запах смеси круассанов и чая, слегка приправленной базиликом.

Помещение было слишком ярким – непозволительно ярким для минималистичного Свайзлаутерна. Сложно было описать его словами, но легко выразить ассоциацией – в парикмахерской «Шарль де Монсо» всегда была весна.

Сам парикмахер был невысоким и упитанным человечком с седыми и хаотично разбросанными по голове кудрявыми волосами. Юлиан сразу вспомнил то ли старый анекдот, то ли загадку про двух парикмахеров в одном городе.

Суть заключалась в том, что один парикмахер был пострижен красиво, а другой безобразно, и предстояло угадать – кто же из них хороший мастер, а кто нет. Если попасться на ловушку, то можно сразу же ответить, что приятный внешне парикмахер профессионален, а его визави совсем наоборот, но стоило только подумать, и всё менялось.

С Шарлем де Монсо всё обстояло ровно так же – считая себя лучшим парикмахером города, он не доверял себя стричь мастерам куда более низкого уровня (по его скромному мнению), потому обходился чем мог.

– Здравствуйте, – робко поприветствовал мастера Юлиан.

– Почему так понуро? Весна! Радуемся! Сегодня лучший день в вашей жизни, потому что вы посетили лучшего coiffeur этого города, призёра фестиваля цирюльников в Страсбуре, исполнителя любых желаний.

– Я очень… Рад, – сглотнул слюну Юлиан.

Ему было очень неловко.

– Присаживайтесь, monsieur! Сегодня вы станете самым красивым мальчиком в Свайзлаутерне!

Юлиан недоверчиво присел на винтажный стул напротив зеркала. Глядя на своё отражение, он попытался сделать как можно более вежливое лицо, но из этого ничего не вышло.

– Гранж? Андеркат? Вояж? – спросил парикмахер. – Старый мастер де Монсо делает лучшие причёски не только в Свайзлаутерне, но и, не побоюсь этого слова, во всей Allemagne!

– Пожалуй, достаточно просто сделать их покороче.

В отражении зеркала Юлиан увидел, как лицо Шарля де Монсо неестественно искривилось и приняло разочарованное выражение.

– Всё, как пожелаете, monsieur, – сказал он и достал свои ножницы.

У парикмахера было несколько пар ножниц, и всеми он орудовал невероятно быстро и профессионально. Юлиан еле поспевал за движениями его рук, и они мешали ему сосредоточиться на самом главном.

«Не всегда стоит подходить к вопросу издалека. Порой достаточно спросить в лоб» – услышал в голове голос Ривальды Скуэйн Юлиан.

Но он так не мог. Он был куда скромнее, глупее и менее харизматичен, чем она.

«Тогда прибегни к сторонней помощи».

Никого больше в зале не было, но Юлиан увидел находившийся слева от него маленький телевизор.

– Не могли бы включить его? – спросил он.

– Слово клиента – закон, monsieur, – ответил де Монсо. – Сам до ужаса не люблю телевизоры. О, технологии! Они лгут! Лгут, monsieur! Лучше читайте газеты.

Шарль де Монсо был прав, но не полностью. Его ошибка заключалась в том, что лгал не только телевизор, но и всё остальное – пресса, люди и сам город.

– Спасибо, – сказал Юлиан.

– Знаете, почему я не люблю телевизор? – спросил парикмахер. – Потому что его полностью оккупировали бриташки. Вы любите бриташек, monsieur?

– За что я должен их не любить?

– Посмотрите только – они везде! Составляют тридцать процентов населения Allemagne. Когда такое было? Кошмар!

– С тех пор, как Адам Шмельцер отменил границы.

– Смею заверить – это нахальство! Принципиально не беру в клиенты бриташек. Они врут, врут и ещё раз врут! У вас есть друзья-бриташки?

Гарет Тейлор, Лиам Тейлор, Пол Уэствуд Глесон, Ривальда Скуэйн… Их было предостаточно, но Шарлю де Монсо об этом знать не следовало.

– Совсем немного, – ответил Юлиан.

Юлиану повезло – телевизор начал показывать выпуск утренних новостей. А все новости Свайзлаутерна были сосредоточены на одном – убийстве всеми любимого мэра города Густава Забитцера.

– Какой кошмар! – покачал головой Шарль де Монсо. – Благородный человек. Да что там благородный – благороднейший! У вас укладывается это в голове, monsieur?

Журналистка с микрофоном вела репортаж прямо с отеля «Фридрихграбен». Звук у телевизора был очень тихим, поэтому Юлиан не мог разобрать ни слова.

– С трудом, – сказал Юлиан.

– Узнав вчера об этом, хотел закрыть салон на несколько дней, но как же я без своих клиентов! Что с ними будется?

– Вы знали Густава Забитцера? – спросил Юлиан, хотя ответ уже знал.

– Конечно, знал, monsieur! Представьте только себе – два дня назад он сидел в том же кресле, что и вы! Что за несправедливая участь – погибнуть от огня!

– Всего два дня…

– Поэтому проводите больше времени с близкими, monsieur. Кто знает, какой день станет нашим последним? Мы с мсъё Забитцером были большими друзьями, а сегодня… Я ожидал, что уже через неделю он снова придёт ко мне, но… Les voies de Dieu sont impénétrables, monsieur.

– Вы были друзьями?

– Oui. Все мои клиенты – мои друзья. Вы мой друг, monsieur. Стрижка – это целое искусство, которое требует духовной близости, иначе ничего не выйдет. Это как хорошая французская кухня – ничего не выйдет, если это сделано без души.

Юлиан снова посмотрел на своё отражение в зеркале. Без копны волос, что была на нём в последнее время, он начал переставать себя узнавать. Интересно, как Пенелопа отреагирует на его преображение? Её мнение, что вполне логично, заботило Юлиана больше всего.

– Выходит, Густав Забитцер был хорошим человеком? – поинтересовался Юлиан.

– Лучшим в этом городе, monsieur, лучшим среди всех моих клиентов. Как и подобает хорошим людям – они зачастую несчастны. Вы счастливы, monsieur?

– Вполне, – ответил Юлиан.

Он не мог поклясться, что сказал правду. Но делиться своими переживаниями касательно недавнего покушения и эмоциями от осенних шокирующих событиях с первым встречным они ни за что бы не стал.

– Либо вы являетесь исключением, либо давно не копались в себе, – ответил парикмахер, после чего поменял ножницы.

Юлиан не знал, как скоро его сеанс закончится. Но одно ему было известно точно – сеанс явно не будет бесконечным, а значит, нужно торопиться, чтобы не уйти из салона с пустыми руками.

– Почему Густав Забитцер был несчастен? – спросил Юлиан.

– Каждый из нас несчастлив по-своему, monsieur. Мсъё Забитцер был из того сословия, в котором попросту невозможно быть счастливым. Именно поэтому Шарль де Монсо решил стать coiffeur, потому что это самая счастливая, творческая и прекрасная профессия в мире!

– Ему не нравилась его работа?

– Non, monsieur. Как можно не любить работу, которой посвятил половину своей жизни? Сию работу не любила жена мсъё Забитцера – прекрасная женщина, смею заверить, которую я могу понять. Она же любила его? Oui. А он её? Несомненно. Но они не могли проводить много времени вместе, потому что мсъё Забитцер всегда был занят.

– Из-за этого возникали ссоры? – спросил Юлиан.

– Не смею называть это ссорой, но мсъё Забитцер называл это именно так. Любящая жена смела обвинить его… Нет, не обвинить… Заподозрить… Весьма, весьма некорректно, monsieur… Допустить возможность его измены!

– Она считала, что Густав Забитцер проводит время не на работе, а у любовницы?

– Допускала возможность, monsieur, – поправил Юлиана де Монсо. – Это весьма разные вещи. Но её ревность зашла весьма далеко, из-за чего мсъё Забитцеру пришлось на несколько дней переехать в отель… В котором он был найден мёртвым. Кошмар, monsieur.

«Фридрихграбен».

– Подозрения о любовнице были беспочвенны? – спросил он.

– Oui! Как вы смеете подозревать такого благородного человека в столь мерзком занятии? Одно дело – ревнивая жена, а другое, вы. Некрасиво, monsieur, некрасиво.

– Прошу прощения, – извинился Юлиан.

«В твоей голове уже сформировалась мысль, но она неправдива».

Юлиан понимал, что переходит грань. Но он должен был узнать как можно больше, и совсем неважно, какие методы будут использованы при этом. Если между убийством мэра и покушением на Юлиана действительно была параллель, он не имел права упускать ни одной ниточки.

Увы, пока параллелью и не пахло.

– Не стоит, – ответил парикмахер. – Мы все потрясены убийством мсъё Забитцера и подчас не можем отдавать контроль своим действиям.

– Но разве жена не должна была понять Густава Забитцера?

– Женщины… Ох, женщины. Они столь же прекрасны, столь и опасны. Как она могла понять его, если для неё он прежде всего любовь, а уже потом мэр? Они попросту так не могут, monsieur. Работа мэра требует многих усилий. Попробуйте уследить за таким большим городом!

– Выходит, на работе дела тоже были неспокойны?

– Мсъё Забитцер иногда жаловался… Нет, сетовал на некоторые детали своей профессии. Он готовил нечто прекрасное для города и был готов посетить этому всего себя. Увы, найти компромисс со своим же советом не так просто. Вам ли не знать, monsieur?

Юлиан не понимал, почему именно ему должно быть это знакомо, но лишних вопросов задавать не стал.

– В чём заключались разногласия мэра и совета?

– Разногласия? Я не говорил ни о каких разногласиях, monsieur. Лёгкое недопонимание – это дискуссия совершенно другого уровня. Не вбивайте себе это в голову, как не вбивал я. Мсъё Забитцер рассказывал мне, рассказывал, а я думал только о том, как сделать его стрижку совершенной! Раз за разом мне это удавалось, но, увы, не всегда получалось совмещать с запоминанием его слов. Старого доброго Шарля де Монсо начинает подводить память! Я парикмахер, а не политик!

Юлиан и не рассчитывал на большее. Если бы Густав Забитцер и делился политическими проблемами с Шарлем де Монсо, то вряд ли парикмахер хоть что-то понял. Как было подмечено им же самим – он парикмахер, а не политик.

– Выходит, в правительстве у него не было врагов? – спросил Юлиан.

– Врагом? Non, monsieur! У таких светлых людей не бывает врагов… Укладка! Укладка – это самое важное! Лёгкий гранж? Косой пробор? Зачёс назад?

– Пожалуй, не нужна укладка, – отмахнулся Юлиан.

Это было совершенно лишним.

– Ваше право, monsieur, но помните – я настоятельно вам советовал.

Шарль де Монсо снял полотенце с шеи Юлиана и принялся отряхивать юношу щёткой. Юлиану было не очень приятно, потому что щётка колола его, но это было наименее волнующей проблемой среди существующих.

– Буду рад видеть вас ещё, monsieur Джулиан Мерлин, – Шарль де Монсо сделал ударение на последний слог в фамилии «Мерлин». – Только, бога ради, позвоните мне заранее! Вы такой приятный собеседник, monsieur!

Шарль де Монсо был первым человеком, который назвал Юлиана приятными собеседником и, возможно, последним. Ибо он был кем угодно, но не рубахой-парнем, интеллектуалом или незатыкаемым, словно гамаюн.

Покинув салон «Charles de Monceau», Юлиан громко выдохнул, после чего испытал невероятное облегчение. Полчаса в компании этого чудаковатого француза едва не сделали его самого таким же.

В голове ещё был слышен голос цирюльника, а мысли самого Юлиана звучали с вычурным французским акцентом. Всё это продолжалось до тех пор, пока Юлиан не покинул эту яркую разукрашенную улицу и наконец не увидел перед собой старый добрый знакомый Свайзлаутерн.

Весьма немалое количество убийств совершается на фоне ревности. Пожалуй, именно ревность – одна из самых распространённых причин. Юлиан не был ни полицейским, ни криминалистом, ни любителем детективным книг, но отчего-то знал, что так оно и есть.

Наверное, проще всего так думать. Налицо был мотив убийства, а первое подозрение чаще всего как раз и бывает правдивым.

«Возможно, в твоих мыслях и есть крупица истины, но ты упустил из вида то, что ты в Свайзлаутерне, а зовут тебя Юлиан Мерлин. Подобная комбинация не терпит очевидных ответов».

Её голос был почти настоящим. Юлиан начинает сходить с ума, создавая себе воображаемого друга, или же Ривальда Скуэйн сама пытается что-то донести до него с того света? Оба предположения были безумными, ибо он не считал себя больным и не верил в жизнь после смерти.

Юлиан понимал, что задача, стоявшая перед ним, в одиночку невыполнимо. Он должен был просветить во всё кого-то из своего ближнего окружения – Пенелопу, Уэствуда, Гарета или Хелен, но отчего-то мешала совесть. Из-за Юлиана едва не погиб Йохан – отчего же с остальными должно было быть по-другому?

Сомнения мучили его юношескую душу, и рано или поздно он сдался бы. Но Юлиан осознавал, что нужное время ещё не наступило.

Ему не следовало переживать из-за завтрашних занятий – в связи с кончиной Густава Забитцера и последовавшим за ней трауром их отменили. Юлиан не встретит осуждающий взгляд Пенелопы завтра в академии. Не выслушает лекцию о том, насколько он безответственен.

В этом были и плюсы, и минусы. Минус заключался в том, что встречи с Пенелопой он в любом случае не сможет избежать, потому что не особо этого и хочет, а значит, так или иначе придётся объясняться перед ней.

Похороны – это страшно. В любой оболочке и с любой предысторией. Попросту невозможно придумать чего-то более ужасного – даже если прощаются с человеком, которого никогда не знал.

Юлиан бывал на похоронах ранее – у таких же незнакомых людей, потому что его отца не хоронили вовсе, а прощание с Ривальдой Скуэйн он в силу веских причин пропустил. К этому невозможно привыкнуть. Невозможно отогнать от себя гнетущие мысли. Невозможно привести себя в состоянии покоя.

На этом самом кладбище была похоронена Ривальда Скуэйн. Именно здесь Юлиан попрощался с Пенелопой, после чего покинул Грунндебайтен. Он не посещал более могилы Ривальды. Вряд ли посетит и в этот раз. Во многом, благодаря тому, что сквозь чёрную толпу скорбящих невозможно было протиснуться.

Юлиан тоже был одет в чёрное, потому что на этом настоял Гарет, который так же решил посетить это печальное мероприятие. Юлиан не рассказывал ему о том, что происходило с ним в последние дни и почему, собственно говоря он пришёл сегодня на похороны мэра.

Возможно, Гарет имел право знать. Возможно, его помощь была бы неоценимой. Но Юлиан пообещал себе, что обратится к своему соседу только в случае крайней необходимости.

Церемонии прощания сопутствовали поминальные речи многих известных людей города, среди которых Юлиан узнал таких личностей, как Стюарт Тёрнер и Елена Аткинсона. Молодой работник департамента, нервно поправляя раз за разом свои очки, то и дело запинался, то обрываясь на полуслове, то перескакивая от одного предложения к другому. Юлиан знал почему – речь была написана заранее, а выучить её Стюарт Тёрнер не успел.

Кому среди присутствующих, кроме семьи, действительно жаль мэра? Звучало лицемерно, но Юлиан и сам не ощущал столь гнетущей скорби по ушедшему.

Ушёл один мэр, придёт другой. «Король умер – да здравствует король». Настоящий праздник людского лицемерия.

– Хотел бы и я себе такие же пышные похороны, – прошептал Гарет.

Юлиан удивлённо посмотрел на него.

– Не время для шуток.

– А я и не шучу.

Толпа начала стекаться ближе к гробу с покойным, потому Юлиан и Гарет наконец получили больше свободного пространства. Буквально в паре шагов от себя Юлиан увидел знакомые локоны – они принадлежали Пенелопе Лютнер.

Юлиан, не договорив с Гаретом, приблизился к ней.

– Привет, Пенелопа, – сказал он, виновато опустив голову.

– Как ты здесь оказался? – спросила она.

– Любой имеет право проститься с мэром, – ответил Юлиан.

Звучал очередной некролог.

Юлиан повернул голову направо и только что обнаружил, что подле Пенелопы стоит Аарон Браво. Как поступают в таком случае? Протягивают руку? Без раздумий бьют в лицо? Увы, Юлиан не знал.

– Прости, – сказал он. – Не знал, что ты не одна.

Юлиан демонстративно отвернулся и направился обратно к Гарету. Злость переполняла его изнутри.

Нельзя было отрицать, что Аарон подозрительно часто появляется в жизни Пенелопы. Настолько часто, что это перестаёт быть просто совпадением.

– Юлиан, стой, – шёпотом сказала она, стесняясь нарушить тишину, надлежащую похоронной процессии.

Юлиану хотелось исчезнуть настолько эффектно, насколько это возможно. Он должен был показать настоящую мужскую гордость, должен был остаться невозмутимым, но мальчишка внутри него думал совершенно иначе.

Конечно, Юлиан остановился.

– Что ты устраиваешь? – спросила Пенелопа.

– А ты что устраиваешь? – задал встречный вопрос Юлиан.

Аарон недоверчиво смотрел на них обоих и гневно сжимал губы.

– Тебе не кажется, что сейчас не совсем подходящее время для твоих концертов? – спросила Пенелопа. – Прояви хотя бы долю уважения к умершему.

– Может быть, тебе стоило прежде проявить хоть долю уважения ко мне – всё ещё живому, смею заметить. Почему ты пришла с ним?

Похоже, что Аарон слышал это, потому что теперь его взгляд был прикован только к Юлиану.

– Мы не в цирк пришли. И не в театр. Или в твоей извращённой фантазии свидания происходят на кладбище. Ты два дня пропадал, если не заметил.

– И что с того? Это повод уходить к Аарону?

– Уходить? Ты в своём уме? Мне банально больше не с кем было идти, потому что ты был… Где ты был? Делал стильную стрижку? Я оценила, Юлиан. А теперь подумай над своим поведением.

Она бросила презрительный взгляд на Юлиана и вернулась к Аарону. Юлиану хотелось сбросить с себя все оковы вежливости и испепелить конкурента, но толпа вряд ли оценила бы это по достоинству.

Поэтому Юлиан, стиснув зубы, вернулся к Гарету.

– Семейные разборки? – спросил Тейлор-младший.

– Мне это очень не нравится, – сказал Юлиан.

– Кто это вообще такой?

– Её дружок Аарон Браво. Болтается вокруг неё безо всяких угрызений совести. Сегодня сопровождает её на похоронах, а завтра что? Водопад и сладкий поцелуй?

– Не будь настолько категоричным. У девушек тоже могут быть друзья мужского пола.

Не в этом случае. Вряд ли Аарон рассчитывает на банальную дружбу.

– Я здесь на важном задании, – сказал Юлиан. – Мне нужно допросить вдову Густава Забитцера, потому что я подозреваю её в умышленном убийстве своего мужа. И никакая Пенелопа не помешает мне.

– Что? – удивился Гарет. – Фрау Лаура Забитцер убила мэра? Как ты пришёл к такому выводу?

Юлиан обернулся по сторонам, чтобы удостовериться, что никто его не слышит.

– Почему, по-твоему, Густав Забитцер умер в отеле, а не у себя дома? Зачем вообще снимать номер, если есть свой дом в городе? Потому что он поссорился со своей женой, которая подозревала его в измене.

– Убийство на фоне ревности… Я был бы в восторге, если это происходило бы в книге, а не наяву.

– Ты тоже находишь такое совпадение странным? Муж и жена ссорятся, а уже спустя сутки мужа находят мёртвым.

– Но газеты пишут о несчастном случае.

– Я был на месте преступления. Несчастным случаем там и не пахло. Пожар был вызван огненным элементалем, а смерть наступила из-за пулевого ранения.

Юлиан выдохнул. Он зарёкся держать всё это в секрете от друзей, но Пенелопа буквально спровоцировала его своим неподобающим поведением.

– И ты скрывал всё это от меня? – обиженно спросил Гарет.

– Не было времени. Тем более, что я ещё не знаю наверняка.

– Но газеты не могут просто так скрывать столь важные детали смерти. Я читал и «Экспресс Свайзлаутерна», и столичные газеты – все они в один голос твердят о непотушенной сигарете.

– Ты знаешь, что представляет собой фрау Забитцер?

– Лаура Забитцер… Дворянка из рода Зенхайзеров, наследница их империи. Представительная женщина, судя по всему, и не без связей.

– Ты знаешь, как она выглядит? – спросил Юлиан.

Гарет поднял указательный палец вверх, после чего направил его куда-то влево.

– Посмотри туда, – сказал он. – Видишь высокую женщину в чёрной вуали, сжимающую в руке платочек? Это она – фрау Лаура Забитцер. Только не думаю, что сейчас удачное время для того, чтобы говорить с ней. И, тем более, в чём-то обвинять.

Юлиан разглядел сквозь толпу эту женщину. Ему повезло – она в стояла в стороне с минимумом окружающих её людей.

– Если не сейчас, то когда? – спросил Юлиан.

– В любой другой момент.

– Я постараюсь быть деликатным.

– А ты умеешь? – спросил Гарет.

Конечно, Юлиан не умел. Он и вовсе не знал, как нужно общаться с теми, кто два дня назад пережил смерть близкого человека. Юлиан не мог знать наверняка, что Лаура Забитцер хоть как-то причастна к смерти мужа, потому его действия могли всё испортить.

Определённо, вдова плакала. Юлиан не знал – крокодильи это слёзы или настоящие, потому что в человеческой психологии был довольно слаб.

– Не ходи, Юлиан, – сказал вдогонку Гарет, но Юлиана уже и след простыл.

Аккуратно протиснувшись сквозь толпу, Юлиан увидел закрытый гроб Густава Забитцера. У изголовья стоял священник и читал едва слышимую молитву, а очередной усатый представитель верхушки общества параллельно с этим читал некролог, посвящённый умершему.

Столь огромное количество комплиментов и тёплых слов Густав Забитцер вряд ли получал за всю свою жизнь. Сегодня же, определённо, был его день. Жаль, что он уже ничего не слышал и ему было всё равно.

Очередная тёмная сторона похоронной процессии.

Глаза Лауры Забитцер были красными от слёз. Она робко протирала их чёрным платком, который, наверняка, был уже донельзя мокрым.

Именно так Юлиан себе и представлял благородных дам – фрау Забитцер была высокой и стройной женщиной, всячески пытавшейся скрывать наступающую старость тушью, тенями и прочей косметикой.

Юлиан осторожно приблизился к ней. Он не знал, с чего начать.

«Никогда не была сторонником деликатности, но иногда она необходима».

– Сочувствую вашей утрате, – инстинктивно сказал Юлиан.

Он не был способен на такое, но Ривальда Скуэйн словно подтолкнула его к этому.

Фрау Забитцер среагировала не сразу. В очередной раз протерев глаза, она посмотрела на Юлиана. Он увидел в её глазах некую благородную харизму, после чего понял, что не сможет говорить с ней на равных.

«Праздник лицемерия или искренняя скорбь?»

– Кто вы? – спросила Лаура.

Юлиан не мог представиться ни полицейским, ни журналистом в силу своей молодости.

– Меня зовут Юлиан Мерлин, мой дед, Джампаоло Раньери знал вашего мужа.

С глаз фрау Забитцер скатилась слеза.

– Я принимаю ваши соболезнования, – ответила она.

– Есть информация… Неподтверждённая… Что смерть вашего мужа не была случайной.

– Оставьте меня в покое хотя бы в этот день. Полиция, пресса, департамент… Я не настроена комментировать это.

Юлиан понимал её. Если бы кто-то в день гибели Ривальды Скуэйн подошёл к нему с таким же вопросом, он бы незамедлительно применил к нему оглушающее заклятие.

«Обратной дороги нет».

Юлиан не мог противиться воле миссис Скуэйн. Прямо сейчас она контролировала его действия.

Юлиану стало страшно. Он ещё не дорос для того, чтобы вести подобные диалоги с людьми такого уровня.