Читать книгу Город Улыбок - Роман Андреевич Гринь - Страница 3

С большого экрана зазвучала уже привычная для всех горожан музыка. А вот меня почему-то даже передернуло от этих звуков. Хорошо, что Карл не заметил. Он очень невнимателен и слегка туповат – идеальный друг в наше непростое время. На огромном, порядка ста метров в диагонали, экране появилась анимационная девочка с большими глазками и жизнерадостной улыбкой. «Уважаемые жители города, – громко произнес ее детский компьютерный голосок, – мы, первый информационный канал Города Улыбок, счастливы приветствовать вас в нашем вечернем выпуске новостей. Рады вам сообщить, что за этот день коэффициент счастья в городе вырос на ноль целых и три десятых процента». Я невольно поморщился, хорошо, что Карл и этого не заметил. А даже если увидел бы, это не большой проступок, чтобы доносить. Да и не похож этот тщедушный тридцатишестилетний мужичок на доносчика. Кишка тонка! В наше время, чтобы быть информатором властей – нужно отличаться смелостью. Потому что им не нужны информаторы, они и так все обо всех знают. Хотя, может, у меня просто разыгралась паранойя? Может, это только в моем воображении я всегда под прицелом? К тому же, я теперь состою в той организации, это должно меня обезопасить. Или нет? Сейчас это уже не существенно! Барабан револьвера начал вращаться, и мне неизвестно, сколько в нем пуль.

«Не забывайте потреблять больше товаров и услуг ради процветания экономики нашего города и ради всеобщего благополучия! Ведь не зря у нас очень высокие зарплаты и такие низкие цены! Так что немедленно, – нарисованная девочка на гигантском экране топнула ножкой и сделала сердитое личико, – немедленно идите и купите себе какую-то новую красивую одежку, или порадуйте себя вкусняшкой! И чаще улыбайтесь! Ведь вы жители самого счастливого города на земле! А теперь давайте споем гимн нашего любимого города! Ну же, подпевай!» – Анимационная девочка задорно хлопнула в ладоши и начала петь.

Некоторые прохожие останавливались и вместе с ней напевали слова гимна, особенно активно это делали дети.

Я нажал на газ. Сегодня я не мог это терпеть. Карл посмотрел на меня с удивлением.

– Кевин?! – обеспокоено спросил мой попутчик со своей вечно сияющей белоснежной улыбкой на загорелой смазливой физиономии, такой же приторно-идеальной, как и у меня, как у всех горожан. Город манекенов!

– Прости, Карл! Что-то нездоровится, хочу быстрее домой!

Карл понимающе кивнул. Точнее, это ему казалось, что он понимает, а я уже ничего не понимал. Как встретил того типа – все пошло наперекосяк, больше ни на чем не мог сосредоточиться. Даже моя сегодняшняя проповедь прошла из рук вон плохо. Многие прихожане почувствовали неладное. Джессика даже подошла ко мне все с той же популярной в городе сияющей улыбкой, чтобы поинтересоваться все ли в порядке. Последнее время эта женщина проявляет излишнюю внимательность к моей персоне. Может, она – шпик из Бюро Нравственности? А может, просто запала на меня? К черту! Ей тоже сказал, что мне нездоровится. Быстрей бы попасть домой. Там я могу быть кем угодно и делать что угодно. Там можно все, здесь, на людях – крайне мало чего. Такие правила города.

Мимо промчался аэромобиль кого-то из моих прихожан.

– Счастливого вечера, отче!

Я приветливо улыбнулся и помахал в ответ. Потом включил верхний боковой и перешел на соседнюю линию, на пять метров выше, далее провернул это еще раз и взял максимальную разрешаемую в городе высоту. Сейчас мой аэромобиль несся примерно в тридцати метрах над землей. На этой высоте редко кого встретишь, а мне сегодня больше всего хотелось остаться наедине с собой.

Мы летели молча, Карл не донимал меня расспросами и разговорами, и за это я был ему искренне благодарен. Каких-то пять минут, как впереди показался дом моего попутчика. Карл на прощание пожал мне руку и поблагодарил за то, что я его подбросил. Так же он сказал что-то о том, что я слишком много работаю, что мне нужно больше отдыхать, и что я просто святой человек, ведь люди слушают мои проповеди с замиранием сердца. Мы распрощались с широкими улыбками на губах, как и полагается добропорядочным гражданам Города Улыбок. Какой же он идиот, этот Карл! Люди слушают меня потому, что я умею красиво и вдохновляющее говорить. А занимаюсь я этим потому, что это самый простой и не пыльный способ зарабатывать в Рондо хорошие деньги. Все просто.

Я и не заметил, как погруженный в свои мысли, добрался домой. Припарковал свой аэромобиль на магнитных подушках возле дома, включил фиксирующее магнитное поле и сигнализацию. Хотя, в последнем не было особой необходимости. В Рондо почти нет преступности. Может, она еще есть за его пределами, где-то на «плантациях», в так называемом Промышленном Городе Улыбок. Не знаю, давно там не был. Но Рондо – это сердце города, это рай на земле, тут все счастливы. По крайней мере, это постоянно утверждают гигантские экраны. Своими детскими голосами они сообщают о ежедневном росте коэффициента счастья. Никто, правда, не знает, что это за коэффициент, и как он измеряется, но мы верим. Не стоит сомневаться в могуществе и процветании города, сомневающихся может ждать кое-что похуже, чем общение с инспектором из Бюро Нравственности, или терапия в Городском Центре Счастья. Но, пока жизнь в Рондо похожа на рай, мы не задаем лишних вопросов и восхваляем Город Улыбок. В конце концов, у нас есть все. У нас такой уровень доходов, что мы просто не успеваем тратить деньги. И чтобы как-то избежать большого скопления капитала у граждан и дальнейшей инфляции, власти города постоянно придумывают разнообразные увеселения или новый платный софт. Да, массовая компьютеризация всех сфер жизни – это весьма дорогостоящее удовольствие, которое могут позволить себе лишь жители Рондо. Жизнь за пределами центра Города Улыбок совсем не такая легкая и безмятежная.

Прислоняю глаз к небольшому сенсорному экрану, и сканер считывает рисунок сетчатки. Компьютерный голос говорит: «Кевин Крокус, городской священник, доступ разрешен».

– Кевин, ты сегодня так долго! Я так счастлива видеть тебя! – Молодая красивая женщина встречает меня прямо на пороге квартиры. – Детишки тоже очень рады.

– Заткнись! – Ору я, захлопывая за собой дверь.

– Дорогой, что-то случилось? Если ты не улыбнешься, коэффициент счастья…

Она прерывает свою речь, ведь мой плотно сжатый кулак прилетает ей в челюсть. Женщина падает на пол.

– Кевин! Я так рада…

Она лежит на спине и смотрит на потолок пустым стеклянным взглядом:

– Я очень рада, Кевин!

Это словно какой-то низкокачественный фильм ужасов – ее стеклянный взгляд и глупая совсем неуместная улыбка на лице, что сочетается с пустым взглядом ничуть не более, чем любое другое проявление эмоций.

– Да заткнись же! – кричу я в ответ, и начинаю бить ее ногами, а после снова кулаками.

Я срываюсь, наношу ей удар за ударом, снова и снова, пока из ее глаз не начинают торчать механические волокна, а через сплющенное лицо не будет видно системную плату.

– Кевииин… яяяя….таааак….раааадааааа…

Наношу еще несколько ударов, и сломанная голосовая плата замолкает навсегда. Разрываю блузку на ее груди, срываю юбку, а после и кружевные трусики. Ее тело почти такое же, как у настоящей женщины и пахнет так же. А самое главное преимущество моей жены-хьюмбота это то, что она всегда безотказна и с ней можно делать все, что угодно. Резко вхожу в нее, разумеется, без всяких прелюдий. Кажется, это избиение слишком возбудило меня. Насилую ее все быстрее и быстрее, стараясь не смотреть на расплющенную голову. Двое деток-хьюмботов, мальчик и девочка, никак не реагируют на то, что я только что сломал их мать, а сейчас трахаю на их глазах. Точнее реагируют, но, так же, как и всегда, они улыбаются самыми жизнерадостными и искусственными улыбками.

Эти улыбки невыносимы, они словно болезненные ожоги для моей души.

– Папочка так любит мамочку! – Говорит мальчик.

– Мы все так счастливы! – Говорит девочка, пока я трахаю неподвижное тело ее матери. – Мы очень счастливы! – Она смотрит на ее расплющенную голову и улыбается. С этим городом явно что-то не так! Но об этом нельзя говорить! Лучше даже не думать!

– Прочь! Пошли прочь! – Ору я на этих дурацких кукол, но два глупых маленьких хьюмбота продолжают стоять и улыбаться.

Я испытываю потрясающий оргазм. Вскакиваю на ноги, и, не одевая штанов, хватаю железную вешалку для одежды, стоящую у двери. Наношу удары по каждому из этих улыбающихся уродцев, бью и бью, пока их детские улыбчивые лица не превращаются в такую же бесформенную массу, как и лицо их мамочки.

Потом просто оттаскиваю всех троих к двери чулана и сбрасываю вниз. Они один за другим скатываются по ступенькам. Это была уже моя восьмая семья хьюмботов, так что им там не будет одиноко. Там кладбище моей суррогатной любви, моих кукольных семейств, памятник моей попытке играть в нормальность, быть как все.

Черт! Снова сорвался! Чувствую, что антидепрессанты уже не помогут, но все же, поднимая с пола и надевая свои брюки, достаю из баночки, что в кармане, парочку цветных таблеток и быстро глотаю это дерьмо. Конечно, уже не поможет. Может попытаться достать наркотики? Правда, это незаконно, легальна только марихуана, но я бы предпочел героин. У мафии наверняка есть, стоит ли попытаться сделать заказ? Эх, а все из-за него, чертов клоун. Почему он встретился мне вчера вечером? Все пошло наперекосяк, хотя все уже давно пошло наперекосяк.

Если я сейчас позвоню в полицию и скажу, что изнасиловал и убил свою жену-хьюмбота, а потом изуродовал хьюмботов-деток, они лишь посмеются и пожелают мне хорошего вечера. Да еще посоветуют, в каком магазине лучше заказать новых. Такие правила в этом городе. Если навредишь другому человеку, наказание будет жестоким, вплоть до смертной казни. Но со своими игрушками ты можешь делать все, что угодно. Но только не публично, а у себя дома. Интересно, как бы отреагировали мои прихожане, если бы узнали, что их любимый пастор изнасиловал и убил своих женушку и деток? Скорее всего, меня никто бы даже не осудил, кому какое дело, кто как развлекается со своими куклами.

– Лайла, загрузи текстуры готического особняка! – Рявкнул компьютеру.

– Должна вас предупредить, – ответил мягкий женский голос «умного дома», – что эта текстура находится в списке нежелательных текстур Бюро Нравственности, а значит ее использование может…

– Заткнись и выполняй! – Проорал я. – А то повторишь судьбу тех кукол!

– Слушаюсь!

Стены комнаты стали размытыми, мгновение – и картинка сменилась, она становилась все четче, и вот я уже стою в комнате с приглушенным освещением. В углу – красивый старинный камин, внутри которого потрескивают горящие поленья, на стенах – натюрморты и портреты, в основном изображающие меня в разных аристократических костюмах, мебель – массивная и резная. Возле окна появляется мягкое кресло. Ну вот, я в старинном особняке, где-то на окраине викторианского Лондона. И весь этот чертов Город Улыбок был просто кошмарным нелепым сном.

Иду на кухню, к большому серебристому холодильнику. Его вид быстро возвращает меня в современную эпоху. Достаю все ингредиенты для ужина и помещаю их в рабочую зону «техноповара». Ввожу команды на сенсорной панели управления. Ужин будет готов через пятнадцать минут. А пока можно и выпить. Наливаю себе виски, беру кусок буженины. Автоматическая мясорезка за несколько секунд подает мне тарелку готовой нарезки, идеально ровные тонкие кусочки – отличная закуска. Еще раз заглядываю в холодильник, в отдельных камерах с блестящими сенсорными панелями управления лежат сотни разных деликатесов, хранящиеся каждый в своем температурном режиме. Здесь столько еды, что можно месяц не голодать, а с современными криогенными технологиями, она может лежать здесь хоть сто лет, и быть все еще пригодной к употреблению.

В голове всплывает давно забытое воспоминание. Грязный старый холодильник, почти полностью пустой, маленький мальчик в засаленной и местами рваной одежде бежит к матери.

– Мама, мама, я хочу кушать! Мамочка, почему ты плачешь?

Еще молодая, но уже изнуренная тяжелой работой и бедностью женщина, вытирает слезы.

– Сынок, просто мне нечем тебя накормить. Вот придет папа со смены, он принесет покушать.

Мальчик знает, что так и будет. Его папа не такой, как у остальных, он не пьет, не бьет маму, и всегда приносит покушать. Мальчик знает, что папа приносит свой пай, который дают работникам, что он сам недоедает, но любой ценой старается накормить своего сына.

– Кевин, иди сюда! Давай еще повторим эти буквы.

– Но мам, я не могу учиться, когда так хочется кушать. Животик бурчит!

– Ты должен сынок, – мальчик увидел, как его мама пытается сдержать рыдание.

– Не надо мамочка! – Мальчик и сам начинает плакать. – Я выучу все! Я буду лучшим! Уеду отсюда, как ты и мечтала, и потом расскажу тебе о сияющем светлом Рондо, о месте, где все всегда улыбаются, и где много еды!

Я заметил, как капли падают на пол, одна, вторая, третья. Слезы! Это были мои слезы. За все годы жизни в Рондо я плакал второй раз. Первый раз был тогда, когда пытался передать родителям деньги и еду. Но меня поймали. Гражданам Рондо строго настрого запрещалось самовольно помогать «неблагополучным» жителям за пределами столицы, только посредством специальных благотворительных программ. Когда я смотрел, как охранники топчут еду, приготовленную для моей семьи, как скармливают ее псам, пока где-то там за периметром мои родители и маленькая сестра голодают, тогда я впервые заплакал в Городе Улыбок. А потом хорошенько врезал одному из офицеров. За это меня избили и продержали две недели в карцере. Пригрозили, что, если попытаюсь провернуть такое во второй раз, меня ждет суровое наказание, вплоть до долгосрочного лишения свободы. И я, подавленный страхом, больше никогда не пытался помочь семье. Но и не плакал, никогда не плакал.

Родители, они знали, что прощаются со мной навсегда, когда меня, как лучшего ученика школы, забирали в Рондо. Они знали, что я не смогу им помогать, но они сделали так потому, что любили меня, потому что хотели, чтобы хотя бы я пожил полноценной жизнью. И я больше никогда не рисковал, чтобы их жертва не была напрасной. Я наслаждался всеми благами жизни, наслаждался за нас всех, подавляя в себе боль от осознания того, что не смогу разделить это с теми, кого так люблю.

– Вы плачете? Простите, я вынуждена буду сообщить об этом…

– Нет, Лайла, – сказал я, незаметно вытирая слезы, – просто, пролил немного виски! Я такой растяпа. Свяжи меня с Марком!

– Простой звонок, видео связь, голографический контакт?

– Простой звонок, ни его устрашающей физиономии, ни тем более голограммы мне здесь ненужно. Меня до ужаса пугает этот странный тип!

– Слушаюсь, соединяю!

По комнате пошли длинные гудки, после чего я услышал знакомый голос:

– Привет, Кевин! Как дела? – Тон инженера Марка Голдмана был как всегда прохладным и сдержанным.

– Марк, – ответил ему, садясь в кресло, – мне нужны новые куклы!

– Это невозможно, Кевин! Ты сломал восемь за последний год! Я не смогу тебя постоянно покрывать! Кто-то из Бюро рано или поздно узнает, что ты не уравновешен, у тебя заберут работу, назначат принудительную реабилитацию. Может тебе стоит самому добровольно обследоваться?

– Мне не нужно лечение! – Закричал я. – Все в порядке! Это твои куклы не в порядке. Они всегда всем довольны, и всегда улыбаются…

Ответом была тишина.

– Прости, – тихо добавил я, – может, и в правду, я немного не в себе!

– В этом вся изюминка моего изобретения, – голос Марка, все такой же спокойный и обжигающе холодный, звучал в комнате так, будто он сидел рядом, а не находился в другом конце Рондо. – Этим они и лучше живых женщин. Они не ноют, не жалуются, у них не болит голова, они не обижаются, но что самое приятно – выполняют все, абсолютно все твои приказы!

– Марк, она улыбалась, она улыбалась, когда я избивал ее, когда я превращал ее лицо в кашу. И те двое маленьких ублюдков тоже улыбались, пока я трахал труп их матери, и они улыбались, пока я избивал их, разбивая лица в металлически-пластико-силиконовое месиво. Марк, черт побери, тебе не кажется, что с нами всеми что-то не так?

– Кевин, ты переработал, возьми отпуск и съезди в курортный сектор. Ты просто трудоголик!

Я лишь рассмеялся. Трудоголик?! Я не работал физически ни часа в своей жизни. Вот мой отец, за жалкие гроши вкалывавший по четырнадцать часов на заводе, был трудоголиком. А я сколотил себе состояние, читая людям истории о Боге. Хотя всегда чувствовал, что Бог давно покинул Город Улыбок.

Все это время я медленно тонул в отчаянье, в этом городе я давно потерял надежду!

– Марк, я ведь знаю тебя. Ты же пытался, хотя бы раз пытался?!

– О чем ты, Кевин? – тон инженера стал еще холоднее, я это почувствовал.

– Марк, ты ведь не глуп, понял, о чем я! Плачущую куклу, хоть одну, но ты создал?

– Кевин, ты очень подставляешь меня такими вопросами!

– Марк, я давно знаю и уважаю тебя…

– Да, Кевин, я создал хьюмбота, способного плакать, но… они пришли за ним… – судя по голосу, Марк был зол. Это с ним бывало не часто. Я вообще не знал, что он способен проявлять эмоции.

– Кто? Из Бюро Нравственности? – поинтересовался я. Хотя тут же отругал себя в уме за глупость. Никто из Бюро не посмел бы пойти против самого Старшего Архитектора.

– Нет, – Марк на той стороне провода замолчал, а потом добавил с акцентом на последнем слове, – ОНИ…

– Клоуны?! – я почувствовал, как стынет кровь в жилах.

– Я не хочу об этом говорить! Пока, Кевин!

По комнате зазвучали короткие гудки.

– Разъедини! И отключись сама!

– Отключиться? – переспросила Лайла.

– Да!

– Слушаюсь!

Стены вдруг стали размытыми, изображение задрожало, после чего полностью исчезло. Больше никакого камина с приятно потрескивающими в нем поленьями, и прочего готического антуража, только голая почти пустая комната с белоснежными стенами и минимумом мебели. Вот он каков, наш мир без прикрас!

Клоуны, значит?! Раньше я думал, что они просто городская страшилка, но, кажется, слишком многие встречали их. А теперь вот и Марк. Да и вчера вечером, мне не померещилось, я точно видел клоуна.

Клоуны всегда стоят за всем в Городе Улыбок, как гласят городские легенды. Если ты будешь часто плакать и грустить, клоуны придут за тобой. Никто не знает кто они такие, люди или хьюмботы. А может клоны? Мутанты? Киборги? Демоны? В этом городе возможно все! Судя по городским легендам, это настоящие монстры. Непонятно что они такое и на кого работают, скорее всего, сами по себе. Это призраки Города Улыбок. Появляются там, где есть слезы, чтобы заставить всех улыбаться. Я слышал историю, как городская мафия захотела разобраться с ними. На клоунов устроили ночной рейд, мафия отправила лучших убийц, под утро десять из них нашли в центре города, прибитыми к рекламным щитам. Их животы были вспороты в форме улыбки. А из кишок выложена надпись: «Они были слишком грустными». Через сутки, главу мафии нашли мертвым, с разрезанным ртом, от уха и до уха. Злые языки посмеивались, что он выглядел счастливым. С тех пор клоунов побаиваются даже гангстеры. Нынешний глава городской мафии, дон Скордзини, предпочитает просто не замечать их существования. Умный человек! Не зря я за его покровительство отдаю пять процентов доходов. Мафия называет это страхованием, они говорят, что когда меня прижмет, и у меня будут проблемы, то их покровительство с лихвой все окупит. Да мне то что, я все равно не успеваю тратить свои зарплаты.

А на счет клоунов, согласно легендам, их интересовали только те, кто долгое время грустил или печалился. Они просто приходили к такому человеку и забирали его в свой «цирк». Никто не знал, где находится «цирк», и что он из себя представляет, даже те, кто возвращались оттуда, ничего о нем не помнили. Они возвращались где-то через месяц после исчезновения, но уже другими людьми, всегда улыбались и никогда не грустили. Вот только, это постоянное пьянящее счастье, превращало их в каких-то безвольных зомби, с одной лишь реакцией на все раздражители – улыбкой. Я поежился, не хотел бы попасть в руки к клоунам и пройти их странную терапию. Если такова цена счастья, спасибо, я пас, предпочту остаться человеком.

И вдруг, неожиданно для самого себя, я рассмеялся. Человек?! А человек ли я? Я один в этом городе, совсем один. Вокруг только механические куклы и живые улыбающиеся манекены. И страх, страх потерять комфорт и роскошь, которые дарит Рондо. Ведь я, рожденный в трущобах, в пограничных районах между «плантациями» и Клоакой, хорошо помню, что жизнь бывает другой. Попытался вспомнить лица матери, отца, сестры. Но снова пустота. Забыл! Как страшно! Память не сохранила их лиц, как я не силился, но не мог ничего вспомнить, прошло двадцать пять лет с тех пор, как счастливого и одновременно напуганного десятилетнего мальчугана Кевина посадили в поезд, идущий в Рондо, посадили, чтобы дать ему шанс на новую жизнь, понимая, что больше никогда не удастся его увидеть. В тот день мать плакала от счастья, и от гордости за сына, но и от невероятной грусти расставания тоже.

Я сжал кулаки, совсем не помню ее лица. И не осталось даже фотокарточек, мы были так бедны, что не могли себе позволить и этого. Забавно, сейчас за свою месячную зарплату, я мог бы купить чуть ли не сотню новейших современных фотоаппаратов. Все еще пытался вспомнить образы родных, но перед глазами были лишь чертовы клоуны, их разрисованные лица с красными носами и разноцветными волосами. Всегда ли клоуны были такими монстрами? Нет, я помнил других, не стремящихся любой ценой заставить зрителя улыбаться. Помнил их по-доброму веселыми, когда улыбка не таила в себе приговор. Это было однажды, мать тогда продала свой любимый и единственный шарф, чтобы купить нам билеты в цирк. И хоть этого хватило лишь на места в самом заднем ряду, но я до сих пор помню всех тех диковинных зверей, выступления клоунов, акробатов и воздушных гимнастов, файер-шоу и прочие цирковые номера. Это был самый счастливый день в моей жизни, тогда мама смеялась, искренне и по-настоящему. Где она сейчас? Наверняка, уже умерла, как и отец, скорее всего. В трущобах за стеной Рондо долго не живут, там нет ни денег, ни хорошего питания, ни подходящих условий жизни, ни нормальной медицины. Те, кто там доживают до пятидесяти – считаются долгожителями, стариками там становятся в сорок. А моя сестра? Думаю, она вышла замуж за какого-то работягу из того же завода, где работал и отец. Он, наверняка, зарабатывает гроши, напивается в стельку дешевой бормотухой и регулярно бьет ее. Я почувствовал, как горячие слезы текут по щекам.

– Ты не Город Улыбок! – закричал я, и крик мой пролетел по комнате, помчался в темноту ночного города, где растаял среди тысяч сияющих неоновых огней. – Ты Город Проглоченных Слез!

Допил виски залпом. Слишком много грущу, слишком много плачу, как для добропорядочного гражданина. Они придут за мной, я чувствую это. Уже буквально слышу их шаги за дверью, вот-вот раздастся звонок! Посмотрю в их мертвые глаза. «Пройдемте с нами!» Нет, это скажут не они, это скажу я. Клоуны не говорят, на их лицах всегда застывшая улыбка. А вокруг – звенящая тишина. Ни звука, ни шороха, даже никакое насекомое не пролетит мимо этих чудовищ. Лишь тишина и холод, зябкий, пробирающий до костей. И удары твоего собственного сердца. Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Все быстрее! Ускоренный отсчет конца, твой панический страх перед этой улыбающейся смертью. У самих клоунов нет сердца. Лишь могильный холод, исходящий от их пестрых карнавальных костюмов и застывшая навеки зловещая улыбка на лице. Говорят, когда посмотришь в их глаза – провалишься в пучину отчаяния и безумия. На миг тебе покажется что их окоченелые губы вгрызаются в твою плоть, мертвые рты открываются и сотни копошащихся слизких белесых червей хлынут на тебя стремительным потоком, закоченелая покрытая трупными пятнами плоть клоунов вдруг начнет таять, и стекать по их белоснежным костям. Ты будешь давиться ею, задыхаться от того, что все твое горло переполнено могильными червями и гнилой плотью. И лишь после этого, когда тебе уже станет совсем нечем дышать, когда ты уже не сможешь проглотить больше кладбищенской гнили, наваждение исчезнет так же резко и бесследно, как и появилось. А еще, клоуны говорят губами других людей! Жутко! Загляну в их мертвые глаза, посмотрю на эту застывшую улыбку, и мои собственные губы произнесут:

– Кевин Крокус – вы больше не добропорядочный гражданин Города Улыбок! Вам придется пройти с нами!

И они уведут меня в свой «цирк», а вернусь я уже другим, вечно-улыбающейся куклой. Нет! – Снова засмеялся. – Они меня не получат! Мне просто нужна была надежда, просто нужна была вера!

И я обрел ее вчера! Там, после работы, когда уже закрывал двери церкви, увидел его, клоуна. Он был другим, хоть был первым и единственным клоуном, которого я увидел в Рондо, но даже так понял, что он совершенно другой. Да и внешностью отличался от того, как описывают этих улыбчивых ублюдков. Вместо пестрого наряда все его тело было покрыто бинтами, он походил на мумию. Вот только бинты были пропитаны кровью, его кровью, что сочилась из ран. Он так невыразимо страдал. А вместо клоунского грима и дурацкой улыбки, на нем была маска, маска грустного клоуна с нарисованной слезинкой. И его глаза. Они были такими живыми, не так как описывалось в городских легендах. И еще, этот клоун плакал, смотрел на меня и плакал! Но будто не от собственной боли, нет, казалось он плакал из-за меня, и из-за всех горожан. И почему-то его слезы стали для меня символом надежды, символом веры в перемены. Что-то случилось со мной тогда. Я упал на колени и зарыдал сам. Я начал говорить без умолку, исповедаться во всех своих грехах, в том, каким трусом и лицемером был, и во многом другом. Рассказывал что-то еще. Может тайны Архитекторов? Вот потеха, тогда я уже в любом случае не жилец. А, к черту! Я лишь помню, что плакал и просил прощения. И тогда клоун положил мне руку на голову и тоже что-то сказал, что-то сказал моими губами. Я прикоснулся к ним пальцем, и вдруг вспомнил.

– Я прощаю тебя! Но простишь ли ты себя сам? Скажи, разве это вежливо, такому как ты, до сих пор оставаться живым?! – Да, такими были его, мои слова.

– Вежливо?! – Я засмеялся. – Это не просто невежливо. То, что я до сих пор существую, это грубо, оскорбительно и даже мерзко.

В дверь постучали. Нет, они меня не получат! Наконец-то я буду свободен. Слишком долго я жил загнанным в угол, слишком долго оглядывался на каждом шагу, боялся, что оступлюсь, что меня с позором выгонят из Рондо, боялся разочарования на лицах родителей, когда я вернусь домой. Страх, постоянная боязнь всего на свете, они стали символами моей жизни. Страх – это мерзко, это кладбище духа, это благодатный корень зла, с которого прорастают все остальные пороки человека. А на другом конце его – свобода и храбрость, корни, из которых прорастают покой и просветление.

Достал с выдвижной полки журнального столика старенький револьвер. Такими не пользуются уже свыше сотни лет, но я был уверен, что оружие в исправном состоянии. Ведь я всегда тщательно и аккуратно смазывал его, знал, что оно пригодится. Но, кто же мог предположить, что именно таким образом. Услышал, как кто-то начал копошиться возле моей двери в квартиру. Добрые клоуны пришли за плачущим мальчиком, чтобы забрать его в страну, где не бывает слез. Но мальчик-то не промах оказался.

Я наконец-то собрался со смелостью и полез в карман, чтобы посмотреть, что туда вчера положил тот плачущий клоун. Только сейчас решился на это, раньше не хватало духу. Из кармана достал бумажную карту, я видел такие, еще в детстве, у гадалки возле цирка, кажется, они назывались Таро. У меня в руках была картинка, изображающая Жнеца. Короли и бедняки валялись у его ног. Все равны перед смертью. После игры, и королей и пешек кладут в одну коробку. Вот все и закончилось, по крайней мере для меня. Хотя, почему мне кажется, что для города какая-то серьезная и разрушительная игра только начинается?

– Смерть! Тринадцатый аркан! – Озвучил я в голос и засмеялся. – Приговор привести в исполнение! – Поднес револьвер к виску и нажал на курок.

Меня оглушило звуком выстрела, и я увидел на оконном стекле какую-то сероватую слизь с кровью. Это мои мозги? Тогда чем я сейчас думаю? Как все до этого дошло? На периферии затухающего сознания, там, на крыше соседнего дома, я увидел клоуна. Нельзя было разглядеть, смеялся он или плакал. Но мне так хотелось, чтобы плакал.