Читать книгу Офицеры. Книга первая. Излом - Роман Булгар - Страница 10

Найти укромное место с густыми зарослями кустов, на которых еще кое-где висели притаившиеся от прошедших здесь ранее сборщиков зеленоватые орешки, оказалось совсем не трудно.

– Располагайтесь, девушка…

– Давно не была за городом, – Дина с удовольствием в полный рост растянулась на свежей травке и с нескрываемым блаженством вытянула руки. – А ведь, я деревенская – родилась в глухой оренбургской степи.

Кто-то не удержался и от досады на себя хмыкнул. А он-то думал про нее, что она вся городская и насквозь рафинированная барышня…

– По тебе этого так сразу и не скажешь, – парень посмотрел на свою спутницу с некоторой долей удивления в глазах. – Трудно представить себе, что человек, так искусно владеющий игрой на пианино, мог вырасти где-то в степи, где и в помине не может быть музыкальной школы.

– А меня бабушка игре научила, – она, кажется, получала несказанное удовольствие, продолжая удивлять его. – Это она занималась со мной…

– Кем же в таком случае была в молодости твоя бабушка?

– Бабушка? – на ее лице появилось выражение теплой признательности. – Бабушка у меня родом из Западной Украины. До тридцать девятого года она жила на территории, входящей в состав тогдашней Польши. Если тебе про это интересно, – Дина, уходя в себя, прикрыла глаза…

…Девушку звали Алена Дворжецкая. Родилась она в Львове и жила там до самого начала войны, пока немцы не напали на Советы. Когда началась эвакуация, ее отца как крупного специалиста отправили вместе со всей семьей вглубь страны вслед за демонтированным оборудованием, чтобы уже за Уралом наладить новое производство. По дороге их несколько раз бомбили. В конце концов, девушка осталась одна на этом белом свете и дальше ехала, как во сне, совершенно не понимая происходящего вокруг нее, отгородившись от окружающего ее, чуждого и враждебного ей, мира своими внутренними, только ей одной понятными переживаниями…

Не сразу Алена заметила, что сидит она не в вагоне поезда, а в мерно покачивающейся на неровностях полевой дороге убогого вида повозке.

– Ты хто? – очнувшись, забеспокоилась она. – Куди это ми йдімо?

– Ахметка я, домой ехать будем, моя близко тут живет, – пробормотал возчик, не поворачиваясь к ней, и шустро задвигал вожжами, побуждая лошадь ускорить свой неторопливый шаг.

Оглянувшись вокруг, Алена увидела одну раскинувшуюся во все стороны степь. В сущности, какая ей теперь разница, куда ехать? Не все ли равно? Может быть, в ее теперешнем незавидном положении так и надо? Просто это она, наверное, что-то пропустила мимо своего внимания, пока эшелон стоял на станции, и их распределяли по местам будущего проживания. После всего того произошедшего с ней это казалось такой несущественной мелочью.

– Твой кушать надо, – Ахметка сунул ей в руки сверток с едой.

Что ж, она не стала церемониться и развернула кулек. Краюха черного хлеба и кусок овечьего сыра. Невесть что такого. Но голодная девушка и этому была рада. Кусочек того, ломтик этого, оказывается, что очень даже вкусно, особенно, если учесть, что у нее уже второй день во рту и маковой росинки не было. Наевшись, она незаметно для себя задремала. Когда проснулась, уже темнело. Повозка была распряжена, стреноженная лошадь паслась неподалеку. Видно было, что тут они расположились на ночлег. Возчик Ахметка крутился возле костерка, высоко вверх отбрасывающего языки рыжеватого пламени и вспыхивающие снопы искр, что-то бормоча на непонятном ей языке. Она подошла к нему поближе.

– Карашо, – увидев ее рядом с собой, парнишка еще больше засуетился. – Час чай будем кушать.

Ей даже стало немного смешно от того, как он интересно говорил. Ладно, она украинка, и, когда волнуется, путает слова, произнося их то на один, то на другой лад. Но этот парень, вообще, коверкает все подряд.

– Кушай-кушай, – он подал ей кружку с обжигающей жидкостью.

С непередаваемым удовольствием она пила сладкий чай – сахара давно уже не было в ее рационе.

– Моя один живет, хозяйство большой, – зачем-то стал объясняться ей Ахметка. – Много овечка бар, корова бар. Ахметка один трудно. Ахметка хозяйка надо. Твой на станция одна ходил. Моя видеть, думать так: зачем твой один, зачем моя один? Моя твой мал-мала воровать, жена делать.

– Что-что? Ты чего там лопочешь? – от неожиданности Алена чуть не подавилась. – Кільки років тобі, хлопі?

Теперь пришло время удивляться ему. Он не думал, что люди могут разговаривать еще на каком-то другом языке, кроме его родного, ну еще и русского. Парень непонимающе вытаращился на нее.

– Моя твой не понимать…

– Сколько тебе лет, женишок? – перешла она с рідної на москалику мову. – Це ты уразумел?

– Ахметка большой. Зима семнадцать лет справлять.

Впрочем, юная девушка так и не поняла того: пацану уже исполнилось семнадцать лет или только еще исполнится будущей зимой. Да и что это, собственно, в ее незавидном положении меняло…

– Твой ничего красивый, детка наша тоже красивый родиться, – рассуждал Ахметка, словно о чем-то само собой разумеющемся и давно уже решенном, устраивая из нарванной травы и настеленной сверху мешковины что-то похожее на матрац. – Наша обычая простая – невеста можно воровать. Свой девка наша мало. Моя два брата война воевать. Ахметка одна. Тяжело, аур. Бабай моя говорит: станция Абдулино ходи, невеста бери. Моя бабай хорошо слушай, станция ходи, невеста бери…

– А меня ты спросил? – возмутилась Алена столь невиданной дикости.

– Твоя? Наша твоя невеста не спрашивай, – парнишка был невозмутим, всецело уверенный в своей исторической правоте. – Коран писал, что твой моя послушный… – тут Ахметка перешел на свой язык.

Дальше она уже ничего не поняла. И только сейчас до нее стал доходить смысл происходящего. Оказывается, что ее просто-напросто украли, чтобы потом на ней женится. И кто украл? Вот этот пацан-несмышленыш? Хотя, какой же он несмышленыш, если как-то умудрился ее умыкнуть? Внимательно наблюдая за ним, она заметила, что парнишка хоть и мал, но сноровистый и довольно сильный. Такой прицепится, ни за что не отвяжешься. Кругом голая степь. Кричи, ни кричи – все без толку. И кто его знает? Возьмет и придушит ее истинный сын своего дикого народа. И что ей делать, как поступить? Она лихорадочно искала, но найти ответы на свои вопросы никак не могла. Жуткие леденящие мысли заполнили ее голову, лишая всех сил для сопротивления.

– Моя обычая такой…

И вправду, Ахметка-то поступал именно так, как велели ему их вековые обычаи. Парню и в голову не могло прийти спросить у девушки, согласна ли она стать его женой. Мнением женщины кочевники никогда не интересовались, особенно, в таких случаях. Откуда было ему знать, ни разу не пересекшему порога школы, что могут существовать другие религии, иные взгляды на вопросы семьи и брака. Ему надо было жениться, вот он и нашел себе невесту. Теперь она должна стать его женой. А что для этого надо сделать Ахметка хорошо знал. Выросший среди пасущихся табунов он сотни раз это видел. Да и бабай ему подробно все объяснил…

– Ходи моя, – с этими словами он потянул девушку к себе, и она попала в крепкие объятия.

– Пусти меня, черт нерусский, – Аленка сделала попытку вырваться, но безуспешно.

Парнишка был напорист и силен не по годам. Хрупкая девушка к своему ужасу почувствовала, что сопротивляться нет смысла, сил у нее для этого явно недостаточно. И она сдалась, благоразумно решив, что пока это лучший, а может быть, и единственный выход в сложившейся ситуации. По крайней мере, пока на ее жизнь никто не покушается. Она закрыла глаза и безвольно обмякла, покорившись злодейке-судьбе.

И Ахметка, черт нерусский, это тоже сразу понял. Он хорошо знал, что и кобылы поначалу брыкаются, а потом стоят смирно, подчинившись своей неизбежной участи. Дитя дикой природы, он подчинялся ее законам и ею же заложенным инстинктам.

Малай довольно заурчал и опустил свою добычу на мягкий настил. Еще несколько мгновений пугающего ожидания, и девушка почувствовала на своем теле прикосновения чужих сильных и жестких рук, неумело, но настойчиво освобождающих ее от одежды.

– Карош девка попал, карош, – возбужденно пробормотал парнишка.

Ожидания не обманули его. Бабай был прав. Кончиком языка Ахметка дотронулся до выступающего комочка нежной плоти. Алена невольно вздрогнула. Как щенок, он, выражая все свое восхищение, лизнул ее щеку и продолжил изучение бесстыжими глазами и не встречающими сопротивления руками никогда невиданных им ранее прелестей женского тела.

Алена лежала молча, не принимая в этом никакого участия. Но вскоре с немалым для себя удивлением вдруг заметила, что чувство страха, ею доселе одолевавшее, отошло, как-то незаметно для нее уступив свое место незнакомому ей ощущению внутреннего томления. Чужие пальцы неожиданно ласково и нежно теребили внутреннюю сторону ее бедер, заставляя девушку машинально подтягивать колени к себе, невольно открывая низ живота и светлую полоску волос с небольшой розовой складкой посередине.

Резкая боль заставила девушку очнуться и вырвала из ее груди глубокий стон. Она с силой сжала зубы, стоически приготовилась терпеть эту адскую муку. Но Ахметка, сделав еще несколько судорожных движений, вдруг дернулся и замер. Подняв к ней растрепанную голову и увидев на ее глазах слезы, быстро вскочил.

– Жылама, не плакай, – пожалел он ее.

Заметив кровь на девичьих бессильно раскинутых ногах, малай понял, что своими неумелыми и поспешными действиями причинил ей боль.

– Ай-ай-ай, – запричитал он, – Ахметка плохая, бабай не слушай.

Продолжая бормотать, парень кинулся к повозке и вернулся, неся в руках бутылочку с каким-то маслом.

– Конополя, – пояснил он. – Карашо помогать. Бабай моя говорить, надо мазать. Моя глупый башка забывать, – оправдывался он с виноватым видом. – Ай-ай-ай, глупый башка!

Опустившись на колени, он бережно нанес масло на саднящую рану. Куском платка осторожно вытер следы крови. Снова сбегал, и что-то принес из повозки.

– Кумыс. Надо пить – помогать.

«А он, оказывается, заботливый», – невольно подумала Алена, беря в руки бутылку. Глотнула совсем немного. Не поняла, что было в ней. Сделала еще глоток. Еще один. Какое-то кислое молоко, но пить приятно. Внутри стало тепло. В голове зашумело. Боль постепенно стихла и куда-то отошла. Почему-то стало весело. Она толкнула сидящего рядом парнишку.

– Чего притих, жених? – язык отчего-то плохо слушался ее. – Справился, говоришь, со слабой девушкой, черт нерусский?!

Парень испуганно обернулся, но, увидев улыбку на ее лице, успокоился и снова потянулся к ней.

Хмельное молоко быстро ударило ей в голову. Доза, опрометчиво ею принятая, была явно великоватой. Перед глазами все поплыло. Она что-то говорила, совершенно не слушая, что ей отвечают. Боли больше не было: ни физической, ни душевной. Были его вездесущие руки, были его неумелые, но такие ласковые губы. Вдруг разом нахлынувшее чувство понесло ее, все нарастая и нарастая, пока не достигло пика, заставив ее обо всем позабыть на этом свете. Спала ли она в эту ночь, трудно сказать. Ахметка вскочил с восходом солнца. Бережно перенес ее на повозку.

– Твоя спать, моя ехать…

Вот так Алена и вышла замуж, и в одночасье стала главной в большом хозяйстве. Бабай, дедушка Ахметки, соблюдая обычай, прочитал им свадебный никах. В сельсовете их зарегистрировали и выдали ей документы на новую фамилию. Так она стала Хасановой Аленой Бориславовной. Местный мулла дал ей новое второе имя – Амина. Она молча пожала плечами: «Амина, так Амина». Новое имя даже как-то лучше подходило для ее теперешней жизни. Той прежней Алены больше не стало, ее место заняла Амина…

Муж души в ней не чаял, всячески оберегал ее, оставляя самую трудную и грязную работу для себя. Очень пригодились Амине ее навыки в верховой езде, приобретенные еще девчонкой в конюшне графа Чарторыжского, их близкого соседа и друга отца. Прошло еще немного времени, и она с изящной легкостью управлялась с огромной отарой, постепенно овладевая и другими премудростями ведения большого хозяйства.

Долгими зимними вечерами Амина учила грамоте своего мужа. С ее помощью он довольно быстро научился читать, писать, правильно изъясняться на вполне приличном русском языке. Жена только радовалась несомненным успехам своего ненаглядного Ахмета. Летом сорок второго у них родился сын, которого по ее настоянию назвали Борисом. А через месяц мужа забрали на фронт. Она осталась на всем хозяйстве одна, если не считать старенького бабая и грудного ребенка. Но Амина справилась. Сколько надо, столько и сдавала государству по плану шерсть, овечьи шкуры и мясо. Излишки умудрялась на что-нибудь менять. Самой удачной своей сделкой она считала приобретение пианино. Инструмент был старый, еще дореволюционный, но вполне исправный. И вот по вечерам по дикой и пустынной степи полились доселе еще не слышанные чарующие и завораживающие звуки…

Братья Ахмета с той войны так и не вернулись. Сам он, весь израненный, приехал осенью сорок четвертого. Крепко, видно, досталось ему, попавшему в кровавое месиво невиданного ни до, ни после того танкового сражения под Прохоровкой во время битвы на Курской дуге. Больше года провалялся он по разным госпиталям. Последним местом лечения оказался Новосибирск. Амина сама ездила на станцию, чтобы встретить его. Долго плакала бедная женщина, тайком утирая свои горькие слезы. Мечтала она, что после окончания войны сможет уговорить мужа, переехать куда-нибудь в город, где есть хоть какая-та цивилизация, чтобы можно было сходить в театр или в кино, на худой конец, отдать ребенка в нормальную школу, а не ту, что за десять километров и с одной учительницей на все восемь классов.

Но больному Ахмету свежий воздух был куда нужнее. Свежий степной воздух, хорошее сытное питание и лечебный кумыс находились именно здесь. Амина слишком любила своего мужа. Так и остались они жить в своей степи. Женщина поняла, что это ее судьба такая, да и какой-то другой рядом с Ахметкой ей и не нужно было.

Потом страна решила освоить целинные земли, и их благодатную степь распахали. Создали совхоз. С приездом большого количества новых людей жизнь в их до того пустынных краях закипела. Борис женился на молоденькой девушке, приехавшей к ним, как и многие другие по комсомольскому призыву. Видный собой, хороший гармонист, душа всех вечерних посиделок влюбился по уши в симпатичную марийку и, несмотря на все возражения отца, мол, зачем им невестка чужого роду-племени, сделал ей предложение, привел с собой в дом. Амина только укоряющим пальчиком показала Ахмету на себя и выразительно покачала головой, и тот молча со всем согласился.

Богатые урожаи первых лет довольно быстро остались в прошлом. Почва истощилась и совсем перестала родить, началось ее выветривание, пошла коррозия, превратившая цветущий край в пустыню. Природа жестоко отомстила людям за их неразумные поступки. Пришлый народ стал разбегаться. Степь снова опустела, но это была уже совсем другая степь, теперь на ней хозяйничали зыбучие пески. Там, где раньше росла трава, вовсю разгуливал суховей…

Невеселая история, которых по всей стране их сплошь и рядом…

– …бабушка Амина с малых лет учила меня игре на пианино и не только этому. Немецкий язык она знала почти в совершенстве, хорошо французский, чуть хуже английский, – выговорившись, девушка замолчала.

Ей почему-то вдруг стало спокойно и хорошо на душе. Голова ее удобно примостилась на его коленях. Она посмотрела на плывущие в небе облака.

– Рэм, расскажи, что-нибудь из своей жизни, – вдруг попросила она.

Под ее взглядом он смутился и не знал, с чего начать. Может быть, вот с этого…

– Знаешь, Дина, мне иногда кажется, что наша жизнь похожа на один большой и нескончаемый анекдот. Не зря же говорят, что все наши анекдоты взяты из реальной жизни. Вот послушай. У меня в отделении учились два суворовца: Петров и Сидоров. А во втором взводе числился Иванов. Дело было в воскресенье. Какая-та часть воспитанников в это время уже находилась в городском увольнении. Недавно пришедший к нам в роту новый командир четвертого взвода капитан Лаптев, возможно, потомок тех братьев, которые открыли для всех нас одно из северных морей, решил проверить наличие личного состава и заодно уж по возможности познакомиться с ним. Построил он нас и стал обходить шеренгу. И случайно получилось, что, так как многие отсутствовали, эти трое оказались рядом. Подходит начальник к первому. Тот браво представляется ему, как положено: «Суворовец Петров». «Хорошо», – удовлетворенно отвечает капитан и делает шаг вправо. «Суворовец Сидоров», – говорит второй. «Понятно», – брови у Лаптева нахмурились. «Суворовец Иванов», – слышит он от третьего и взрывается: «Да, что вы из меня дурака делаете! Петров, Сидоров, Иванов!». И, естественно, заставляет их достать и предъявить ему свои документы. А оно так и есть на самом деле…

Один за другим Рэм рассказывал смешные случаи из своей короткой военной жизни, и Дине на какое-то время показалось, что она сама оказалась в гуще описываемых событий. Потом девушка подумала, что совсем неплохо было бы иметь такого друга, как этот парнишка, милого, немного наивного, но далеко не глупого. Сколько же можно держать себя в жесткой узде? Может быть, стоит позволить себе на короткое время хоть чуточку расслабиться, унять хоть на несколько мгновений свою саднящую боль от одиночества? На дворе жаркое лето, а у нее на душе стужа. Дина не заметила, как ее губы прошептали:

Прищурив глаз, она пристально наблюдала за парнем. Если он тогда вовсе не случайно заговорил стихами Пастернака, то его «Зимнюю ночь» должен, наверное, знать. Ждала, и все же вздрогнула, когда услышала его негромкий голос, мягкий и проникновенный:

В девичьей груди защемило, Дина моргнула, отвернулась, устремленные вдаль глаза ее остановились на одинокой сосне, возвышающейся над всеми остальными деревьями, заставили вспомнить о своем наболевшем…

Вопрос Рэма вернул ее к действительности.

– Дина, ты меня извини, но зачем ты пошла в педучилище?

– Зачем? – она какое-то время приходила в себя. – А у нас за сотню верст ничего ближе и нет, – усмехнулась девушка и пожала плечами. – А оставаться дома я не захотела. Насмотрелась я за свое детство на ту жизнь. Взрослые с утра до вечера вкалывают, света ближнего не видят, а результата никакого. Кругом убогость и нищета. Когда снег еще не выпал, у нас два состояния: или грязь по колено, а как чуть подсохнет, то пыль столбом стоит. Честное слово, Рэм, не по душе мне вовсе такая жизнь. А училище – это возможность оттуда вырваться. Какая никакая, а все же специальность. Хотя, положа руку на сердце, не лежит у меня к ней душа. За эти дни малышня мне до чертиков надоела. Знаешь…

Надо отдать должное, Рэм с большим интересом слушал ее откровения. Не часто такое можно услышать из уст красивой девушки. Как там сказано у Булгакова про Маргариту? Она была не только чертовски красива, но и умна? И он решил кое-что уточнить:

– А дальше что?

Будущая воспитательница вздохнула:

– Остался последний курс. Еще одна практика в школе, и вперед, работать учительницей младших классов. Но я хочу попросить для себя свободное распределение.

– Это как?

Девичьи плечики неопределенно пожались:

– А без направления на определенное место. Просто сама ищешь себе то место, где будешь работать.

– Так бывает?

– Бывает иногда. Уеду я отсюда подальше, – глаза ее затуманились. – Например, на Украину. Бабушка говорила, что там люди должны жить лучше, чем у нас. Слушай-ка, Рэм, кстати, – Дина немного оживилась, – а ты ведь тоже туда едешь. Не знаешь, случайно, как там?

Пришло время парню пожимать плечами под ее пристальным взглядом:

– Не знаю. Сам того не видел, но по рассказам тех, кто там уже учится из наших выпускников, жизнь там у людей намного лучше, чем у наших.

– А может, – Дина явно заинтересовалась и привстала. – Может быть, ты мне напишешь, как только приедешь туда?

– Написать? – вырвалось из его груди. – Тебе?!

Мгновенно перехватило дыхание, парню стало немного не по себе от пришедшей в голову идеи.

– Ну да…

– А что? Я посмотрю там, что к чему, напишу тебе. Ты подумаешь и, если тебе понравится, то, может быть, и приедешь. Все же вместе будет как-то веселее. Ты и я…

– Хорошо бы так, – задумчиво произнесла она, потом тряхнула головой, отгоняя мигом набежавшие мысли. – Ладно, хватит пока об этом. Знаешь, – девушка пристально посмотрела на парня. – Знаешь, что мне хочется сейчас больше всего? Спорим, ни за что не угадаешь!

Ее разгоревшиеся глаза смотрели озорно и вызывающе. Это была уже не Снежная Королева, состоящая из одного жгучего люда.

– Вот и не угадаешь!

– Да, куда уж нам, – Рэм согласно кивнул. – Я тебя знаю еще не настолько хорошо, чтобы на расстоянии улавливать твои мысли.

– А хочется мне… – тут Дина нерешительно помялась. – Извини меня за такую откровенность, ужасть, как хочется искупаться в горячей воде. Вторую неделю невозможно нормально помыться. У них, видишь ли, профилактика. А людям, что делать? Вот мы приезжие, нам что, в общественную баню, что ли, идти? Так я ее терпеть не могу, – она мило поморщилась.

Внутри у парня все так и перевернулось. Вот она реальная возможность заработать дополнительные очки в ее глазах. Конечно, надо помочь ей в этом деле. Это же так просто…

– У Марата в квартире есть газовая колонка, – предложил он то, что первым пришло в его голову.

– Нет, туда я не хочу идти, – она с ходу отвергла такую, казалось ему, хорошую идею. – Неудобно. Чтобы на меня там все глазели…

Жалко, это был, вообще-то, по его мнению, самый простой и удобный вариант. Главное, что все рядом…

– У нас у деда есть баня, – снова, недолго думая, предложил Рэм.

– Баня? – ее глаза задорно засверкали. – А это будет удобно? – все-таки благоразумие брало свое. – Первый раз пришла в дом и сразу в баню.

Ну, если так перебирать, то им придется ехать в Сандуны…

– А мы, – Рэм для убедительности задействовал руки, – зайдем со двора, через черный ход. Там тебя точно никто не увидит. Мы с братом частенько пользуемся таким способом, когда не особо хотим, чтобы нас видели.

Заманчиво, но… Дина думала-думала, никак не решаясь, идти или нет, но охота пуще неволи.

– Действительно, а что я теряю? Меня никто там не знает. У вас я в первый раз, и больше меня тут никто и никогда не увидит. Это тебе придется думать, что будешь говорить в свое оправдание, если нас там все-таки застукают, – такой ход рассуждений понравился даже ей самой.

– Это уже не важно, – он решительно качнул головой. – Там на месте что-нибудь и придумаем.

Это будет нетрудно, возможно, оправдываться, что-то выдумывая на ходу, и не придется…