Читать книгу Пир во время чумы - Роман Булгар - Страница 4

Визгливо и противно, натужно заскрипели тормозные колодки. Поезд замедлил ход и остановился. От толчка сосед очнулся, покряхтел, вверх потянулась его рука с часами. С виду «Orient», а на самом деле – дешевая китайская подделка.

– У, это надолго. Аккерман. Стоянка – сорок минут…

То ли для нее, то ли уж больше для самого себя произнеся тираду, мужчина живо подтянул к себе ноги и через секунду сидел, натягивая простенькие и затасканные зимние полусапожки. «Made in China». Или, как говорили в простонародье, «Купил и чини».

– Может, и вам что-то принести? – подумав, спросил он, заметив, как за ним весьма внимательно следит пара настороженных глаз.

– Спасибо, у меня все есть, – без всякого желания ответила она, чтобы не показаться совсем уж невежливой.

– А если хорошенько подумать? – сосед прищурился.

– Спасибочко, мне ничего не надо. В особенности от вас… – сухо добавила женщина и, не удержавшись, язвительно хмыкнула.

Выразила она ему, так сказать, фунт презрения. В настойчивости пьянице никак не откажешь. Возможно, таким банальным образом он все еще пытается завязать знакомство. Сделай лишь шаг навстречу и потом ни за что не отвязаться. И придется ей всю ночь выслушивать его пьяную болтовню. Как начнет нести всякий бред. Будет рассказывать ей сказки про свою не сложившуюся жизнь, про жену-изменницу. А там вовсе недалеко и до желания получить утешение, понятно какое…

– Как знаете, как знаете, – мужчина пожал плечами и вышел.

– Иди-иди… – Сана с облегчением выдохнула.

Подумала она о том, что хотя бы несколько минут сможет посидеть одна, не испытывая на себе чужой и неприятный взгляд…

Следовал по этому пути Малахов далеко не в первый раз. Маршрут ему был прекрасно известен, и все его действия давно были расписаны и до полного автоматизма четко отработаны.

Мягко спрыгнув на перрон, подполковник присел, гася скорость, пружинисто выпрямился, оглянулся и вразвалочку двинул к призывно светящимся окошкам ларьков. Ничто вокруг за время его отсутствия не изменилось, и цены, вроде бы, остались на прежнем уровне.

Подумалось ему о том, что в последние годы инфляцию зажали, и рост цен заморозился. А то он еще помнит те времена, когда получал зарплату, а к концу месяца на те же самые деньги удавалось купить раза в четыре меньше, чем в первых числах. Да, были же времена.

Когда он в первый раз получил на руки сумму чуть большую, чем миллион, то рассудил, что вот и сбылась мечта идиота и он, наконец-то, стал миллионером. Только вот толку вышло совсем мало. В Италии все в миллионерах ходят. Ну и что? И скоро их разноцветные купоны из туалетной бумаги перещеголяли и итальянские лиры по количеству своих нулей. Без калькулятора их было просто не высчитать.

Нашлись в стране умные люди, предложили ввести новые деньги – гривны. Отрезали, вычеркнули со всех ценников по пять нулей, и снова на рубль, то бишь, на гривну можно было что-то купить.

– Чего стоим, мужчина? – скрипнуло из приоткрывшегося окошка.

Нагнувшись, Малахов приветливо улыбнулся упорно борющейся с одолевающей ее зевотой безвкусно накрашенной девице и заказал себе сто пятьдесят грамм водки, полстаканчика минералки и хот-дог.

Одним махом опрокинул Жека в себя противно попахивающую жидкость, страдальчески поморщился, запил и неторопливо зажевал.

Как ни растягивал удовольствие, но с аппетитной сосиской в тесте он справился довольно быстро. Машинально глянул мужик на часы. До отправления поезда времени оставалось еще много. И дурные мысли зашевелились. Постоял он, посмотрел и махнул рукой. Заказал еще. Чтобы не мучиться раскаянием, прихватил бутылку водки.

Развернулся Жека и двинул к вагону. Но, посмотрев на свое окно, он вернулся, попросил еще бутылочку «Пепси». Зачем он так поступил, Малахов и сам, вообще-то, не мог себе внятно объяснить. Ведь ясно, совершенно же ясно видно было, что его попутчица наотрез не хочет с ним общаться. Не хочет и все. И ничего тут не поделать.

«Но ты сам на себя посмотри! И на кого же ты сейчас похож?» – внутренний голос без всякого стеснения расставил все по местам. Ясно, с ним теперь ни одна приличная женщина рядом не встанет, не то что еще и беседу с ним вести. Но ему и не нужно с ней беседовать. Просто хочется ему сделать этой женщине хоть что-то приятное.

Все-таки очень она ему напоминает Сану. Он плохо помнит лицо той Саны. Но вот ее чудные глазки, наверное, уже на всю оставшуюся жизнь запечатлелись в его памяти. Как сильно он любил ее глаза.

Даже жену он выбрал себе, чтобы ее глаза чем-то напоминали ему те, столь очаровавшие его, глаза. Глаза, глаза. Да, он все отдал бы за то, чтобы снова увидеть их. Да вот отдавать ему практически нечего.

Дожил. Докатился. Допился до ручки, чего стыдливо скромничать и умалчивать. Надо прямо так и сказать, что допился до полной ручки. Жена не выдержала, ушла. Со службой сплошная неразбериха…

Плавно откатилась дверь, и в проеме показался попутчик.

– Это вам, – Малахов поставил небольшую красивую бутылочку на столик. – Угощайтесь, будь ласка…

– Я же русским языком сказала вам, что мне ничего не надо, – Сана демонстративно отвернулась к стенке.

В полумраке проглядывался ее страдальчески отрешенный силуэт, и попутчик, весело усмехнувшись, проявил настойчивость:

– Да пейте вы, девушка, не стесняйтесь. Я давненько понял, что нет у вас с собой никакой воды. В питьевом бачке тоже сухо. Я проверил. Если не желаете умереть от жажды, глотните…

– Спасибо, – на этот раз Сана не стала отказываться.

На самом деле, если сухость во рту ее еще и не начинала мучить, то подступала вплотную. И если попутчик не соврал про сухой титан, то чего уж тут понапрасну и назло себе строить из себя великомученицу.

– Да, вам второе одеяло принести? – спросил Жека, открывая дверь и выходя в коридор.

– Зачем? И без него жарко, – Сана весьма скептически отнеслась к его, как ей показалось, совершенно нелепому предложению.

– Пока оно жарко… – без всякой интонации пробурчал-произнес, пробубнил попутчик. – Проводница наша бравая давно без задних ног дрыхнет. Засыпала весь уголек в топку и на этом ее работа закончилась. Уголек весь прогорит, и тогда уж вагон мигом выстудит, – проворчал он, неспешно подходя к служебному купе.

Взяв себе одно одеяло, Малахов хотел, было, уйти. Не желают его слушать, пусть потом под утро и мучатся. Он даже чуточку злорадно усмехнулся, мысленно живо представив себе эту картину. Но тут же его совесть поборола спонтанное и малость подловатое желание отмстить. Потянулся он за вторым. Почему у него всегда так получается? Хочет сделать маленькую пакость, но не может. Воспитание не позволяет?

Вернулся он в купе, кинул на полку над собой. Соседка уже легла, спала или, скорее, делала вид. А его все мучило неотступное желание заглянуть в ее глаза. Вот только увидеть их и успокоиться. Понять, что он глубоко ошибается, принимая ее не за ту особу.

Эх, Сана-Сана! Куда же она в то лето-то пропала? Снова на душе стало тяжко, и Малахов скрутил пробку. Вагон тихо покачивало, и он старательно целился, боясь, что промахнется и бесценный продукт зря пропадет. Не слизывать же его потом со столика…

Тихонько приоткрыв один глазик, Сана скосила его и посмотрела. Сосед сидел в своем углу. Вел незатейливую беседу с принесенной с собой бутылкой. Пьет себе человек и пьет без продыху, и не хочет остановиться. Ладно, хоть не буйный мужичок-пропойца ей попался.

Состав кидало из стороны в сторону на расшатавшихся, давненько, видно, не ремонтировавшихся путях. Усталость исподволь подкралась, и неожиданно для себя Оксана уснула. И снилось ей, что она, как Зоя Космодемьянская, подкрадывается к вражеским складам.

Ночь. Кругом темень. Хоть глаза выколи. С большим трудом она продирается сквозь непроходимые дебри незнакомого леса. Бисеринки пота выступают на лбу, но она не обращает на них внимания. Главное для нее – выполнить поставленную перед ней задачу.

Но, несмотря на столь поздний час, вокруг хранилища толкутся полицаи. Один из них, по всему видать, не самый последний по своему чину, достал фляжку, отвинтил пробку.

От него кругами стал исходить тяжелый сивушный запах. Мужик сделал из фляжки огромный глоток, передернулся, стянул с головы шапку-ушанку, вытер вспотевший лоб, и почему-то его лицо и коротко остриженные седые волосы показались ей странно знакомыми. Где-то она его совсем недавно, нет, только что видела.

Вжимаясь телом в колючий снег, она затаилась. Трескучий мороз. Невзирая на толстый бушлат, ей стало зябко. Но вот она дождалась своего часа и метнула бутылку с зажигательной смесью. Пламя резво взметнулось вверх, дохнуло на нее своим опаляющим дыханием, и ей снова стало тепло. Тепло и хорошо, безмятежно и спокойно…

Заскрипели тормоза, состав замедлил ход и остановился. Глянув в окно, Малахов резко поднялся и пошел к выходу. Открыл Жека дверь и спрыгнул вниз, на землю. Оглянулся. Он не ошибся.

Станция Бородино. До боли знакомые ему места. Столько всяких и разных воспоминаний связано с ней, со станцией Бородино…

Откуда только село получило столь громкое название, он не знал и как-то об этом даже и не задумывался. Но именно отсюда он сам для себя лично отсчитывал начало своего становления как боевого офицера.

Именно здесь их курсантский дивизион впервые выгрузился по пути следования на Тарутинский общевойсковой полигон.

На тех тактических учениях с боевой стрельбой он понюхал порох и понял, что это его, это то, к чему он всегда подсознательно стремился.

Столько раз они здесь побывали, что уже и не счесть. Один раз всю ночь провели на железнодорожной рампе в ожидании состава. Поезд останавливался всего на две-три минутки. Не то, что сейчас. За то время сотня бойцов должна была успеть вскочить в двери вагона.

За спиной курсанта, мешая общему движению, болтался до отказа набитый вещмешок. Упорно цеплялся он за выступы притороченными к нему плащом и чулками ОЗК – общевойскового защитного комплекта. В правой руке бойца зажат боевой товарищ – автомат. Одно неловкое движение, и приклад норовил угодить по зубам другого товарища, того, что поднимался сзади. Цветочки. Все ягодки их ждали впереди.

Вагоны оказались набитыми другими пассажирами – гражданскими людьми, для которых появление четырех сотен чумазых вояк воистину явилось не слишком-то приятной неожиданностью. Ехали курсанты, стоя в проходах, тамбурах и даже туалетах. Всякое бывало…

Помнит он, как зимой на втором курсе они высаживались, следуя из Одессы, свежие, и встретили ожидающее погрузки побитое, иначе не сказать и иного слова не подобрать, войско выпускного дивизиона.

Куда, хотелось ему знать, девались присущие им гордость и спесь? Угрюмо поникшие плечи. Стыдливо опущенные головы. Обгоревшие валенки, шинели и шапки. В глазах выпускников видно одно лишь желание – поскорее избавиться от всего этого кошмара под названием зимние стрельбы. Кишка тонка оказалась у четвертого курса. Не выдержали испытание холодом и сломались, как сопливые пацаны.

А как много они о себе мнили. Как их все училищное начальство превозносило до небес. Многих из них он потом встречал в войсках. В частях из них непомерный гонор быстро вышибли.

Да, чего только не было. Если обо всем вспоминать, то и ночи не хватит, чтоб заново пережить. Каждый раз, проезжая мимо, он выходит тут и отдает дань прошедшим дням. Давно это было, но ему кажется, что случилось с ним только вчера. Как же хотелось ему снова вернуться в счастливые времена. Когда впереди светило яркое солнце надежды, и ни одного темного облачка не маячило на его небосклоне.

Тихонько зашел Малахов в купе и опустился на лавку. Знобко. На улице продрог, или их вагон остыл? Он кинул быстрый взгляд на свою соседку. Да нет, видно, вагонная печка остыла и больше не греет.

Девушка зябко поеживалась во сне, невольно собиралась в тугой клубок. Коленки почти достали до ее подбородка. Он покачал головой.

Одни вечером отказывались от одеяла. Тут как раз и второе не помешает. Жека осторожно укрыл крепко спящую красавицу, что-то так сильно переживающую во сне. Тени пробегали по ее лицу. Лобик ее морщился. Она беззвучно шептала…

Проснулась Оксана лишь под утро. Сильно озяб носик, а изо рта наружу вырвалось едва заметное облачко пара, когда она, распрямляя грудь, с силой выдохнула. Удивительно. Но не именно это, а вот другое поразило ее. Именно то, что она сама не мерзла, и было удивительнее всего. Холода она сама не ощущала. Ей было уютно и тепло.

Она скосила глаза на себя, и они побежали вдоль тела. Кто-то, видать, ночью заботливо укрыл ее одеялом. Да еще и не одним, а двумя.

Неужто, ее накрыл одеялами сосед? Эта не просыхающая пьянь способна еще на поступки джентльмена? Но и не проводница же ее, в конце концов-то, укрыла?! Чудеса в решете и не иначе…

За час до прибытия проснувшаяся хозяйка вагона подняла в своем сонном царстве этакий шум, что мигом поставила всех на ноги. Тут и мертвый проснулся бы от невообразимого гама и ее визгливого крика.

Сосед по купе промычал, недовольно поморщился. Поднялся он, сразу же потянулся рукой за бутылкой. Не открывая глаз, сосед выпил, пожевал губами, замер. Кожа на его лице разглаживалась, но щетина за прошедшую ночь стала еще страшнее. При дневном свете смотреть на человека стало до омерзения неприятно, если не сказать, что…

С облегчением подумала Оксана, что путешествие их подходит к концу. Осталось немного, капельку потерпеть, и она этого странного и противного типа никогда больше в своей жизни не увидит.

Сделав еще один глоток, Малахов оглянулся и ругнул себя за то, что в который уже раз не удержал себя в руках, не смог, и ночью до чертиков набрался. Всему этому виной были воспоминания о девочке с короткими косичками и эта женщина, ее настолько напоминающая.

Подумав, он издевательски усмехнулся. Конечно, сам он-то опять ни в чем не виноват. Во всем, как всегда, виноваты обстоятельства.

Его очень, надо сказать, удобная позиция по отношению к самому себе. И давно, интересно, он стал подобным образом сам себя во всем обстоятельно оправдывать и всячески выгораживать?

Может, и давно, может, и нет. С тех пор, как начал пить. И осталось ему определить, когда же он начал пить. Когда в первый раз в жизни выпил водочки на выпуске в суворовском училище?

Или же еще раньше, в классе шестом, на уборке картошки, когда с другом они прикупили бутылку самого дешевого кислого яблочного вина за рубль семнадцать, морщась, с отвращением, распили?

Или это случилось с ним намного позже, когда окончательно понял, что где-то по пути растерял все жизненные ценности и ориентиры, ни во что больше не верит и ни к чему не стремится?

Стараясь не смотреть в сторону, как он хорошо понял, целиком и полностью презирающей его красивой женщины, Малахов проворно собрался и вышел из купе, предоставив спутнице полную свободу действий. Прошел подполковник в неслужебный тамбур и закурил.

Он и сам не мог понять и объяснить себе то, что сейчас делает. Зачем который месяц подряд он ездит сюда за тридевять земель?

Надо ему, в конце концов, на что-то решиться, плюнуть на все, написать рапорт об увольнении из этой армии и к чертовой матери! И, вообще-то, уволиться ему следовало еще много раньше, когда…

Показались знакомые постройки. Подъезжали. Тяжело вздохнув, пошел он забирать свою сумку, чтобы идти на выход, потом сесть на автобус и ехать на автовокзал. Как это все ему ужасно надоело!

– Может, вам помочь? – на всякий случай, спросил он, нисколько не сомневаясь в последующем ответе.

– Увольте, – казалось, женщина с неимоверным трудом разжала свои губы, – увольте меня от вашего присутствия. Вы чуть не отравили меня своим перегаром. Не знаю, как я пережила эту ночь. Надеюсь, что я больше никогда вас не увижу, – она горделиво вскинула голову и прямо и открыто посмотрела на него, целиком выплеснув весь заряд своей неприязни, и он сполна смог разглядеть ее глаза.

– Подумаешь, цаца какая! – вырвалось у него, скорее, по инерции, из-за злого расположения духа. – Да катись ты!..

В душе подполковник прекрасно понимал, что столь грубо было сказано им больше от испуга от сделанного им нечаянного открытия.

Вышла на привокзальную площадь Оксана и растерялась. Дырища! О чем еще можно говорить? Какая, к черту, цивилизация? Вспомнила она, что тут в свое время была окраина Российской империи, небольшой кусок земли, присоединенной к России трудами великого Суворова.

Но за прошедшие с той самой поры два века плоды просвещения и прогресса с превеликим трудом добирались до этих самых мест.

– Вот засада! – вполголоса ругнулась Сана.

Тихо падал снежок, все увеличивая размеры сугробов. Под ними вовсе не виднелась граница между тротуарами и проезжей частью.

– И куда, черт, идти? – капитан озадаченно моргнула.

Никак не наблюдалось знаков или указателей мест для остановок общественного транспорта. Где и какие маршруты проходят?

Местный люд сновал из стороны в сторону и по одним ему лишь известным признакам безошибочно находил нужный ему транспорт.

Подходил автобус. Из общей толпы отделялась кучка жаждущих куда-то добраться, бежала, штурмом брала открывшуюся дверь.

Счастливчики чинно рассаживались. Те, кому тоже повезло, но чуть меньше, упорно втискивались в оставшееся между рядами кресел узкое пространство и утрамбовывались стоячими штабелями.

Остальные же, скрипя зубами, провожали отчаливающий автобус вконец обозленными глазами и ждали следующего.

Видала Оксана в своей жизни, но чтобы этакое. Она переходила с места на место, пыталась спрашивать, а от нее шарахались, молчали, отворачивались. Как будто настолько трудно было показать ей то место, откуда она смогла бы уехать из их невообразимого кавардака.

– Это полный писец! – в сердцах она притопнула ножкой.

Наконец, сердобольный старичок подсказал Оксане, какой группы людей ей надо держаться. С первой попытки в автобус она не попала.

Рафинированную городскую барышню на старте легко обошли немощные старушки, больно отпихивая ее в сторону своими худыми локотками, проявляя при посадке недюжинную выносливость.

– Вот те, ха-ха, и бабки! – Сана коротко хохотнула.

Кому как, а им больше всех требовалось ехать именно в то время, когда люд спешит на работу. Пользуясь бесплатным проездом, они с утра начинали ежедневный обход магазинов и рынков в поисках самого дешевого хлеба и всего прочего. И тем создавали невыносимую давку.

– Нет, чтоб переждать часок-другой! – Оксана качнула головой.

Потерпев обидную неудачу, капитан подобралась, настроила себя, и со второй попытки ей удалось найти себе нишу у самой подножки. Наполовину она стояла, наполовину висела. Одной рукой вцепилась она в поручень, а другой прижимала к себе сумку. Ту можно было бы и не держать. Устоять бы самой. А саквояж висел, зажатый телами.

– В тесноте, да не в обиде! – пошутили сбоку от Саны.

Двадцать минут, затейливо петляя, как заяц, старенький автобус, скрипя, пробирался по кривым, как турецкий ятаган, улочкам. Два раза капитан оказывалась на улице, когда стихия на остановке выносила ее вместе с собой, но Оксана упорно пробиралась вглубь салона.

– Врешь! Не возьмешь! – усмехалась она.

И в третий раз волна выплеснула Сану наружу. Толпа в мгновение ока рассыпалась, оставив ее стоять одну прямо посреди убранной от снега площадки, как поняла она, перед автостанцией.

Поймав ступор, капитан не сразу очнулась, пока тупое оцепенение, овладевшее ею, не спало. Первым делом капитан пробежалась вдоль выстроившихся в ряд автобусов.

Хотя бы здесь, на междугородних рейсах, положенные таблички выставили. Красный «ЛАЗ» осторожно сдавал назад.

Его дизель мягко постукивал на малых оборотах, мелькнуло перед глазами нужное ей название. И Оксана, опустив вниз сумку, усиленно замахала руками, всем своим видом умоляя прихватить с собой и ее. Сработали жажда наживы, желание заработать еще на одном «левом» пассажире. Водитель прищурился. Зашипел сжатый воздух. Створка дверцы нехотя вошла вовнутрь, и капитан вскочила на ступеньку, протиснулась в битком набитый салон, благодарно кивнула головой…

По вполне понятным причинам счастливо избежав ряда трудностей, Малахов вышел на конечной остановке автобуса и прямиком, не поднимая головы, направился в сторону платного туалета. Вынул он из сумки электробритву, со страдальческим выражением на лице принялся соскребать жесткую и неподдающуюся щетину.

Пять минут адских мучений, и он с удовлетворением смотрел на свое лицо, отражающееся в покрытом мелкой сетью паутины зеркале.

– Так-то оно выглядит лучше, – Жека качнул головой. – А то стал похож на страхолюдину. Людям приличным на глаза и то было стыдно показаться. А ехал ведь вместе с очень красивой женщиной…

Открыл мужчина краник с горячей водой, потрогал струю. Умылся он, привел себя в порядок и вышел на улицу. Быстро прошел Жека через весь городской рынок, расчетливо примкнувший одним своим боком к автовокзалу, пересек улицу, завернул за угол, толкнул дверь в заведение с облупившейся вывеской «Гостиница «Золотой колос».

Удобно устроились. Рядом с колхозным рынком ночлежка для тех самых тружеников полей. Малахова в ней хорошо знали.

Прошло пару минут, и без лишних и дополнительных вопросов он получил ключи от двухместного номера. Поднялся Жека на второй этаж, открыл дверь, окинул скучными глазами ставшую привычной и порядком надоевшую обстановку. Ничто за его недолгое отсутствие не изменилось. Да и не могло измениться.

Вытащив из сумки камуфляжную форму, Малахов переоделся. До развода оставалось двадцать три минуты. Скорым шагом дойти он успеет. Лишь в первый свой приезд Жека стоял, долго ждал рейсового автобуса. А нынче он вполне привык и проскакивал это расстояние, не замечая пути. И деньги в сохранности, и для здоровья польза…

Оставив свою сумку в камере хранения, Сана заспешила к штабу дивизии. Совсем чуточку, но капитан запаздывала. Предупрежденный Пичугин весьма снисходительно отнесся к тому, что прождал ее чуть дольше, чем он на то рассчитывал. Если к извечной женской привычке добавить незнание местных особенностей, то удивляться нечему. Они смогли быстро договориться и условиться о новой встрече…

Лишь часам к одиннадцати Малахов, наконец, добрался до своего родного кабинета и попал в него. Невыносимо трещала голова.

Хотелось одного – покоя и ничего большего. Жека закрыл дверь, с удобством присел, и тут, как будто только его прихода кто-то и ждал, резко и настойчиво затрезвонил зуммер полевого телефонного аппарата ТА-57. Сокрушенно вздохнув, он поднял трубку:

– Начальник отделения боевой подготовки бригады…

На том конце упорно молчали. Едва слышалось чье-то частое и прерывистое дыхание. Он стал догадываться о том, чье именно дыхание имеет счастье прослушивать. Усмехнувшись, подполковник пальчиком нажал на небольшой выступ под конус в углублении для трубки. Снова затрещал зуммер. Он отпустил свой палец.

– Жека, це я, Катя… Я по тебе истосковалась, – нежно полилось из черной трубки.

Задумчивая усмешка сдвинула мужские губы:

– Уже? Что-то быстро. Меня всего-то три дня не было.

– Три дня… всего… А для меня они привиделись целой вечностью. Я нынче дежурю. Ты заскочишь ко мне… в обед? Завернешь?

– Как скажешь…

Опустив трубку, Жека еще долго смотрел на телефон ничего не видящим взглядом. Все его мысли крутились там, в ночном поезде…

Долго и упорно кружила Оксана по центру города в безуспешных поисках свободного места в более-менее приличной гостинице. К полудню глаза указали, а ноги привели ее к «Золотому колосу».

Как когда-то все дороги в мире вели в Рим, так и здесь рано или поздно каждый приезжий, случайно оказавшийся в городе, заранее не успевший или предусмотрительно не позаботившийся о будущем месте проживания, приходил к дверям этого заведения и стучался в них.

– У нас одноместных номеров нет, – язвительно ответила женщина за окошечком. – Хотите жить в «люксе», топайте в «Измаил».

– Я там уже была, – Полищук тихо вздохнула.

– И что вам сказали? – сыронизировала молодящаяся дамочка.

Насмешливая улыбка пробежалась по ожившему лицу дежурной. Она могла бы и не спрашивать, но ритуал есть ритуал.

– Что мест у них нет… – последовал ожидаемый ответ.

– Так-так… – отстучала ручка по щербатой столешнице.

Видя неподдельное огорчение гражданочки, усмехнулась женщина с чуточку мстительным злорадством, но все ж констатировала факт с едва пробивающимся некоторым пониманием в голосе:

– Все равно все к нам приходят…

И у них всегда найдется местечко. Не всем, правда, нравится их заведение, похожее на захудалый постоялый двор. Да вот за неимением гербовой пишут на писчей. Если нет желания ночевать на улице, то волей-неволей приходится соглашаться на спартанские условия.

Все это Оксана успела прочитать в иронично-скучающих глазах дамы за стойкой, оценила свои шансы на приемлемый выход:

– А свободные двухместные у вас есть? Я оплачу за оба места…

Пусть оно, вырвалось у Саны вздохом, и станет ей в копеечку.

– Нет, – оглушила дежурный администратор, даже не уточняя свои возможности по расселению отдыхающих и лиц командировочных.

За долгие годы работы она знала каждый номер не хуже квартиры своей свекрови, переселиться в которую мечтала и не теряла надежды на освобождение вожделенной жилплощади после того, как злая и невыносимо сварливая старуха навечно переедет на местный погост.

– Утречком был. А сейчас во всех номерах живут. Всяк у нас хочет пожить с комфортом… – процедила дамочка и замолкла.

И ей хочется пожить в трехкомнатной хате со всеми удобствами в самом центре города, забыть о печном отоплении, угольной пыли.

– А подселиться к кому-нибудь можно? – настойчиво прервала полет ее мыслей приезжая фифочка.

Надежда у капитана угасала, таяла с каждым вопросом-ответом.

– Знаете, девушка, у нас живут в основном одни мужчины, – весьма уклончиво ответила дежурный администратор.

– То есть? – удивленно переспросила Оксана. – Женщин у вас не селят, что ли? Или вы хотите сказать…

Пропустив мимо ушей последнюю реплику, дамочка предложила:

– Мы можем подселить вас на время в один номер с мужчиной… – в общем-то, это, конечно, против правил, читалось в ее глазах. – Если вам до того приспичило, то мы пойдем вам навстречу. А там, может, что и освободится, – равнодушная ко всему на свете маска затянулась на лице за окошечком. – В ближайшем и обозримом будущем…

Глядя на нее, Оксана поняла, что этот, в общем-то, не сильно-то и гостеприимный работник гостиничного сервиса готов пойти, как сама о том говорит, на нарушение должностной инструкции лишь бы только заманить к себе дополнительного клиента. И выбора, по сути, нет. Не ночевать же на улице или на вокзале…

– И что вы мне предлагаете?

– В одном двухместном номере проживает подполковник. Вполне приличный человек. Вежливый, аккуратный. Возвращается с работы поздно. Частенько и вовсе ночевать не приходит. Особо не стеснит.