Читать книгу Антиглобалист - Роман Геннадиевич Данько - Страница 2

Глава 2

Оглавление

Давид ехал на вокзал в троллейбусе, разглядывал в окно дома советской постройки, за которыми возвышались современные дома новостроек. «Город все время ассимилируется, и почему-то возникает чувство, что я в нем временно, как пассажир этого троллейбуса. Оно и не удивительно, если разобраться, мы все пассажиры, частная собственность, это условность, разница между арендованным и собственным имуществом практически лишь в том, что последнее ты можешь передать в наследство, сдать в аренду или продать. Но постоянная гонка только за материальными благами не оправдана логикой и статистикой. Все должно иметь смысл. Человек – сгусток грехов, через которые проскакивает, словно тонущая на озере женщина, добродетель. Это уже вопрос о святых и праведниках. Давид как-то спросил своего друга Данилу, что для него свято, тот долго думал, и не ответил, не нашел что сказать, а потом через пол года Давид спросил опять, и Данила ответил, что все субъективно, и святость тоже субъективна, и может её нет вообще. «А есть ли Бог»? – спросил Давид. На что Данила тоже не нашел что сказать.

Давид смотрел в окно и продолжал размышлять: «Среднестатистический человек – это тот самый сгусток грехов, через который человек либо стремиться, либо совсем не стремиться к некому идеалу, который он сам себе придумал и выбрал на лотке предоставленном СМИ через книги, газеты, телевидение, интернет, систему образования. И этих идеалов сейчас расплодили и выставили очень много. Потерялась иерархия ценностей, утеряна иерархия авторитетов. Вот почему общество попало в ловушку. Разве можно назвать человека свободным, если он, пусть и самостоятельно, руководствуясь собственным решением, и свободной волей идет к чужому идеалу?»

Троллейбус подъезжал к вокзалу. Сознание Давида по ассоциативной памяти скользнуло в глубокое прошлое, когда их двоих, еще детей Давида и Гришу тоже на Рождество оставили у дедушки, и они долго сидели и рассматривали елку, которую дед поставил между двумя окнами своей старой, в послевоенной постройки хате-мазанке. На ёлке было много интересных старых стеклянных игрушек, на некоторых местами уже облупилась краска, но эта старина только придавала большего интереса, ведь все эти персонажи, рыбки, старики, звери, теремочки, снеговики, а также Дед Мороз со Снегурочкой, были персонажами неведомых сказок. На ёлке было много конфет, подвешенных за ниточки, на столе стоял чай и вкусный ужин. Стекло, в деревянных створках окон было расписано морозом, протерев которые можно было увидеть за окном выпавший снег, укрывший ветки яблонь и абрикос во дворе, и собаку Мушку, который мотался по двору и ловил ртом медленно падающие снежинки. У деда вся живность имела простые имена: собака Мушка, потому-что маленькая; кот Цыган, потому-что черный, коза Белка – потому-что белая, а вторая Стрелка, потому-что, коль первая коза Белка, то вторая пусть Стрелка, в честь советских собак космонавтов.

Брат был младше на восемь лет, и совсем не похож на Давида, ведь был с детства усидчив, тих и спокоен. Имя Гриша ему дали родители, но крестили под именем Георгий, поэтому и в семье и среди друзей его называли по-разному, кто Гриша, а кто Георгий, он на этот счет не обижался. Он хорошо учился, умел занять себя в отличии от активного Давида, который все время метался в поискать приключений. Гриша, мог часами проводить время наедине, отдавая предпочтение рисованию, играм в солдатики, лепке пластилина, шахматам, настольным играм, чтению. Когда подрос, Гриша увлекся чтением, и его можно было часто застать на подоконнике детской с очередной книгой в руках. Гриша не был тунеядцем, любил что-то смастерить, починить, вникнуть в работу сложного механизма, исправив поломку. Наверное, этому его научил дед Анатолий, к которому его часто подбрасывали родители за неимением времени на брата за работой и хозяйством. Дед жил один, и свою супругу, бабушку Георгия и Давида, похоронил ещё в юности их отца, поэтому, будучи одиноким, он особенно был внимателен к Грише и с особой любовью занимался его воспитанием, и всегда находил ему занятия: то полочку для цветов смастерить, то табурет починить, или велосипед маме. Вместе они ходили на рыбалку, готовили еду, выпасали коз, рвали траву кролям, занимались пасекой, сушили и коптили рыбу, мясо, собирали малину в лесу, консервировали варенье, фотографировали и проявляли, на летней кухне частного двора фотографии, а также рисовали. Было и много других полезных и созидательных занятий, в общем, без дела, как правило, не сидели, дед всегда старался занять внука чем-то полезным, развивая в нем разные таланты, в надежде, что это пригодиться внуку в будущее.

Ужинали в теплую пору всегда на улице под яблонькой, за деревянным столом, сидя на деревянных лавках усланных разноцветными вязаными дорожками. Такие посиделки нравились ребятам и деду, в такие вечера к ним обязательно заглядывал какой-нибудь приятель деда, да хоть тот же Астахов, имя которого ребята постоянно забывали, но всегда со вниманием слушали его истории о рыбалке, жизненных ситуациях, охоте. Человек он был жизнерадостный, хозяйственный, добродушный, наверное, это и какое-то общее прошлое объединяло стариков, и они ходили, друг к другу в гости, хоть жили не рядом. Некоторые истории Астахов рассказывал уже в двадцатый или больше раз, потому что ребята просили, и он умел рассказать интересно, поэтому мальчишки его с удовольствием слушал, а дед только и успевал подсыпать внукам борщ в тарелки, или жаренные рыбные котлетки к толченой картошке на домашнем молоке. Ужин всегда затягивался теплыми беседами и чаепитием. А в чай дед всегда использовал травы ромашки мяты, землянику, ветки смородины, малинового варенья и ещё чего-то, всегда вкусного, чего не смогли потом повторить родители, когда дедушки не стало. Вот и сейчас Давид вспоминал, как Астахов рассказывал в который раз историю, о том, как его друг позвал с собой на рыбалку. И как они шли по лесу к своей лодке, и из кустов на них выскочил дикий кабан, и как Астахов прыгнул этому кабану на спину и начал ездить на нем верхом, а друг тем временем сбежал, думая видать, что Астахова разорвал дикий зверь. Но Астахов, наездившись на кабане, спрыгивал в кусты, он показывал как, а кабан бежал прочь от злополучного всадника. А потом Астахов шел к другу домой, огорченный тем, что тот его бросил, и заставал его дома. Его поразило то, что друг был практически в беззаботном виде за каким-то делом, пока не увидел Астахова, который сказал ему « ты мне больше не друг», разворачивался и уходил со двора. Астахов был хоть и не барон Мюнхгаузен, и на ядре в своих рассказах не летал, но на кабане ездил, и сома, что проглотил его друга видел, и пол жизни на этого сома охотился, и немецкого генерала на войне взял в плен, чем изменил ход сражения в нашу пользу и так далее и в том же духе.

Давид помнил теперь, как они расспрашивали деда Толика, правда эта история, как и все остальные, но дед только хитро улыбался, и ничего не отвечал, окутывая басни Астахова таинственной недосказанностью.

Был у деда черно-белый телевизор, а вначале 90-х не у всех пожилых людей были телевизоры, и поэтому в гости ходили в разное время, практически под вечер бабушки смотреть зарубежные сериалы, ребята не знали истинных имен бабушек, потому что дед называл их именами тех героинь, чьи сериалы они приходили смотреть. «О, Дона Бэйжа идет. – Говорил невозмутимо дед. Или – Просто Мария проходи в дом. Рабыня Изаура, бери стул, садись». При этом он имел уважение к этим старушкам, никогда не роптал на то, что они нарушают его планы холостяка, дверь его дома закрывалась только на ночь, поэтому он разрешал им заходить днем в его отсутствие, включать телевизор и смотреть любимый сериал, а сам шел во двор делать свои дела. А дел у деда всегда хватало.

Был он человеком на первый взгляд простым. Ничего внешне не выдавало в нем оригинальности, из одежды чаще предпочитал грязную робу, если что-то мастерил, или делал по хозяйству, но если шел в гости, одевал пусть и старые, но опрятные и глаженные, купленный ещё в советское время, пиджак и брюки. К наряду шли старые, но в хорошем состоянии чистые, начищенные ботинки, и на голову бескозырка по моде советских послевоенных времен. В поселке, и особенно на хуторе, где жил от рождения дед, все друг друга знали, и поэтому все друг другу здоровались. Дед здоровался вежливым «здравствуйте», кивком и поднятой над головой бескозыркой. В городе же люди просто холодно и безучастно проходят мимо, и Давиду всегда не хватало в городской среде той теплой атмосферы, где все друга знают и уважают. Деда любили односельчане, Давид был уверен в этом, это чувствовалось. Знаете, так часто бывает, чем дольше люди живут рядом, особенно соседи, тем больше за жизнь накапливается ситуаций, после которых во взаимоотношение проступает холодок, а порой и самая настоящая вражда. Потому что бедокурят, как правило, все, в той или иной степени, и редко при этом друг друга прощают, тем более соседей прощать почему-то всегда сложнее, нежели родных и близких, так уже у нас сложилось.

К деду же хорошо и уважительно относились многие, хоть и самые разные люди, с чего ребята делали вывод, что человек он был на самом деле хорошим, раз даже соседи его уважали. Наверное, поэтому у него было много друзей, которые всегда с радостью принимали его в гости. Дед с удовольствием брал внуков с собой, и вместе они совершали свое паломничество, через яр вдоль маленького ставка, по дороге мимо высоких ясеней, а потом вверх по горе вдоль узкой тропинки в дом дальних родственников, к бабе Шуре и дедушке Мише, одноногому ветерану. Они, будучи людьми, довольно бедными, всегда находили, чем угостить ребят. В другой день могли отправиться в конец улицы к старому вдовцу деду Семену и его сыну, в их огромную колоритную хату построенную ещё в дореволюционные времена с высокими потолками, деревянными колоннами, деревянными балками перекрытиями, настоящей печью посреди дома и вышитыми рушниками, развешанными по углам и над портретами-фотографиями родственников в деревянных рамах под стеклом. У них они тоже пили чай, общались и играли в шахматы. У дядьки Сереги и их родни дед мог немножко выпить, но всегда культурно и в меру, никогда ребята не видели деда пьяным и вообще в непотребном виде. Он всегда был сдержан, сжато, но всегда остро и метко шутил, смеялся редко, пошутит, и делает дальше скромно свое дело, хоть все вокруг за животы держаться и от хохота валяются, ну, максимум, мог улыбнуться. Если хорошо разобраться и покопаться в родословной, то практически половина семей живших улице, на которой жил дед, были родственниками. «Вот там – рассказывал дед ребятам, указывая на покинутый, на окраине улицы, на опушке леса брошенный дом, заросший бурьяном – там жила моя покойная тетка Хима с мужем. А вон там, где огород Бортников сейчас, была хата Дмитрия Пахарыны, который взял в жёны мою вторую тетку Пелагею. Чуть выше по улице жил ваш прапрадед и мой дед Матвей, но его хата не осталось, в ней рос ваш прадед и мой отец Иван, а на месте старой хаты, точнее сбоку, стояла уже кирпичная, советской постройки, с шиферной крышей, и там жили тоже какие-то родственники. Еще дальше были хаты покойных дедушкиной тетки Явдохи и дяди Петра, а за ставком сестры Нади, и множества других троюродных и более дальних братьев и сестер. Рожали тогда много детей, а селились рядом.

Давид только потом осознал, какую утрату понес, когда деда не стало, и очень сильно мучился, даже когда повзрослел, что перестал ценить встречи с дедом Анатолием в подростковом возрасте так, как это делал младший брат Гриша. Он сильнее попал под воспитание деда, что сделало его добрее и человечнее, и Давид был рад этому.

Так Георгий свое детство в большей степени провел не с детьми, а со стариками. У Гриши было очень важное, качество, он не просто умел, но и любил слушать людей, а старикам всегда было что рассказать. Тем более старики ушедшего поколения рассказывали исключительно назидательные и приличные истории, с нотками приключений и с перчинкой фантазий. «А чего теперь стоит ожидать от будущих стариков»? – размышлял Давид.

Георгий с дедом стали неразлучными друзьями. Не зря говорят, что старики с возрастом все больше походят на детей, поэтому находят больше общий язык с внуками. А еще говорят, что правильная идеальная семья, это когда есть родители, дети и дедушки с бабушками. Тогда воспитание происходит по следующей схеме: дед воспитывает внука, у него есть для этого жизненный опыт, а отец больше работает, он молод, он тоже воспитывает сына или дочь, но не так усердно или просто по-другому. А потом отец становиться дедом, и воспитывает внука, пока его сын созревает как мужчина. Не буду утверждать правильно это или нет, но у ребят получилось именно так, пока родители добывали в 90-е насущный хлеб, ребятами занимался дед. Для них после смерти отца, смерть деда была большой утратой.

Григорий был одновременно настолько безобиден и добр, что его практически никто никогда не обижал. Но в то же время, характер у него проявлялся бойкий, когда нужно было постоять за слабых в школе или во дворе, в этом деле его натаскал Давид, который к тому времени увлекся боксом, и уже показывал неплохие результаты. Тем более что отец умер у ребят рано, и они, не окрепшие, вынуждены были работать с детских лет, ну и стоять за себя тоже учились сами. Давиду было тогда девятнадцать, а Григорию одиннадцать. Давид учился в университете в городе, а младший был в шестом классе. Тогда Давиду пришлось перейти на заочное отделение, нужно было работать, на учебу денег не хватало, а семью тянуть было некому.

Благо тогда на помощь пришел дядя Николай Иосифович. Он начал поддерживать родню, тем более мать ребят уже тогда болела и помощь была кстати. Время от времени он заезжал из столицы, привозил немного денег, иногда одежду и обувь своего старшего сына. Давиду же приказал доучиться, перейти обратно на очное обучение, и по возможности подрабатывать, что бы хватало только ему на жизнь, а о матери и брате обещал позаботиться сам, а дальше мол, посмотрим. Здоровье дяди было тоже подкошенное, но о болезнях дяди ребята ничего не знали. Давид чувствовал, что взрослеть придется быстрее сверстников, потому что растягивать беззаботную студенческую жизнь не получиться. Поэтому за ум приходилось браться рано.

С годами дядя слово сдержал, все также помогал Грише и маме, но Давиду не помогал финансово, хотя и пристально следил за его учебой, интересовался успеваемостью, и вообще личной жизнью парня. Поэтому Давиду приходилось разрываться между учебой и подработками.

Когда Георгий учился уже в одиннадцатом классе, сильно заболела мама, поэтому он не стал никуда поступать, и остался на подработках в строительной бригаде при сахарном заводе, следил и ухаживал за слабой матерью. Давид навещал их по мере возможности, чем разгружал Георгия, и подкидывал по возможности какие-то деньги.

Домашнее время провождение, из-за больной матери, а также скорбь из-за её положения, и беспомощности, углубили Георгия в книги, и более всего в книги духовного и религиозного содержания. Времени на футбол и прогулки по ночным клубам и барам у него не было, да и желания, честно говоря, тоже. Он был белой вороной в обществе сверстников, но все относились к нему хорошо и уважительно, видя его нелегкое положение. Что-что, а к сиротам в нашем народе относятся по-доброму. Может быть, поэтому Грише прощали его религиозность, походы на службу в церковь, и на воскресную школу, и в какой-то мере считали странным, и немного сдвинувшимся. Его попытки поговорить на философские темы многие воспринимали как психологическую травму, нежели как достоинство, а обсуждать со сверстниками футбол, девочек фильмы и музыкальные группы ему было не интересно в том ключе, в котором это обычно происходило. Да оно и не странно, ведь парень к своему совершеннолетию размышлял во-многих вопросах, как взрослый. Именно поэтому он чувствовал себя одиноким долгое время, особенно после смерти отца, смерти любимого деда, отъезда брата из поселка и практически всех друзей знакомых и ровесников, которые после выпускного поступили в различные учебные заведения и разъехались по большим городам страны.

Нынче такая тенденция. Села вымирают, молодежь выезжает в города. Гриша видел, как меняется в городах молодежь, он часто говорил на эту тему с братом, и ему казалось, что в большинстве своем молодежь не меняется к лучшему. Он часто ностальгировал по тем вечерам, которые проводили у деда. Скучал по людям, которые приходили к деду в гости, и к которым они ходили в гости. Все эти исчезнувшие люди были целой эпохой, связующим звеном двух и более поколений, которые по своим нравам и традициям уходит вглубь дореволюционной эпохи. Гриша иногда горевал о том, чего по мнению Давида и сам не понимал, и не мог понять, но видать то общение с людьми, которых так быстро не стало, тот весь колорит человеческой доброты, обычаев и культуры, которую не смогли вытравить атеистической пропагандой в советское время, поселилась в нем и горела теплым огоньком благодарности ко всему хорошему, что смогла взрастить и передать ему родина. Они, люди прошлого, сумевшие передать доброе, тоже были для парня частью его огромной Родины.


Давид ждал брата на перроне вокзала, а поезд тем времени медленно подъезжал к месту остановки. Потом из вагонов начали выходить люди. Появился и Георгий, как всегда скромно одет, улыбчивый, с дорожной спортивной сумкой через плечо. Браться обнялись, поприветствовали друг друга, обговорили дорогу, свежие новости, и уже через какое-то время, беседуя, вышли с вокзала и пошли вдоль трассы. Давид подошел к таксисту, желая договориться о поездке, но Григорий его остановил:

– Зачем такие траты? Можно на метро или на общественном транспорте доехать.

Парень он был с детства экономный.

– Ты не часто ко мне приезжаешь.

– Я совсем не устал, давай лучше по городу прогуляемся. Надеюсь, в тебе еще не умер спортсмен?

– Нет, конечно. Но ты уверен в пешей прогулке, ведь ты только с дороги?

– Ничего страшного, я же ехал сидя, дома еще насидимся, пошли, хочу тебя видеть и слышать, город хочу посмотреть.

И Давид хлопнул брата по плечу. В знак согласия отправился с ним вдоль дороги, уже прикинув план их маршрута, что бы брату было интересно. Вместе с тем спланировал, где его можно будет вкусно накормить. Братья шли бодро, и расспрашивали друг у друга о свежих новостях, Давид лишний раз убеждался в том, что телефонный разговор это не то, нужно видится.

– Лучше расскажи, какие планы у тебя, и надолго ли ты ко мне?

– Ой, я совсем ненадолго. На пару деньков от силы.

– Чего так мало? Останься подольше. Оставайся вообще жить здесь со мной. Помогу тебе устроиться на работу. У меня сейчас работы много. Тем более нужна твоя помощь. Как раз хотел с тобой это обсудить.

– Нет, спасибо Давид. Мне нужно ехать. Я уже решил. На несколько деньков останусь, а потом все-таки поеду. Ты же знаешь. Мы говорили с тобой на эту тему.

– Надеялся, что ты передумаешь.

– Нет, не передумал. – ответил Георгий брату, а потом немного помолчав добавил. – Я это точно решил.

– А как твоя работа, Гриш?

– Я рассчитался. Доделал все, что должен был доделать, естественно заранее предупредил начальство, что буду уходить, попрощался с ребятами и ушел.

– Расчет дали полностью?

– Ну, почти.

– Что, кинули?! – гневался Давид.

– Ну, я не хочу сейчас об этом.

– Хочешь, я разберусь, когда домой приеду, и тебе все вернут. Дай мне телефон бригадира.

– Нет, не надо. Такие смешные деньги, чтобы за них ещё разбираться. Пускай останется им на совести. Давай не будем об этом. Такой прекрасный день. Давай позже об этом.

После минутной паузы Давид начал задавать вопросы:

– Как там с родственниками все решилось?

– Ну, после смерти мамы, ты же знаешь, пошли разборки за землю покойной бабушки, за её участок. Вроде все шло без скандалов и сор, но каждый спешил урвать, свое. Завещание куда-то пропало. И дядя Коля с теть Машей начали вести переговоры насчет всего этого. Мне сосед дядя Степа рассказывал.

– А нас проигнорировали?

– Получается, что так.

– Гриш, ну и как ты все это прокомментируешь?

– «Имейте нрав не сребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю Тебя и не покину тебя, так что мы смело говорим: Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?».

– Эх, Гриша, все у тебя так просто объясняется. И на все ты знаешь ответ. Порой смотрю на тебя и завидую. Вот бы и мне эта беспристрастность.

– Ну, Давид, дело здесь не в беспристрастности. Сам рассуди. Да, мама умерла, да, мы следили за этим участком бабушки, родственники нет. Нашли или не нашли дарственную от бабушки, это уже не так важно. Мы с тобой ведь не строили этот дом. Его строил наш прадед своим детям. Нашему деду и его жене, нашей бабушке, он остался в наследство. Они там жили и содержали его в порядке, там выросла наша мама, и её брат с сестрой. Время шло, дети разъехались, тетя Маша уехала в районный центр в дом мужа, дядя Коля уехал в столицу. Потом дед умер, хозяйкой осталась бабушка, а потом и она тоже умерла, и мы, живя по соседству, начали поддерживать этот дом, что бы он окончательно не развалился, также мы пользовались огородом. Но, по существу, дом то не наш. Понимаешь?

– Но ведь и не их, исходя из твоей логики. Вот почему стоило с ними, по крайней мере, поговорить, попытаться разобраться.

– Ты то, все говоришь правильно, но согласись, что прав у них на дом больше, чем у нас. Ведь они дети, а это их родительский дом. И…

Дальше Давид прервал брата:

– И что, а мы внуки. Мне, честно говоря, по барабану, что бы мы получили от продажи этого участка, честно, мне эти копейки не нужны, тут дело принципа, понимаешь? Ведь пока мама и бабушка жили, родственники молчали, и не ставили вопрос ребром, а когда мамы и бабушки не стало, они даже не спросили у нас совета, сами все решили. Понимаешь? В дарственной было четко сказано, что от продажи участка деньги поделить на троих. А они забрали дарственную, потом потеряли. А теперь все оформляют на себя, подкупив юристов. Вот это меня злит. Что они на этой смешной сумме продали наши семейные взаимоотношения. За маленькой материальной выгодой побежали, а на нас наплевали. И знаешь, Гриша, что самое забавное в этой истории. При встрече они будут все так же улыбаться и любезничать, будто ничего и не произошло.

– Давид, не горячись. Бог им судья.

– Это точно. Но, ничего, я ещё до них доберусь, вот только здесь разрешу все вопросы.

– Не надо. Тебе здесь дел хватает. Не стоят они того.

– Да дело не в деньгах. Понимаешь? Тут дело принципа.

– Я понимаю. Не сердись. Ведь написано «кто захочет судиться

с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду».

– Эх, Гришка, опять ты за свое. Но, может ты и прав. Не будем пока об этом, тем более ты ко мне в гости приехал, а я даже не накормил тебя ещё. Пойдем в кафешку, перекусим. Я с утра ничего не ел.

– Давид, у меня есть яблоки. Может, потерпим до дома, а там что-то приготовим?

– Яблоки – это хорошо. Но я хочу нормально поесть, да и ты с дороги явно голодный.

Георгий знал упрямство Давида, и поэтому уступал.

И вот через какое-то время они уже сидели, в кафе сделав заказ. Опять разговорились. На этот раз Давид начал расспрашивать Григория о духовном выборе брата, почему тот начал так мыслить, почему не стал жить как обычные люди:

– Брат, я знаю, что тебе было нелегко. Я здесь весь в работе, а ты там все эти годы, больная мать, работа на стройке, ночи без сна, потом безработица, и опять рутинная тяжелая работа. Ты же знаешь, я тут повязан с дядей пока.

– Но ведь и ты помогал нам деньгами, и трудился не меньше.

– Деньги не то. Ты дарил матери внимание, заботу и любовь. Ты хороший сын.

– Ты тоже. Она очень гордилась тобой. А то, что касается моей религиозности, я, наверное, пока не смогу тебе объяснить словами те открытия, и изменения, произошедшие за последние несколько лет. Но обязательно попытаюсь, чуть позже, после моей поездки в город N. Хотя, есть большая вероятность, что я останусь там.

Долго общались братья, успели попить дважды чай, обсудили несколько тем, и даже по пути домой, продолжили дискуссию. Давид прощал брату его религиозные наклонности, и старался не перечить в этом, потому что мало разбирался в религии. Он доверял брату, и верил исходя из того что видел, а видел он веру которая помогла брату в трудные минуты. И это было хорошо.

Единственное, что тревожило его сейчас, это то, как сложится жизнь Георгия дальше.

Исаия 41:10 «не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей».

Антиглобалист

Подняться наверх