Читать книгу Каштак - Роман Грачёв, Роман Грачев - Страница 8

С мужем они прожили полтора года, и это были, пожалуй, самые счастливые полтора года в ее жизни. Во всяком случае, если не считать дружбы с ребятами, которую впору называть семейными узами, лучших лет Милка припомнить не сможет, как бы ни пыталась. В эти восемнадцать с половиной месяцев, что прошли с момента официального заключения брака, уместились все возможные человеческие эмоции – от восторга и упоения до отчуждения и даже ненависти. И всё было счастьем. Счастье ведь не только в радости, но и в грусти, потому что нельзя в полной мере ощутить легкость бытия, не протаскав на ногах ни дня тяжелых вериг печали. Таково уж наполнение жизни.

Сейчас Милка отдала бы всё… или почти всё… чтобы иметь возможность влепить Фильке пощечину и обозвать его мудаком, а потом рухнуть с ним в постель и целовать, целовать, целовать. О, как бы она его тискала! Она бы сгрызла его зубами от пяток до макушки…

Но Фильки больше нет. И не будет. Он погиб. Разбился на машине, не удержав ее на мокром от дождя асфальте. Гнал как сумасшедший, не сверяясь с дорожными знаками и указателями, врубал музыку на полную катушку и пронзал пространство подобно ракете. Он всю жизнь куда-то спешил: по лестнице не поднимался, а взлетал, перепрыгивая через три ступеньки, в очереди на кассу гипермаркета норовил проскочить мимо чужих нагруженных тележек, а на свиданиях к Милке не подходил, а буквально вбегал в нее. Совершенно чумовой был парень. Сеня Гармаш как-то сказал: «Ты хоть придерживай его иногда. Так ведь и башку свернуть можно, не дай Бог».

Не придержала. Свернул башку…

До встречи с Филиппом Милка вела почти богемный образ жизни. В двадцать пять лет окончательно разругалась с матерью, обвинив ее в разрушительном занудстве, ушла из дома, сняла на пару с подругой однокомнатную квартирку в центре. Зарплаты стилиста, что ей положили в одном дорогом салоне красоты, хватало на оплату жилья, модную одёжку, здоровое питание и танцы-шманцы-киношку. Кавалеров в дом не приводила, в отличие от подруги Тани, которая стабильно раз в неделю просила Милку устроить себе шопинг подольше.

Со своими партнерами Людмила встречалась на их территории. Встречалась, правда, бессистемно и с каждым недолго, начинала скучать и озираться по сторонам в поисках новых развлечений. И они не заставляли себя ждать. Милка, будучи «очаровательно некрасивой», как охарактеризовала ее Танька, странным образом притягивала мужчин. Казалось бы, что может привлечь в ее худобе, невнятной груди и чудовищно длинном и остром носе? Позариться на такую можно разве что после текилы. Но нет, парни просто липли к ней, как мухи к ароматной клейкой ленте, и это обстоятельство, пожалуй, озадачивало и ее саму.

Шарм, чувство юмора и необычайная легкость – вот краеугольные камни ее натуры. Филипп совпадал с ней как фрагмент пазла. Пришел как-то в салон на стрижку, но все время, пока парикмахерша приводила его шевелюру в порядок, косился в угол, где Милка готовила инструменты к приему следующего клиента. Покончив со стрижкой, он быстро расплатился и тут же подкатил к стилисту:

– Девушка, сделайте мне мейк-ап! Я хочу быть столь же неотразим, как и вы!

Девчонки в салоне до конца рабочего дня хихикали над ее легкой победой, но, когда вечером Филипп встретил Людмилу у крыльца с гигантской охапкой роз, ухмылки как дождем смыло.

В общем, завертелось. Милка поначалу думала, что и этот ухажер скоро отвалится, как кусок засохшей грязи от туфля, но Филя оказался человеком прилипчивым и изобретательным. То он к ней на электросамокате приедет и утащит с собой на какие-то гонки в парке Гагарина, то с подъемного крана на балкон залезет – всё было неожиданно уморительно. Еще он был умен и начитан, рассуждал о литературе и искусстве, проходился по политике и политикам, не выказывая особого к ним пиетета, вкусно готовил и буйствовал в постели всякий раз как в последний. Но главное, он не пытался представить себя светом в конце тоннеля для дурнушки а-ля Катя Пушкарева.

«Неужели такие бывают?!» – мысленно поражалась Милка.

«Видимо, бывают», – как бы говорил Филипп, пожимая плечами в ответ на немой вопрос.

Через четыре месяца, когда они уже изучили друг друга вдоль и поперек (она разбрасывает в ванной комнате бумажки от прокладок, он оттирает под столом козюльки с пальца, думая, что никто не видит), Филька сделал ей предложение. Он отвез ее на западный берег Шершней, усадил в лодку и вывез на середину водоема. Там, бросив весла, он глубокомысленно замолчал, хотя перед этим трещал без умолку, рассказывая что-то о пиратах Карибского моря.

– Решил меня утопить? – хмыкнула Милка.

– Угу, – серьезно ответил Филипп. – Если не скажешь мне «да».

– «Да» – на что?

Филя полез в карман, и прежде чем он вытащил бархатную красную коробочку, девушка все поняла.

Пойти ко дну ей в тот день было не суждено.

Понимая, что на подругу нахлынули воспоминания, парни помалкивали. Лишь Сеня отважился подойти к Милке и положить ей руку на плечо. Она накрыла ее своей рукой.

– Всё норм, Сень. Всё в прошлом, всё утонуло…

Мисс Острый Носик держалась достойно и не плакала, хотя ребятам казалось, что глаза у нее блестели.

Вслед за Сеней подошел и Пашка. Он обнял Милку сзади за талию, притянул к себе.

– Молчи, грусть, молчи. У всех есть свои воспоминания.

– Да, это точно, – сказал Сеня. – Если погружаться в них с головой, то хоть на улицу не выходи. У каждого пенька будешь останавливаться и сопли пускать: там коленку в детстве разбил, тут одноклассницу тискал. Мало ли чего и где было…

Вася подошел к воде, подобрал камешек и бросил его блинчиком. Точнее, попытался – камень с приглушенным звуком «тюк» впился в водную гладь в двух метрах от линии прибоя. Сунув руки в карманы, Вася обернулся к друзьям.

– Какое спокойное сегодня озеро, не правда ли?

– Правда, – сказал Паша. – Но вот скажи, дорогой друг, почему все Васьки такие мелкие?

Василий напрягся, ожидая подвоха.

– В смысле – мелкие? Душой?

– Нет, почему же! Вот ты, например, просто глыба, Роден и Ницше в одном торсе, а ростом чуть выше моего племянника-второклассника. Ты почему морковку в детстве не кушал?

Все рассмеялись, а Васька вновь повернулся к ним спиной и запустил в воду второй камешек, теперь уже с широким замахом. Тот улетел далеко.

– У меня возникла идея, – сказал Паша. – Тут рядом есть лодочная станция, полкилометра всего надо пройти. Возьмем суденышко, сходим в плавание?

– Хочешь, чтобы меня сильнее накрыло? – спросила Милка.

– Как раз наоборот. Хочу, чтобы тебя отпустило. Знаешь, говорят, если тебя сбросила лошадь, надо забраться на нее снова, не стоит убегать.

– Кто-то из вас сделает мне еще одно предложение? – Милка отбросила челку со лба, и только сейчас все заметили, что она все-таки пустила скромную слезинку. – Извините, ребята, вы все очень замечательные, но каждый хорош в чем-то своем, поэтому в мужья я могу взять только всех вместе, а с каждым по отдельности я повешусь.

– А вот это уже интересно, – загорелся Паша. – Можно узнать, чем каждый из нас тебе интересен?

Милка отошла на несколько шагов, вынула из сумочки телефон, нажала пару кнопок. Вскоре над пустынным и тихим берегом разлились мистические женские напевы какого-то русского фолка.

– Что это? – спросил Сеня.

– «Green Apelsin», «Проклятие русалки». Шикарная вещь.

Милка подняла руку со смартфоном вверх и начала двигаться в такт музыке, плавно извиваясь змейкой.

– Паша, ты парень веселый, легкий, но такой необязательный, что я тебя убила бы на второй неделе совместной жизни…

Павел лишь развел руками, что означало: «Виновен, каюсь».

– Василий, – продолжала танцующая Милка, – ты у нас личность выдающаяся, прямо как Хоботов из «Покровских ворот», и это я без всякого сарказма говорю. Ты увлеченный, ты мечтатель, ты и правда немножко мыслитель…

– Немножко, – тихо буркнул тот.

– …но тебя я придушила бы уже через пару дней. Чистая обломовщина не по мне, уж прости. Да и пьешь много.

Вася совсем стушевался, опустил голову и начал носком туфля ковырять влажный песок. В отличие от Пашки, он принял слова подруги слишком близко к сердцу.

– Сеня… – Она сделала паузу. «Green Apelsin» пронзала пространство упругим ритмом и невероятным вокалом. Милка выглядела божественно. – Сеня, ты слишком правильный, а потому самый удачливый из нас. С тобой спокойно и комфортно, но в этом и твоя слабость. Нужно иногда включать раздолбая.

– Думаешь? – хмыкнул Семен, ничуть не обидевшись. – С двумя детьми и больной тещей не слишком-то разгуляешься.

– Это так. Но жизнь одна…

Милка продолжала танцевать – кружилась, покачивая бедрами и размахивая воздетыми к небу руками. Она чем-то напоминала картину «Девушка на шаре» Пикассо, только без шара.

Паша попытался внести некую разрядку.

– Так что насчет лодки? Сплаваем?

– Где ты ее возьмешь сейчас? – возразил Семен. – На часы глянь.

– Ну… да, раненько. А что тогда? По домам?

Милка с последним звенящим аккордом песни убрала телефон.

– Мальчики, вы не знаете продолжение истории с Филькиной лодкой.

– А было продолжение? – удивился Паша. – Мы еще чего-то о тебе не знаем?

– Сердце женщины – океан, полный тайн.

– Это нечестно! – подал голос Василий, все еще немало уязвленный своей характеристикой. – О нас ты знаешь всё, вон как расписала!

– Блогер, уймись! – велел Сеня. – Что там с твоим продолжением, Мил?

Она игриво вздернула бровь.

– Филька в тот день повел меня на нудистский пляж. Когда я в центре озера сказала ему «да», он навалился на весла, причалил к берегу и сразу потащил за собой. Здесь недалеко, кстати.

У парней отвисли челюсти. Каждый, наверно, пытался представить, как мог выглядеть визит почти новобрачных в столь неожиданное место. И наверняка фантазии ребят простерлись очень далеко.

– И что вы там делали? – осторожно поинтересовался Паша.

– А что делают на нудистских пляжах?

– Да не шашлыки же жрали! Вы там… это… всё как положено?

– Вы же помните, в этом был весь Филька.

– И ты тоже… ну, того?

Милка рассмеялась – друзья выглядели такими обескураженными, что не смеяться было невозможно.

– Обалдеть, – сказал Васька.

– Дело житейское, – пожав плечами, подытожил Семен.

Милка подошла к ребятам, сгребла всех троих в охапку.

– Какие же вы классные, мальчишки! Как же я вас всех люблю! Не будь вас, не знаю, что бы со мной стало.

– И мы тебя любим, – сказал Паша. Прозвучало это так, будто он говорил только о своих чувствах. Все сделали вид, что ничего не заметили.

– Ну что, рыцари мои без траха и порока, пошли на тот пляж? Там меня точно отпустит.