Читать книгу Сабрес. Истории со Святой земли - Роман Камбург - Страница 3

Лазарь Каганович шёл по вечерней Москве, как простой смертный, без шофёра и охраны. Вообще-то, он выходил чрезвычайно редко, много лет избегал людей. Он смотрел на знакомые и незнакомые места. Раньше он видел их только через стёкла правительственных лимузинов, а теперь вдыхал запах снега. В январской Москве вдруг началась оттепель. Каганович наступал ботинками на лужи воды и талого снега. Проезжавшие машины брызгали на его брюки и полы демисезонного пальто грязью и водой.

Он зашёл в кафе на Котельнической набережной. Сел у окна. В кафе народу было мало, всего несколько парочек. В начале недели всегда так. Семидесятилетний Каганович ещё не потерял интереса к женщинам. Он осмотрел официанток, заприметил даже одну, длинноногую, в короткой форменной юбке. Ему показалось, что она улыбнулась ему. Он подозвал её движением руки. Официантка сразу подошла. Её русые волосы были собраны в узел на затылке, а спереди была белая форменная наколка. Теперь она на самом деле улыбалась, профессионально и корректно.

– Будете есть или выпить хотите?»

– И то и другое, – он улыбнулся ей, – вас как зовут?

– Надежда.

– А меня Каганович, Лазарь Каганович.

– Очень приятно, – не моргнув глазом, ответила она, – что будем заказывать? Есть котлеты по-киевски, беф-строганов, печень жареная, очень вкусная. Пить… водочку, коньячок, портвейн…

Каганович заказал бефстроганов и сто грамм водки. Когда она приняла заказ, он задумался над тем, что его имя не произвело никакого впечатления на официантку. А лет пятнадцать назад она бы сразу его узнала. Да нет, пятнадцать лет назад, ему, бы второму человеку в стране, никто бы и не дал просто так одному зайти в московское, первое попавшееся, кафе.

«Да, может быть, так лучше, – подумал он, – ни от кого не зависишь, ни перед кем не пресмыкаешься».

Через несколько минут холодный пузатый графинчик уже стоял на столе. Он поблагодарил официантку, но уже сухо, без интереса, погрузившись в свои мысли. Выпил стопочку. Вообще-то, он всегда пил немного. Но сейчас на душе было смутно, одиноко, и ему захотелось заглушить это чувство. Почти без перерыва выпил вторую, и только потом приступил к трапезе.

Всю сознательную жизнь Лазаря волновали вопросы вознесения человека к вершинам власти. Последние месяцы он много думал, как же человек спускается с этих вершин. Начал писать мемуары – «Вершины». И в один из вечеров его «понесло». Один за другим возникали вопросы: «А прав ли был босс („Хозяин“, как его величали другие)?», «А почему победители живут хуже побеждённых?» Лазарь выпил третью. Когда много свободного времени, разное в голову лезет. А у него на пенсии ох как много времени. Слишком много.

В этот момент подошла официантка.

– Закажете ещё что-нибудь?

– Да, водки ещё сто грамм, – попросил Лазарь, и как бы извинился, – что-то настроение у меня сегодня поганое.

– Бывает… у меня тоже… сейчас принесу.

Лазарь взял «Правду», просмотрел заголовки и остановился на одном из них «Арест в Дамаске израильского шпиона Эли Коэна». Он не стал читать дальше, просто задумался об их фамилиях – Коэн и Каганович. Он не очень давно зашёл в ленинскую библиотеку, у него сохранился старый пропуск, а в «ленинке» еще не отметили, что он уже давно «не Коганович». Нашёл какую-то дореволюционную, чудом не изъятую книгу про фамилии, и вдруг обнаружил, что он из «коэнов» – потомков Аарона. Вот тебе и на, второй человек первой коммунистической страны мира – коэн!

Он вдруг вспомнил конец сорок седьмого года. В ООН приближалось голосование по образованию Израиля. И Лазарь вдруг почувствовал, что он причастен к народу, к своему народу. Они сидели тогда за полночь. Иосиф сказал ему:

«Решение ООН для нас будет очень важным. Позвоните сейчас Громыко и разъясните ему еще раз. Поддержка Украины, Белоруссии, Чехословакии, Югославии станет главным фактором голосования. Особенно предупреди его относительно Югославии. Там товарищи колеблются, не понимают. Наш Израиль на Ближнем Востоке – это шило в заднице британской империи. Мы их должны постепенно вытеснить, и оттуда, и из других районов. Ближний Восток – ключевое место нашей послевоенной политики!»

Лазарь как будто сейчас слышал голос Сталина. А потом голос Громыко, который выслушивал последние инструкции перед сессией Генеральной Ассамблеи по телефону. Он уже был в Нью-Йорке.

Прошло всего семнадцать лет, и уже шпион Израиля Коэн в Дамаске. Мировая сенсация! Он, Лазарь Каганович, участвовал в создании Израиля, а Эли Коэн воюет сейчас за выживание страны среди арабского окружения. Значит, не зря у них такая же фамилия.

Каганович вернулся к себе домой в смятении духа. Он забыл закрыть окно, когда уходил. Московский зимний ветер разметал по полу все его последние труды. Он писал о власти. Про себя подумал: «Макиавелли недобитый… еврейский Макиавелли». Вначале подумал с какой-то злостью на себя, на свое смятение чувств… а потом, словно ведя диалог с собой: «А почему бы и нет…» Он опустился на коленки, собирая с полы листы. Тут же лежала и разлетевшаяся газета. Он выписывал «Известия». Перед уходом вынул газету из ящика, но прочитать не успел. Сейчас ему захотелось сесть в тепле, выпить крепкого чая, собрать мысли. Каганович переоделся в зимнюю пижаму, взял стакан чая в подстаканнике, устроился с газетой. И снова в глаза бросилось: «Эли Коэн, израильский шпион, арестован в Дамаске».

Каганович инстинктивно потянулся к телефону и набрал номер Бени Райковича. Беня был обязан жизнью Лазарю. В тяжёлые времена Лазарь вытащил его из полной нищеты и через Вышинского устроил в органы. Беня был на пятнадцать лет младше Лазаря. Сейчас он занимал ответственный, даже сверхответственный пост в КГБ.

– Бенька, привет.

– Приветствую вас, Лазарь Моисеич.

– Заедь ко мне на часок.

– Буду, Лазарь Моисеич.

Звонок в дверь квартиры Кагановича возвестил о прибытии товарища Райковича.

Беня был невысоким седоватым мужчиной с широкими плечами. Тогда благодаря этим плечам его и взяли в разведку.

Минут пять поболтали о том, о сём. Вдруг Каганович неожиданно повернул разговор.

– Скажи, это ваших рук дело? – и Каганович подложил поближе к Бене «Известия» с заметкой о Коэне.

Тот едва скосил глаза на газету и лишь незаметно кивнул утвердительно.

Каганович снял очки. Посидели. Попили чай. Поболтали о том, о сём.

– Давай я тебя провожу до машины.

– Хорошо, Лазарь Моисеич.

Как только вышли из дома, Каганович не утерпел, он обычно не заговаривал ни о чем важном, пока не отдалялся метров на пятьдесят-сто от подъезда.

– Я хочу, чтоб ты мне помог освободить этого парня, – сказал он, как будто предлагал съездить Бене в Мытищи.

– Это невыполнимая задача, Лазарь Моисеич, – ответил Беня.

Нам придётся её выполнить вместе с тобой, – настаивал Каганович, – и для её выполнения есть только несколько дней, максимум – неделя. Ты знаешь, что такое арабские тюрьмы, и в особенности – арабские тюрьмы для евреев.

– Я знаю.

– Завтра каждый из нас попробует разработать несколько планов, мы их с тобой обсудим в это же время. И примем один из вариантов для исполнения.

Через четыре дня после их разговора на Котельнической, два парня в кепках и в брюках клёш сели в поезд Москва-Махачкала. Они вынули почти сразу же несколько бутылок «Жигулевского». Откупорили две, и стали пить, закусывая жирным вяленым лещом. Посидели часа полтора, поболтали о погоде, о ценах, о последнем поражении «Спартака». Зимой темнело рано, и парни уже в семь вечера завалились спать. Утром допили пиво, покурили в тамбуре. Оставалось километров триста до Махачкалы. Россия кончилась, вокруг был Дагестан. Солнце светило по-южному. Одного звали Василий, второго Сергей. Простые русские парни. Василию двадцать девять лет, Сергею тридцать три. Оба женатые, похожие привычки, похожие характеры. Прозвучало объявление, что через десять минут Махачкала. Парни надели чёрные полувоенные бушлаты, приняли немного приблатнённый вид. Они вышли на перрон, и тут же к ним подошёл дагестанец в кепке типа «Аэропорт», с усами и огромным носом.

– А я вас пАджидаю, ребята. ПАехали, – с нажимом на «а» сказал дагестанец, и парни пошли за ним через подземный переход. На улице, забрызганная по самые стёкла, стояла «Волга».

– У нас вчера был страшный дождь, а я не успел помыть машину, – как бы извинялся он.

– Ничего, ничего… мы привычные.

Он быстро выехал на шоссе, и они помчались по загородной трассе. В бушлатах им было жарко, но парни крепились, не снимали.

– Ночью будет холодно, – сказал дагестанец.

– А мы водочки купим, – отозвался Сергей, – или девочку, дагестаночку снимем… горячую… и не замёрзнем.

Все засмеялись.

– У нас с этим строго, не как в Москве, – предупредил шофёр.

– Хорошо, поостережёмся, – все снова захохотали.

Машина затормозила перед самой тюрьмой. Дагестанец вышел, показал пропуск, и их впустили во двор. Сергей и Василий прошли в комнату начальника. В углу, в наручниках и в наножниках, сидел заросший щетиной по самые глаза заключённый. Секретарь-офицер записывал что-то. Рядом стоял солдат с автоматом.

– Распишитесь, – позвал секретарь парней.

Заключённого вывели через другой вход и завели в тюремную машину с решёткой.

– На вокзал, – приказал шофёру офицер, – вот бумаги, здесь пусть распишутся в вагоне.

На дальнем пути стоял товарный поезд, а предпоследний вагон был пассажирский. Надписи на нём никакой не было, ни названия рейса, ни номера вагона. Старый зелёный обшарпанный вагон. Задняя дверь вагона была закрыта, зашли в переднюю. Первым – Сергей, вторым заключённый, третьим шофёр, сзади Василий. Расписались, отпустили шофёра. Внутри вагона были открыты только две двери: одно купе и уборная. Парни вытащили из сумок складные автоматы, повесили их на шею. Закрыли на ключ переднюю входную дверь. Пока один закрывал, второй навёл автомат на заключённого. Проверили решётки на всех окнах. По инструкции, алкоголь им пить было не положено. Спать по очереди. Глаз с заключённого не спускать ни минуты. В туалет запускать только с открытой дверью. Всё это не так трудно, если бы не продолжалось больше двадцати часов. Накурились парни, как за целый месяц.

Но вот уже и «белокаменная» приближается. Процедура отличалась от махачкалинской только одним. Сдали Сергей и Василий заключённого на вокзале, передали трём дюжим ребятам в штатском. И всё. Больше не видели его никогда. И не знали для чего всё это.

Тураев, горский еврей, приговорённый к расстрелу за изнасилование, был доставлен к Райковичу. У Бени на столе лежало несколько фотографий мужчины с усами.

Беня подвёл к столу парикмахера.

– Мне нужно сделать из Тураева вот этого красавца, – больше он ничего не сказал.

Беня вышел из учреждения, прошёл метров сто, повернул в один из переулков направо, еще раз направо, зашёл в телефонную будку.

– Лазарь Моисеич, ровно через два часа выходи на смотрины. Клиент будет готов. В нашем месте…, – и не дождавшись ответа, положил трубку.

Каганович появился в садике на Чистых Прудах за десять минут до назначенной встречи. Подъехала черная машина Бени. Вначале вышел Беня, потом «клиент», потом двое охранников в штатском. Кагановичу понравился облик «клиента». Он приблизился, обошёл с разных сторон. Потом отозвал Беню в сторону.

– Этот подонок должен быть повешен в Дамаске вместо Эли Коэна.

– Но, Лазарь Моисеевич…

– Слушай, мой дорогой Беня, нам с тобой надо выплатить долги перед своим народом. После сорок седьмого года я думал, что уже всё заплатил. Ан нет, видно, нам с тобой ещё надо этого Коэна спасти.

Через два дня самолёт советских ВВС поднялся с военного аэродрома Москвы. Представитель разведки летел на встречу с пленным израильским шпионом Эли Коэном. Органы в Дамаске были предупреждены. В самолёте, кроме экипажа, находились Бениамин Райкович с паспортом на имя Александра Волкова, и ещё три молчаливых сопровождающих лица в тёмных очках.