Читать книгу Их жизнь. В краю голубых озёр. Книги первая и вторая - Роман Рассветов - Страница 9

…Второго сына Мария родила в 1 час дня 17 ноября 1946 года. Гнал ветер по стылой земле мелкий редкий снежок, припорошивший накануне землю, обрывал последние листья с деревьев, жалобно поскрипывали голые ветви.

Стывриниха принесла туго закрученного в пелёнки младенца, положила рядом с Марией, присела на табуретку, сложив на коленях свои старческие руки со вздутыми венами и тонкой сморщенной кожей. Она долго смотрела на Марию, щуря подслеповато глаза, глубокая жалость светилась в них.

– Как же ты будешь одна с двумя детьми, доченька? – Спросила она, пришепётывая беззубым ртом.

– Как-нибудь буду, бабушка, – устало вздохнув, ответила Мария. – Даст Бог, выращу… Люди кругом, не дадут пропасть… Помогут…

– Так-то оно так, да тяжело тебе будет, милая, – рассудительно сказала повитуха. – Времена, нынче, тяжёлые, голодные… Вон, как в городах люди мучаются…

– Не одной мне тяжело, всем тяжело… Да это же не на всегда, придут и другие времена, будем лучше жить, чем сейчас…

– А мужик-то твой… Он тебя насовсем бросил, али как? – Осторожно спросила старушка и, тут же, увидев, как сердито нахмурилась Мария, поспешно добавила: – Да ты не сердись, доченька, если что не так сказала… Прости старуху, я не со зла… Любопытно мне…

– Да я не сержусь, – улыбка тронула губы Марии. – Я и сама не знаю, бабушка, – призналась она. – Уезжал, говорил, что возьмёт к себе, а сам ничего не пишет, ни одного письма не прислал…

Младенец, лежавший спокойно, с закрытыми глазами, сделал попытку пошевелиться, сморщился и громко заплакал, кривя губы. Мария села на кровати, взяла его на руки, прижала к груди, стала тихонько раскачиваться, вглядываясь в его сморщенное личико с небольшим, выделяющимся краснотой, пятном.

– Бабушка, это пятно… оно останется? – Тревожно спросила она.

– Нет, со временем пройдёт, и следа не останется, не бойся! – Успокоила её Стывриниха. Ребёнок, вскоре, успокоился, засопел носиком-пуговкой…

Мария опять вспомнила Владислава, подумала, что, вот, у неё и второй ребёнок родился на свет божий, а его отец даже не знает об этом. Может, даже, и думать про них забыл… И так ей обидно стало, что слёзы навернулись на глаза. Старушка пригрелась в тепле, задремала, голова её медленно клонилась вниз, она потеряла равновесие, и от этого вздрогнула, проснулась, улыбнулась смущённо:

– Фу ты, чуть не заснула… охти… Старость – не радость… Хорошо тут у вас, хоть ты домой не ходи…

– А ты и не ходи, бабушка, оставайся у нас, места всем хватит, – предложила Мария.

– Да нет, пойду, надо же моих курочек покормить, хоть их только три штуки осталось, а всё ж таки, живность, какая-никакая, – кряхтя, встала Стывриниха, потом склонилась, еле слышно поцеловала в лоб Марию сухими бескровными губами:

– Смотри, дочка, не болей, сыновей расти, они – твоё будущее, всегда кусок хлеба будет на старости лет.

– Спасибо тебе большое, бабушка, – ласково улыбнулась Мария.

– Да ладно… Чего там, – махнула рукой повитуха и заковыляла к дверям.

…Шло время. Каждый день с утра до вечера, Мария крутилась по хозяйству, как белка в колесе. Очень тяжело было с деньгами. Они постепенно таяли, несмотря на то, что мать ввела режим жёсткой экономии. Частенько даже пелёнки приходилось замачивать в воде, смешанной с печной золой, не было мыла. Правда, оно не всегда и было в магазине. Да и до магазина кусок изрядный, не выходило ходить туда часто.

…Постепенно, Мария всё реже вспоминала Владислава, черты его лица, как бы, затягивала слабая белесая пелена, с каждым ушедшим месяцем пелена становилась всё гуще. Притупилась обида на него, тоска по нём. Главное – она не одна на белом свете! У неё есть мама, есть дети, два сына… Они – её радость, её счастье и горе, её веселье и грусть…

Пришёл день, когда младшенький, Лёня, сделал свои первые несколько шагов и, смеясь от счастья, упал на протянутые к нему руки Марии. Она, блестя радостными глазами, схватила его, прижала к груди, покрыла всё его личико поцелуями. И, тут же, от промелькнувшей мысли, помрачнела, прошептала горько:

– Вот и ты пошёл, мой маленький, а папка твой, не видел тебя даже, ни разу в жизни, понятия не имеет, как ты выглядишь, да и есть ли ты вообще!

Лёня рос более смелым и бесшабашным, чем Робчик, всё время куда-то спешил, торопливо переставлял свои слегка косолапенькие ножки, спотыкался, падал, набивал себе шишки, громко ревел, потом всё повторялось… Вскоре он научился самостоятельно забираться на кровать и ему очень понравилось кувыркаться на покрывале, сшитом из разноцветных кусочков материи…

Однажды, он так разыгрался, что скатился к самому краю кровати и шлёпнулся на пол, лицом вниз, разбив себе нос. Сразу же потекла кровь. Лёня пронзительно закричал от боли и страха. Мария, мывшая в это время в корыте Робчика, опрометью бросилась на крик, подхватила перемазанного в крови Лёню, ахнула, взглянув ему в лицо, принялась торопливо вытирать полотенцем кровь, плача от жалости к нему, подвела к чугуну с тёплой водой, приготовленной, чтобы сполоснуть Робчика, вымыла Лёне лицо, усадила его на скамейку и пригрозила:

– Сиди здесь и не слезай, а то получишь от мамы по попе, понял? – Лёня ещё пуще разревелся, но, потом, видя, что мама занялась Робчиком, постепенно затих и заинтересованно следил, как мама малюсеньким кусочком тёмного мыла водила по спине и груди у брата и под её рукой появлялись красивые пузыри. Наконец, мама сполоснула Робчика чистой тёплой водой и завернула в льняное полотенце.

Скрипнула не смазанная дверь и на пороге показалась бабушка с подойником, в котором белело тёплое молоко. Лёня облизнулся и нетерпеливо заёрзал на скамейке. Потом не выдержал, сполз с неё и пошёл к бабушке, смотря на неё умоляющими глазами.

– Ах ты, мой миленький, молочка хочешь, – умилилась бабушка. – Сейчас, сейчас, внучек мой дорогой, вот только процежу, и налью тебе.

– Баба, я тозе молоцка хоцу, – подал свой голос Робчик, уже уложенный в постель.

– И тебе дам молочка, подожди немного, внучек. – Мать помогла Марии уложить детей, вдоволь напившихся молока, потом и сами сели ужинать. Мальвина достала чугунок с картошкой, поставила его на стол, налила в кружки молока и отрезала по краюхе хлеба.

– Мама, а у тебя… чего-нибудь покрепче… нет? – Неожиданно спросила дочь, не донеся до рта картофелину.

– В честь чего это? – Удивлённо спросила мать.

– А ты не помнишь? – Мать перебрала в уме костёльные праздники, свой день рождения и Марии, недоумённо пожала плечами, взглянув ей в лицо. Мария вздохнула, укоризненно покачала головой: – Мама, сегодня 17 июля… Мать непонимающе продолжала смотреть на дочь.

– Сегодня Робчику исполнилось три года, мама!

– Езус Мария! – всплеснула руками мать. – Вот голова дурная! Совсем забыла!.. Нет, доченька, ничего… такого… нет, увы! – Виновато улыбнулась она.

– Да я шучу, мама! Хотя, нет, давай, всё-таки, выпьем, чокнемся за здоровье Робчика! – Мария подняла кружку с молоком. Они чокнулись, выпили, Мария крякнула, сморщилась, понюхала хлеб.

– Да, крепка! – Засмеялась её выходке мать. – Прямо первачок!..

За окном краснели облака, подсвеченные ушедшим за горизонт солнцем, пронзительно свистели проносившиеся высоко в воздухе ласточки, ловившие комаров, громко стрекотали кузнечики, еле шевелились под тихим ветерком ветви деревьев. Громко залаял во дворе Тузик и, тут же, стих.

– Чего это он? Пойду, посмотрю. Она открыла дверь и выглянула во двор. Тузик, виляя хвостом, став на задние лапы, пытался лизнуть в лицо какого-то мужчину. В следующее мгновение она узнала его. Это был… Владислав!

– Езус Мария! – Воскликнула мать. – Приехал! Вернулся! – Мария, как вкопанная, замерла за её спиной, не веря своим глазам, чувствуя, как кровь гулко ударяет в голову, сердце проваливается куда-то вниз…

Владислав сделал несколько неуверенных шагов, остановился, посмотрел им в глаза и пробормотал: – Здравствуйте!.. Приехал… вот… – Он пытался найти ещё какие-то слова, но ничего путного не пришло в голову. Речь, которую он приготовил в поезде, начисто забылась, и он потупился, разглядывая носки своих сапог.

Мать посмотрела на онемевшую от внезапно прихлынувшего счастья Марию, покачала укоризненно головой и, довольно сурово, буркнула:

– Что ж, заходи, гостем будешь… сынок! – Язвительные нотки явственно прозвучали в её голосе.

Владислав подошёл совсем близко к Марии, нагнулся, заглядывая ей в глаза:

– Машенька, – пробормотал он тихо и виновато, – прости меня, слышишь? Не могу я, оказывается, без тебя… Не выдержал, вот, приехал, прости, прошу тебя! – Он неуверенно взял её безвольно опущенную руку, пожал ласково, потом медленно поднёс её к губам и поцеловал. Мария как-то судорожно, не то всхлипнула, не то сильно вздохнула и, чувствуя, как подгибаются ноги, упала ему на грудь. Владислав обрадованно схватил её руками, сжал в объятиях, торопливо и жадно покрыл поцелуями её лицо.

– Перестань, не надо, – счастливо шептала Мария, делая слабые попытки вырваться. Мать посмотрела на них несколько секунд, плюнула со злости, круто повернулась и ушла в избу.

– Вот дура-то! Вот дура! – Бормотала она себе под нос, перемывая посуду. – Чёрт знает, где он пропадал эти два года, с какими бабами спал… Ни одного письма! Ни одного! А она… на тебе! Всё забыла сразу! Всё простила! Езус Мария! Ну и дочку вырастила! И в кого только? Я бы… ему показала!

– Проходи в избу, Володя, – сказала Мария, когда он выпустил её из объятий, поправила волосы дрожащими руками, шагнула за ним через порог и закрыла дверь. Владислав молча оглядывался по сторонам. После чистоты Ашхабадской квартиры тёмный потолок и оклеенные пожелтевшими старыми газетами стены избы показались ему ещё более невзрачными, чем были на самом деле. Он вздохнул, опустил на пол чемодан и присел на табуретку.

– Ты, наверно, кушать хочешь, а? Володя? – спохватилась Мария.– Мама, сделай ему что-нибудь…

– Нет уж, моя милая, сделай ему сама! – Отрезала мать, сверкнув на неё глазами. – Ты бы у него спросила сначала, где он пропадал эти годы, с какими бабами спал! А потом уж, ужин ему предлагала!

– Ну зачем ты так, мама? – Обиженно спросила Мария. – Мы уж, как-нибудь, сами разберёмся, не тебе же с ним жить, правда? – Мать открыла рот, собираясь что-то сказать, потом передумала, махнула молча рукой и ушла в комнату, закрыв за собой дверь.

Владислав проводил её глазами, заходили по скулам желваки, но сдержался, промолчал. Мария вывалила из горшка в миску последние картофелины, налила в кружку молока, положила рядом кусок хлеба: – Извини, ничего больше нет.

– Что ты, что ты! Хватит мне, не беспокойся! – Перебил её Владислав. Он молча ел, старательно жевал грубый ржаной хлеб, запивал молоком. Мария села на табуретку, сложила на коленях усталые руки, внимательно разглядывала его обветренное, сильно загорелое лицо с выгоревшими бровями и ресницами. Он почти не изменился за это время и, всё же, стал чужим. «Да, чужим, – поймала она себя на этой мысли. – Чужой мужчина!» – «С какими бабами спал! – вновь, явственно, услышала она недавние слова матери. «А, ведь, она права! – Безжалостно подумала Мария. – Ни единого письма не прислал! Где был, что делал? Ничего не знаю! А, только увидела его и обалдела от радости! Вот дура!» – Охватившее её ощущение счастья уходило, исчезало, как вода в сухой песок…

– Спасибо, Машенька! – Сказал Владислав, вытирая ладонью губы. Встал, посмотрел на неё, заметив, что её лицо как-то поблекло, растаял счастливый блеск глаз. Хотел спросить, почему, но передумал, только прислонился к стене рядом с нею и молча смотрел на неё. Мария очнулась от своих мыслей, поднялась:

– Иди, хоть на сыновей-то взгляни, отец! – Не смогла она скрыть иронии. Владислав почувствовал, как жар стыда охватил лицо. «Боже мой! А я, ведь, до сих пор не знал, что у меня второй сын родился! Стыд-то какой!» – Он вытер ладонью вспотевший лоб, низко склонил голову, пряча виноватые глаза. «Смотри ты! А краснеть ещё не разучился!» – С усмешкой подумала Мария.

– Пойдём, что же ты… замялся, – потянула она его за рукав.

Они подошли к низкой кровати, на которой спали два мальчика, склонив друг к другу светлые головёнки. Остро пахло свежим сеном от недавно набитого матраца. Столько беззащитности было в позах разбросавшихся во сне братьев, что Владислав почувствовал, как нежность затопила грудь. Он до рези в глазах всматривался в их лица, потом склонился и поцеловал их головки.

– Как вы его назвали? – Спросил он, опять чувствуя, что краснеет и не может смотреть в глаза Марии.

– Леонидом, – ответила Мария, изо всех сил борясь с подымающейся в груди злостью. Ей очень захотелось его ударить, даже руки зачесались.

– Машенька, я понимаю, что виноват перед тобой… И перед ними… тоже.– Он с трудом выдавливал слова, – но что же теперь делать? …Ну, ударь меня, а? Может, тебе легче станет… Теперь, ведь, не исправишь того, что случилось… Прости меня… Пожалуйста!.. Сначала я думал, что смогу жить без тебя… Очень злой на тебя был… А, потом, понял, что нет, не смогу… Не будет мне жизни без тебя, слышишь? Я люблю тебя, Машенька! Люблю! – Его слова становились всё жарче и жарче, Мария чувствовала, как от его слов у неё кружится голова, уходит злость и что-то сладкое сжимает сердце…

Он осторожно взял в ладони её голову, всматриваясь в глаза затуманенным от нежности взглядом.

– Я не могу без тебя, любимая, – еле слышно прошептал он и стал осыпать поцелуями её глаза, щёки, губы. Мария с изумлением почувствовала, как её собственные руки, помимо её воли, обхватили его шею, а губы уже ищут его губы.

«Господи, что же я делаю?» – Запоздало и обречённо подумала она, закрывая глаза, ощущая, какие же у него горячие и мягкие губы…

– Нет! – Вскрикнула она, почувствовав, как его рука гладит её грудь, и оттолкнула Владислава. – Не хочу! Так нельзя! Слышишь?

– Тише! – Усмехнулся он, – Мать услышит!

– Ты, вот, говоришь, что любишь, что не можешь без меня… Почему же ты почувствовал это только сейчас, когда два года прошло, а? – Спросила Мария.

– Видишь ли, сначала я был очень зол на тебя, за то, что ты отказалась ехать…

– Как я могла поехать с тобой, – перебила его она, – с маленьким ребёнком, беременная… к чёрту на кулички… Я что, сумасшедшая, что ли? Ну, ясно же, что сначала должен ехать мужчина, устроиться там, подготовить всё… А, уже потом, женщина, тем более, такая, как я…

– Ну, ладно, Маша, не будем спорить, – попросил Владислав, чувствуя, что она распаляется, а это ничего хорошего для него не сулило. Умом он понимал, что только лаской и нежностью одолеет её, что это – его самое сильное оружие:

– Прости меня! Прости, пожалуйста, я – очень виноват перед тобой. Я сам прекрасно понимаю это, – просил он, сжимая в ладонях её руки и целуя их.

– Не могу я тебя простить, понимаешь? Не могу! Ты – отец моих детей, а растила я их без тебя, одна! Ты думаешь – это легко? Посмотри, как мы живём! Оглянись кругом! Видишь? Мои дети не знают, что такое сахар! Мне не за что его купить! Ты, хоть раз, подумал о них? Подумал о том, что у тебя двое детей? Что они кушать хотят! Хоть раз ты прислал им деньги? А мне, часто, даже мыло купить было не за что, понимаешь? Я им пелёнки в золе стирала! – Вскрикнула она, чувствуя, что не в силах сдержать слёзы и они уже катятся по щекам.

– Тише, Машенька, детей разбудишь, пожалуйста, – просил Владислав, – ну, успокойся…

– Пусть просыпаются, пусть увидят, какое сокровище к ним приехало!

– Ну, успокойся, Машенька, пожалуйста!.. Вот увидишь, я буду совсем другим, честное слово! Тебе не придётся на меня обижаться! – Он ещё долго упрашивал её, гладил её вздрагивающие плечи, целовал… Кончилось это тем, что Мария успокоилась, перестала плакать. Она постелила ему на полу и, заметив, что он жалобно смотрит на неё, усмехнулась: -Ничего, обойдёшься, поспишь и на полу!

Владислав долго не мог уснуть, смотрел на шевелящиеся тени на стене от веток под светом луны. Её свет был ярок, и в комнате было довольно светло. Он старался дышать ровно и глубоко, прикидывался спящим, чувствуя, что Мария не спит, крутится на кровати. Наконец, он незаметно задремал, а потом провалился в сон, сказалась усталость от дальней дороги. Утром его разбудил стук в окно. Мария, возившаяся с завтраком на кухне, открыла дверь и впустила кого-то. Владислав услышал густой мужской голос, заговоривший по-латгальски. Как он ни прислушивался, не смог понять, о чём они говорят. Потом скрипнула дверь, мужчина ушёл.

– Что ему надо было? – Спросил Владислав, когда Мария заглянула в комнату.