Читать книгу Все нормальные люди - Роман Романов - Страница 3

Ах, какая пошлость – умирать, лёжа в постели, от какой-нибудь долгой болезни, измучив близких и соседей затянувшимся прощанием со всеми сопутствующими кормлениями с ложечки, выносом утки и капризами всё никак не умирающего. То ли дело смерть быстрая, яркая, такая, чтобы разговоров потом на месяц и отдельная строчка в биографии на все времена!

Примерно так размышлял глава города N, просматривая новости о себе в местной городской и даже областной прессе. Платон Ефимович, а именно так звали всенародно избранного мэра славного, с богатой историей города, относился к той редкой породе людей, которые уже при жизни без всякого стеснения считают себя личностями незаурядными, знаменитыми и даже, чего уж там стесняться, по-своему великими и даже историческими. Его комната отдыха, что находилась аккурат за массивным начальственным столом в просторном кабинете, была сверху донизу увешана грамотами, благодарственными письмами и фотографиями хозяина в рамках – весь этот антураж словно подчеркивал его исторический масштаб и величие.

Проглядев публикации, в каждой из которых на главу города также смотрела его родная физиономия во всех ракурсах и трудовых эмоциях, Платон Ефимович откинулся всем своим начальственным телом на спинку кожаного дивана и снова задумался о смерти. Не сказать, что он чувствовал что-то этакое тревожное, или был уже стар, или неизлечимо болен, но очень ему хотелось новых ощущений. Тщеславие пресытилось лестью подчиненных, восторгами и завистью граждан. Сказать о всенародной любви к мэру, пожалуй, было бы преувеличением, но Платон Ефимович давно уже привык не замечать недовольных и списывать всё на человеческую глупость и пошлость тех представителей общества, что периодически пытались его критиковать и ругать в Интернете.

За два своих мэрских срока он давно победил политических врагов, его позиции в области и в Москве казались незыблемыми, да и сама Москва уже маячила на горизонте сквозь призму депутатского кресла или значка сенатора. Но это всё было уже скучно и лишено той радости, гордости и душевного удовольствия, что он ощущал, например, на своих первых выборах, или на второй инаугурации, или, скажем, после переезда в шикарный особняк в Сосновом Бору и покупки первой, маленькой речной яхты.

«„Я, Платон Ефимович, всего в этой жизни добился сам! Помнится, сидя у маменьки на руках, я в полтора года от роду абсолютно самостоятельно расстегнул её блузку, достал своими маленькими и слабыми ручонками тяжёлую грудь и насосался материнского молока…” – Именно так я начну свои мемуары, которые буду подписывать собственноручно во время аншлага на презентации, – думал после обеда разомлевший на диване градоначальник. – И всё-таки историческая личность не может умереть, как умирает простонародье! Вот возьмёт мои мемуары, например, пытливый студент, может быть, даже иностранный, желающий понять историческую личность из славного города N, а там в предисловии к новому изданию – что? Умер от инфаркта? После продолжительной болезни от нас ушел? Последние годы жизни был парализован и диктовал воспоминания близким? Не-е-е-е-т! Вот люди умирают красиво, на войне, например, совершая подвиг! Или спасая кого-то на пожаре! Или вот прямо во время выступления перед депутатами города с участием депутатов Государственной Думы и губернатора! Или после нападения подлых врагов народа, или из-за отравления иностранными шпионами… – Платон Ефимович представил себе текст из будущий книги серии „Жизнь замечательных людей”: – „Масштаб исторической личности Платона Ефимовича, его способности стратегически мыслить подчёркивает его смерть, подобная смерти великого…”» – Здесь мысль словно запнулась, а Платон Ефимович судорожно начал перебирать имена великих мыслителей, потом великих правителей, которые были одновременно и мыслителями, потом мыслителей, правителей и писателей – таких же многогранных, как он сам.

За этим занятием мэр города не заметил, как дверь его комнаты отворилась и кто-то вошёл. Только на расстоянии вытянутой руки от своего блаженно разомлевшего послеобеденного лица мэр увидел нечто, и тут же с криком страшно испугавшегося человека на удивление высоко подскочил – так, что вжался спиной в стену с почётными грамотами, стоя ногами на диване.

Онемев и прижав моментально вспотевшую ладонь к груди, Платон Ефимович рассматривал существо, похожее на старика со всклокоченной бородой и с нечеловеческими горящими глазами, в плаще до пят. Старик тоже молчал, пронизывая градоначальника взглядом насквозь, словно рентгеновскими лучами. И вдруг, раскрыв свой безобразный, обрамлённый клочковатой бородой рот, прорычал:

– Было бы кого тут консультировать! Гоняют меня к таким уродам!

– Я-а-а-а не урод, вообще то… – не своим голосом промычал мэр в ответ. – Как вы сюда попали? Почему не доложили? Вы кто?

– Конь в пальто! – Огрызнулся старик. – Хароном меня зовут, паромщик я для умерших! Слушаю тебя!

– К-к-к-каких умерших? Я ж-ж-ж-живой, меня не надо никуда перевозить!.. – сползая по стене и сбивая своей массивной, заплывшей жиром тушей рамки с грамотами и фотографиями со стены, проблеяла несостоявшаяся историческая личность. – Что вам нужно?

– Велено показать тебе, кого перевозил, чтобы ты выбрал, – всё так же нетерпеливо и будто уже насмешливо, без всякого уважения к должности собеседника проворчал старик. – Но имей в виду, кого бы из великих ты ни выбрал, твоя собственная смерть должна хоть как-то соответствовать твоему характеру или привычкам. Совсем постороннюю смерть просить не положено! А я инструкции не нарушаю!

– К-к-к-каких умерших? Я ж-ж-ж-живой, меня не надо никуда перевозить!.. – сползая по стене и сбивая своей массивной, заплывшей жиром тушей рамки с грамотами и фотографиями со стены, проблеяла несостоявшаяся историческая личность. – Что вам нужно?

Сидя на спинке дивана среди попадавших рамок и по-прежнему прижимая потные ладони к груди, Платон Ефимович вдруг понял, что всё происходящее сейчас он нажелал себе сам и желание его исполняется! В то же время мэр города N, слегка оправившись от испуга, подумал о том, что это уникальный шанс и очередная удача, которая выпала не кому попало, а только исключительной, исторической личности, то есть ему. Эта мысль, несмотря на страх, наполнила душу градоначальника таким сладким, уже подзабытым чувством собственного величия, какого он не испытывал со дня второй своей инаугурации, после зачитывания со сцены поздравительной телеграммы от премьер-министра. Глава города подсобрался, взял себя в руки и, как бы прощупывая ситуацию, точно на переговорах по созданию депутатских фракций в городской думе, произнёс:

– То есть я могу выбрать кого угодно из великих представителей человечества, но вы меня пока никуда не перевозите, та-а-ак, да?

– Та-а-ак, да, – словно подражая осторожному вопросу и пародируя интонацию мэра, ответил Харон. – Только выбор должен быть обоснован твоим характером или биографией! Скажи мне, в чём ты велик, и я помогу тебе выбрать Великого. Ваши смерти будут похожи, как две капли воды!

Мэр окончательно перестал бояться, приосанился и начал думать, поглядывая на рамки с фотографиями себя любимого на противоположной стене. Думать о себе было привычно и приятно. На лице Платона Ефимовича даже образовалось нечто похожее на улыбку, и нос невольно задрался вверх.

– Уважаемый Харон, вы из античного греческого мира, а меня не зря родители назвали Платоном! Может быть, я умру, как кто-то из великих мыслителей античности, которых человечество помнит и читает уже полторы тысячи лет? А?

– А сам ты что написал? – спросил Харон, почёсывая узловатыми, задубевшими скрюченными пальцами всклокоченную бороду.

Вопрос застал мэра врасплох.

– Э-э-э… М-м-м… А! Я… я был в нашем городском театре на встрече с труппой и сделал целый ряд очень правильных и точных замечаний по одной пьесе! После моей критики – режиссер мне сам рассказывал – в постановку сразу же были внесены изменения!

На лице Харона впервые отразилось что-то похожее на удивление. Он взмахнул рукой, и мэр увидел статного грека в длинной тунике. Харон торжественно провозгласил:

– Отец трагедии, великий Эсхил. Лично я обожаю его «Орестею»! Когда я перевозил его в царство мёртвых, я остановил лодку посреди реки и заставил его прочитать мне свою трагедию! Слёзы умиления выступили даже на моём лице!

– О да! Я выберу этого величайшего грека! – воскликнул Платон Ефимович, мысленно уже читая предисловие к своей биографии из серии «Жизнь замечательных людей» и посмертному переизданию своих мемуаров. – Как умер сей великий муж?

– Орёл нёс пойманную черепаху и увидел внизу лысину Эсхила. Он подумал, что это камень, – и вот, чтобы разбить черепаший панцирь и склевать нежное мясо, сбросил её прямо ему на голову. От удара Эсхил мгновенно умер!

– М-м-м, а можно другого великого грека? – резко передумал градоначальник, представив себя в гробу с разбитым черепахой черепом. – Может, философа какого?.. Вот одно моё интервью назвали самым философским интервью политика!

– Про что там? – тут же поинтересовался Харон.

– Ну, я сказал тогда перед третьими своими выборами, что не держусь за свое место, привилегии, зарплату мэра, что не надо переживать о том, что зависит не от тебя, а от народа!

– Хм, да ты стоик, человек! Признаться, стоицизм и мне симпатичен. Погоди, дай вспомнить… – Харон задрал голову к потолку. – Точно! Хрисипп! Великий Хрисипп для тебя подходит!

– Не слышал, но звучит прекрасно! – воскликнул увлечённый процессом Платон Ефимович и осторожно уточнил: – А как он умер?

– Осёл съел его смокву, и Хрисипп попросил для него вина, чтобы осёл промочил горло. От этой прекрасной шутки он так хохотал, что тут же и умер от смеха!

– Нет, нет, нет! Пойми Харон, я всё-таки политик! Это как на войне пробыть всю жизнь – вокруг заговоры, предательство… А выборы – они как постоянная война… Понимаешь? В этом-то я без всякого преувеличения – прекрасный профессионал!

– Да? Хм, есть! Есть у меня для тебя Великий Митридат Евпатор! Вечный Рим неделю праздновал его смерть. Сам Цицерон славил смерть этого правителя! Сорок лет он сражался с римскими легионами. Пантикопей был при нём чуть не столицей всего мира. Его родной сын Фарнак предал отца и поднял мятеж. Митридат был настолько мудр, что обезопасил себя от врагов тем, что с юности приучил свой организм к ядам, и никто не мог его отравить!

– А он как умер? – настороженно спросил очарованный величием понтийского царя Платон Ефимович.

– Он снял со своего пояса страшный яд, дал его своим дочерям, а потом выпил сам, чтобы не попасть в руки врагов. Дочери тотчас упали замертво, а он даже не потерял сознание, и тогда…

– Нет, нет, не надо Митридата, пусть даже и Цецерон про него говорил… Не надо! Вообще-то политикой не только в античности занимались – в истории масса других замечательных правителей! Король какой-нибудь, или там император…

– Хорошо, неблагодарный! Возьми тогда Карла Второго Наварру по прозвищу Злой! Вот кто воистину был великий политик! А как он умер! Как умер в 1378 году в своем замке Сан-Педро! Служанка обернула его, простудившегося короля, с ног до головы в холстину, пропитанную бренди… Ты любишь бренди, кстати? Вот! И нечаянно, отрывая нитку и держа в руках свечку, подожгла холст. Пропитанный бренди холст вспыхнул, и Карл Наварра мгновенно сгорел заживо!

– Не-ет! Нельзя ли что-то поспокойнее и величественнее! – выйдя из себя, закричал на Харона мэр города N.

– Не вопрос! Я вот вижу, что ты большой гурман! – нисколько не смущаясь, продолжал Харон. – А пробовал ли ты великолепный шведский десерт «семла»? О-о-о, это божественные булочки! Я их пробовал, когда переправлял на тот свет славного скандинавского короля Адольфа Фредерика, который умер, съев после обеда сразу четырнадцать булочек «семла»!

Разговор мэра с Хароном тянулся и тянулся, а решения всё не было. Платон Ефимович вспоминал и вспоминал свои замечательные качества и особенности характера, но никак не мог выбрать, на кого из великих ему походить в своей смерти. Вспомнили императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссу – Рыжая Борода, но он во время Крестового похода просто упал с коня в ручей и утонул из-за тяжёлых доспехов, что совершенно не устраивало мэра. Отказался он и от умницы Хамаюна, падишаха Империи Великих Моголов, потому что тот поскользнулся в своей библиотеке со стопкой книг и разбился насмерть. В этой смерти Платону Ефимовичу не понравился намёк на его не написанные пока мемуары. На Мартина Первого, короля Арагона, упал собственный шут, и мэр с негодованием вспомнил о своём заместителе. Услышав о смерти Карла Восьмого, который, проходя через дверь, ударился головой об косяк и умер, Платон Ефимович даже обвинил Харона в коварстве.

Конца разговору не было видно, как вдруг раздался грохот, и мэр города открыл глаза. Он лежал на полу в собственной комнате отдыха, свалившись во сне с дивана. «Бред какой! Приснится же!» – подумал глава города, как вдруг увидел разбросанные рамки с благодарственными письмами и фотографиями. Что-то странно заскребло на душе Платона Ефимовича. Он встал, вышел из комнаты и набрал в поисковике рабочего компьютера: «Смерть Эсхила»…

К вечеру в психиатрической лечебнице раздался звонок из мэрии. А еще через полгода в её стенах скончался знаменитый на весь город N пациент.