Читать книгу И пришел многоликий… - Роман Злотников - Страница 2

– Карим, еще вина! И убери подальше отсюда эту лохматую вонючку.

Услышав этот вопль, Карим поморщился, подхватил двухлитровую пластиковую тубу дешевого забродившего вина, нырнул в липкое жаркое марево, заполнявшее зал, и не очень-то торопливо двинулся в сторону, откуда донесся вопль страждущей глотки. Духан «Аль-акра», как и большинство других припортовых забегаловок, располагался в изрядно облупленном здании старого пакгауза. Стандартные комплекты портовых пакгаузов выпускались всего лишь десятком фирм и были предназначены для необслуживаемой эксплуатации в течение всего гарантийного срока. Причем производители так наловчились клепать свои комплекты, что, с одной стороны, надежность пакгаузного оборудования вошла в поговорку, а с другой – еще ни один пакгауз не проработал более полугода после окончания гарантийного срока. При этом все оборудование выходило из строя практически одновременно. И здания, спроектированные под системы принудительной вентиляции и непрерывного кондиционирования, превращались в сущие душегубки. А поскольку в стоимости комплекта само здание составляло всего семь процентов, а снос оценивался почти в сорок, большинство грузовых компаний просто продавало сломавшийся пакгауз кому бы то ни было по цене металлолома и в полусотне метров ставило новый. Продажа была необходима, поскольку законодательство большинства планет требовало утилизации вышедших из употребления строений и механизмов. И ни одна компания не могла получить лицензии на возведение нового пакгауза, если у нее на балансе висел вышедший из строя терминал. А так – я не я и хата не моя. Конечно, все это было сплошным надувательством, но местные власти чаще всего смотрели на подобные сделки весьма благосклонно. Поскольку, во-первых, большинство компаний, приобретавших старые пакгаузы, приспосабливало их под ночлежки, снимая с плеч муниципальных властей еще одну головную боль, а во-вторых, и самим властям от этого кое-что перепадало. Так что старые порты уже давно обросли по окраинам посадочного поля полуразвалившимися зданиями, в которых днем и ночью колготились отбросы космических путей, большинству из которых просто некуда было деться.

Несмотря на то что марево было столь густым, что в нем уже за пару шагов едва различались контуры людей и приземистые тени столов, Карим шмякнул бутыль именно на тот стол, откуда кричали. У него был хороший ориентир. В порту Эль-Хадра, как и в любом другом, хватало побирушек. И, как и везде, их не очень-то любили, награждая сотней различных презрительных кличек. Но очень редко кто из них удостаивался прозвища «лохматой вонючки». Дело в том, что, как правило, большинство припортовых попрошаек были бывшими корабельными. А беи – владельцы кораблей – не очень-то охотно тратились на защиту. Не встречая, впрочем, особого противодействия со стороны команд. Это там, среди гяуров, принято заниматься всякими глупостями типа профсоюзов. А правоверные предпочитают тратить свое время более разумно. Так что отличительной чертой практически всех припортовых попрошаек любого порта султаната было абсолютное отсутствие волос. Все, не только череп, но даже надбровные дуги и мошонка, было чисто, как у младенцев. И потому только одно существо в порту Эль-Хадра могло быть награждено эпитетом «лохматая вонючка» – странный старик, судя по всему из неверных, то есть потомок собаки, невесть откуда появившийся в духане Карима полгода назад. Он снял узкую, будто пенал, комнату под самой крышей и все это время практически носа из нее не высовывал. И только иногда, далеко за полночь, странный постоялец тихо и незаметно выползал из своей норы и занимал облюбованное им место в конце зала, у самого дальнего стола. Он никогда ничего не заказывал и не пил, даже когда угощали, а только молча сидел, подслеповато щурясь и кривя губы. А потом так же тихо исчезал, будто растворяясь в мареве. Когда Карим в полдень поднимался наверх, чтобы принести странному постояльцу оплаченную им миску чечевичной похлебки, дверь каморки подавалась назад, а в образовавшуюся щель просовывалась тонкая старческая рука, захватывала миску и вновь исчезала. Старикашка явно от кого-то скрывался. Кариму это не очень нравилось. Как не нравился и сам старикашка. Сказать по правде, если бы некие таинственные недруги появились в Эль-Хадре и пустили слух, что гарантируют вознаграждение за поимку его неприятного постояльца, Карим самолично сдал бы им старикашку с рук на руки. Карим, как и большинство старых солдат султана, терпеть не мог неверных. И в том, что он решил остановиться в Эль-Хадре, немаловажную роль играло то, что этот порт находился в самом сердце султаната и сюда редко добирались корабли неверных. В этом не было ничего личного, просто каждый знает, что именно эти сыны собаки мутят правоверных и подстрекают к мятежу. Отчего солдатам султана, вместо того чтобы спокойно отслужить, не покидая своих казарм, приходится мотаться по всему султанату. Но пока никто так и не появился. А мысль обратиться в полицию в свете местных нравственных норм выглядела просто кощунственной. Публично отвернуть башку или подстеречь и сунуть под ребро пять дюймов доброго кучибанского булата – это всегда пожалуйста, но вмешивать в дело сарвази…

Старик сидел на своем обычном месте – у свободного торца обшарпанного стола. Судя по всему, он не знал местных наречий, потому что, несмотря на явно агрессивный вопль соседа, заказавшего вино, в его подслеповатых глазах еще не появилось следов страха. В общем-то, он явно выбрал не то место. Этот стол был самым разбитым – он тускло поблескивал множеством пластиковых заплат и головками стягивающих болтов. Как-то так получилось, что его чаще всего облюбовывали особо буйные компании. Так что непотребный вид был вызван гораздо более вескими причинами, чем время или вот это липкое марево, довольно быстро приводящее в негодность и мебель, и одежду, и, как часто казалось Кариму, людей. Во всяком случае, перед глазами Карима прошла целая череда таких, крепких, как сначала казалось, космических странников, которые возникали на пороге его духана, уверенным шагом проходили через зал и небрежным жестом бросали на стойку серебряный. Они все собирались двинуться дальше «со следующим кораблем». Но корабль почему-то задерживался, и серебряные сменялись медью. Затем в ход шли вещи. И вот уже от уверенного вида ничего не осталось, вместо добротной одежды – лохмотья. И однажды утром в припортовом закоулке кто-то натыкается на еще одно окоченевшее тело. Впрочем, если где-то на окраине светоч правоверных затевал очередную войну, на этих неприкаянных нисходила благодать Аллаха. Хотя Карим точно знал: что так, что эдак – один черт, а все эти байки о мюридах, павших на поле боя и теперь услаждаемых небесными пери, не стоят выеденного яйца. Однако всегда оставался шанс. Вот ему повезло. После двадцати лет службы он сумел-таки подкопить достаточно деньжат, чтобы арендовать пару секций старого пакгауза и открыть свой духан. Но, как перед самым увольнением выяснил его приятель из службы суюнчи, Карим оказался единственным выжившим из всего выпуска учебного партията. Один из пяти сотен человек! Что это, как не везение? Хотя в чем в чем, а уж в людях светоч правоверных недостатка не испытывал. Редкая ханум разрешалась от бремени менее пяти раз, а большинство радовали детьми мужей и Аллаха раз по семь-восемь. И большая часть младенцев, благодарение Аллаху, выживала (да падет его гнев на нечестивых гяуров, сынов собаки, придумавших родовое вспомоществование и реанимаклавы).

Карим еще пару секунд постоял около стола, неодобрительно хмурясь в сторону разбушевавшейся компании. Несмотря на то что духану Карима не было еще и года, местные завсегдатаи уже успели оценить крепость кулаков старого чахванжи. И потому зачастую достаточно было только одного сурового взгляда, чтобы утихомирить разбушевавшегося пропойцу. Но на этот раз компания слишком разгулялась. Впрочем, по большому счету Кариму было на них наплевать. Если начнут слишком буянить, что ж, будет за чей счет сменить этот стол. Даром что он и так еле дышит. Карим повернулся и двинулся обратно к стойке.

Духанщик успел пройти почти половину зала, как вдруг сзади раздался звук, услышать который здесь, в своем духане, Карим никак не ожидал. Легкий хлопок, а затем еле слышное шипение клапана сброса давления. Обычное ухо вряд ли даже различило бы этот звук в гомоне, заполнявшем зал, но за двадцать лет службы чахванжи научился тому, что иной вовремя замеченный шорох может оказаться единственной причиной, по которой ты еще остаешься вне пределов райских садов пери. А он, несмотря ни на что, пока туда не торопился.

Этот звук Карим не спутал бы ни с каким другим. Первый раз он услышал его почти восемнадцать лет назад, во время подавления Искарамского мятежа. И то, что он тогда остался жив, можно было объяснить только благосклонностью Аллаха. Из всего Второго Смертоносного партията Одиннадцатой Бахчай-кустумской Сокрушительной олии выжило только восемнадцать человек. Большинство даже не успели проснуться. А в памяти Карима после той ночи накрепко отложилось: когда в дело вступают пневматические игольники – забивайся в самую дальнюю щель и возноси молитвы Аллаху. И сейчас он поступил именно так: рухнул на пол и с отчаянной скоростью пополз между столов в угол зала, где рядом со стойкой примостился маленький столик на гнутых ножках, укрытый длинной, до пола, кружевной скатертью. На столике лежал плоский стандартный голопроектор, над которым висело в воздухе объемное изображение султана Кухрума, милостью Аллаха мудрого и твердого правителя султаната Регул, ставшего таковым восемнадцать лет назад после кончины своего старшего брата, по упорно ходящим слухам, удушенного начальником личной охраны. В дальнейшем слухи расходились. Кое-кто считал, что если уж новоиспеченный султан Кухрум сразу после переворота казнил начальника охраны своего брата и изрядно проредил сотню телохранителей-иничари – то, раз он столь сурово обошелся с убийцами, значит, не имеет к убийству брата никакого отношения. Но большинство считало, что как раз именно потому-то и имеет. И сам Карим склонялся к точке зрения большинства.

Впрочем, сейчас ему было не до того. И его странный порыв не имел ничего общего с попыткой отдать дань уважения или вознести молитву могущественному султану. Просто опускающаяся до самого пола скатерть скрывала узкий, но вполне проходимый лаз, который вел прямо из зала духана в полуразвалившиеся дренажные тоннели. Конечно, у духана была пара запасных выходов, один из которых был прямо за стойкой, и Карим не раз предоставлял возможность некоторым посетителям, не особо горевшим желанием встречаться с сарвази во время редких и ленивых полицейских облав, за определенную мзду незаметно покинуть духан. Но пневматический игольник слишком серьезное оружие, чтобы пользующиеся ими люди позволили себе допустить ошибку и не подстраховать черные ходы. Так что духанщик сразу выбросил из головы мысли о запасных выходах. Тем более что клапаны сброса давления шипели уже почти непрерывно, создавая впечатление, что в духан забралась целая стая разъяренных змей. До большинства посетителей уже дошло, что происходит что-то необычное, но, судя по тому, что возбужденный гул голосов еще не перекрыли испуганные вопли, опасность происходящего этому большинству пока не открылась в полной мере. Карим успел добраться до самого столика, когда правильность его решения наплевать на запасные выходы получила наглядное подтверждение. Двое, по-видимому из завсегдатаев (лиц он не успел рассмотреть), которым повезло одними из первых врубиться в ситуацию, вынырнули из марева, перемахнули через стойку и распахнули дверь на улицу.

На этом их везение кончилось. Снаружи послышалось знакомое шипение, и ноги, все-таки пронесшие своих хозяев через дверной проем, уже принадлежали мертвецам. Карим с трудом сглотнул тугой комок, внезапно заперший глотку, и склонился над столиком в молитвенной позе. Сразу нырять в лаз было опасно. Судя по скорости, с которой были произведены эти два выстрела, нападавшие обладали слишком быстрой реакцией, а сектор обстрела со стороны черного хода, дверь которого так и осталась открытой после неудачной попытки этих двоих, перекрывал столик почти на две трети. Стоило подождать еще несколько секунд, пока наконец большинство посетителей не осознают происходящее и не рванут во все стороны, стараясь сохранить свои жалкие душонки. Правда, существовала вероятность, что еще до того момента Карим распрощается с жизнью, но все-таки получить иглу в задницу в тот момент, когда он будет протискиваться в узкий лаз, более вероятно. Нападавшие явно были профессионалами, а любой профессионал всегда поражает цели по степени их угрозы. Карим же надеялся, что его коленопреклоненная поза отнесет его в самую нижнюю строчку списка целей.

Чахванжи не задавался вопросом, кто и зачем послал в духан убийц и во что ему это обойдется. Если дело в разборках местных банд, завтра об этом будут трещать на всех перекрестках, а если дела слишком серьезные, то интересоваться – себе дороже. Сейчас главное – выжить. Убытки будем считать после. А на репутации заведения это никак не отразится. Редкий духан в порту Эль-Хадра мог похвастаться тем, что переживал подобные разборки реже одного раза в квартал. Поэтому все духанщики изначально закладывали возможное возмещение ущерба в стоимость подаваемого пойла и жратвы.

Наконец, когда духанщику стало казаться, что время остановилось, из середины зала раздался первый испуганный вопль. Он оборвался через долю секунды, но тут крик подхватили еще с десяток глоток, затем послышался грохот падающей мебели и треск искровых разрядников. Карим криво усмехнулся. Эта рвань пытается сопротивляться… В этот момент за стойкой вновь послышались хлопки и шипение клапанов. Карим подобрался. Похоже, внимание контролирующих черный ход отвлекло происходящее в зале. Это давало шанс. Духанщик медленно опустил лоб к полу, будто отбивая поклон, а затем со всей мочи бросил свое дородное тело вперед, под скатерть, моля Аллаха совершить чудо и смазать стенки лаза маслом, дабы столь объемный предмет миновал их сколь возможно быстрее.

Похоже, сегодня Аллах оказался к нему благосклонен. Карим проскользнул в лаз будто нож в масло. Мелкую неприятность вроде оторвавшейся ржавой укосины, со всего маха засветившей ему в лоб, когда он летел по нисходящему желобу, можно было не принимать в расчет. Тем не менее это стоило ему пары-тройки секунд потери сознания. Впрочем, судя по потоку крови, заливавшей лицо, и по тому, как звенело в голове, в другой ситуации он, вероятно, не так быстро пришел бы в себя, но сейчас вся сущность старого чахванжи была нацелена только на одно – выжить. Поэтому, очнувшись на заваленном обломками кирпича полу развилки тоннеля, Карим быстро поднялся на ноги и, отшвырнув рухнувшую на него укосину, шатаясь, припустил к распределительному щитку. Щиток давно сгорел, потерял крышку и теперь демонстрировал всем, кто имел желание бросить на него брезгливый взгляд, черные, полусгнившие и забитые окалиной внутренности. Но на правой стенке, за клубком обгоревших и слипшихся проводов, Карим приладил простенький тумблер, приводящий в действие массивную заслонку из куска корабельной обшивки, наглухо перекрывавшую лаз. Духанщик справедливо полагал, что если или, вернее, когда ему наконец-то придется воспользоваться лазом, то будет разумным обеспечить себе максимально возможную фору.

Он почти успел. Когда Карим, в очередной раз утерев уже намокшим рукавом заливавшую глаза кровь, рухнул на щиток, налегая на маленький тумблер всем своим весом, сверху ухнул гулкий удар упавшей перегородки. Духанщик облегченно сполз по стене. Но сразу же после этого послышался шелестящий звук. Это означало, что в его лаз проскользнул кто-то еще. И этот кто-то успел проскочить заслонку до того, как она закрылась. Духанщик скрипнул зубами. Неужели все напрасно? Он попытался подняться, но ноги слушались плохо, – по-видимому, удар укосины был слишком силен, – и Карим остался на месте и обессиленно прикрыл глаза. Он сделал все, что мог, и теперь ему оставалось только отдаться на волю Аллаха…

Преследователь рухнул на пол со странным утробным взвизгом. Этот звук как-то не очень вязался с образом человека, вооруженного пневматическим игольником, поэтому Карим живо открыл глаза и уставился на вновь прибывшего. О шайтан! Это оказался тот самый странный старикашка. Но как ему удалось выкрутиться? Духанщик был готов поклясться, что первый выстрел игольника прозвучал именно от того стола, за которым тот обычно обретался. Старикашка испуганно огляделся, не замечая Карима, а потом со всхлипом вздохнул. Духанщик зашевелился и начал торопливо подниматься. Раз уж судьба предоставила ему шанс, он не собирался растрачивать его на разгадывание столь бесполезных загадок. Старикашка жив, ну и шайтан с ним, пусть теперь делает со своей жизнью все, что заблагорассудится. А ему сейчас некогда. Но тот, замерев от неожиданности, наконец-то разглядел, кто это производит столь угрожающий шум, и прямо-таки прянул к духанщику:

– Благословение Господу, вы здесь, уважаемый. А я уж испугался, что мне придется самому разбираться в этих катакомбах.

Карим скривился (этот сын собаки еще смеет упоминать своего собачьего Господа на земле правоверных!), но сдержался и только раздраженно буркнул:

– Отстань.

Но старикашка уже доковылял до старого чахванжи и вцепился в рукав халата как клещ:

– Боже, у вас кровь на лице. Позвольте, я вам помогу.

Ну вот, опять! Духанщик попытался свирепо нахмуриться. Но движение кожи лба, по-видимому, повредило уж немного запекшийся рубец, и Карим почувствовал, как по переносью вновь побежала струйка крови. А старик уже ковырялся в сумке, висящей у него на поясе. Спустя несколько мгновений он выудил из сумки какую-то блестящую полоску и ловко приложил ее ко лбу. Карим почувствовал прохладу, и кровотечение сразу же прекратилось. А кроме того, боль, все это время отдававшаяся в висках при малейшем движении, куда-то исчезла, оставив только слабую тень, больше похожую на воспоминание. Карим хмыкнул. Вот собачьи дети. До чего додумались. Недаром банчия их партията рассказывал, что эти гяуры – не мужчины. Настоящий мужчина должен уметь терпеть боль, а они ломают себе головы над тем, как бы ее облегчить. Но сейчас это было весьма кстати. Тем более что у них получилось. Правда, это отнюдь не означало, что Карим вдруг оказался чем-то обязан этому старикашке. Правоверный не может быть ничем обязан сыну собаки. Однако теперь духанщик мог передвигаться достаточно быстро. Он вырвал рукав из руки старика и более-менее твердым шагом двинулся вперед по тоннелю. Старикашка засеменил за ним не отставая. Карим нахмурился, но промолчал. Все-таки пластырь этого христианина ему помог. Так что до выхода из тоннеля вполне можно потерпеть его присутствие.

Лаз наружу Карим устроил за здоровенным куском корабельной обшивки, скорее даже обломком целой секции, который все окружающие, кто еще сохранил воспоминания о мусорных баках, использовали именно в этом качестве. Причем никто как-то не подумал о том, как этот мусор отсюда вывозить. Поэтому к настоящему моменту секция практически скрылась под горой мусора и гниющих отходов, теплыми склизкими кучами покрывавших всю прилегающую территорию. Так что можно было надеяться, что большинство моделей дешевых инфракрасных и энзимных сенсоров в радиусе сотни ярдов от свалки окажутся абсолютно неработоспособными. А в том, что скромный духанщик попадет в поле зрения людей, способных потратиться на дорогую аппаратуру, Карим сильно сомневался. Впрочем, сейчас бывший чахванжи мог уже поверить во что угодно.

Они выбрались наружу, обрушив небольшую горку картонных коробок, из которых несло чем-то сладковатым. Причиной шума был именно старикашка, который, выбираясь из узкой щели, неловко подтянул ногу. Карим чертыхнулся про себя. Вроде размерами только в четверть самого духанщика, а сколько от него шума! Впрочем, что еще взять с неверного. Слава Аллаху, их совместное путешествие закончилось. Карим отвернулся от старика и двинулся в сторону соседнего пакгауза. Но у того, видимо, были совершенно другие намерения. Не успел духанщик сделать и десятка шагов, как позади раздался дребезжащий старческий голос:

– Постойте, уважаемый, куда же вы? Подождите меня.

Карим поморщился, но шага не замедлил. Но старик заголосил еще громче. Карим вздохнул, недовольно скривился и повернулся к старикашке, который торопливо догонял его, смешно подволакивая обе ноги. Когда тот оказался рядом, бывший чахванжи схватил его за ворот и, приподняв к своему лицу, прорычал:

– Ну ты, сын собаки, не смей тащиться за мной. Понятно?! – после чего швырнул его на ближайшую кучу мусора и повернулся, намереваясь двигаться дальше.

Старик всхлипнул и удивленно произнес:

– Но вы не можете меня бросить. Я же… я же пропаду. Я тут ничего не знаю.

Карим скривил губы в презрительной усмешке. Нет, прав был банчия. Гяуры – не мужчины. Как это по-христиански: «Вы не можете меня бросить, потому что я без вас пропаду!» Ну кому нужен такой урод?

Но тут старик снова заговорил:

– Послушайте, вам нельзя меня оставлять. Вы же не знаете, с чем столкнулись. Они все равно вас найдут. А я могу вам помочь.

Карим успел отойти почти на десять шагов, прежде чем остановился, пригвожденный к месту мыслью после этих слов старика. Несколько секунд он стоял, ошарашенно поводя головой, а затем повернулся и, подскочив к старику, притянул его вплотную к своей рассвирепевшей физиономии:

– Так люди, которые разгромили мой духан, пришли за тобой? Ах ты… сын ишака!

Он тряхнул неверного так, что у того клацнули челюсти. Надо же, единственный раз он позволил неверному остановиться у него в духане – и на тебе! Но старикашка, с трудом протолкнув воздух сквозь стиснутое воротником горло, произнес:

– Да, они пришли за мной, но это не люди.

– Что?! – Карим от удивления слегка ослабил хватку. А старик, сумевший наконец-то достать ногами до земли, упрямо набычил голову и повторил:

– Они не люди. И они никогда не оставят вас в покое. Как мне представляется, они получили приказ ликвидировать всех, кто хотя бы просто видел меня. И они не остановятся, пока не выполнят этого приказа. Потому что такова их природа.

– Откуда ты знаешь?

Старик пожал плечами:

– Я знаю о них все. Потому что именно я их и создал.

И в этот момент до духанщика наконец дошло, что он никогда уже не вернется в свой духан.