Читать книгу Телефонист - Роман Канушкин - Страница 4

…Они меня никогда не найдут. Место, куда я ухожу, в их Вселенной не существует. И им приходится иметь дело с кем-то другим. Всегда с кем-то другим. Потому что они ошибаются, а я нет.

Она оставалась связанной уже не меньше четырёх часов. Точнее, четырёх – с тех пор, как он ушёл. И хоть бандаж был сделан искусно, не причинял болевых ощущений, тело начало затекать. И очень хотелось пить. Вероятно, это тоже часть игры. Так она думала. По крайней мере, некоторое время назад. Она на всё согласилась сама. Он предложил, и она согласилась. Хотела попробовать, давно хотела. Её руки были жёстко закреплены вдоль тела при помощи колодок, ноги разведены в стороны и закреплены бандажными ремнями так, что опустить она их не могла – ремни крепились цепями на уровне её плеч. Она была беспомощна и почти неподвижна, могла лишь немного смещаться вдоль деревянной поверхности стола. Как она и хотела. По крайней мере, когда всё начиналось. Ей удалось чуть сдвинуться, чтобы голова не оставалась на весу, хотя ребро стола с каждой минутой всё невыносимей впивалось в затылок. Тогда она сдвигалась к краю, голова опрокидывалась, и к ней тут же приливала кровь. Когда он был с ней, это тоже было частью игры. Кожаный ошейник, прикреплённый такой же цепью к поясу, он ослабил. Собственно говоря, это была вся оставленная ей свобода движения. И ещё он оставил её голой. Выскользнул из комнаты, словно на несколько минут. На пол упала плётка. Он хлестал её, но… терпимо. Она даже не ожидала от себя, что, наверное, смогла бы вытерпеть сильнее. И ей понравилось; не сразу, но очень понравилось. Она многого от себя не ожидала. И прежде всего, полного доверия к абсолютно незнакомому человеку. Как только она переступила грань и полностью оказалась в его власти, пришло это доверие… Тоже ведь странно.

– Ты давно этого хотела, – он мягко взял её руку и быстро закрепил колодку; болт вкручивался в деревянную поверхность стола. – Твоё тело рассказало больше тебя, – взял вторую руку. – Холодная… Не бойся.

– Не боюсь.

– Я всё вижу, – он склонился прямо к её лицу, вглядываясь в неё своими разноцветными глазами, и ничего, кроме мягкости и нежной заботы она в них не увидела. Улыбнулся. – Я тебя освобожу. Пришло время поиграть?

– Что? – в горле чуть пересохло. Она ещё что-то попыталась уточнить про «стоп-слово», хотя вроде бы уже всё обсудили.

– Ты дрянь? – сказал он. И резко потянул цепь ошейника в сторону.

– Я-я-а-а? – наверное, она хотела потянуть время или сообщить, что ещё не совсем готова, но с её губ сорвался лишь хрип.

– Ты мне благодарна? Так хотела, а-а? Грязная шлюшка…

И это было начало.

– Сухов слушает. Аллё, говорите… Аллё?!

Молчание. Шумы, еле слышный скрип, как от заезженной пластинки. Сухов нахмурился, быстро посмотрел по сторонам: кто-то решил его разыграть? Кто-то из коллег?! Не угомонятся никак…

Сквозь шероховатые скрипы еле слышное: «Следак Сухов»… Хотя, возможно, показалось. Страхи… Беспокойство и страхи, ведь так, следак Сухов?

Скрипы закончились. Заезженная пластиночка заиграла. И музычка та же самая…

Сухов сглотнул, подступивший ком показался сухим и словно с острыми краями. На пробковой панели перед ним разноцветными кнопками были прикреплены фотографии: девушки. Потерпевшие, живые и… то, что он с ними сделал. В центре такое же небольшое фото картины Эдварда Мунка «Крик». Кое-кто полагал её на этой панели неуместной. Ещё тогда Сухов пытался найти, нащупать какую-либо связь между жертвами, пристально разглядывая фотографии живых, а потом остальные. И не нашёл. Если не считать этой репродукции Эдварда Мунка.

Сухов крепче сжал телефонную трубку и почему-то подумал: «Удивительно, а ведь оригинал оказался совсем небольшим, скромного размера картина».

– Я тебя поймал, – сказал он.

Музычка; его реплику проигнорировали; наверное, Сухов побледнел или вспотел, потому что внимание коллег теперь было приковано к нему. Он поднял руку, жест, требующий полного внимания:

– Кто говорит?!

– Пришло время поиграть, – ровно, без эмоций и вне диалога, просто сообщение. И голос… Тот самый? Или это страхи?

– Я тебя поймал! – жёстко выдавил Сухов, почти сорвался на крик. И тут же пожалел об этом. Поднятый вверх указательный палец коснулся телефонной трубки и описал в воздухе круг. Шершавые скрипы и музычка ушли на дальний план. В трубке прозвучало:

– Не надо определять телефон. Всё по-старому…

Голос, очень похожий на тот. Хотя, возможно, это игра записями, потому что…

«Я его поймал», – подумал Сухов. И услышал: теперь сообщение стало чуть более личным, по крайней мере, со смешком:

– Но на этот раз немножко помогу. Записывай адресок. Может, успеешь.

Она стала замерзать, хотя в квартире вовсю работало отопление. И очень хотелось пить. Хоть бы стаканчик воды, хотя бы глоточек. Вон там, на кухне, холодильник, и в нём, наверное, много всего… да чего уж, и кран для мытья посуды подойдёт, лишь открыть – и вода, хлорированная, не самая вкусная московская вода, но она не привередлива…

Но куда он мог запропаститься так надолго? Он ведь просто вышел через ту дверь, там оставалась его одежда, но… В какой-то момент она не совсем понимала, что он говорит, лишь слушала его низкий, чуть хриплый голос, который ей сразу

(показался очень сексуальным?)

понравился, но… вроде бы он что-то сказал. Возможно, «я сейчас», возможно, ещё что-то…

Ей бы высвободиться, и глоток воды, чтобы голова прояснилась. Чёрт, а ведь никто не знает, где она, никому ничего не сказала, что понятно: слишком интимное намечалось приключение. Никому ничего… дура! Ну, у Насти, хоть и лучшая подруга, язык без костей, пересудов потом не избежать, но можно было бы найти способ… Да таких способов полно! А теперь она здесь связана, беспомощна, и никто, кроме него, этого не знает. Никто, кроме него, не придёт на выручку. Это тоже часть игры? Или что-то пошло не так? Или… вот, пожалуй, главный вопрос. А вдруг с ним что-то случилось? Тупо сердечный приступ или сбила машина? Она нервно усмехнулась, вспомнив анекдот на схожую тему, и поняла, насколько высохло горло. Ничего весёлого в её положении нет. Ну как можно было быть настолько безответственной. Дура!

Никто, кроме него, ей не поможет. А если попытаться кричать, звать соседей, ведь это обычная московская квартира. Да только… она лучше умрёт тут от холода и жажды, чем позволит найти себя такой! Голой, связанной, с разведёнными ногами… На это тоже был расчёт?

«Ты благодарна мне?» – вспомнились его слова. Скорее всего, так было задумано с самого начала: лишить её собственной воли, сделать полностью зависимой от него, от его гнева и его милости. Он ведь предупреждал, что это только самое начало… «Ты благодарна мне?!» О да! Она будет благодарна ему, как никому на свете, если он сейчас придёт, вернётся и даст глоток воды. Она станет его рабыней, умалится до ничтожества, сделает всё, что он захочет. Если только он вернётся и избавит её от позора быть обнаруженной вот так. Пусть это будет часть игры, она согласна, и пусть с ним ничего не случится…

Обвела взглядом комнату – судя по всему, их две. Обычная московская квартира. И ничто здесь не говорило о наклонностях хозяина. Даже стол, к которому она была прикована, – обычный деревянный обеденный стол, и вот в этом во всём…

Господи, ей понадобилось целых четыре часа, чтобы включить голову?

Ещё когда они обсуждали «стоп-слово», она спросила:

– А что это должно быть? Хватит, не надо? Стоп? Прекрати?! Больно?

– О нет, что-то совсем другое.

– В смысле?

– Что-то совсем из другой оперы. Это всё ты и так будешь говорить, – он улыбнулся ей, – и молить о пощаде. Чаще всего, это не отличить от «хочу ещё».

Она улыбнулась в ответ и почему-то подумала, что он совсем не пошлый.

– Ну тогда как?

– Другое, за что будет отвечать рациональная часть твоей природы. Любое неожиданное, глупое слово подойдёт. «Радиопередатчик». Или вот «телефон», – он взял её айфон и покрутил в руке. – Пожалуй, «телефон» будет в самый раз.

Почему она сейчас это вспомнила? За всё время близости с ним, того, что он называл «сессией», с её губ срывались самые разные слова: и любовные стоны, и стоны мук, и даже слова мольбы, но… среди них не было слова «телефон». Рациональная часть её природы отлучилась погулять, и она получила, чего уж там, самый волнующий опыт в своей жизни, но…

Почему сейчас вспомнила именно это? Стоп-слово… И как это связано с обычностью квартиры? Есть причина. Спустя аж четыре часа рациональная часть изволила вернуться, чтоб увидеть, сколь незавидным является её положение.

И дело даже не в том, что, скорее всего, она не станет кричать и звать на помощь из боязни позора – никто не знает, на что способны доведённые до отчаяния. Дело в двух вещах: абсолютной нормальности этой квартиры. Обычный сервант, старая стереосистема, книжная стенка – никакого антуража, никаких девайсов, всё обыденно, жильё нормального здорового обывателя. Экран телевизора старомодно задёрнут свисающим покрывалом. Такой же тряпкой в углу укрыто ещё что-то, похожее на вертикальную раму, возможно, там зеркало… И этот стол, на котором она распластана, предназначен вовсе не для подобных любовных затей. За ним люди собирались на обед, и первые отверстия в деревянной поверхности, словно не жалея чужую вещь, просверлил он сам. Четыре часа назад. Как он сказал: «Из другой оперы?». Здесь всё было из другой оперы! Это был не его дом. Он привёл её в чужое жильё.

И второе: рациональная часть вдруг вытеснила все ложные воспоминания из её головы. Уходя, он не прошептал ей «я сейчас». Совершенно точно. Он сказал другое, что-то про… свечи?! Я за свечами?

Причём тут свечи? Может такое быть, или это игра перепуганного воображения?

Ладно, допустим, он мог взять ключи от этой квартиры у кого-то из знакомых и… что? Просверлить, испортить чужое имущество?! Тоже не получается… Слишком много несоответствий. И ещё: вот в ту дверь он вышел абсолютно голый. Даже плеть осталась валяться на полу. Но всё же он забрал с собой только одну вещь. Это был её мобильный телефон. Её айфон.

И прежде чем в голове связались статьи из интернета, сплетни бульварного чтива и болтовня за кофе на работе, она разлепила ссохшиеся губы и произнесла:

– Херня… – а потом сама удивилась следующей фразе. – Похоже, я в беде.

В глотке что-то булькнуло: страх позора подавил отчаянный крик о помощи. Она попыталась ещё раз, по телу прошлась какая-то судорожная волна, но она лишь слабо прохрипела:

– Спасите меня…

Извиваясь и теперь уже дико озираясь по сторонам, просипела ещё раз:

– Пожалуйста, помогите…

А потом услышала, как в замочную скважину входной двери вставили ключ. Повернули его. Щёлкнул механизм замка. Тот, кто появился там, не торопился сейчас войти к ней в комнату. Словно чего-то ждал или был чем-то занят.

– Это ты? – как можно более спокойно позвала она. Поймала себя на том, что на лице застыли одновременно напряжение и заискивающая улыбка. Если он этого добивался, то полностью достиг результата.

Что-то тренькнуло, заиграла какая-то мелодия. Странная акустика, динамик её айфона давал гораздо более полноценный звук. Она потянула руки на себя, как будто, наконец, любой ценой решила избавиться от колодок.

Шаги. Приближающиеся. Её зрение ненадолго прояснилось. Что-то в нём незаметно переменилось. «Парень, что, сделал себе макияж? – мелькнула какая-то вздорная мысль, и следом пришла другая. – Какая же я дура!»

Перед глазами снова всё попыталось поплыть. Она сглотнула, от жажды горло, как изрезанное бритвой. Но произнесла твёрдо:

– Телефон.

Парень еле заметно усмехнулся. Сколько ему лет? Сколько ему лет на самом деле?!

– Нет, ты не понимаешь: верни мне мой телефон! – твёрдо потребовала она.

Он посмотрел на неё почти с любовью. Показал ей, что было в руках: две свечи, обычные, крупные, из тех, что продаются в любом хозяйственном магазине.

– Скоро всё закончится, – сказал он.

– Нет, сейчас! – сорвалось криком.

Он не удивился, понимающе кивнул. Быстро подошёл к ней, склонился и поцеловал в губы. От неожиданности она ответила. И произнесла, наверное, с мольбой:

– Я замёрзла. Дай мне попить.

Теперь в его взгляде появилось что-то… Он действительно смотрел на неё с любовью, даже больше, он её боготворил. Ей стало страшно. Снова одарил её быстрым поцелуем. На этот раз она ответила укусом. Прокусила губу до крови.

Отстранился, улыбнулся. К счастью, не стал облизывать собственную кровь, просто протёр пальцем.

– Отпусти меня, – попросила она. И почувствовала что-то, похожее на волну горячего воздуха.

Нелепо, но слишком обыденная московская квартира содержала одну нетривиальную деталь. Она была здесь, таилась, присутствовала с самого начала, притворяясь чем-то другим. В углу, задрапированное тряпкой, нечто, не совсем характерное для обывательского жилья. Он быстро сдёрнул покрывало: да. Вертикальная рама, но не зеркало… От острой поверхности отразился весенний солнечный лучик.

Она не сразу поняла, что увидела. Чем именно это было. И услышала, как сел её голос:

– Что это? Зачем?! Пожалуйста, не надо…

…Опергруппа выехала на место в полном составе. Сухова даже не удивило, как быстро прошло нужное решение: по адресу выдвинулся не ближайший к месту патрульный наряд, а целая опергруппа с…

– С целым подполковником, – невесело усмехнулся Сухов. Сейчас ему верят безоговорочно, его авторитету, набил себе фишек, только… Это была не его опергруппа. Не совсем его. И кое-кого очень важного в ней не хватало.

«Она всех достала, – подумал Сухов. – Перевести её было единственным выходом».

Адрес ему продиктовали более чем подробный. Пятая Парковая на пересечении с Измайловским бульваром. Какая-то недобитая хрущёвка, пятиэтажка из тех, что совсем скоро снесут. Требование нового времени, решение мэра. Пока группа с полностью включёнными сигналами неслась в Измайлово, Сухов потребовал пробить по базе данных всё, что известно по адресу. Информация начала поступать. Самая обычная, формальная. Зацепиться не за что.

– Чёрт, она ведь даже меня достала! – вдруг выругался Сухов. – Глупая Ванга.

– Что? – откликнулся водитель.

– Ничего, – отмахнулся он. – Рули давай.

Сухов вспомнил, как она подарила ему карточку с репродукцией Мунка. Как раз в самый разгар дела Телефониста.

– На, ведь тебе нравится, – сказала она.

– «Крик»? – Сухов поглядел на неё с иронией. – Ну и что это значит? Ты ведь ничего не делаешь просто так, не можешь, как обычные нормальные люди.

– Ничего, – сказала она и ткнула пальцем. Некоторые её манеры бесили даже Сухова. – Просто повесь её там, на свою пробковую панель и смотри внимательно.

– Достала! – пробубнил Сухов. Теперь водитель лишь бросил на него молчаливый взгляд. Иногда шеф, размышляя, говорил вслух странные вещи. Так порой складывается жизнь. – Только лучше неё нету.

Информация продолжала поступать. И всё это было не то. Сухов снова оказался на краю пропасти; когда она подарила ему эту карточку с Мунком, тогда хотя бы…

– Ты нужна мне сейчас, чёртова глупость, – тихо выругался Сухов.

Водитель только быстро сморгнул.

Она была непереносимой, очень умной и очень вздорной. Половина её решений и умозаключений была абсолютным бредом и сумасшествием, вторая половина тоже была сумасшествием, но оказывалась стопроцентно верной. Там, где остальные завязли и были слепы, она умела видеть. Сослуживцы прозвали её «Вангой».

Водитель, который сейчас гнал новенький минивэн в Измайлово, знал кое-что. Ему очень нравилась Ванга. И может, лишь поэтому он знал, что скрытной Ванге нравится Сухов. А Сухов в одиночестве растил дочь. И не собирался ничего менять. И так тоже порой складывается жизнь.

Крупный, быть даже может, грузный человек. Его видно со спины. Он оглядывается быстро, темно, озирается. С ним что-то не так. Люди, подверженные весеннему обострению, или телевизионные гадалки сказали бы, что вокруг него дурная энергия. Человек входит в пропахший кошками и стариками подъезд хрущёвки, начинает подниматься по лестнице. У него одышка, ему нужно на пятый этаж.

…Опергруппа была уже на месте, а Сухов всё ещё думал о Ванге. И о Мунке. О них обоих. Потому что это всё не то. Может, у следака Сухова и у самого уже проблемы (да их и немало!), но эта невероятная, может быть, существующая лишь в его голове связка Ванга-Мунк гораздо ближе сейчас к реальности, а они все делают не то. И Ванга нужна ему, чего уж тут скрывать, только как теперь её вернёшь…

– Если только броситься в ножки с извинениями, – пролепетал себе под нос Сухов.

Водитель Кирюха легко дотронулся до него:

– Лёх, ты с нами? – позвал он.

– Я в норме, – отозвался Сухов.

Ещё в машине ему озвучили всё, что удалось выяснить по продиктованному адресу:

– Шеф, тут так: хозяин – Кривошеев Андрей Семёнович, на пенсии. У нас на него ничего нет. Ну… неоднократные вызовы нарядов соседями за дебош, – говоривший ухмыльнулся. – Похоже, Андрюша у нас крепко сидит на стакане. Но это всё.

Сухов поморщился, обронил:

– Плохо дело.

На пролёте четвёртого этажа он дал команду остановиться. Все действовали бесшумно и чётко.

– Кирилл, – шёпотом позвал Сухов. – Там что-то не то. Какое-то дерьмо.

Тот понимающе кивнул. Оставался ещё один этаж.

Дверь в квартиру оказалась незапертой. Из зазора веяло сквозняком. Замерев, Сухов вслушивался, стараясь понять, что всё это значит. Зачем его пригласили сюда? Ловушка? Вряд ли. Что-то другое. Но инстинкты молчали. Никакой угрозы из-за двери не исходило. Он подумал, что вот так люди и прокалываются. Но чаще всего они прокалываются из-за того, что слишком долго размышляют. Как там было: думай медленно, действуй быстро. Сквозняк. Дверь протяжно заныла, качнувшись в петлях. Въевшаяся в стены вонь (грязь, старость, болезнь?) пропитала весь подъезд. Этим заунывным звуком и воспользовался Сухов:

– Входим, – кивнул он.

Ну вот, сейчас он всё и узнает. Или опять сыграет в чужую игру. Но время «думать медленно» теперь закончилось.

Дверь распахнута. Длинный полутёмный коридор, справа совмещённый санузел, этот сектор уже взят под прицел. Слева на стене висит очень старый велосипед без переднего колеса. Коридор поворачивает, короткий аппендикс заканчивается крохотной кухней. Прямо комнаты, их две, смежные. Этот дерьмовый запах болезни усиливается. Сухов входит в первую комнату, на свет. Он знает, что со спины прикрыт, но здесь может ждать сюрприз. В аппендиксе коридора мелькает какая-то тень. Кто-то весьма крупный и грузный даже и не подозревает о них, намереваясь войти в спальню.

– Лежать! Полиция! – это Кирюха. Грузный человек уже сбит с ног. Но… он словно и сам не растерян даже, а находится в прострации. Задыхаясь, что-то пробует прокричать…

Кто ты, источающий подобные миазмы? Превративший свой дом в берлогу отвратительной болезни? Кто?! Всего лишь часть чужой игры? Или…

А потом Сухов это увидел.

Она лежала на кровати абсолютно голая, с разведёнными ногами, непристойно выставив наружу все свои прелести. Длинные волосы раскинуты по подушке, глаза раскрыты и уставились на вошедших. В том месте, где голова при помощи шеи соединяется с телом, забрызганный, тёмно-красный, почти чёрный след. Такие же капли на подбородке и немного на груди. Потому что у неё отсечена голова.

– Это не я! Пусти… Вы что ах…ели, мужики?! Это не я-я! – вот что, задыхаясь, кричит грузный, воняющий болезнью человек. Сухов смотрит на его огромный, уродливо свисающий из-под майки на спортивные штаны живот. Сверху надета зимняя куртка.

– Мать твою, – говорит Кирилл, глядя на кровать.

Сухов переводит взгляд с уродливого живота на лицо грузного человека, которое из пунцового начинает синеть.

«Ему нужен врач, а то сдохнет с перепоя, – думает Сухов. Он всё уже понял. – Операция по задержанию бухающего пенсионера успешно завершена».

И дерьмовый запах болезни – всего лишь запах многолетнего перегара. Этот задыхающийся на полу уже наполовину мёртв. Но кто-то ещё жив, кому-то ещё не отсекли вот так голову…

– Лёха, это… товарищ пол… – начал Кирилл.

Сухов отмахнулся.

– Это кукла, – треснутым голосом отозвался он.

– Что?..

– Резиновая женщина. Из секс-шопа.

– Ты…

– Угу. Похоже на труп. Да?

Кирилл переводит брезгливый взгляд на сбитого им с ног человека:

– Уро-од! Какой же ты урод.

– Не моё, – верещит тот. – Пусти…

– Не его, – подтверждает Сухов. – Дорогая штука. Того, кто это сделал, здесь уже нет.

Сухов подходит к кровати, проводит пальцем по забрызганному «кровавому» следу:

– Краска, – говорит он. – Мы все ошиблись.

«Я ошибся, – приходит усталая мысль. – И пляшу по нотам, которые для меня расписали. А ведь Ванга предупреждала. Несколько жертв Телефониста не вписывались в общую картину. Предупреждала. Да я не послушал и закрыл дело».

На стене у изголовья приклеена записка. Скотчем. Обычно остаются прекрасные «пальчики», но Сухов почему-то знает, что и там ничего не будет. Он смотрит на записку, в горле легко запершило. Записка создана тем же издевательским способом, что и прежние. Что и те, которые приходили ему на электронную почту: словно вырезанные из газет буквы разных шрифтов и разного размера. Только всё это отпечатано на лазерном принтере. Имитация, игра в старомодные анонимки. Как и всё здесь. Важно лишь содержание записки. Вот для чего его пригласили! Вкупе с резиновой бабой из секс-шопа, у которой отрезана башка.

Разновеликие и разношрифтовые буквы: «Здесь чего-то не хватает. Возможно, двух свечей? ☺»

– Смайлик, – устало говорит Сухов. – Дерьмо!

– Лёха, у неё в руке…

– Вижу, – говорит Сухов. Он давно всё увидел и давно всё понял.

– Что это? – голос Кирилла; тот немного сбит с толку: в ладони у куклы чёрный пластмассовый прямоугольник с круглым отверстием посередине.

– Это для сигар, – Сухов два раза шмыгнул носом, хотя никакого насморка у него не было.

– В смысле?

– Ножичек, – глухо говорит Сухов. – Там внутри спрятано лезвие. Вставляешь сигару и отрезаешь. Нож. Точнее, гильотина.

Кирилл захлопал глазами, перевёл взгляд с гильотинки для сигар на голову резиновой женщины, отделённую от тела. Сухов позволил себе очень короткую и очень тёплую улыбку – он знал Кирюху как свои пять пальцев, и все его гримасы, и знал, что в случае чего, тот прикроет не только его спину и не только его зад. Потом улыбка поблекла.

– Но ведь… – Кирилл теперь смотрел на Сухова.

– Именно, – кивнул тот. – Гильотина. Такими раньше отрубали головы.

– Это ведь…

– Послание, – подтвердил Сухов. Ему вдруг захотелось побыстрее покинуть эту квартиру, иначе запах болезни застрянет в нём, но теперь здесь дел немало и… подлинная болезнь отсюда ушла, умело скрывая свой смрад. – Ты б отпустил его, он посинел уже. Нам ещё жмура-алкаша при задержании не хватало.

Кирилл ослабляет хватку, грузный человек пытается браниться.

– Думаю, он ничего не знает, – говорит Сухов. – Но всё-таки выпотрошите его по максимуму.

– Послание, – морщится Кирилл. – Опять эти грёбаные шарады. – И вдруг добавляет: – Ванга оказалась права?

– Похоже, – соглашается Сухов. Чего уж теперь.

– А причём тут свечи? Две… Есть какие-либо предположения?

– Пока нет, – говорит Сухов. – Это всё имитация.

– Того, что может произойти?

Сухов посмотрел на лежащую перед ним резиновую женщину, на пришпиленную к стене записку, потом на Кирилла, и тот увидел, какими тёмными стали его глаза.

– Или уже происходит, – сказал Сухов.