Читать книгу Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 1. Герой попадает в историю - Рона Цоллерн - Страница 3

– Это кому-то нужно, Роланд?

– Посмотри, сколько людей собралось!

– Хлеба и зрелищ – это понятно, но то, что я читаю в этой программке… «Ритурнель» – красивое слово, что оно означает? Знает кто-нибудь кроме тебя? Миракль, моралите – зачем это? Реконструкция в большинстве случаев подделка! Даже те, кто сами ей занимаются, по-моему, не вполне понимают суть того, что реконструируют, и неудивительно – прошло несколько веков. Вот, музыка трубадуров, которую ты слушал, – это нудное завывание трудно вынести!

– Мы же не можем жить только настоящим! – Роланда забавляло, когда младший брат пускался в подобные рассуждения, он барахтался в них смешно, как щенок, и его можно было иногда подтапливать.

– Мы можем жить настоящим и будущим!

– К сожалению, Артур, сейчас уже не можем, – он положил руку брату на плечо и заговорил медленно, таинственно, почти в самое ухо, словно читал стихи. – Огромная пропасть минувшего распахнулась перед нами, – Роланд обожал придумывать на ходу глобальные обобщения, к которым сам не относился серьезно, но которые, он знал, в первый момент ошеломляли собеседника, – мы разрыли ее до умопомрачительно глубоких слоев, и человечество пока не понимает, что с ней делать. Поэтому и возникают различные варианты – один из них реконструкция, которая, кстати, коренным образом отличается от традиции, от живой традиции. Мы в мучительном поиске смысла всего отрытого нами.

– Чем так мучится, не лучше ли заняться более полезным – принять существующее положение вещей за отправную точку и постараться его улучшить?

– Так обычно считают культурные герои, преобразователи мира и благоустроители жизни. Родился бы ты в эпоху богов или героев – непременно совершил бы какой-нибудь подвиг: добыл бы для людей огонь, воду…

– …и медные трубы…

– …или приколотил бы гвоздями небо к чему-нибудь.

– Хватить уже, ответь серьезно!

– Мы стали слишком хорошо жить, малыш, теперь нам приходится кормить не только свое тело, но и свой мозг. Раньше не многие испытывали в этом потребность, и еще меньшее количество людей могло это безнаказанно себе позволить. А пища для ума… ее легче добыть в прошлом, оно всегда под рукой, хоть какой-то кусок.

– Поэтому мы имеем культуру снобов и задротов, Роланд.

Неодобрительные взгляды чиркнули по Артуру.

– Вопрос: кто – кого, – с вкрадчивой улыбкой сказал Роланд. – Тебе не нравится? Ты что такой напружиненный?

– Не люблю, когда много народу… – Артур посмотрел на брата, из которого мелкими крупинками высыпался смех. – Что?!

– Расслабься! – подмигнул Роланд.

– Сейчас я тебе врежу! – мирно сказал Артур, обозначая границы юмора.

За те три месяца, что прошли со смерти их отца, эту фразу Роланд слышал от брата часто. Правда, Артур почти никогда не выполнял своего обещания.

Братья Цоллерны жили теперь вместе – в доме своих предков, в городе, где у их отца, Бернара фон Цоллерна, была строительная компания. Артуру пришлось уехать с моря – найти управляющего на верфи было проще, а компанией Бернар руководил сам, и после его смерти она перешла к Артуру – Роланд не желал приближаться к этим делам. При жизни отца он предпочитал долго на одном месте не сидеть и разъезжал по городам, покупая картины и антиквариат. Бернар видел, что у старшего сына хорошо получается перемещать предметы искусства из одних рук в другие с выгодой для себя, поэтому предоставил ему свободу действий. В городе у Роланда раньше был лишь склад с картинами и разными старинными изысками, а теперь он открыл тут галерею, выставлял и продавал живопись – это он любил больше всего, – но и про мелкий антикварный народец тоже не забывал.

В большой старый дом они раньше приезжали погостить, навестить родителей, а сейчас поселились в нем и скоро поняли, что соскучились друг по другу, и оба хотят сохранить дом, хотя расходов на него гораздо больше, чем на отдельные квартиры. Смерть Бернара снова срастила их, наполнила новой силой их дружбу, очень крепкую когда-то, несмотря на разницу в семь лет, которая теперь была мало заметна, и которую подчеркивал только Роланд, а Артур добродушно принимал. Когда он стал каждый день общаться со старшим братом, у него заскрипели мозги, поскольку разговоры, которые велись меж ними, вынуждали его думать о вещах, прежде его совершенно не интересовавших. Он регулярно выслушивал лекции Роланда по разным вопросам культуры – редко какая домашняя трапеза без них обходилась. Артур, с детства немногословный, был добросовестным слушателем. Правда, в голове у младшего Цоллерна от всего, что пытался впихнуть в его сознание старший брат, разбухала страшная каша, он честно пытался в ней разобраться, но часто попадал впросак. Ему было от этого очень весело, и он сам иногда начинал какую-нибудь словесную партию с Роландом, чтобы проверить, сколько он в ней протянет.

Толпа собралась большая, и братья оказались почти в самой ее середине. Порой людская масса, будто единое существо мощно вздыхала, и тогда отдельным ее частям приходилось туго. Артура при очередном таком вздохе несколько продвинули вперед, но левую руку он не успел высвободить и ее зажало между чьими-то телами, да вдобавок какой-то молодец втерся рядом с ним, еще больше сдавливая его кисть. Беспокойный юноша совершал странные движения.

– Молодой человек, вам тут удобно стоять? – поинтересовался Цоллерн-младший.

– Да-да, – пробормотал тот, не поворачиваясь к Артуру, – не беспокойтесь, пожалуйста, мне очень удобно.

– А мне – нет, извините! – Артур наконец смог немного развернуться и высвободить руку.

Неожиданно он рявкнул настолько громко, что стоящие рядом вздрогнули.

– Так!

Артур начал озираться в поисках недавнего соседа.

– Он стащил мой перстень! – шепнул он брату.

Оглядывая толпу, Цоллерн-младший пытался понять, куда идти. Дальше от сцены было свободней, Артур протиснулся туда, он увидел у фонтана кого-то похожего на воришку, подошел, стараясь не спугнуть. Это действительно был он – стоял и рассматривал добычу.

– Какой красивый перстень! – тихонько сказал Артур, остановясь за его спиной.

– Это фамильная драгоценность, старинная печатка с головой медведя, она передается по наследству от отца к сыну, от сына к внуку, от внука… – тут он умолк, поняв, кто рядом с ним стоит.

– Да, – Артур положил руку ему на плечо, и тяжесть этой руки не предвещала ничего хорошего. – Все верно. Я только немного дополню: это моя фамильная драгоценность. Так что снимай. Он тебе великоват. – Артур забрал перстень и надел на руку. – И больше мне не попадайся!

Отойдя на несколько шагов незадачливый преступник обернулся.

– Еще увидимся! – бросил он.

– Даже так? – Артур с интересом смотрел ему вслед.

Возвращаться в толпу ему не хотелось, но он знал, что Роланд ждал этого представления, поэтому начал пробираться обратно, бормоча по сторонам «Извините, пожалуйста, у меня там брат остался».

Вокруг Артура задвигались, послышался голос флейты, затем жуткие подвывания струнных и лязг кастрюльных крышек. Флейтист словно разгонял людей своей дудкой, а вслед за ним шли остальные музыканты и актеры. Артур пошел за последним по образовавшемуся проходу, разглядывая артистов, и слушая их гимн.

Не стыдись толпе певец протягивать руки -

Станет весело, когда смеются медяки!

Звонче медных пятаков мало что звенит,

Разве только гул хлопков, что в ушах стоит.

Лучший критик зритель твой – и меток и зубаст.

Сердцем чувствует народ, он промаха не даст.

Если песня хороша, это слышит всяк,

Кто с грошом и без гроша, богатый и бедняк.

Так возьми же свой пятак, купи себе вина!

Нету истины нигде, но может в нем она.

Эту мысль уже давно проверяет мир,

Будь же с миром заодно – заходи на пир!

«В нем есть некоторое кривляние, но написали его от сердца», – Артур даже позабыл высматривать брата, но тот сам увидел его и схватил за рукав.

– Нашел?

– Да.

– Хорошо, похоже, начинается, – сказал Роланд, – «Игра о святом Николае» – один из лучших мираклей начала 13 века, там крестоносцы, сарацины… порубят друг друга, а потом все неверные обратятся в христианство. А вот что такое «Господин и слуга» – может быть, раннее моралите или малоизвестное, не знаю…

Но Артура окончание песни интересовало больше, чем историческая справка.

Не печалься зря, покуда жизнь тебе легка!

Раньше времени не плачь – сама придет тоска.

Ты заметишь: медяки больше не звенят,

Смолкли публики хлопки – только стук лопат.

Вот тогда в последний раз ты гимн споешь судьбе,

И старуха смерть сама похлопает тебе!

А пока поверх голов песнь твоя летит,

Звонче медных пятаков гул хлопков звенит!

Добравшись до сцены, артисты легко вскочили на подмостки, один из них остался, остальные ушли за кулисы.

Ожидание затягивалось.

– Что они не начинают?

– Ждут, пока им набросают деньжат…

Артур вынул из кармана небольшой камешек. Его он завернул в крупную купюру, снял галстук и намотал сверху, чтобы его посылка не развалилась в полете. Затем приподнялся на цыпочки и осторожно кинул ее на сцену.

– Лихо швыряешься деньгами! – Роланду нравились выходки брата и та серьезность, с которой он их проделывал.

Актер, собиравший пожертвования, подобрал сверток, развернул его, в забавной пантомиме показывая содержимое посылки зрителям. Все, видимо, остались довольны, и «чудо» наконец началось.

Когда миракль закончился, среди зрителей возникло брожение – многие решили уйти. В этом броуновском движении Цоллерны попытались подойти поближе к сцене. Артур, засмотревшись на уходящих за кулисы сарацинов, случайно наткнулся на инвалидную коляску.

– Извините… – смутился он, – вам помочь?

– Спасибо, – надтреснутый звук резко выпрыгнул из горла, заключенного в толстую жесткую повязку. – Мне плохо видно, не могли бы вы иногда пересказывать то, что происходит на сцене.

– Конечно, – негромко ответил Артур, – но, давайте поручим это моему брату, у него лучше получится.

– С удовольствием, – улыбнулся Роланд; такую его улыбку Артур звал для себя улыбкой наблюдающей кобры. – Здравствуйте! Вы один, мсье Дориан? Роланд фон Цоллерн, к вашим услугам. Мой младший брат Артур. Мы вам поможем выбраться, когда все закончится. Ну а пока – моралите. Очень интересный жанр! В нем действуют не люди, а отвлеченные понятия, аллегории, а в более поздних произведениях – типы. Но… что это? Это вообще не по правилам! Они решили не произнести ни слова? В общем, чушь, никакое это ни моралите! Видимо, по их мнению, поучительного содержания достаточно…

– Роланд, тебя просили пересказывать, а не возмущаться! Я же тебе сразу сказал про реконструкцию, вот и расслабься! – Артур был доволен, что ему удалось «куснуть» брата.

– Итак, «Господин и слуга». Вижу знатного дворянина, он облачается в латы, ему выводят коня, заметьте настоящего, этот железный хлам на него взгромождается и едет, вернее, топчется на месте и делает вид, что едет. Сзади к нему подкрадывается оборванец, однако, смелый малый – подойти сзади к лошади! – и пытается что-то стащить из седельной сумки. Рыцарь хватает его, надевает ему веревку на шею и приказывает идти с ним. Эти, как и в миракле, тоже отправляются в крестовый поход. Слуга начинает делать пакости – тайно выливает весь запас воды, отвязывает коня, тот уходит и его задирает медведь, ненастоящий и очень забавный. Хозяин бранит слугу, но прощает. Вот они возвращаются, все на той же лошади, кстати, видимо, у лошади, как у кошки, есть какой-то запас жизней. Приезжают к даме, наверное, невесте рыцаря. Она их принимает. Наступает ночь. Слуга подает господину кубок, тот выпивает и засыпает. Слуга тихо уходит. О! Теперь он в своем настоящем обличье – это дьявол! Он приходит к девушке и соблазняет ее. Рыцарь просыпается, видит, что слуги нет, идет искать его. Заходит к невесте, видит счастливых любовников, вытаскивает меч, хватает слугу и убивает его. Девушка бросается на колени, моля о пощаде, но он в ярости убивает и ее. Все! Финита ля моралите! Ах, нет! Это не конец! Он сам становится дьяволом! Мимо его дома проезжает король, видит рыцаря, причем, не замечает, что это дьявол, приказывает ему быть в королевской свите, рыцарь-дьявол- слуга обворожительно улыбается своему новому господину и зрителям. На этом все!

Артур во время представления даже не взглянул на сцену. Все его внимание было приковано к Дориану – он наблюдал за сменой мимики, движениями рук, спрятанных в перчатки, мгновенно тающей улыбкой, вслушивался в странный смех.

Зрители начали расходиться, и, подождав немного, Артур повез коляску к автостоянке. Возле машины Дориана ждали братья. «Спасибо, мы умудрились его потерять в толпе», – сказал младший. Дориан представил их друг другу.

Пеллерэны были самым влиятельным семейством в городе. Артур помнил, что отец не однажды очень резко отзывался о них, теперь он рассматривал их, стараясь подавить тревогу и раздражение.

После никчемной, по мнению Артура, светской беседы, Мерль, средний из Пеллерэнов, пригласил их в гости – пообедать и поближе познакомиться. Цоллерны были удивлены, но Мерль объяснил, что Дориан лучше чувствует себя в домашних стенах, нежели в городе.

Мерль Пеллерэн привык к необходимости быть обаятельным. Хотя черты его лица были простыми, даже грубыми – широкий нос, большой рот, с которого почти не сходила ироническая полуусмешка, невысокий лоб, но линия подбородка была нежной и мягкой, а в слегка прищуренных глазах сияли хитрость и ум. Брови и веки его нависали над глазами, отчего казалось, что он смотрит всегда исподлобья, однако, это добавляло ему шарма. Луи, мальчишка лет 20-ти, напоминал уроженцев Италии или Испании – смуглая кожа, точеный нос и маленький рот, узкое лицо и поразительно красивые черные глаза той классической формы, какую можно увидеть на картинах Эль Греко.

Объяснив, как добраться до их дома, Пеллерэны уехали.

Роланд и Артур тоже пошли к машине.

– Чикетта так и не явилась.

– Может, заехать к ней? – Артур завел машину.

– Я не буду за ней бегать. Не захотела прийти – теперь уже не до нее. Она собиралась, кажется, с Мишелем поехать – рисовать.

– Ревнуешь?

– Ты видел это пучеглазое страшилище? Нет? Ну, когда увидишь, поймешь. А если у них там что-то и нарисуется – тем проще. Пора уже расстаться с ней. Поехали, Артур.

Артур понурился, включил дворники – они закивали перед глазами, сметая со стекла светлую пыльцу, осыпавшуюся с дерева, словно легкий светлый лоскуток их жизни в этом городе – и рассеянно выехал на дорогу.

– Не надо привыкать к моим женщинам, малыш! Согласен, это слишком затянулось, два месяца я с ней встречаюсь, она тоже начала воображать себе невесть что.

– Она тебе что-то говорила?

– Нет, она не дура, не было ни одного намека, но я же вижу, Артур, я очень хорошо вижу, как они начинают себя представлять в ином статусе.

– Что в этом такого? Это же естественно.

– Да, только это – не со мной.

К женщинам брата Артур не то что «привыкать» – близко не хотел подходить: они в основном были похожи на Роланда – в отношениях искали не дружбы, не любви, а удовольствия и выгоды. Но Франсуаза, переименованная Роландом во Франческу, Чикетту, на итальянский манер, была исключением настолько странным, что его можно было принять за судьбу.

– А почему мы стоим, малыш?

– Потому что красный, – медленно ответил Артур.

– Это уже второй, ты знаешь?

Артур смотрел в боковое зеркало. В маленьком куске стекла отражалось сейчас главное событие последних дней: она существует не только в воспоминании, она живет в этом городе.

Роланд повернулся назад, но Артур резко тронулся с места, и он не успел разглядеть, что так привлекло внимание брата.

– Еще был красный!

– Тебе не угодишь!