Читать книгу Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон - Страница 11

– Лена, прежде чем мы начнем, должна сообщить, что адвокат Артура Вудварда настаивает на встрече со мной.

Лена сидела, сложив руки на коленях, спина прямая. Как всегда, она была элегантно одета: твидовый костюм, белая блуза и яркий шелковый шарф. Умело наложенная косметика, аккуратная прическа.

– Он отругал меня за то, что я к вам обратилась, и потребовал, чтобы я прекратила с вами встречаться, – ответила она. – И что вы решили? Будете беседовать с его адвокатом?

– Я ваш адвокат и буду поступать так, как вы скажете. Но хочу вас предупредить: Артур обратился в адвокатскую контору, привыкшую действовать агрессивно. Если я не встречусь с мистером Ширли, он пойдет вразнос.

– Что вы имеете в виду?

– Не знаю. Он дал мне понять, что может подать в суд иск о назначении опекуна.

– Опекуна? Кому? На каком основании?

– Не знаю наверняка, но подозреваю, что он станет указывать на ваш почтенный возраст, на то, что вы не способны о себе заботиться, не можете принимать самостоятельные решения относительно имущества.

– Какая чушь! Для этого иска нет оснований.

– Я знаю. Как по-вашему, Артур способен дать делу ход?

– Артур очень упрям. Он пытается все контролировать, особенно после смерти моего мужа. Отношения между нами довольно прохладные. Я не знаю, на что он способен, чтобы вернуть себе контроль над ситуацией. – Она помолчала. – И он может выиграть дело? Мне уже восемьдесят девять лет.

– Ваш возраст не является определяющим. Будут учитываться медицинские заключения профессионалов, а не только его субъективное мнение. Я могу задать вам личный вопрос? Вы регулярно посещаете врачей?

– Я наблюдаюсь у ревматолога из-за артрита, дважды в год обследуюсь у кардиолога и дважды в год хожу к терапевту. Еще я регулярно посещаю стоматолога. Это тоже нужно указывать?

– Нет, простите, но…

– У психиатра или психолога я не наблюдаюсь. И у геронтолога не консультируюсь. – Она посмотрела Кэтрин в глаза. – Я не душевнобольная. Я в своем уме. Никогда ничего не путаю и не забываю.

– Я вам верю. Но если он потребует представить в суде ваши медицинские документы, карты, врачебные записи, не окажется ли там отметок о том, что вы обсуждали с врачами свою забывчивость или проблемы с памятью?

– Когда доживаешь до моего возраста, эта тема становится непременной при осмотрах. Врачи обязаны интересоваться душевным здоровьем пациента, и мы беседуем об этом. Возможно, я сожалела, что старею, но, по-моему, никогда не говорила, что начинаю сдавать.

– Это хорошо.

– Я могла пожаловаться, что стала забывчивой, уже не помню многие имена. Похоже, память у меня не та, что раньше. Знаете, если восемьдесят девять лет складировать в голове различную информацию, ее становится слишком много. Но я ничего не путаю, меня нельзя назвать недееспособной.

– Я тоже так думаю.

– Позвольте задать вопрос: что произойдет, если агрессивный адвокат Артура потребует, чтобы вы прекратили представлять мои интересы?

Кэтрин покачала головой:

– Артур мне не указ.

Лена кивнула:

– Хорошо. В таком случае эта тема закрыта. Со мной все в порядке. Мы можем продолжать?

Кэтрин улыбнулась, пристроила блокнот на коленях и ответила:

– Всенепременно.

– Итак, я вышла из Цеха и отправилась в гетто, чтобы найти место, где переночевать. Мой дом, дом Каролины – все было конфисковано. У меня были еще друзья, но тоже евреи, поэтому я подозревала, что и их дома отобрали. Кроме того, я бы чувствовала себя неловко, если бы появилась у них на пороге с просьбой о ночлеге. Давид сказал, что в еврейском гетто есть комнаты, туда я и направилась.

Уже наступил комендантский час, на улице стояла тишина. Нет, не так. На улицах возле гетто стояла тишина. Такие, как я, рабочие с удостоверением, молча возвращались с работы: мы все держались в тени, избегая встреч с немцами. А вот на площади царило веселье – гуляла шумная и наглая толпа немецких солдат. Они сидели в ресторанах и пивных, столы ломились от еды, воняло пивом. Им не нужны были продовольственные карточки.

Если они гуляли по улицам и встречали еврея, то издевались над ним ради забавы. Как и предупреждал Давид, многие были настоящими садистами. Так, например, правоверным они стригли бороды. Могли заставить танцевать прямо на улице под пьяные немецкие песни. Я видела, как они заставляли людей слизывать грязь с сапог. Видела, как они заставили женщину присесть на корточки и помочиться на свою скудную пищу. Я могла бы продолжать и продолжать…

В первый день, когда я шла в гетто, меня остановили двое солдат и потребовали предъявить документы. Я заставила себя сохранять спокойствие, хотя была крайне напугана. Они осмотрели меня с ног до головы и спросили, куда я направляюсь.

– Я возвращаюсь в гетто. Иду с работы.

– Какой у тебя адрес?

– У меня его пока нет. – Моя тревога нарастала.

– Нет адреса? Где же ты живешь?

– На улице.

Солдата разозлил мой ответ, он раздраженно покачал головой.

– Nein, nein…[25]

Но товарищ поторопил его:

– Брось, Йозеф, мы опаздываем. Нас ждут в ресторане. Наплевать на эту еврейку!

Солдат отдал мое удостоверение и отпустил меня. Я облегченно вздохнула. По дороге в гетто я встретила еще нескольких человек, в основном возвращающихся с работы женщин. Некоторых я останавливала, расспрашивала о Шейнманах. Как я уже говорила, почти все знали Капитана. Он был уважаемым человеком. Но встреченные мною люди отвечали, что, насколько им известно, в гетто Капитан не появлялся. Его никто не видел. Ни его, ни мою маму, ни Милоша.

В поисках свободной комнаты я обошла пару переполненных многоквартирных домов, но все было занято. Ситуация в гетто была безрадостной. Такое даже представить трудно: на площади, где раньше жили несколько сотен бедных семей, сейчас разместились почти десять тысяч евреев. Если раньше, до войны, семья жила в добротном двухэтажном доме, то теперь она ютилась в ветхом здании в комнатушке три на три метра.

Я переходила от дома к дому. Было уже поздно, а для апрельского вечера темно и невероятно холодно. Возле железнодорожного полотна располагалось четырехэтажное кирпичное здание, где на каждом этаже было по две квартиры. Теперь в каждой из них ютилось по нескольку семей и свободной комнатушки не было. Я уже собралась уходить, как меня остановил какой-то старик.

– Ты что-то хотела?

– Мне негде ночевать. Похоже, все занято. Вы не знаете, есть ли где свободные комнаты?

– Уже почти полночь. Сегодня ты ничего не найдешь. Большинство людей спят, если могут, конечно. У меня есть маленькая комнатка, можешь остаться. Я для тебя опасности не представляю. – Он тепло улыбнулся. – Меня зовут Йосси.

Он жил в подвале котельной. Там была большая печь, которой предполагалось отапливать здание, но отопление не работало, потому что угля не было. Мы жили в стране, где добывают уголь, но в гетто его никто не завозил. Йосси сказал, что я могу постелить в углу коврик и спать на нем. Я с благодарностью приняла это предложение и протянула несколько рейхсмарок, но он отказался. Я села на коврик, открыла пакет, который дал мне Давид, и вытащила хлеб с мясом. Я умирала с голоду, но тут заметила, что Йосси не сводит с меня глаз.

– Есть хотите? – спросила я.

Он пожал плечами, потом кивнул. Я поделилась с ним тем немногим, что у меня было, – он был тронут до слез. Я подумала: а как же этот старик достает себе еду? Было видно, что он слишком слаб, чтобы стоять в очереди за продуктами. И, разумеется, он был нездоров, чтобы работать. Оставалось надеяться, что у Йосси есть семья, которая о нем позаботится. В противном случае он так и умрет в этом холодном подвале. В потертом, изношенном пальто и разваливающихся туфлях.

– Вы знаете Якова Шейнмана? – спросила я, пока мы ели.

Он кивнул:

– Я знаю Якова. Капитана. – Он улыбнулся. Зубы у него были желтыми, некоторых уже не хватало. Уверена, что зубная паста – роскошь, которую он уже давно не видел. – Я знаю Якова с юношества. Я был учителем.

– Он мой отец. Его арестовали немцы вместе с моей мамой и маленьким братом. Я думаю, они могли поселиться где-то в гетто. Вы их не видели?

Он печально покачал головой:

– Мне очень жаль. Я мало где бываю, почти не могу передвигаться. Я хожу в синагогу, если кто-то поможет мне туда дойти. Если нет – сижу в своей комнате и читаю. Но Якова я не встречал. – Он поднял вверх сучковатый указательный палец. – Ты должна спросить в юденрате. У них все списки: они точно знают, кто здесь, а кого нет.

– Юденрат?

– Это Еврейский совет. В его обязанности входит ведение всей документации, поэтому они знают, кто здесь живет, кого выслали, кого отправили на работы, а кто так и не вернулся. Каждый день они подают немцам списки и такие же вывешивают у Городского совета. Ты смотришь этот список и если находишь там свою фамилию, то наутро являешься на городскую площадь, чтобы отправиться на работы. Иногда в конце дня ты возвращаешься домой, иногда отсутствуешь целую неделю, но бывало, что люди вообще больше не появлялись.

От его рассказа у меня мурашки побежали по коже.

– В юденрате, в этом Еврейском совете, сознательно составляют эти списки для немцев?

– Нельзя винить членов юденрата, у них нет выбора. Не они дергают за веревочки. Мне кажется, что они в общем и целом хорошие люди и стараются, как могут. Они – наше связующее звено с нацистским командованием. Если бы не они, не было бы гражданской организации, некому было бы общаться с нацистами. Но, по большому счету, ты права: они помогают нацистам насаждать свои приказы. Когда будешь наводить в юденрате справки о своей семье, проси встречи с Мейером Капинским.

Йосси дал мне адрес и сказал, что вероятнее всего застать Капинского перед обедом.

– Обычно днем у них собрание, которое длится до захода солнца. Они не хотят нарушать комендантский час.

Я покачала головой:

– Днем я не могу, я должна быть в Цеху. Вы не могли бы поспрашивать для меня? Если не трудно, просто спросите у пана Капинского о Якове и Ханне Шейнман и маленьком мальчике-инвалиде по имени Милош. А я вернусь завтра вечером, и вы мне все расскажете.

Йосси погладил меня по голове:

– Конечно, конечно. Возвращайся завтра, и я расскажу тебе все, что удастся узнать. И можешь жить в этом уголке сколько пожелаешь. – Он засмеялся. – Или пока не найдешь место, где переночевать. Место, которое не придется делить с мышами. Будь осторожна.

Я искренне поблагодарила его, сунула вещмешок под голову вместо подушки и заснула.

На следующее утро я проснулась от резкого тычка в бок. Надо мной стоял Йосси. В комнате было темно, только тонкая полоска света просачивалась со стороны лестницы.

– Просыпайся давай, – сказал старик. – Солнце уже встало. Нельзя опаздывать в Цех. За опоздание тебя накажут.

– А здесь есть где умыться?

Он покачал головой:

– Пойдешь по улице, там фонтан. В доме воды нет. Только в фонтане.

Я помчалась в Цех и в семь часов уже сидела за швейной машинкой. К моему рабочему месту поднесли рулон материи, и я начала работу. В полдень объявили перерыв, дали краюху хлеба с сыром и маленький кусочек колбасы – я уже проголодалась не на шутку. Еще я познакомилась с сидящей рядом молодой женщиной. Марця, худенькая невысокая девушка с тонкими белокурыми волосами и высокими скулами, была родом из городка Тшебиня, что в пяти километрах от Хшанува. Я знала этот городок, там находился железнодорожный вокзал.

В первый день войны немцы бомбили Тшебиню, уничтожили и вокзал, и бóльшую часть города. Она рассказала, что ее семью раскидало по миру, – кто-то оказался в России, кто-то отправился на север, – но ее мама осталась в Тшебине. Марця пришла в Хшанув в поисках работы. Она каждое воскресенье шла домой пешком и возвращалась назад. Даже несмотря на снегопад. А в будние дни она снимала комнату в гетто.