Читать книгу Марута - Рудольф Фадеев - Страница 3

Серо-белый февраль за холодным окном освещает бумажный лист, чью безликую гладь скоблит сейчас торопливое жало золистого грифеля. Волнятся обрывки паутины вдоль жидких рам, настойчиво лезет за шиворот проницательный сквознячок, и стылая толщь облупленного подоконника холодит костяшки пишущих пальцев, пока колени контрастно горят у твёрдых радиаторных рёбер, окрашенных в армейский цвет. В эти минуты, напряжённо дрожа под серпянкой захватанного пальто, некогда бывшего бежевым, я желаю лишь одного – бесценного слияния с веществом, прочно включившимся в мой метаболизм, но надо дожидаться вечера, а скользкий и пасмурный день, как назло, затянулся над мокрым городом, хлюпая солёной грязью под колёсами проезжающих машин, отрывисто грохая тяжеловооружёнными дверями подъезда, пропахшего старыми окурками в табачной жиже кофейных банок – так, кажется, пахнет этот гнилой, выедающий коричневые язвы в снежном покрове туман.

Довольно иронично, что пишу я на взятых у лифта наркологических листовках (холодные глаза безликих докторов, борцовские фигуры медсестёр, флегматичные морговые санитары).

Бескомпромиссный тон этих прокламаций напоминает изобличительную поступь тех одиозных телесюжетов, где жуткие, почти одушевлённые наркотики убивают своих беспомощных жертв (замирающий возглас закадровых зрителей), в то время как махровые дельцы подспудно богатеют, почёсывая шерстяные животы и плотоядно ухмыляясь из-под роскошных солнечных очков. На заднем плане, в скрюченной спазме, вопит убитая горем мать; бюджетный гроб с её бесценным сыночком неспешно скрывается под пригоршнями могильного грунта (а в детстве был такой способный… попал в плохую компанию), салатовая гангренозная девица постанывает на хирургическом столе, и очередное значительное лицо, увязая в трюизмах, грозит надувным кулаком в адрес коварных распространителей, обещая таки сделать то, чего не смог ни один авторитарный вурдалак – положить всему этому конец, тошнотворного цвета, как водится, плитка вдруг проламывается в обморочную трясину, и корявые, липкие тени всплывают со дна, – я не хочу, – липкий пот прокатывается по спине, – спастически хватаюсь за перила загипсовелыми пальцами, блокированный подо льдом – что где-то смутно уже случалось – и горькая рвота уже у горла, страх последнего вдоха, мгновение перед синкопой; думай о горячих камнях – это всегда мне почему-то помогает; плотный и плавкий подъезд, обступая, густеет, творожится пепельный свет, и некие хрупкие связи льдинками ломаются в нём; что-то похожее на северный дождь течёт по наклонившимся стенам, которые каким-то образом – часть моей кожи; я вижу диафильм: странно знакомое лицо на старом фото, вздымающее полы пальто «только вчера» в обветренных конструкциях французского вокзала, страшный запах операционных и вкус тропической ползучей мерзости, бюджетный спазм розоватого зрителя, попавшего в плохую компанию гигантских ядовитых ногочелюстей; метро из плоти чавкало сфинктерами где-то на заднем плане одной заплёванной империи (замирающий возглас смутно плывёт под слюной); Тайбэйские пригоршни солнечных сюжетов смотрелись в иероглифе сожжённых спичек; вертикальный железный гроб на черты персоны закадровых зрителей послышался вверх, где морговые глаза безликих докторов каким-то образом убивают снег в изъеденном мраморе Старого плана; но больше ничего не удаётся увидеть, поскольку всему положено обещанное багровение, и сотни тысяч одинакового размера сапог, маршируя под прелым, идеологически правильным солнцем, равняют свежие холмы могильного грунта на пути в свой поголовный Эдем…

Прибывший элеватор разом выпрастывает меня из навалившегося упадка. Дребезжа, разъезжаются двери; одышливо сопя и наковально ступая, нечто выходит оттуда; его болоньевые штаны и продуктовые пакеты шуршат по-хозяйски пошло, а ключная связка пронзительно долго гремит, покуда я, не дыша, тихонечко жду, неподвижно припав к батарее… Столкнувшись стальными губами, смыкаются створки лифта, и только спустя целую минуту, бороздка ключа находит личину и полудюжиной хрустящих оборотов отмыкает-таки баснословный замок. Ударив железной дверью, оно исчезает в своей берлоге. По счастью, не приметив меня, бессильно съёжившегося на полуплощадке.

Мне следует хоть как-то подкрепиться, иначе до вечера я просто не продержусь.

Чтобы попробовать приобрести хотя бы Аналог, который также отпускается теперь по рецепту, но только за этим почему-то следят не столь строго, я решаю спуститься в аптеку у подножья дома. Благо у меня ещё имеются кое-какие деньги; не стану рассказывать, как они мне достались – это слишком унизительно.

Нетвёрдо выбираюсь вниз, на скользкий тротуар. Отравленные лужи издают подо мной плотоядные звуки, сырость и беспокойство проницают всё ослабленное тело. Преодолев эти тридцать с чем-то взбудораженных шагов, я чуть ли не вбегаю внутрь; там, в чистоте, ряды аккуратных полочек, будоражащий запах лекарств и пожилая женщина-провизор типа «с вами всё ясно». Подскочив к ней, я выпаливаю, суетливо теребя обтруханный подборт пальто: – День добрый, у вас есть К?!

И обмер, поняв, что сказал.

– К? – в холодных очках сверкнуло беспощадное «с вами всё ясно». – Есть. Сколько вам?

Я начинаю дрожать, как возбуждённый енот.

– Э-э… А сколько имеется в наличии?

– Да сколько угодно.

Нетерпеливо шмыгая носом, погрузив заледенелые пальцы во внутренний карман, я…

– При наличии рецепта, разумеется, – ударом топора обрушилось вдогонку.

Вот и всё. И тряпичная рука выпадает у меня из кармана.

Чтобы хоть как-то спасти положение, я принимаюсь спонтанно, с нездоровым оживлением говорить: – И это совершенно очевидно, мой вопрос – простое проявление гражданского любопытства: насколько быстро претворяются в жизнь те или иные постановления; мне, в сущности, нужен Аналог, всего лишь Аналог, то есть даже и не он, что, в общем-то, не совсем так, но ведь это совершенно не важно! Не важно ведь, а? Ну так он у вас есть или нет? Есть?!

Аптекарша пугающе молчала, настороженно следя за лихорадочными движениями моих вибрирующих рук. И вдруг я заметил, как её рука проделала какое-то короткое движение под крышкой белого прилавка. Кажется, доигрались. Теперь хорошо, если я выйду отсюда хотя бы без сопровождения, не то что с какими-то таблетками. Какое всё-таки идиотство, и о чём я мог думать, почему не дождался… И тут до меня доходит, что всё время пока я говорил, кто-то уже находился в аптеке, и этот кто-то беззвучно стоит сейчас у меня за спиной. Переглотнув, я нервно оборачиваюсь… Внутри по-прежнему пусто и чисто, и лишь мои громоздкие ботинки источают талую грязь на вымытый голубоватый кафель.

– Аналог, кажется, оставался. Сейчас посмотрю, обождите, – произносит, наконец, провизор, удаляясь в подсобку (и захватив между прочим пару каких-то коробочек, близковато стоявших ко мне).

Дверь остаётся за ней приоткрытой, шум крови в ушах утихает, и становится слышен извнутренний треск приглушённого радио или, быть может, переносного телевизора. И вместе с тем мне снова делается дурно. Чтобы не грохнуться на пол, я опрокидываюсь на стойку, стиснув зубы от подступающей тошноты.

«…Агентством по борьбе с пьяным плевком подзаборного района дополнен перечень «Кочубей – Зеленокумск»; уже сожгли тысячи кустов и ещё усилят борьбу с бессмысленным храпом готовил в своем доме «дурманящее зелье» на основе пыли и клещей настенного ковра мужчин с пристрастием застали за пакетом запрещённых благ солярного Махно, отбывающего характерность прекрасных сторон за изъятие граждан в коридорах общежитий обнаружена смерть после праздника (метадон?!); воронежская бабушка насадила шокирующий ролик о животрепещуще открытой, как «я думал, что смогу бросить в любой момент», проблеме предполагаемого распространителя, перекрытого крупным каналом поставки в мозолистом росте ударной рождаемости (по нормам смегматического рахита от иосимнадцатого брежня хоругвекривичи победного года); ради интереса решил понюхать наглыми пальцами честные гланды совместно с оперативниками щекотать город без нар и котиков: «Ой, на самом деле я прям как бы сперва так жестоко насилуют вообще большую картошку, вся такая, в ванне короче как бы всё нормальненько так запрещать, запрещать, запрещать…» Всем посёлком поймали женщину, пытавшуюся провезти в буханке хлеба благополучные подбородки собственного приготовления, засаленную клавиатуру и несанкционированный блеск авторитетных лысин; утечка мозговой жидкости в особо крупном размере похожа на насморк, или ещё на пельмени в холодном бульоне, рубая шашкой мальчиков, доставлявших друг другу по первое число в погребальных электричках подготовлен приказ о пересмотре результатов выборов нового Господа; все дружно аплодировали советские путаны, голые на фото, с откровенными видеозаписями в любое время дня и ночи готовы к выезду по месту Вашего ордена, медали и патроны купить недорого, задавленный маршруткой школьницы с задержкой православного созревания во множестве внебрачных комментариев доказано, что большинство неказистых детей, родившихся с серой, морщинистой кожей и мелочным взглядом регионального оборота впоследствии идут по линии УВД на Московском метрополитене; во время массовых квартирных обысков была задержана живущая на антресолях пенсионерка, содержавшая подпольную демографическую яму (участники боевых действий на выезд, все виды интим досуга, анкеты лучших оперов на выезд); попытку выкупить отца спрятали в редьке тонких стен с податливым содержимым нежно безвольных граждан – родители в шоке – служебная проверка воздействует на сознание сопоставимо с синдромом передозировки сотрудниками силовых ведомств; после всеобщей конференции доброжелатель Лубков, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что помойно-серый цвет зимней полицейской формы скоро в законном порядке заменит все прочие; министр Утренних дел прокомментировал перенасыщенность тюремного населения проказливо-лукавым неприличным жестом; с целью дальнейшего сбыта собака нашла четыре с половиной килограмма способов диспансеризации одурманивающих общество продуктов распространения экстренного запрета; на имущество наложен арест ужесточения санкций по признаку поражённых некрозом кожных покровов местного жителя в особо крупном размере сажать с торговцами смертью по факту незаконного обладания костными тканями; причастная к делу двадцатидвухлетняя девушка оказалась немедленно приведена в возбу́жденное состояние беспрецедентного суда над мёртвым мясником-узбекистанцем, который преднамеренно осуществлял целый комплекс мероприятий по разжиганию повесток в составе национальной организованной группировки с органической ответственностью, использующей зарегистрированный товарный лозунг «Власть, бизнес, общество – все против наркомании»; не без улыбки был изъят из оборота молодой человек, привлечённый по статье «Покушение на организацию торговли угадайте чем?», попытавшийся дать взятку следователю (сюрпри-из! юмористический шквал концертного хохота)… Проводится усиление борьбы с наркоманией среди молодежи, активно раздаются брошюрки с молитвами от перхоти и онанизма; выслежен и пойман в одном из карманов ах ты негодник, подставляй добровольный палец; развитие наркотической личности на фоне массовых погромов… перевернули ларёк… оградите наших детей от гетерогенности пространства! Создайте мотивацию к здоровому образу досмотра! «Я думаю, травмы… Их надо калечить», – высказался по этому поводу анонимный участник фонда реабилитации, ресоциализации высококачественного досуга и развития социальной инфраструктуры антинаркотической медиасреды при торговом доме русской православной церкви; более тонны человек задержано по подозрению в злоупотреблении синтетических масштабов, идеологической бесхребетности и нецелевом использовании анкет Минздрава…»

– Молодой человек!

Ну вот опять эти «правоохранительные» интонации! Ну почему нельзя сказать по-человечески, без угрозы, без стали в голосе? В конечном счёте, мой выдуманный криминальный статус утомляет меня не меньше, чем сама болезнь.

– Молодой человек!

Сейчас развернёт. Сейчас.

– Осталась последняя упаковка. Чифиристо хвастать лубрей. Берёте?

Я сразу преобразился.

– Да-да, конечно, это ничего, что последняя упаковка, хорошо, замечательно, да, всего доб… ах, сдача, хи-хи; от этой учёбы прямо-таки голова идёт кругом – знаете, зачёты, отработки по физкультуре, практика на предприятии, ай, ступенька, ну, всего хорошего вам, до свидания…

Выскочив из аптеки, заторопился обратно в подъезд, забрызгивая грязью себе спину. Через минуту я буду сутуло давиться, на сухую, этими пилюлями, не разбирая их количества и просыпая их на пол, плача, буду давиться, пускать синими губами горькую пену и проклинать всех святых, вздрагивая от каждого жилого шороха… А ещё через полчаса мне в конце концов полегчает.