Читать книгу Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина - Рул Стеркс - Страница 8

Когда в 221 г. до н. э. правитель Чжэн из царства Цинь объявил себя Первым императором Цинь [кит. «Цинь Шихуанди»], он принял титул верховного божества народа шан (ди)[10]. Первый император считал себя полубогом, то есть не только посредником между высшими силами и человеческим миром, но и личным воплощением этих высших сил. В качестве суверена, превосходящего всех прежних правителей и царей, Цинь Шихуанди претендовал на приобщение к сонму легендарных бессмертных богов. Историк Сыма Цянь (ок. 145–86 гг. до н. э.) описывает его как человека величественного, большеносого, с грудью как у хищной птицы и голосом как у шакала. Деятель, объединивший Китай, изображался лишенным сострадания, а сердце его уподоблялось тигриному или волчьему.

Первый император провел ряд реформ, за которые в дальнейшем его будут и восхвалять, и презирать. Он вдохновлялся идеями Шан Яна (ок. 390–338 гг. до н. э.), основоположника философской традиции, позднее названной легизмом. (Мы вернемся к правителю области Шан в третьей главе.) Имена всех жителей империи предписывалось вносить в специальные реестры, посредством которых обеспечивалось эффективное налогообложение. Они также позволяли государству принудительно привлекать работников на большие строительные проекты. Подданных государства следовало считать крестьянами-воинами: земледелие составляло основу экономики, но во времена захватнических войн государство, превращаясь в эффективную боевую машину, должно было беспрепятственно мобилизовать народ. Все наследственные титулы упразднили, а на место родовых привилегий поставили личные заслуги. В стране была введена драконовская система уголовного права, устанавливавшая предельно суровые наказания.

Цинь Шихуанди стандартизировал систему мер и весов и ввел единую валюту. Круглая бронзовая монета с квадратной дыркой посередине (известная как бань-лян, или «половина от шестнадцати граммов») заменила разнообразные средства обращения, которые ходили в других государствах (среди них, в частности, встречались денежные знаки в виде ракушек, ножей и пик). Новые монеты для простоты учета можно было нанизывать на нитку. Император ввел новые стандарты для телег и колесниц, в том числе заданную ширину осей, позволявшие пользоваться дорогами на всей территории империи. Государство пронизывала сеть императорских магистралей, протяженность которых оценивается в 6800 километров, они составляли достойную конкуренцию римской системе дорог. Одна из этих магистралей, проложенная военачальником, ответственным за возведение Великой стены, была известна как «Прямая дорога». Она протянулась на 800 километров к северу от Сяньяна – столицы империи Цинь – до Внутренней Монголии; некоторые ее фрагменты можно увидеть и в наши дни. Однако само по себе наличие дорог не гарантировало свободного передвижения людей или товаров. Все поездки и переселения проходили под полицейским надзором. Многочисленные контрольно-пропускные пункты собирали пошлины, проверяли пропуска и паспорта путников, а также их лошадей. Новая дорожная система обеспечила Цинь Шихуанди и последующим императорам возможность путешествовать по империи. Грандиозные процессии вкупе с ритуальными восхождениями на горы позволяли владыке символически утверждать свою власть и могущество как перед народом, так и перед духами. Подготовка к подобным дворцовым выездам могла занимать годы. Во время этих экскурсий Первый император оставлял потомкам наследие в виде надписей, высеченных на каменных стелах (колоннах или плитах с памятными текстами), которые он водружал на горные вершины в восточной части государства. Они красноречиво свидетельствуют о том, каким он хотел бы остаться в памяти будущих поколений: неустанно и усердно трудившимся монархом, покончившим с прошлым и утвердившим свое влияние повсюду и на всех – «даже на быков и лошадей» («Исторические записки», 6)[11].

Одно из самых значимых свершений Цинь Шихуанди – стандартизация китайского иероглифического письма. Эта реформа, проведенная под началом главного министра Ли Сы, заложила основу единой китайской письменности (которая просуществовала до 1949 г.), ставшей одним из главных инструментов эффективного бюрократического управления. До того как в Цинь начали упорядочивать формы, значения и звучания китайских иероглифов, в каждом государстве имелись свои стандарты правописания. Именно эти региональные варианты языка стали главной мишенью преобразований. Новая письменность, известная как «малая печать» (сяочжуань) – она упрощала старую «большую печать» (дачжуань), у которой было много вариантов, – позволяла быстрее и легче писать кисточкой и тушью, а это, в свою очередь, совершенствовало процессы учета. Но не следует думать, будто в ходе обновления письменности новые иероглифы изобретались с нуля. На деле «стандартизация» предполагала отказ от использования множества старых и локальных иероглифов. Под цензуру попали многие доциньские иероглифы. Помимо запрета на использование определенных иероглифов, упрощению подверглись сложные письменные формы вроде тех, что украшают ритуальные сосуды эпохи Чжоу.

Как и большинство событий, связанных с Первым императором, реформу китайской иероглифической письменности впоследствии идеализировали. Нет, однако, никаких подтверждений тому, что письменность в империи была унифицирована в одночасье. Стандартизация шла постепенно и длилась еще несколько столетий после Цинь Шихуанди. Тем не менее, как и в наши дни, изучение китайских иероглифов в те времена должно было казаться тяжелой задачей. Например, чтобы поступить на службу при династии Хань, нужно было запомнить не менее девяти тысяч иероглифов и освоить несколько стилей каллиграфии (сегодня исчерпывающий словарь китайского, включающий все варианты, содержит от пятидесяти до шестидесяти тысяч иероглифов). Причем в этом деле требовалась неукоснительная тщательность – написание иероглифов с ошибками не допускалось. Орфография, как предполагалось, отражала моральные качества служащего; размышляя в том же ключе, сегодняшние графологи заявляют, что могут изучить вашу личность по почерку. Как показывает приведенная ниже история, одно неверное движение кисти могло обойтись очень дорого:

Когда Цзянь был ланчжунлином [начальником охраны внутренних дворцовых ворот], он написал донесение государю. Когда же донесение вернулось к нему, перечитав его, он воскликнул: «Я написал с ошибкой: внизу знака "лошадь" вместе с хвостом должно быть пять черт, а у меня всего четыре, не хватает одной черты. За эту ошибку император приговорит меня к смерти» («Исторические записки», 103)[12].

Тем не менее некоторая вариативность в китайской письменности, как и в любом другом языке, все же сохранилась. Раз уж мы прощаем Шекспиру то, что он по-разному писал собственное имя, то нельзя не восхититься относительным постоянством китайских иероглифов на протяжении почти трех тысячелетий. Без реформы письменности, проведенной Цинь Шихуанди, обмен информацией между государственными служащими был бы сильно затруднен, а политическое единство не продержалось бы долго.

Илл. 1.1. Первый император. Факсимильный репринт из энциклопедии «Сань-цай ту хуэй», 1609

Два общественных начинания, инициированные Первым императором, привлекают внимание до сих пор: это Великая стена и погребальный комплекс со знаменитой терракотовой армией. Стены были выстроены для защиты сердца империи от набегов кочевых племен, главным образом хунну, населявших северные и северо-западные степи. Великая стена в ее сегодняшнем виде датируется XV, XVI и XVII вв., но именно Цинь Шихуанди создал важный прецедент, объединив несколько ранее возведенных стен в непрерывное сооружение длиной около трех тысяч километров. Работы продолжались более пяти лет; за это время более трехсот тысяч рабочих переместили сотни миллионов кубометров камня и глины. Однако есть сомнения в том, что Великая стена той поры действительно была такой внушительной и монолитной, как принято считать. Согласно историческим свидетельствам, она выглядит не настолько гигантской, как рассказывают многие китайские историки, древние и современные. Как замечает американский ученый Артур Уолдрон, Великую стену не следует представлять в качестве единого древнего сооружения, последовательно и непротиворечиво описываемого в источниках. Стена Цинь Шихуанди могла представать скорее мифом, чем исторической реальностью, – и не потому, что ее вовсе не было, но потому, что образ непрерывной Великой стены на протяжении всей истории использовался как идеологический инструмент, призванный вызывать восхищение достижениями китайской цивилизации по сравнению с соседними народами («мы» versus «они»). Возможно, история приписала стене Первого императора более солидную репутацию, чем эта кирпичная конструкция изначально заслуживала. Тем не менее она выступает прекрасным примером невероятных амбиций человека, которому не довелось узнать, что сегодняшние астронавты все еще спорят, видна ли его стена с Луны.

С 1974 г., когда начались раскопки в округе Линьтун (провинция Шэньси, примерно в 30 километрах от города Сиань), мавзолей Первого императора и его терракотовых солдат увидели миллионы людей. Император, боявшийся смерти, хотел обрести бессмертие и поэтому начал строительство собственной усыпальницы, едва вступив на престол (в 246 г. до н. э.). Прогулка вокруг теперешнего холма из утрамбованной глины не займет много времени: пройти предстоит чуть менее полутора километров. Изначально же высота кургана, как можно предположить, превышала сто метров. В могилу за императором последовали его бездетные наложницы. Чтобы сохранить секреты строительства, в гробнице замуровали и всех тех, кто ее строил. Затем над подземным мавзолеем посадили деревья и траву, чтобы он выглядел как естественный холм. Сегодня гробница на горе Лишань все так же покрыта вечнозелеными кипарисами и соснами, символизирующими долголетие. Археологам еще предстоит вскрыть саму гробницу, но не исключено, что они не пойдут на это. Кому захочется выпускать на волю непредсказуемый дух Первого императора? Кроме того, не факт, что находящееся внутри будет соответствовать описаниям гробницы, приводимым у Сыма Цяня: историк упоминал гроб из литой меди; погребальную камеру, наполненную копиями дворцов, башен и государственных зданий; водные артерии империи, имитируемые при помощи ртути и приводимые в движение механическими приспособлениями. На сводах склепа, по его словам, сияли небесные созвездия, освещаемые лампами на китовом жире. Первый император задумал свою гробницу в качестве миниатюрной модели вселенной. Вокруг нее располагались различные строения, а также были прорыты несколько рвов, в которых стояла целая терракотовая армия из тысяч фигур в натуральную величину, расположенных в боевом порядке. То было войско сражающегося царства, которое, словно полчище гусениц, сжевало всю карту доимперского Китая.

Часто пересказывают еще одну историю, связанную с Первым императором. В 213 г. до н. э. он якобы распорядился сжечь все книги, кроме медицинских, гадальных и сельскохозяйственных, а спустя год приказал казнить 460 конфуцианских ученых (по словам недоброжелателей, всех их погребли заживо). Тех, кто не сжег свои личные книги в течение отведенных на это тридцати дней – работы, восхвалявшие образы прошлого, которые можно было использовать для критики императора, заклеймили как преступников и отправили на каторгу. Специалисты, однако, сомневаются в достоверности подобных сведений о Первом императоре. Сбрасывание политических противников в ямы и уничтожение текстов, помогающих критиковать режим, – прекрасные пропагандистские образы, преемники Цинь Шихуанди могли обращаться к ним для того, чтобы очернить властителя, изобразив его несправедливым, жестоким, неотесанным деспотом. Династия Хань была очень заинтересована в том, чтобы представить своих непосредственных предшественников в дурном свете. Втаптывание в грязь тех, кто правил раньше, позволяло последующим владыкам убедительно оправдывать свое восхождение к вершинам власти. Сожжение книг, вероятно, имеет под собой какую-то историческую основу, но если даже и так, то оно не повлекло значительных последствий: скорее всего, такие акции ограничивались столицей. Нет никаких свидетельств, подтверждающих то, что Первый император когда-либо занимался чисткой культуры и выкорчевыванием традиций в таком масштабе, какой продемонстрировали «красные охранники» Мао во время «культурной революции» в середине ХХ в. Напротив, образованные люди эпохи Цинь изучали язык и стиль письменных произведений прошлого. Это становится очевидным из немногих дошедших до нас текстов, напрямую связанных с самим императором, например из надписей на камнях, воздвигнутых на священных горах во время его вояжей.

На протяжении всей истории Первый император оставался двойственной фигурой: его славили как создателя империи, но презирали как жестокого деспота; восхваляли как великого реформатора китайской письменности, но обличали как бескультурного невежду; восхищались эффективностью его государственных реформ и заведенной им меритократией, но укоряли в людских страданиях, вызванных его политикой; воздавали должное его законничеству, но осуждали за презрение к конфуцианской утонченности. Как пишет историк Юрий Пайнс, «продолжающиеся споры об империи Цинь касаются не только прошлого, но главным образом настоящего – это споры о том, как лучше управлять Китаем, какую степень автономии стоит предоставлять каждой из его частей, какую роль должны играть в обществе интеллектуалы и какие средства допустимы для восстановления выдающегося положения Китая как могущественной и уважаемой нации». Династия Цинь продержалась недолго. Ее стремительное падение знаменито не менее, чем ее впечатляющее возвышение. Первый император умер спустя всего одиннадцать лет после основания своей выдающейся империи.