Читать книгу Страна отношений. Записки неугомонного - Рунов Владимир Викторович - Страница 6

Мне всегда чрезвычайно любопытны люди, превращавшие идолопоклонство в основной промысел жизни. Помню знакомого ещё по аспирантуре университетского доцента, увесистого добродушного мужика с багровым склеротирующим лицом. Свои трескучие брошюры по истории КПСС он непременно дарил супруге с надписью: «Товарищу по партии, верному другу по совместной борьбе за светлые идеалы социализма!»

Дело было в семидесятые годы, и к той поре социализм, вполне созревший, уже давно «стоял на дворе», и формы борьбы за него носили отвлеченный характер (может быть, когда-никогда кафедра общественных наук окрысится на коллегу по поводу слишком густого запаха чеснока, которым доцент, начитавшись журнала «Здоровье», что-то лечил). Но супруга доцента и сама и.о. доцента, иногда, как бы случайно, забывала брошюрки на столе, чтобы мы видели и оценили. Их так и звали – «товарищи по партии». На работу и домой они шли, тесно прижавшись друг к другу, солидные, неторопливые, обернутые просторными одеждами: он – в добротный югославский ратин, она – в каракульчу, добытую явно по блату, что тоже являлось формой борьбы за хорошую жизнь, а значит, и за «идеалы».

И уж совсем меня утвердил в мысли о вечности нашего всегда корыстного идолопоклонства другой случай, произошедший тоже на фестивале и тоже с участием прекрасной Лены Лебедевой, собравшей на белом днепровском пароходе целое созвездие актеров отечественного кино. Не нынешних «картонок», журнальными оттисками которых хорошо разжигать дачные буржуйки, а настоящих, искренне любимых народом. Я позволю себе назвать нескольких: Людмила Чурсина, Владимир Зельдин, Клара Лучко, Игорь Дмитриев.

Пароход неторопливо спускался вниз от Киева к Ялте, и длинными влажными вечерами пассажиры сумерничали в музыкальном салоне. Иногда уютные посиделки заканчивались небольшим концертом с участием народных артистов. Я давно заметил, что лучше всего актеры поют друг для друга. Так было и в тот раз.

Господи, как они пели в те волшебные летние ночи! Пели хорошие сердечные песни о вечных ценностях, о любви, лунной дорожке на тихой воде, о прекрасной реке, сблизившей два братских народа.

Но однажды, уверенно раздвинув публику крутым бедром, на авансцену, тяжело продавливая эстраду, вышел коротенький человек, напоминавший дубовый обрубок. Я нередко видел его в судовом баре в обществе смазливых девиц. Он всегда что-то нечленораздельно торопливо бормотал, похохатывая и потирая руки, словно в предвкушении удовольствия, сами понимаете, какого свойства.

Господин сей был весьма влиятельной фигурой в мире кино, достигшей этого в период, когда отечественный кинематограф развалился на обугленные обломки в аккурат посреди взбунтовавшейся страны, то есть в Москве. Судя по всему, у господина водились денежки, и немалые, так как он с помпой открыл и с не меньшим шумом содержал сочинский кинофестиваль, куда собирал стремительно нищавшую актерскую элиту. Вот тогда и явился к ней (элите) в образе благодетеля, правда, сильно похожего на сельского мироеда, хорошо описанного когда-то литературными классиками.

Многие на пароходе суетливо искали с ним общения, как его ищут разорившиеся дворяне, которым ещё вчера кофе подавали в постель. Искать-то искали, но втихую поговаривали, что Марик (так уважительно называли нашего героя) при Советах «держал» в Долгопрудном карусель, да крупно проворовался на махинациях с билетами, в результате надолго сел. Потом я видел какие-то подхалимские телепередачи о нем, где сей факт подавался как преследование за противление властям, герой казался чем-то вроде осовремененного «народовольца». Зато сейчас «в шоколадной глазури» ездит на шестиметровом «Роллс-Ройсе» и «звезд» для Сочи отбирает по головам, как гуртовщик лошадей в ярмарочный день.

Выйдя на эстраду, Марик напустил властную хмарь на толстое лицо, чем пресек шушуканье, и сказал высоким, бабьим голосом:

– Я хочу спеть нашу любимую с Юрием Михайловичем… – и, кивнув небритому звукорежиссеру с женской косой по пояс, завопил, игриво раскачивая коленом:

и так далее.

Пел громко, но плохо. Главное счастье подобных фигур в фантастической наглости, а отсюда уверенности в себе. Я, привыкший помалкивать в обществе значимых людей, слегка завидовал тем, кто, будучи величиной близкой к нулю, всегда стремился хозяйствовать любыми положениями. Хотел – пел, хотел – плясал, хотел – на дуде играл, хотел – поучал именитых, как снимать кино, при случае мог и до академиков добраться. Зато отлично понимал, перед кем надо в поясном поклоне ломать шапку. Юрий Михайлович был из тех, кто любил, когда ему выражали подобные знаки уважения, подчеркивая значимость мэра в любых сферах человеческой деятельности.

Чего скрывать, с кучей подданных в кепках Лужков строил в России свое государство, и называлось оно «лужковская Москва». И в этом ему способствовала тонущая в нищете Россия. Стоило зарегистрировать в столице предприятие, находящееся в провинции, как доходы прямиком текли на столичные счета. Львиная доля российских доходов стала оседать в Москве, а при таких деньгах и заяц будет считать себя медведем, но чаще – волком, хитрым, злобным, невероятно активным и безжалостным до крайних степеней, когда дело касается собственной сытости. Крестьяне знают, что волк может сожрать много, очень даже, но никогда не будет сытым. Ни-ког-да!

Звон московских денег скоро настолько перекрыл державные мелодии Кремлевских курантов, что со всех сторон на призывные звуки побежали толпы самых быстрых, самых хитрых и самых алчных. Они сразу сообразили, что основополагающая ельцинская установка: «Разрешено всё, что не запрещено!» – очень просто переделывается в любые жульнические комбинации. Вот почему, прежде чем кидать в толпу звонкие лозунги, надо хотя бы попытаться представить их последствия, тем более что в России во все времена «закон, что дышло…», а лозунги о хорошей жизни – вообще развлечения для дураков.

Ну, скажем, кто-нибудь понес хоть какое-то порицание за вселенский обман в виде «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!» или хотя бы, на худой конец, рванул на груди рубаху: «Вяжите меня, люди добрые, не со зла это…»? Да никто даже не почесался: ни вчерашние коммунисты, ни тем более сегодняшние, которые по-прежнему считают, что нужен строевой ранжир, на первый-второй рассчитайсь, запевай и вперед, под водительством очередного идола. Уверяют – иначе бандитский беспредел, с которым страна столкнулась сразу, как спустила советские флаги. Правильно, беспредел! Так флаги, однако, спускали тоже коммунисты, пусть «расстриженные», но с прежним жаром обещавшие хорошую жизнь.

Наверное, не пришло ещё время измерить количество крови, пролитой за очередную политическую мистификацию. Знаю, цифра будет оглушающей, как оглушающе прозвучало лично для меня, что совсем не Берия подписал наибольшее количество расстрельных списков, а тот самый самозабвенный «Синьор Помидор» – Никита Сергеевич. Телеграфировал с обидой Сталину из Киева, где секретарствовал: «…Мы вам направили восемнадцать тысяч на ВМН (высшая мера наказания – В.Р.), а вы дали разрешение только на две. Почему?..»

Стоп, стоп, надо тормозить, а то, не дай Бог, понесет меня снова по политическим ухабам и неизвестно ещё – куда?