Читать книгу Пленник реторты - Руслан Мельников - Страница 5

Дипольд наблюдал за отъездом отца из закрытой верхней галереи, опоясывающей могучий донжон и нависающей над внутренним замковым двором. Наблюдал через хорошо защищенную и безопасную, по мнению Фридриха, бойницу. По мнению Фридриха!.. Ненавистная опека начиналась. Карл Осторожный уезжал, но гвардеец отца стоял рядом, дабы исполнять волю курфюрста. Стоял, следил, сторожил, оберегал …

Больше поблизости никого не было. Ни души. И сама галерея, и примыкающие к ней покои Дипольда были отделены от остальной цитадели запертыми дверями. Страже, расположившейся у входов снаружи, Фридрих строго-настрого наказал никого не впускать наверх. Ну да, безопасность и покой курфюрстова сына, вернувшегося из плена – превыше всего.

Дипольд хмуро созерцал знакомый пейзаж. Водной крепостью, замком на воде твердыня герцога Вассершлосского[7] названа не случайно. Еще бы! Вокруг – только водная гладь, да редкие пятна небольших рыбацких лодчонок. Обширное озеро, питаемое бесчисленными родниками и притоками, представляло собой преграду более надежную, нежели обычный крепостной ров. В центре огромного водоема располагался каменистый остров, на котором и высился замок Карла Осторожного. Омываемая со всех сторон водой цитадель Вассершлосского герцога была столь же неприступна, как горное логово Альфреда Оберландского, слившееся со скальной породой.

Из островной крепости хорошо просматривалась береговая линия. Темная полоса вырубленного леса. Куцые огородики и наделы. Небольшие клинышки отвоеванных у густой чащобы, малопригодных для земледелия, но все же засеянных полей и делянок. Рыбацкие поселения в пять-шесть домов, обнесенные глухими частоколами со стороны суши, а с озером, словно пуповиной, связанные хлипкими дощатыми мостками и причальчиками. Казармы дальнего – берегового – гарнизона. Сторожевые вышки… Берег находился на расстоянии выстрела из крупной бомбарды, каковые были установлены на четырех угловых башнях вассершлосской крепости и на стенах между ними.

Озерный замок Карла Осторожного соединял с сушей единственный мост, установленный на сваях и тянувшийся от самых ворот. Длинный – не в одну и не в две дюжины пролетов, прочный, надежный. До поры до времени надежный, ибо при малейшей опасности мост разбирался в считанные минуты, после чего над водой оставались сиротливо торчать лишь выморенные, почерневшие концы крепких дубовых кряжей, вбитых глубоко в илистое дно. В случае же крайней нужды и при недостатке времени единственную дорогу к замку нетрудно было взорвать: пороха потребовалось бы совсем немного.

Вот по этому-то мосту и покидал сейчас свою крепость остландский курфюрст. Овеянный славой прошлых веков фамильный златокрылый грифон – герб, который Дипольду приходилось делить с отцом – трепетал на ветру. Курфюрста сопровождала многочисленная свита. Гвардейцы, оруженосцы, слуги… Процессия, растянувшаяся от начала до конца моста, двигалась неторопливо, сторожко. Как всегда, впрочем. Большому конному отряду выехать из замка по тесному дощатому настилу не так-то просто. Случалось уже, что неумелые всадники на боязливых лошадях ломали низенькие перильца и падали в воду.

Зато и ворваться в Вассершлос с наскока практически невозможно. Вероятно, потому твердыню Карла Остландского не штурмовали еще ни разу. Нет дураков! Длинные, узкие мостки находятся под неусыпным наблюдением стражи – как на самом острове, так и на береговых подступах. И команда расторопных плотников, готовых на раз-два раскидать по бревнышку пролет-другой, несет дежурство круглые сутки. И пороховые бочонки для подрыва дощатой тропки к замку всегда припасены. Так что дорожка эта неприятелю заказана. А другого пути на остров-крепость – нет.

Зимой, когда встает лед, и мороз более чем на локоть сковывает водяную гладь вокруг острова-крепости, никакому ворогу сюда тоже не пробраться. Конницу через окрестные леса – по непролазным сугробам, засекам да буреломам – не провести. Бомбарды и обозы – не протащить.

По воде штурмовать Вассершлос – опять-таки – гиблое дело. На рыбачьих лодках большой отряд к крепостным стенам не перебросить. Разве что десяток-другой стрелков. Да ведь и тех потопят прежде, чем утлые челны ткнутся носами в островную твердь. А большим кораблям тут взяться неоткуда. Хоть и питают Вассершлосское озеро множество безымянных ручейков и речушек, все они – мелкие, бурные, порожистые, извилистые и к судоходству непригодные. Мало того, в верхнем, и в нижнем течении речушки эти перекрыты плотинами. Если вражеский флот и способен добраться до вотчины Карла Осторожного, то исключительно волоком. Что, в общем-то, непосильная задача даже для опытного магиера.

Конечно, если рассуждать теоретически, то ради одной-единственной переправы-штурма можно было бы и на месте сбить абы-какие плоты или большие лодки. Но это – дело долгое, кропотливое, к тому же в крепости имеются бомбарды, которые достанут до береговых верфей или уже при спуске на воду разнесут в щепу любой крупный плот или судно. Измором осажденных тоже не взять: нехватки воды на острове ощущаться не будет никогда, а изобилием рыбы Вассершлосские озера славятся на весь Остланд.

Все! Отряд отца миновал, наконец, мост, въехал в лес и скрылся из виду… Выждав еще несколько минут, Дипольд повернулся к няньке-стражу.

– Фридрих, мне тоже нужно покинуть замок, – надежды на успех было мало, но пфальцграф все же постарался, чтобы его голос звучал властно и твердо, чтобы сам тон сказанного отбивал охоту возражать. – Я уезжаю немедленно. Сейчас же.

Это – первая проверка. На крепость. На волю. Попытка показать, кто есть кто. И она, увы, провалилась.

– Сожалею, но это невозможно, ваша светлость, – с вежливым спокойствием ответил гвардеец. Он был уверен и в своей силе, и в своем праве.

Дипольд скрежетнул зубами. Такого вояку, как и островной замок, взять с наскока трудно. Да и длительную осаду отцовский трабант тоже выдержит успешно. И все же…

– Фридрих, я должен… – нахмурился Дипольд. – Отец слишком медлителен в вопросах войны, а значит, решать быстро и поступать решительно теперь должен я. Понимаешь, дол-жен! Следует срочно собирать войска, которые можно собрать сразу, и выступать в поход, пока не…

– Позволю себе заметить, его сиятельство не медлителен, но мудр и осторожен, – со всей мягкостью, на которую он был способен, перебил Фридрих. – А я… я тоже скован долгом и словом, данным вашему отцу. Мне надлежит быть при вас.

– Ну и прекрасно! – Дипольд решил зайти с другого бока. – Ты ведь можешь отправиться со мной. Можешь спокойно нести при мне свою службу. Я буду только рад этому…

– Нет, не могу, ваша светлость. На этот счет у меня имеются четкие указания от его сиятельства. Ваш отец не желает, чтобы вы покидали Вассершлос до его возвращения. Возможно, через неделю… быть может, через две…

– О чем ты говоришь, Фридрих! – взорвался Дипольд. – Неделя?! Две?! У меня… у всех нас нет столько времени. Действовать нужно сейчас!

– Нельзя, – прозвучал бесстрастный ответ. – Вам – нельзя. Мне очень жаль, ваша светлость.

– Плен? – криво усмехнулся Дипольд. – Все-таки плен? В замке собственного отца. Плен и персональный тюремщик? Так?

– Нет, – коротко ответил Фридрих. Но тут же честно добавил, как и подобает солдату: – Пока нет.

– Пока? И что же это, значит, позволь спросить?

– Я получил приказ защитить вас, – с каменным лицом и стеклянными глазами неподкупного служаки отчеканил гвардеец. – В первую очередь, защищать от вас самих же, от ваших необдуманных поступков. Для этого его сиятельством мне предоставлены самые широкие полномочия. Вплоть до…

– Темница? – сощурил глаза Дипольд. – Цепь и клетка?

На этот раз ему не ответили.

Вернее, ответили не сразу.

– Господин курфюрст редко ошибается, – после долгой паузы произнес, наконец, Фридрих.

Дипольд больше не слышал в его тоне прежних солдафонских ноток. Посеченный в битвах ветеран говорил обычным человеческим голосом. Голосом умудренного наставника, дающего дружеский совет.

– Я привык ему доверять, – говорил старый гвардеец. – И я прошу вас не упрямиться, а тоже полностью довериться его сиятельству. Поверьте, он не желает вам зла. Господин курфюрст любит вас, как только может любить отец сына. Возможно, он показывал свою любовь не часто, но это так. И все, что делается сейчас, делается ради вашего же блага.

Еще пауза. Еще уточнение:

– И ради блага Остланда, разумеется.

Снова – недолгое молчание.

– И ради блага империи тоже.

«Ну, кто бы сомневался! – усмехнулся про себя Дипольд. – Куда же без блага империи, во главе которой скоро встанет мой батюшка-благолюб».

Вслух он сказал иное.

– Видишь ли, Фридрих, то, что, по мнению отца, хорошо для империи, не всегда устроит меня, – дрожащим голосом, едва сдерживая подступающую ярость, произнес Дипольд. – А потому я предпочитаю сам добиваться своего счастья. Я лучше отца и, уж несомненно, лучше тебя знаю, в чем сейчас заключается для меня наивысшее благо. Месть – вот в чем. Месть за унижения и позор, который довелось пережить некоему благородному пфальцграфу по прозвищу Славный.

– Месть следует вершить на холодную голову, ваша светлость, – заметил Фридрих.

– Карлу Осторожному – возможно. Но не мне. Моя месть горяча, как раскаленный в кузнечном горне клинок, и со временем становится лишь горячее. Если ее не залить кровью, если не остудить ее, она – я чувствую это! – сожжет меня изнутри. Сгрызет, пожрет. Мне этого не нужно. Так что, пока отец раскачивается, я намерен мстить. Альфреду Чернокнижнику. Лебиусу Прагсбургскому. Всей Оберландмарке. Равно как и тем, кто по своей или чужой воле пытается мне в этом воспрепятствовать. Подумай об этом, Фридрих, крепко подумай. Твой господин стареет. А со стариками… даже с осторожными стариками, даже со стариками-курфюрстами, даже со стариками-императорами… а с императорами – так, пожалуй, в особенности, всякое может случиться. Разное может случиться. Я же – молод. И я умею ценить верность не хуже отца. И оказанных услуг я не забываю. А потому очень прошу тебя, Фридрих, не становись у меня на пути. Дай мне возможность уехать сейчас, чтобы не жалеть о своем упрямстве потом.

– Ваша светлость никуда не поедет, – сухо ответил гвардеец. – По крайней мере, до возвращения его сиятельства.

Ох, до чего не хотелось бы!.. Видит Бог, Дипольду вовсе не хотелось прибегать к последнему, крайнему средству. К постыдному, внезапному удару без предупреждения, без надлежащего вызова. Но, видимо, средства этого не избежать. Только так он мог избавиться от навязчивой опеки и от присмотра, сковывающего руки.

Одолеть опытного ветерана-гвардейца в честном поединке никаких шансов нет – это Дипольд понимал прекрасно. Что ж, ради высшей цели… ради святой мести он готов был поступиться даже законами чести. В конце концов, с ним ведь тоже поступили бесчестно. Разве нет?

– Я вижу, с тобой говорить бесполезно, Фридрих, – со вздохом разочарования, выдавил Дипольд. – Ладно, пусть будет по-твоему. Подожду отца, а уж там как сложится…

Пфальцграф понурился, сгорбился, опустил плечи, усыпляя бдительность гвардейца. С видом полной покорности мерзавке-судьбе Дипольд медленно отвернулся и от бойницы, и от стража. И…

И резко повернулся снова.

А вот так?!

Еще в развороте Дипольд вырвал из ножен меч – стремительно, молниеносно.

А вырвав – ударил. Как казалось, внезапно, неотразимо. Рубанул, что было сил. Прямо в невозмутимое, иссеченное морщинами и шрамами лицо отцовского трабанта.