Читать книгу Пленник реторты - Руслан Мельников - Страница 7

На стрельбище, обустроенном в небольшом распадке между каменистых горных склонов, выстраивалась очередная шеренга из десяти человек. Альфред Оберландский, в сопровождении нескольких слуг и оруженосцев, неторопливо прохаживался за спинами застрельщиков. Поигрывая магиерской оптической трубкой, маркграф осматривал непривычное снаряжение и придирчиво наблюдал за выучкой солдат.

Да, тут было на что посмотреть. В руках у каждого стрелка были новый длинноствольный хандканнон, изготовленный в мастератории Лебиуса, и сошка-подставка для ведения огня с упора. На правом плече – подушка, смягчавшая немалую отдачу при выстреле. На боку – сумка с боеприпасами. На груди – широкая перевязь с кармашками для готовых зарядов. На поясе – узкий граненый клинок, короче эстока-штехера и кончара, однако длиннее мизерекордии и панцербрехера. Еще не меч, но уже не кинжал, а по сути своей ни то и ни другое.

В рукопашном бою такой штырь-жало с рукоятью винтообразной формы можно использовать как обычное клинковое колющее оружие, а можно вкрутить в специальную резьбу на конце ствола и намертво соединить с хандканноном, обратив его тем самым в тяжеловесное, но все же довольно эффективное подобие копья, а стрелка – в пикинера. Еще одно хитроумное и весьма полезное изобретение, вполне в духе прагсбургского колдуна. «Штих»[8] – так именовал это меч-копье сам Лебиус.

Капитан застрельщиков заметно нервничал. Суетился под пристальным взглядом холодных глаз макграфа, размахивал почем зря своим коротким кончаром и без особой нужды покрикивал на подчиненных, уже занявших позиции напротив мишеней и изготовившихся к залпу.

Мишенями сегодня служили изрядно побитые и расщепленные пулями поленья, выставленные на камнях. Далеко, между прочим, выставленные – на добрых три сотни шагов. Не из всякого арбалета всадишь стрелу в такую цель, да на таком расстоянии. Но магиерские хандканноны настолько же превосходили по дальности и точности боя обычные ручницы и самострелы, насколько новые пушки Лебиуса, установленные на стенах оберландского замка, оказались совершеннее старых бомбард.

И все же к любому новому оружию следовало привыкнуть, приноровиться и обучиться должному обращению с ним. А потому специально отобранные лучшие оберландские стрелки, лишь недавно сменившие свои шумные, но бестолковые фитильные ручницы на дальнобойные хандканноны Лебиуса, неустанно упражнялись в стрельбе. Вот и сейчас…

Положив длинный тяжелый ствол на воткнутую в землю сошку, уперев в наплечную подушку изогнутый плоский приклад и прильнув правой щекой к деревянному ложу, стрелки ждут последней команды капитана. Стоят чуть пригнувшись. Левый глаз – прикрыт, правый – ловит цель крохотным бугорком-мушкой, расположенным над дульным срезом и еще до выстрела указывающим траекторию полета пули.

Все это – и чудовищная длина ствола, и рогатая сошка, и приклад, и мушка – было пока в диковинку. Но самое главное новшество заключалось в том, что для выстрела больше не требовалось тлеющего фитиля. Ну, то есть совсем!

Лебиус снабдил свои хандканноны особым огнивом. При нажатии на небольшой загнутый крюк, который торчит из-под деревянного ложа, с крепления над ложем срывается молоточек-зажим на тугой пружине. А сорвавшись – с силой бьет по усеянной бороздками-насечками стальной крышке, запирающей пороховую полку с небольшой выемкой в центре. Бьет – одновременно приподнимая и сдвигая крышку. Благодаря укрепленному в «молоточке» кремневому отщепу, при ударе высекается сноп искр. Порох на полке мгновенно воспламеняется, и огонь через затравочное отверстие поджигает заряд в стволе.

Зажим с кремнем, стиснутым двумя железными бляшками, внешне напоминал птичий клюв. Вероятно, по этой причине прагсбургский колдун назвал свою ручницу шнабель[9] И, надо признать, кремневый клюв клевал столь же безотказно и смертоносно, как жалили магиерские «змеи».

Новый самопальный механизм оказался удобным в использовании, более эффективным, нежели фитиль или палительная свеча, и в то же время на удивление простым и надежным. Если Лебиус и использовал при изготовлении своих ручниц какие-то магическо-алхимические ухищрения, то в минимальных количествах. Ну, разве что искр чудо-огниво его хандканнонов давало больше, чем возможно было выбить с помощью обычного кремня и кресала, а само при этом не изнашивалось. Да к прочному стволу совершенно не приставал пороховой нагар, по причине чего оружие, вне зависимости от количества произведенных выстрелов, практически не нуждалось в чистке. Да еще магиерский порох отличался от привычного огненного порошка: он напоминал, скорее, россыпь мелких гранул, вспыхивал сильнее и ярче, сгорал быстрее и придавал забитому в ствол бондоку большее ускорение. В остальном же… В остальном – никакой магии.

Небольшие и мягкие свинцовые пули не несли в себе смертоносной начинки, как пушечные чугунные гранатусы. Однако сами по себе эти бондоки размером не более райского яблочка обладали невиданной убойной силой, способной свалить, пожалуй, даже заморского зверя-великана элефанта. С трех-четырех сотен шагов пуля, выпущенная из длинноствольного кремневого хандканнона, проламывала любой щит и насквозь пробивала тяжелый рыцарский доспех (это уже было испытано). А с шести сотен – убивала наповал человека в легкой броне (и это – испытано тоже). Нужно было только научиться попадать в цель с такой дистанции. Но ведь для этого и существуют учебные стрельбища…

Любопытно, что магиерские бондоки внешне напоминали не шарик, а, скорее, колпак или каску с небольшими полями. Отлитые из свинца по единой форме, но со вставленным посередине небольшим конусообразным кусочком железа, будучи по размерам чуть меньше диаметра ствола, такие пули при заряжании легко входили в дуло шнабеля. Во время выстрела же – и в этом заключалась основная хитрость – пороховые газы вминали в мягкий свинец железную вставку-конус, от чего края бондока расширялись, подобно вздутой ветром юбке и плотно прилегали к внутреннему ствольному каналу. А поскольку «клювы»-огнестрелы Лебиуса так же, как и его пушки-«змеи», имели изнутри особую спиралевидную нарезку, пуля вылетала из магиерского хандканнона, вращаясь с невообразимой скоростью и неслась, будто подстегиваемая тысячей бесов, точно к цели.[10]. При этом отсутствие правильной шарообразной формы ничуть не мешало в полете диковинному вытянутому снаряду, а возможно, в некоторой степени даже и способствовало.

Кстати, необычные кремневые самопалы и заряжались довольно непривычным способом. Первым делом из сумки на боку или из кармашка перевязи на груди стрелок доставал пулю, к которой сзади был прикреплен цилиндрический бумажный мешочек с уже отмеренным пороховым зарядом. (Особую «огнестрельную» бумагу – прочную, непромокаемую и полностью, практически без остатка, выгоравшую при выстреле – мастератории Лебиуса производили в достаточном количестве). Далее следуют несколько несложных операций. Сначала надкусывается бумажный хвост под пулей. На затравочную полку высыпается небольшое количество пороха. Затем полка закрывается крышкой, а надорванный пакетик с зарядом отправляется в ствол – бондоком вверх.[11].

Благодаря заранее расфасованному по бумажным пакетам пороху, все происходило быстрее, чем, к примеру, натягивается тетива тяжелого арбалета. Значительно дольше десятку оберландских стрелков, выстроившихся напротив изрешеченных поленьев-мишеней, пришлось ждать заключительных команд своего капитана.

Капитан же, в свою очередь, ожидал знака от маркграфа.

Альфред Оберландский, наконец, кивнул: можно…

– Гто-о-овсь!

Капитан застрельщиков поднимает к небу прямой граненый клинок.

Альфред поднес смотровую трубку к лицу. И махонькие мишени – вот они теперь, приближенные магиерской оптикой практически вплотную, разросшиеся неимоверно. Все десять…

– Стре-е-е!.. – оглашает стрельбище новая протяжная команда.

– …е-е-е!.. – секунду или две нарастает, силится, звенит в ушах зычный голос капитана.

И…

– …ляй! – краткий, резкий, лающий выдох-выкрик.

Одновременно правая рука командира дает отмашку. Короткий штих-кончар рассекает воздух, словно усердный капитан своим оружием, предназначенным исключительно для нанесения колющих ударов, пытается кого-то разрубить надвое.

– …ай-ай-ай!

«Бу-бу-ух-ух-ух!»…

Эхо команды, перебиваемое дружным залпом.

«…ух-ух-ух!»…

И им же множимое.

«…ух-ух!»…

Грохот. Дым…

Но еще прежде, чем густое белое облако закрыло обзор, Альфред увидел, как деревянные колоды подпрыгнули, брызнув щепой во все стороны, повалились, покатились по камням. Из десяти поленьев на прежнем месте осталось стоять лишь одно. Капитан, осыпая отборной руганью промахнувшегося стрелка, погнал нерадивца заново расставлять мишени.

Свита за спиной тихонько перешептывалась. Альфред смотрел сурово, однако в душе ликовал. Девять попаданий из десяти! С трехсот шагов! В столь невеликие цели!

К стрельбе готовился следующий десяток.

– Ваша светлость, – осторожно позвал кто-то из слуг за спиной. – Заряжено… Извольте…

Ага, теперь застрельщикам придется немного подождать. Не оборачиваясь, Альфред протянул назад смотровую трубку. Оптический прибор тут же приняли расторопные и осторожные руки, а в раскрытую ладонь маркграфа легла рукоять малого магиерского хандканнона, вполне пригодного не только для пехотинца, но и для всадника.

Оружие это – также снабженное запальным огнивом – было легче, короче и изящнее длинноствольных ручных бомбард и обладало меньшей убойной силой. Вести прицельную стрельбу на большом расстоянии из укороченного шнабеля весьма затруднительно. Зато им можно управляться одной рукой, стрелять с седла, не отпуская повода, и в ближнем бою – с трех-четырех десятков шагов – валить любого противника.

Магиерский кремень воспламенял затравочный порох, зажатый под крышкой полки, исправно и без осечек. Винтообразные бороздки в стволе раскручивали пулю, придавая ей дополнительное ускорение. Удобная рукоять с массивным, окованным железом яблоком-набалдашником позволяла легко выхватывать короткую ручницу из седельного чехла и служила в вытянутой руке противовесом для небольшого, но все же достаточно тяжелого ствола. Кроме того, рукоять могла при необходимости использоваться в качестве палицы.

Лебиус обещал снабдить такими кавалерийскими хандканнонами всю легкую оберландскую конницу. Пока же укороченная ручница была изготовлена в единственном экземпляре и имелась только у маркграфа. Сегодня Альфред пожелал испытать ее лично. Как обычно – на особых мишенях. На живых.

Чуть в стороне от застрельщиков, разносивших в щепу сухие поленья, уже лежало два трупа. Первый – в простенькой кольчуге. Второй – в прочной чешуйчатой броне. Оба доспеха – пробиты насквозь в нескольких местах. Но то, что добротные латы основательно попорчены – не беда: Лебиус быстро и качественно чинил любую броню. Из магиерских мастераторий поврежденные доспехи возвращались даже лучше, чем были прежде.

А уж о людях, становившихся под пули, Альфред Оберландский печалился еще меньше. В переполненных замковых темницах народу хватало с избытком даже после того, как Дипольд насмерть потравил дымом целое узилище. К тому же, магиер просил для своих опытов трех свежих покойников. И оруженосцы маркграфа как раз выводили на стрельбище третьего… Третью мишень. Живую пока. В полном рыцарском доспехе. Надежном, прочном. Кажущимся таковым.

От страха, истощения и непривычной тяжести лат узник двигался неловко и неспоро. Приходилось подгонять: сзади нерасторопного упрямца слегка постукивали шестопером по наплечникам, кирасе и шлему. Шума было много, толку – мало. Простолюдин, впервые в жизни облаченный в настоящую рыцарскую броню, от грохота пугался еще больше. И все меньше понимал, что от него требуется. Под поднятым забралом затравленно бегали отвыкшие от солнечного света слезящиеся глаза. Узник в ужасе смотрел то на своих застреленных предшественников, то на маркграфа с диковинным хандканноном в руках.

Пленника, закованного в латы, как в цепи, наконец, поставили между двух трупов. Альфред подошел ближе. Пообещал – как тем двоим:

– Стой смирно. Уцелеешь – отпущу.

И с лязгом опустил забрало на шлеме мишени.

Человек за смотровой щелью заныл, завсхлипывал, заскулил. Маркграф, брезгливо скривив губы, отвернулся. Начал отсчитывать шаги.

Раз. Два…

Лебиус утверждал, что с тридцати шагов малый шнабель гарантированно пробьет любой, даже самый крепкий доспех. «Рыцарские латы – это все-таки не броня голема, ваша светлость», – говорил прагсбургский колдун.

Пять. Шесть…

Да, колдун говорил, но слова его еще предстояло проверить на деле. На теле. На человеческом теле, заключенном в прочную доспешную скорлупу. Альфред хотел знать наверняка, на что способно новое оружие. На что оно способно с тридцати шагов. И с пятидесяти. И – с двадцати. И – с десяти – тоже. Так что этот, в латах, сегодня уцелеет едва ли.

Десять. Одиннадцать…

Оруженосцы поспешили отойти подальше от скулящей мишени. Всякое случалось. Опасные рикошеты – тоже. Мишень обреченно скулила в одиночестве. Все громче, сильнее…

Двадцать три. Двадцать четыре…

А облаченный в латы узник уже выл в голос. Приглушенный шлемом плач разносился над притихшим стрельбищем.

Двадцать девять. Тридцать.

Хватит…

Маркграф прицелился, держа укороченный хандканнон на вытянутой руке – подальше от лица. «Попадет? Не попадет?» – отстраненно подумалось о запертой в стволе пуле. Попадет, куда денется… Три десятка шагов – не три сотни. И неподвижная массивная человеческая фигура в рыцарской броне – не кусок полена. К тому же Альфред Оберландский уже имел основания считать себя достаточно опытным стрелком.

Указательный палец мягко нажал изогнутый крючок под рукоятью.

Щелчок. Звонкий стук кремня о крышку пороховой полки. Искры. Вспышка…

«Бум-ш-ш!» Выстрел – шипящий, не очень громкий. Толчок в руку – не очень сильный. Дым – не очень густой. И – сразу же…

Глухой надсадный вскрик-взрык из-под опущенного забрала. Обвешанная железом мишень, нелепо дернув руками, повалилась навзничь. Грохнулась всем телом. Живой она уже не была: в кирасе – аккурат под левым наплечником – зияла кровоточащая дыра. Закованный в латы человек больше не шевелился и не скулил.

Лебиус не обманул. Обычные латы, действительно, не способны противостоять магиерскому оружию. С видом глубокого удовлетворения Альфред протянул слугам дымящуюся ручницу-шнабель и, приняв от них взамен смотровую трубку, вновь направился к застрельщикам.

Десять человек с тяжелыми длинноствольными хандканнонами – заряженными и уже уложенными на сошки, замерли в напряженных позах. Бледный капитан нерешительно переминался с ноги на ногу.

– Продолжайте, – благожелательно кивнул маркграф.

Капитан взмахнул штихом-кончаром. Дал протяжную команду.

– Гто-о-овсь!

И следующую – почти без перерыва:

– Стре-е-еляй!

Грянул залп. На этот раз в мишени попали все десять стрелков. За спиной Альфреда послышался одобрительный гомон. Что ж, было чем восхищаться. Мо-лод-цы!

– Ваша светлость, – знакомый скрипуче-вкрадчивый голос помешал высказать заслуженную похвалу вслух. – Позвольте вас потревожить.

Маркграф обернулся. Притихшая свита расступилась, словно раздвинутая незримой рукой. Возле Альфреда Оберландского стоял Лебиус Марагалиус. Как всегда – в сопровождении неусыпной стражи. Магиерский капюшон, закрывавший бледное лицо, склонился в выжидательном поклоне.

– Колдун? – маркграф насторожился. – Есть новости?

– Да, ваша светлость. Дипольд…

– Что о нем известно? – Альфред оживился. – Пфальцграф еще гостит у отца?

– Нет, ваша светлость. Карл Остландский отправился к императорскому двору. Дипольд тоже покинул Вассершлосский замок.

– Уже? – удивленно шевельнул бровями маркграф. – Так быстро? Надо же! Я-то полагал, курфюрст постарается удержать Дипольда от скоропалительных решений и необдуманных поступков.

– Он старался. Похоже, Карл Осторожный почуял неладное, однако не желает возбуждать у других каких-либо подозрений относительно сына.

– Разумно, – одобрил Альфред. – Огласка и ненужные слухи могут сейчас сильно навредить Карлу. Могут даже лишить его императорской короны, на которую он так рассчитывает.

– Дипольда не бросили в темницу, но ограничили его свободу и круг общения, – продолжал магиер. – Карл доверился только одному человеку – лучшему трабанту из своей гвардии. Курфюрст приставил его к сыну. Однако даже Карл Осторожный недооценил ярость и исступление, бурлящие в душе гейнца.

– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался маркграф. – Что там у них произошло?

– Чтобы уехать из Вассершлосса, Дипольду пришлось переступить через кровь. Через остландскую кровь, ваша светлость, – уточнил Лебиус. – Дипольд убил отцовского трабанта.

– Ишь ты! – Альфред прицокнул языком. – Интересно, как Дипольд с ним управился? Я немало наслышан о гвардейцах Карла, и, насколько мне известно, этих головорезов голыми руками не возьмешь.

– Пфальцграфу помог присмотрщик.

– Присмотрщик?! – изумился Альфред. – Ворон?!

– Да. Присмотрщик случайно… – насмешливым тоном, краткой, но выразительной паузой и многозначительным хмыканьем Лебиус выделил последнее слово, – совершенно случайно появился в нужный момент в нужном месте. А Дипольд не преминул воспользоваться выпавшим случаем. Он напал на своего стража сзади. Зарезал засапожным ножом…

– Ага, значит, рыцарская честь для нашего благородного пфальцграфа уже ничего не значит? – усмехнулся Альфред.

– Дипольдом движут более глубинные чувства и более сильные страсти, ваша светлость, – серьезно ответил Лебиус.

– Ну, вот и замечательно, вот и пусть движут. Нам, насколько я понимаю, это только на руку?

– Совершенно верно, ваша светлость.

– Что намерен делать гейнец сейчас? – спросил после некоторого молчания Альфред.

– В данный момент он направляется в свой замок. Я полагаю, пока Карл ведет переговоры с кайзером, Дипольд начнет спешно и втайне от отца собирать войска. Думаю, пфальцграф найдет немало союзников и единомышленников, так что войну следует ожидать в самое ближайшее время. Скоро в ваши владения вступит остландская армия под предводительством Дипольда Гейнского.

– Но мы ведь готовы ее встретить, колдун? – пронзительный взгляд маркграфа уперся в густую тень магиерского куколя.

– Да, ваша светлость. Готовы. Уже сейчас готовы. А к началу войны будем готовы еще больше.

– Что ж, – Альфред улыбнулся, – пока все идет в точности по твоему… по нашему плану. И пока я тобой доволен, Лебиус. Пока.

– Благодарю вас, ваша светлость, – склонился капюшон.

– Твоими хандканнонами я, кстати, доволен тоже. Славно клюют.

– Благодарю, ваша…

Властным взмахом руки Альфред пресек недоговоренную фразу. Указал смотровой трубкой на убитых:

– Эти три трупа – твои. Ты просил – можешь забрать.

– Благо…

– Хватит, – поморщившись, вновь оборвал маркграф. – Ступай, колдун. Не теряй времени. Работай. Ибо скоро в мои владения вступит остландская армия. С его светлостью Дипольдом Гейнским во главе. Нужно обеспечить гостям достойный прием.