Читать книгу Здесь. Философия данности - Руслан Назаров - Страница 4

1

Антуан Рокантен взял в руки гальку. «И вдруг замер, выронил камень и ушел». Так ощутил он болезнь. Болезнь свободой. До этого момента Антуан, по выражению Анни, раздражал своей основательностью. Он относился к числу тех, о ком скажет сам позже: «Сто раз на дню они лицезрят доказательства того, что все работает как отлаженный механизм, все подчиняется незыблемым и непреложным законам». Антуан хотел, чтобы мгновения его жизни «следовали друг за другом, выстраиваясь по порядку». Поэтому-то ему так нравится голос Негритянки, появление которого «так долго подготавливали многие – многие ноты, которые умерли во имя того, чтобы он родился». Уже пораженный болезнью Антуан будет находить утешение в том, что «пережил этот день для того, чтобы под конец прийти сюда [в кафе], прижаться лбом к этому стеклу и смотреть на это тонкое лицо».

Такова основательность Антуана Рокантена. И это именно то, что ценила в нем любимая Анни. «Ты дорожный столб». Антуан знает – это правда.

2

Предощущение свободы. Болезнь свободой. К свободе всегда стремились, за нее боролись. Но болели ли свободой? Вероятно, что людей, которых мучает эта болезнь не мало. Так что же это?

Болезнь свободой есть ощущение круговорота свободы. Вещи, обычные, ничем не примечательные, простые вещи непрестанно находятся в этом круговороте. Каждое мгновение о судьбе вещи ставится вопрос, и вопрос этот разрешается. И все это происходит незаметно.

Вот стакан. Таких сделано множество. Ну, кто на него обратит внимание? Он исполняет свою функцию, облегчает жизнь человеку, служит ему. Он может иметь разную форму, цвет. Но неизменно в нем то, что он – стакан. Это и главное.

А задумывается ли человек, что в эту самую минуту, когда он берет в руки стакан, стакан этот может стать не стаканом вовсе, а камнем. Или еще больше – оказаться дудочкой? Не задумывается человек, поскольку не ощущает круговорота свободы.

Но если ощущает, то уже болен. И тогда человек не может отделаться от ощущения свободы, от ощущения круговорота. Книга, рядом тетрадь, но для заболевшего это книга, ставшая тетрадью, тетрадь, ставшая книгой. Такова эта болезнь.

3

Круговорот свободы есть следующее: от данности к поливариантности, от поливариантности посредством пустого действия к данности.

Данность есть то, о чем Антуан Рокантен говорит: «существовать – это значит быть здесь, только и всего». Данность не может иметь объяснений, она может быть лишь описана, на нее можно лишь указать. Такие категории как причины и следствия, движение материи, пространство и время неспособны сказать о данности нечто большее, чем может простое описание. Чтобы не происходило в данности, каждая частичка данности не зависит ни от чего предшествующего, ни от чего существующего. Поэтому описание данности может быть лишь указующим, оно возможно только через категорию «это», «этот». Можно представить, как человек указывает на дерево и говорит «это», тем самым, выражая самую большую глубину знаний о данности.

Данность статична, в ней ничего не изменяется, не переходит из одного состояния в другое. Все, что кажется развитием и переходом от одного уровня к другому, от низшего к высшему, от меньшего к большему – все это лишь иллюзии. Так же как категории целостности и системы. В данности есть частички, но они не выделяются из данности, как и не составляют чего-то единого. Под частичкой данности имеется в виду, что такая частичка просто есть. Между ней и другими частичками, частичкой и данностью нет никаких связей, тем более связей подчинения.

Таким образом, данность только лишь это, только «быть здесь». И за таким указанием, за тем, на что указывается, нет ничего более.

Свобода проявляется в данности, образуя круговорот, посредством поливариантности и пустого действия.

Поливариантность есть вопрос о данности, об отношении частички данности к другим частичкам. По-другому, это вопрос о том, что есть частичка данности, что есть данность. Частичка изымается из данности, из системы координат «быть здесь», и становится как вопрос, о том, что она есть, ко всей данности и другим частичкам. Свобода вопрошает о данности у данности, требуя ответа только от данности.

В поливариантности, когда частичка попадает в такое состояние, отсутствуют какие-либо силы и основания. Можно представить поливариантность как безвоздушное пространство, в котором ничего и ничто не сохраняется. Поливариантность это пустота.

Вопрос о данности решает только свобода через пустое действие. В поливариантности, в этом безвоздушном пространстве, нет ничего, что бы обусловило и предопределило ответ. Пустое действие есть выталкивание частички из поливариантности в данность, есть ответ о данности безо всякой «подсказки» – причин, законов, оснований.

Такая свобода есть свобода неограниченная. Свобода обо всем может спросить и может ответить, но она спрашивает о данности и ответ берет из данности. Свобода есть поливариантность и пустое действие, но не надо считать, что свобода решает, как и каким образом быть данности. Свобода не конструирует данность, не соединяет и не разъединяет частички ее. Не нужно понимать и так, что свобода – это изменение данности, что только и именно свобода вносит изменения в данность. Данность может измениться и без проявления свободы, но только свобода есть изменение через вопрошание о том, что есть данность.

Круговорот свободы вносит в данность неустойчивость, постоянную возможность изменений и превращений. И это не может не раздражать человека, его разум, который стремится, если и не прервать круговорот, что и невозможно, то хотя бы узнать, угадать, где и в чем проявляется свобода. Тогда начинается бегство за свободой, но это заведомо безрезультатное занятие. Разум не может, не способен определить, ухватить свободу. И такая невозможность рождает абсурд.

Абсурд есть конечный результат бегства разума в поисках свободы. Абсурд это стремление найти свободу, предощущение свободы, но не возможность найти свободу, не возможность увидеть ее.

Разум знает только два выхода из абсурда. Либо весь мир свободен, везде и всегда проявляется свобода, либо мир несвободен. Середины разуму недостаточно, так как всякая середина есть только абсурд. А абсурдность главный враг разума.

Это и есть болезнь свободой.

4

«Я должен разобраться в себе пока не поздно». Все началось с безобидной гальки, затем Антуан ощутил нечто новое в своих руках, а в библиотеке не узнал Самоучку. И так Антуан переживает множество совершенно непривычных ощущений.

Вот подтяжки Адольфа, которые «застряли на полпути». Подтяжки эти «запнулись в своем незавершенном усилии» стать фиолетовыми. Или голос Негритянки. «Как странно, как трогательно, что эта твердыня так хрупка. Ничто не властно ее прервать, и все может ее разрушить».

Болезнь Антуана началась с того, что мир, привычный и обыденный, где правят законы, и который находится в движении, развитии, вдруг предстает как нечто новое, как данность. Антуан узнал, что «все на свете является только тем, чем оно кажется, а за ним… ничего». То, что окружало Антуана, открылось ему только как вот это, как «быть здесь». Этот, новый для Антуана, мир – мир без необходимости и мир беспричинный. Мир как «беспорядочные массы – голые бесстыдной и жуткой наготой». Каждая частичка этого мира-данности предстала как абсурдная и лишняя, потому что у нее нет «никаких оснований находиться здесь». И это касается не только вещей. Самое страшное для Антуана, что и он сам «тоже был лишним».

Узнав о данности, увидев ее, Антуан Рокантен не узнал о круговороте свободы, но смог его предчувствовать. Так, ему стало казаться, что существование предметов «поставлено под вопрос, и им стоит величайшего труда дотянуть до следующего мгновения». В подобном положении случиться «может все, что угодно, все что угодно может произойти». И тогда мать увидит, как щека ее сына «припухла, треснула, приоткрылась и из трещины выглядывает третий глаз». Или человек вдруг обнаружит, что вместо языка у него огромная сороконожка, которая «сучит лапками, царапая ему небо». «Или ничего этого не случится, никаких явных изменений не произойдет, но люди проснутся однажды утром и, открыв ставни, удивятся какому-то жуткому смыслу, который внедрился в вещи и чего-то ждет».

Осознание этого толкает Антуана к поиску проявлений свободы, он старается угадать ее. Теперь сиденье в трамвае это уже не сиденье, а «издохший осел», темная линия – это улыбка. Но человек не может ухватить свободу, указать, где и как она проявляется. И это порождает болезнь свободой. «Когда это до тебя доходит, тебя начинает мутить и все плывет…».

Так приходит Тошнота.

5

Антуан не понимал того, чем он болен, какая болезнь уничтожала все привычное, ничем его не заменяя, болезнь, которая вызывала Тошноту. Но, не понимая этого Антуан, пытался найти лекарство, хотел выздороветь, избавится от Тошноты. Ему нужно было найти нечто прочное, что-то постоянное. Как он сам служил для Анни «дорожным столбом», который невозмутимо сообщал, что «до Мелена двадцать семь километров, а до Монтаржен сорок два», так и ему, Антуану Рокантену, необходимо было найти опору, точку отсчета, свою систему координат.

И он нашел такую опору.

Антуан мог воспользоваться средством, которым так легко обманываются люди – Опытом. Опыт, спрессованный в традиции и законы, что может быть лучшей опорой и руководством?!

Хранителем опыта являлись люди, во всех отношениях достойные, те, кто «не умер холостяком… не умер бездетным, не оставив завещания, не приняв последнего причастия». Иными словам, люди, как принято говорить, состоявшиеся.

Здесь и коммерсант Паком, который «всегда выполнял свой долг, каждый свой долг». Был и Реми Парротен, профессор, врач, любивший «принимать духовные роды», то есть наставлять молодых студентов. Его брат Жан Парротен, представлявший «Право в Чистом Виде». Или еще Гюстав Эмпетраз, который освободил людей от задачи «защищать священные взгляды… унаследованные ими от отцов». Эти взгляды, основу жизни людей, теперь защищал он.

Среди всех этих людей, которые воистину «наша гордость и оправдание нашего бытия», Антуана «начало всерьез смущать» его существование. Но Антуан не решился воспользоваться Опытом, ведь он знал, что «существование этих людей так же беспричинно, как и существование остальных… они лишние».

Но был и другой способ избавится от Тошноты. Нужно получить привязку к месту, к роду, какой-либо ярлык. Правда, Антуан «не был ни дедом, ни отцом, ни даже супругом». Но на этом ведь ничего еще не кончается. Остается последнее: «я всего-навсего старый псих». Это может принести успокоение, но ведь так просто, «поймав» себя в категории и очертив границы, от Тошноты не избавиться. Да и то, что поначалу представляется психическим расстройством, есть при ближайшем рассмотрении страх. А страх нечто столь неопределенное, что Тошнота может только усилиться…

6

Закончил Антуан Рокантен бесславно. Он решил, что можно хоть как-то оправдать свою жизнь с помощью других. Стоит только оставить после себя пару добротных рассказов, стоит только, чтобы кто-либо подумал о нем, Антуане, подумал как об авторе, стоит только этому случиться, и он спасен. Тогда его жизнь получит обратный ход, сама превратится в рассказ. «И в прошлом – только в прошлом – я смогу помириться с собой»…

Свобода, став болезнью, охватывает человека, разрушает его, лишая прошлого, настоящего и будущего. Болезнь свободой нельзя вылечить. Бесполезны все средства, любые доводы разума, апелляция к очевидному.

Разум, сам всего лишь частичка данности, вопрошает о данности и проклинает свободу. Границы, поставленные для данности, разум переносит на свободу. Ему кажется, что свобода должна творить, должна созидать данность. Но свободе нет дела до фантазий разума. Свобода ставит вопрос об этом мире, о данности, о том, что есть, и ответ берет из данности. Свобода вопрошает, и свобода дает ответ. Пусть будет лишь одна частичка данности. Свобода изымет ее в поливариантность. И свобода вернет частичку в данность, пусть это будет все та же частичка.

Но разум не мирится с этим, он хочет связать свободу, ограничить ее. И это у него не получается. Итогом такой попытки разума является воспаленность сознания. Такая воспаленность сознания есть лучший признак болезни. Болезни свободой.

Лето 2008 г.