Читать книгу Падение. Том 2 - Рустам Рустамов - Страница 2

Ревана приняли на второй курс, и, можно сказать, не испытывая никаких трудностей, вписался в новый, точнее, параллельный коллектив. Как правило, в каждом коллективе есть что-то, чего нет в другом. В этом плане ему повезло: одновременно состоял в двух отличающихся друг от друга коллективах, было что и с чем сравнить. Раскованность в суждениях и открытое высказывание по вопросам окружающего мира ему, конечно же, импонировали. Здесь впервые вступил в разговоры о диссидентах, или как еще их называли – «инакомыслящих».

Поначалу ко всему этому относился настороженно, но постепенно привыкал он, и привыкали к нему; начал вступать в дискуссии по актуальным вопросам того времени и через короткое время стал одним из кухонных диссидентов. Для образованных людей того времени домашняя кухня была центром дискуссий. Естественно, его приглашали новые друзья в гости, или же собирались по различным поводам, здесь происходило изучение обратной стороны жизни. На одной из таких вечеринок пошел разговор о самиздате. Самиздат – это такое явление, когда произведения каких-нибудь авторов не то что не издавались, об этом даже говорить было нельзя, и тогда отдельные энтузиасты находили способы издавать то или иное произведение, нередко просто печатали на пишущей машинке. Такие общения не проходили для нашего героя бесследно, все отчетливее и чаще вспоминал прочитанное у учителя и услышанное от взрослых и сравнивал это с тем, что видел далеко за пределами своего родного Алтычая.

Твердо усвоил главный принцип своего времени: «Слышим одно, говорим другое, делаем третье». Конечно, ему было невыносимо тяжело руководствоваться этими принципами. Всячески старался сохранить себя, однако всю жизнь плыть против течения под силу не каждому. Брожение в умах шло не только в среде гражданских, оно доходило и до военных.

Вскоре всех в армии и на флоте всколыхнула весть о летчике-перебежчике. Было это как раз на Дальнем Востоке, в одной из частей морской авиации; один летчик на самом современном самолете-истребителе того времени улетел в Японию и сдался в плен, затем его забрали американцы. Немного погодя произошло не менее важное событие. Полковник из ГРУ сбежал в Англию. Другой еще куда-то; одним словом, швы железного занавеса начали давать трещины.

Нашло это свое отражение также и в той воинской части, где служил наш герой. Прибыли туда два молодых и довольно интеллектуальных лейтенанта после Ленинградского Высшего военно-морского училища имени Попова. Ребята на следующий же день по прибытию заявили о своем нежелании служить. Оба они подружились с нашим героем, поделились своим «горем», и тот любезно поделился с ними своим богатым опытом – сразу объяснил им, что разыгрывать из себя офицера-алкаша не стоит: и перспективы нет, и позора много, потому как начальник политотдела центра капитан первого ранга Сулженко Петр Андреевич своими душеспасительными беседами все мозги вынесет (знал по собственному опыту), и в конечном итоге это может привести к тому, что они останутся служить. Потому следует действовать решительно, то есть бросить эти детские игры – обращения по инстанциям, снизу до верха, а надо начинать сверху, поскольку камень, когда начнет скатываться вниз, обязательно их вынесет. Что они и сделали.

Однако взяли не слишком высоко: написали только командующему флотом личное письмо. Как и предполагалось, письмо покатилось вниз и остановилось у Петра Андреевича. После двух или трех душевных бесед у ребят возникли сомнения относительно затеянного дела. Наш герой выслушал их и изрек:

– Ребята, если вы действительно хотите уволиться, должны поступать, как я говорю, или же делайте, как хотите. Переводитесь, но будьте уверены: там есть свой Петр Андреевич, так и будете маяться.

– Что нам делать? – спросили они тогда в один голос.

– Я уже вам сказал, пишите выше, не какому-то командующему, а председателю Совета обороны, дорогому товарищу Леониду Ильичу. – При этих словах у ребят расширились зрачки.

– Подскажи хоть, как начинать, – почти хором спросили они.

– Начнете таким образом: «Председателю Совета обороны СССР, товарищу такому-то», а дальше должно продолжаться: «Дорогой Леонид Ильич…» – и далее суть вашего заявления.

Не прошло и двух недель, как эти два лейтенанта получили приказ об увольнении. Отметим, что ребята оказались славными, нашего героя поили коньяком целых три дня. Жизнь текла своим обычным ходом: служба, учеба, там и там в определенных ситуациях разговоры о советской действительности, в институте раскованно, а в части – с оглядкой, все-таки замполит по кличке Барбос везде ходил, вынюхивал.

Каждый понедельник шли занятия по политической подготовке по всему флоту. Одно занятие в месяц было общее для соединений; проводил его, как правило, начальник политотдела вышестоящей инстанции. На одном из них наш герой отличился, можно сказать, публично. Вел занятие уже известный нам Петр Андреевич, рассказывал что-то о роли комиссаров в годы гражданской войны и в дальнейшей жизни страны. Наш герой, как часто бывало в школе (также и в институте), с места выкинул реплику:

– Между прочим, комиссар с персидского переводится как «головная боль».

В зале недолго возникла абсолютная тишина, и вдруг взрыв смеха. Сначала не совсем понял, почему же все смеются, но быстро осознал, однако было поздно – как говорят, язык опередил мозги; но Петр Андреевич не был бы начальником политотдела, если бы не вышел из ситуации: абсолютно невозмутимо вставил эту реплику в свой разговор так, как будто сам хотел об этом говорить, только его опередил невоспитанный ученик.

– Да, совершенно верно заметил товарищ мичман, комиссары действительно были головной болью врагов революции и социалистического строительства.

Все затихли и продолжали слушать. Что характерно, Петр Андреевич и после занятий ничего не сказал нашему герою. Видимо, посчитал, что не стоит заострять внимания, и это было правильно.

Все происходящее вокруг: бегство разных полковников, угон самолета, убедительные доводы знакомых лейтенантов при увольнении и относительно вольные беседы и обсуждения в институте – не могло не производить впечатления на нашего героя. В это же время произошло в части еще одно не менее знаменательное событие. Во время дальнего похода с одного из кораблей бригады четверо матросов совершили побег. Спустили на воду спасательную шлюпку и пытались доплыть до одной из американских баз на Тихом океане, однако, не успели, были обнаружены и арестованы на полпути. Доставили их на берег, затем передали суду военного трибунала.

Как мы помним, наш вояка в свое время тоже хотел увольняться, но повод у него был простой – учиться; теперь он учился, а желание осталось, только теперь с наполненным содержанием.

В голове начали проявляться нездоровые мысли: уже достаточно был наслышан о писателях-диссидентах, или «инакомыслящих». Сам начал подумывать о том, как бы тихо и мирно «свалить» в какую-нибудь страну и жить своей жизнью, работать и играть в свое удовольствие в шахматы. Конечно, на первый взгляд, все у него было: служба (вместо работы вполне сойдет), учеба и, конечно же, любимое занятие – шахматы – никто ему не запрещал. Однако понимал, что этого мало, нужна свобода духа, чтобы никто даже не мог помышлять о запрете чего бы то ни было, конечно, имея в виду чтение книг, или просмотр фильмов, или открытое обсуждение политических вопросов.

Его коробило от слова «инакомыслящий», задавал себе вопрос: «Почему мыслить по-своему, то есть отлично от других, – это политическая неблагонадежность?»

Конечно, прекрасно понимал: чтобы валить, надо что-то иметь в плане денег, или обладать какой-нибудь сверхсовременной, технической информацией. Ничего этого у него не было; деньги не водились отродясь, а техническая информация, которой обладал, была не то что вчерашнего, а позавчерашнего уровня. Допотопная техника, которую он ремонтировал и устанавливал на кораблях, никакого интереса не представляла по сравнению с той, имеющейся за бугром, о которой слышал от институтских ребят и читал в технических журналах.

Его вводила в ступор военная и политическая истерия, нагнетаемая на каждом шагу. Основу военной доктрины составлял главный лозунг того времени: «Военная опасность на западе сохраняется, а на востоке возрастает», имея в виду под востоком Китай, с которым в то время Советский Союз был «на ножах». На политзанятиях замполиты разных уровней долдонили о том, как весь мир хочет уничтожить и поглотить миролюбивый Советский Союз и не только его, также и его союзников по социалистическому лагерю.

Он понял: нужно обладать такой информацией, которая могла бы заинтересовать соответствующие службы любого иностранного государства. Таковой могла быть только информация о разведке и контрразведке; хотя и служил в бригаде кораблей технической разведки, его знания в этой области носили чисто технический характер, но не оперативный.

Долго думал, что бы такое сделать, чтобы получить доступ к интересным материалам. Вспомнил разговор с Витей Мельниковым о вступлении в партию, чтобы заслужить большее доверие, и вскоре обратился в первичную парторганизацию с заявлением о приеме в ряды кандидатов в члены КПСС; прошло не более двух месяцев, как он стал кандидатом, первый шаг был сделан, о моральной стороне своего поступка старался не думать, ибо уже научился правилу: «Цель оправдывает средства».

Иногда, оставаясь один с самим собой, пытался находить причины внутреннего противопоставления себя существующей идеологии и легко находил; немалую роль в этом сыграла его дружба с однокурсником из западной Украины, Рещенко Анатолием. Дело в том, что тот тоже после учебы был направлен на Тихоокеанский флот, и они регулярно общались. По мере усиления доверия, тот все больше и больше рассказывал из украинской истории, в частности о союзе СССР и Германии по разделу Польши и присоединении Западной Украины, Белоруссии, Бессарабии и Прибалтики к Советскому Союзу. Особое впечатление на него произвел рассказ друга о голоде тридцатых годов в Украине и в Белоруссии, который был устроен, как говорил друг, умышленно руководством центральной власти. С его слов было ясно, что в те годы умерли от голода около шести миллионов человек. Тогда же приоткрылась завеса тайны событий пятьдесят шестого года в Венгрии и шестьдесят восьмого года в Чехословакии. Конечно, все эти «исторические открытия» не могли не производить на него нужного впечатления.

Для него стало открытием еще то, что народы из присоединенных республик массово переселялись в районы Сибири и средней Азии. К этому времени ему было известно только о регулярном, плановом выселении азербайджанцев из Армении.

Стал глубже интересоваться этой историей и выяснил для себя массу интересных фактов о выселении народов Кавказа и Крыма в годы войны и после. Конечно, в свое время читал из записей учителя о выселении кавказских народов в восемнадцатом и девятнадцатом веках из Кавказа. Знал, что черкесов как народ стерли с лица Кавказа, знал также о трагедии других адыгских народов. Но для него это было историей, никак не мог думать, что это целенаправленная политика, независимая от времени и от того, чья власть в Москве – царя или генерального секретаря.

Политика грабежа духовных и материальных ценностей оставалась неизменной, разве что не навязывали насильственную христианизацию, но ее заменила коммунистическая идеология, которая опутывала все, всех и везде и навязывалась не менее насильственно, чем ислам.

У него в сознании возникал совсем другой образ братского союза республик равных; теперь понимал, что отношение империи к Украине (также и к другим, за исключением Армении) не особо отличается от отношения к Азербайджану. Для себя вывел формулу: «У империи есть только интересы, друзей у нее не может быть». Со своей стороны, делился с другом тем, что знал сам, рассказывал то, что читал в записях учителя.

Их общение на исторические темы приводило к взаимному взвинчиванию и враждебности к коммунизму, кроме того, происходило еще падение уровня доверия у других людей к идее коммунизма вообще. Начали гулять политические анекдоты.

Легкий ветерок брожения в умах, постепенно усиливаясь, раскачивал огромное дерево, и они понимали, что рано или поздно это дерево рухнет. Конечно же, Рещенко не одобрял вступление друга в ряды КПСС, но смирился и всегда выражал недоумение, порой называл его проходимцем, который говорит одно и при этом поступает против своих убеждений. Но у друга был свой план, которым он не делился и не собирался делать этого, по крайней мере, пока не собирался. «Придет время, там посмотрим; в подобных вопросах легкомысленная доверчивость к хорошему не приведет. Сказать всегда успею, а вот сказанное назад не вернешь», – твердил самому себе.