Читать книгу Моя рыба будет жить - Рут Озеки - Страница 11

Мюриел изучала колонию морских желудей на внешнем пакете, сдвинув очки для чтения на кончик носа.

– Я бы на твоем месте показала это Калли. Может, она сумеет прикинуть возраст этих тварей и можно будет подсчитать, сколько это пробыло в воде.

– Оливер думает, это первая волна дрейфующего мусора после цунами, – сказала Рут.

Мюриел нахмурилась.

– Думаю, это возможно. Но мне кажется, это было бы слишком скоро. Они там на Аляске и в Тофино только начали замечать предметы, то, что полегче, но мы-то расположены глубже к материку. Где, ты сказала, ты это нашла?

– На южном конце берега, под ранчо Япов.{7}

Никто на острове больше не называл так это ранчо, но Мюриел была старожилом и могла понять, о чем речь. Старая усадьба, одно из самых красивых на острове мест, когда-то принадлежала японской семье; они вынуждены были продать дом, когда их интернировали во время войны. С тех пор владение несколько раз переходило из рук в руки и теперь принадлежало чете пожилых немцев. С тех пор как Рут впервые услышала это прозвище, она упрямо продолжала его использовать. Японское происхождение дает мне на это право, говорила она, и нельзя позволять нью-эйджевской политкорректности коверкать историю острова.

– Тебе-то можно так говорить, – возражал Оливер. Его родные были выходцами из Германии. – Но насчет себя я сомневаюсь. Не слишком честно.

– Вот именно, – отвечала Рут. – Это было нечестно. Семью моей мамы тоже интернировали. Может, мне стоит подать иск на возвращение земли от имени моего народа. Эту собственность у нас отняли. Я могла бы просто пойти к ним, сесть на пороге и отказаться уходить. Вернуть собственность на землю и выкинуть немцев вон.

– А что ты имеешь против моего народа? – осведомлялся Оливер.

Таким уж был их брак, альянс стран Оси в миниатюре: ее родные пережили интернирование, его – бомбежки в Штутгарте. Одно из маленьких последствий войны, разыгравшейся до того, как оба они появились на свет.

– Мы – побочный продукт середины двадцатого века, – говорил Оливер.

– А кто – нет?