Читать книгу Ментальное пространство России - С. А. Глузман - Страница 8

Царь Иван IV Грозный, сын великого князя Василия III, рано остался без родителей, воспитывался родственниками и опекунами. В шестнадцать лет по завещанию отца он был возведен на русский престол.

16 января 1547 года в Успенском соборе московского кремля митрополит Макарий торжественно возложил на голову юноши сияющую драгоценными каменьями шапку Мономаха.

Первые же месяцы царствования Ивана начались с бесчинств и массовых надругательств над подданными. Во время посещения молодым самодержцем Новгорода и Пскова, псковичи явились к царю в его загородную резиденцию с челобитной на боярские притеснения. Царь, раздосадованный этим неожиданным и нежеланным посещением, велел арестовать крамольных горожан, поливал их кипящим вином, жег бороды и волосы, затем приказал всех раздеть и положить на землю. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы царю не сообщили, что в Москве с колокольни упал большой кремлевский колокол. Оставив экзекуцию, царь отправился в Москву подивиться чуду. Вскоре на псковской земле вспыхнул бунт. Сидевший в городе государев дьяк был схвачен и брошен в тюрьму. Москва отправила против мятежников большой вооруженный отряд, жестоко подавивший восстание.

После Пскова восстание вспыхнуло в Новгороде, затем летом, после большого пожара, волнения начались в Москве. Народ выступал против боярского окружения царя, притеснявшего все сословия. Бабку царя Анну Глинскую обвинили в колдовстве и наведении огня на город. Вооруженная толпа ворвалась в Кремль и потребовала выдачи Глинских. В это время царь молился в Успенском соборе. Москвичи ворвались и в собор, на глазах у царя выволокли его дядю Юрия Глинского и тут же перед собором забили его камнями. Царь бежал со всем двором в подмосковное село Воробьево. Вскоре восставшие явились и в Воробьево, ввергнув царя в неописуемый ужас. Однако, не найдя там никого из Глинских, безропотно удалились.

Когда страсти улеглись, царь отстранил род Глинских, родственников своей матери от власти. С этого московского восстания начался период долгих политических реформ, превративших Россию из страны с относительно коллективным боярско-царским правлением, в тоталитарное государство, основанное на единоличном управлении царя – помазанника Божия.

В1549 году восемнадцатилетний царь выступил на так называемом «соборе примирения», где собрались боярская дума, высшее духовенство, воеводы и воеводские дети. Царь призвал навести в стране порядок и обуздать зарвавшихся и проворовавшихся бояр. Именно на них царь возложил вину за начавшееся оскудение страны. С этого собора в России начинается период централизации власти. Вокруг царя появляются люди, готовые помочь ему в проведении реформ, направленных на укрепление государства. В это время в царской свите оказывается священник Сильвестр, ставший впоследствии для царя учителем жизни и одним из самых близких ему людей.

«Последняя нищета, грешный, непотребный, неключимый раб Сильвестришко», – так именовал себя придворный священник. Исторические источники характеризуют его как человека честного и искренне верующего.

Рассказы вдохновенного Сильвестра произвели на молодого царя неизгладимое впечатление. Под влиянием Сильвестра Иван становится набожным человеком, рьяно выполняет все религиозные предписания, молится страстно, неистово, часто до галлюцинаций.

Под стенами Казани, в ночь перед решающим штурмом, после многочасовой молитвы царь явственно услышал бой колоколов московского Симонова монастыря. В этот день 2 октября 1552 года царь Иван с подчиненным лично ему полком стоял в версте от казанских крепостных стен. Дважды воеводы посылали ему гонцов с просьбой поднять полк на штурм. Дважды царь отказывался прервать молитву. Когда же, наконец, он со своими воинами подошел к крепостным стенам, на них уже развивались русские стяги.

В 1560 году происходит первый кризис в жизни царя Ивана, и, соответственно, кризис власти и государства. Из-за внезапного страха перед возможным заговором царь отправляет в опалу и разоряет своего ближайшего советника Адашева и ссылает на Соловецкие острова священника Сильвестра. Теперь все, что при Сильвестре считалось благом, подвергается осмеянию и осквернению. Из ревностного христианина царь превращается в разгульного пьяницу. Во дворце начинаются длительные и непотребные оргии. В разговорах со священниками царь утверждал, что делает это исключительно для того, чтобы быть ближе и понятнее простому народу. Летопись свидетельствует, что на царских пирах все напивались до «обоумертвия». Не желавших пить и веселиться обвиняли в неуважении к власти и государственной измене. В это время усиливается конфликт царя с ближайшим боярским окружением.

Ранее приближенные к царю сановники отстраняются от дел, разоряются, отправляются в ссылку. Затем начинаются массовые казни. Опальная знать, не желавшая мириться с царским произволом бежит за границу в Литву. Среди них князь Курбский, прежде близкий друг царя. После побега в Литву, Курбский сделался его злейшим врагом. В исторических архивах сохранилась переписка Курбского с Грозным, где опальный князь из-за границы, уже безо всякого страха, ссылаясь на Святое Писание клеймит власть Ивана Грозного.

«Нет больше в России святителей, – писал Курбский, – которые бы обличили царя в его законопреспупных делах и возревновали о пролитой крови. Нет больше людей, которые могли бы потушить лютый пожар и спасти гонимую братию».

Грозный не щадил никого, ни семей опальных бояр, ни даже их слуг. Он приказал казнить слугу князя Василия Шибанова и выставить его труп для всеобщего устрашения. Узнав об надругательстве над безвинно убиенным, боярин Морозов приказал своим людям похоронить княжеского слугу, за что был схвачен царской стражей и отправлен в тюрьму.

Репрессии приводили к молчаливому или явному сопротивлению со стороны знати. В 1564 году напряженная политическая ситуация в России резко усугубляется тяжелейшими военными проблемами.

На западных границах началось вторжение польско-литовских войск. Одновременно с востока двинулась татарская орда, осадившая Рязань. Положение Москвы становится критическим. С большим трудом оба нашествия были отбиты, однако в стране воцарились страх и уныние. Все ждали изматывающей войны на два фронта. В это время Ивана Грозного вновь охватывают религиозные чувства. Он ездит по московским церквам и монастырям, целые дни проводит в молитвах, затем вместе с семьей, взяв с собой самые святые иконы и государственную казну, с огромной охраной покидает столицу. Его ближайшее окружение также отправляется в путь в сопровождении семей. Оставшиеся в Москве бояре терялись в догадках по поводу намерений царя.

После нескольких недель скитаний по московским землям, процессия останавливается в Александровской слободе. Отсюда Грозный оповещает митрополита и боярскую думу о том, что «от великой муки» он оставляет свое государство и селится там, «где его, государя, Бог наставит». Здесь же, словами горькими и покаянными, им написано политическое завещание о всех грехах им совершенных, о презрении к себе и к делам своим, и о божьей каре, постигшей его за непримиримую ненависть, и о том, что нет такого врача, который бы мог исцелить его.

Когда боярская дума получила царское послание, дьяки собрали на площади большую толпу и объявили об отречении царя. Это известие, подобно пожару, мгновенно распространилось по Москве. Толпа на площади пребывала час от часу, ее поведение становилось все более угрожающим. Ворвавшись в митрополитовы покои, народ объявил, что будет просить царя вернуться на царство, а если кто из бояр— врагов царя и народа, попробует воспротивиться этому, то врагов этих прикончат в ту же минуту.

Несмотря на то, что у царя была масса противников и недоброжелателей, под давлением толпы боярская дума была вынуждена отклонить царское отречение и послать в Александровскую слободу униженное письмо с просьбой о возвращении.

Послы отправились без промедления, царь выслушал их внимательно и сказал, что решение его окончательное и обжалованию не подлежит. Но затем, после слезных молений архимандрита Левкия и новгородского архиепископа Пимена, снизошел и согласился вернуться, но лишь с одной оговоркой: бояре— личные царевы враги. Посему отныне страна делится на две части. Одна часть— земство, управляется, как и раньше, боярской думой. А другая часть – опричнина, подчиняется лично царю и никому больше. Кроме того, отныне царь может карать и казнить любого человека, даже самого знатного, без согласия Думы. Бояре смиренно согласились. Сама Дума этим решением была сведена до положения римского сената в страшные времена правления императора Нерона. В стране на долгие годы начался кровавый террор, коснувшийся не только знати, но и всего населения.

Распространенное мнение историков, что отставка царя была хорошо спланированной политической интригой, безусловно ошибочно. Иван Грозный был искренен в своем нервном истерическом порыве. Когда он предстал перед московскими послами, просившими его вернуться на царство, те с трудом узнали его, так он изменился. От тяжелейшего нервного потрясения у него выпали все волосы.

Русский народ назначил себе царя, чувствуя острую потребность в «голосе сверху». Эта потребность ощущалась уже в раннее дохристианское средневековье, когда на княженье в русских землях приглашались пришлые варяги с Запада, европейцы, норманы. Эта потребность привела Россию к принятию новой религии – христианства, чтобы оказаться «под взглядом, под голосом, под небом». Библейские пророки, составлявшие тексты Священного Писания, сами пережившие тяжелейшие кризисы, ими же и описанные, всегда связывали идею власти с религиозным чувством, настаивая на том, что «власть всегда от Бога» и имеет внутренние, экзистенциальные причины.

Государство, есть образование виртуальное, основанное на слове, на согласии, на вере. Оно организуется не столько «внешней» договоренностью людей, сколько внутренним чувством истинного и стабильности мира, который и есть государство.

В средневековой России чувственный образ верховной власти был связан с образом царя-самодержца, подобным библейскому царю, устами которого говорит Бог. Монотеистическая религия всегда рождает монархическое государство, ибо мир небесный и мир земной, отраженные друг в друге, всегда совпадают.

История показывает, что трансформация ранней языческой демократии в тоталитарную монархию— извечный исторический закон, обойти который не удалось ни одному государству. Даже ин-теллектуальнейшая Греция, создавшая многовековую и изощренную традицию демократического правления, тем не менее, не избежала монархической участи, превратившись сначала в империю Александра Македонского, а затем в Восточную римскую империю— Византию. Византийцы называли себя римлянами, но говорили по-гречески.

Как великое озарение, осенившее апостола Павла, так и чувство глубочайшей внутренней пустоты и снедающей тоски может родить сильнейшее религиозное чувство, заставляющее человека искать Бога и находить его подобие в фигуре самодержца.

К XVI веку, во времена Ивана Грозного, Россия была сравнительно небольшим государством. Её население составляло всего лишь около 10 миллионов человек. Из них в городах жило лишь около 2 % населения. (Эти данные приводит Ричард Пайпс в книге «Россия при старом режиме»).

Вопрос о том, христианство— это религия цивилизационная, городская, или наоборот «природная», сельская, требует ли она цивилизации, строительства города, наподобие Рима, как некоего бесконечного лабиринта, или же пустынной отрешенности степей и лесов; нужна ли ей сложная экономическая инфраструктура, или, наоборот, естественное натуральное деревенское хозяйство— так не решен и до сих пор.

Ортодоксы, старообрядцы, люди патриархальные считают, что христианство близко к природе, к земле, к простому, естественному архаическому труду. Другая же часть религиозных людей, больше реформистского толка, утверждают, что христианство— религия цивилизационная, требующая города, книг, библиотек, напряженной интеллектуальной работы, споров, дискуссий, создания искусства, культуры, и как побочного продукта— экономики, питающей рукотворную человеческую религиозную культуру.

Вместе с тем, в отличие от язычества, растворявшего человека в реальности, в природе, подчиняя его духам земли, воды, леса, христианство— религия потусторонняя и виртуальная. Метафизика и топология христианского мироощущения распространяется не столько на природу, сколько на бездонную Вселенную человеческой души, где происходят все великие трансформации и где располагаются ад и рай.

Религиозный обряд в язычестве ориентирован на внешний мир, христианский обряд – ориентирован на внутренний мир человека. Начало христианства, в распадающейся римской империи характеризовалось мощнейшим интеллектуальный порывом, создавшим сложнейшую богословско-философскую литературу, родившим новую архитектуру и иконописную живопись. Без этого порыва, создавшего новое мифологическое, культурное, философское пространство, христианство не возникло бы, не распространилось бы подобно пожару по Римской империи, не было бы передано северным европейским варварам и не стало бы главной религией Византии.

Интеллектуальная жизнь человеческого сознания, воплощенная в религии, в искусстве, в литературе, возможна только в городе, как искусственном пространстве, созданным человеком по подобию пространства собственной души.

Город, как и храм, – пространство не только реальное, но и во многом виртуальное, человеческое, построенное «для человека» и по образу человека.

Природа, по сути, тоже может быть не только реальным, но и виртуальным пространством, а потому и своеобразным храмом. Множество людей так и воспринимают природу, как храм. Однако это уже иной храм, храм иной религии, храм природной, а потому языческой религии, пространство вечное и неизменное, лишенное внутреннего направленного движения, а потому и истории.

История же, как процесс трансформации человеческой души и как процесс трансформации человеческого цивилизационного пространства— есть одна из фундаментальных основ Священного писания, а потому и христианства. Ибо христианская история эсхатологична. Она должна завершиться разрушением одного города— Вавилона и появлением другого города— небесного Иерусалима.

В этом смысле христианство— религия цивилизационная, а, следовательно городская. В России же к XVI веку этой цивилизационной трансформации еще не произошло. 2 % или чуть более городского населения для городской христианской цивилизации – чрезвычайно мало. Расширение ментального пространства народа, связанное с культурой было еще недостаточно. Интеллектуальная продукция России в сравнении с Европой этого же времени была крайне низка. Вместе с тем ощущение смутных, но при этом благих перемен, обусловленных приходом новой эсхатологической религии (хотя и существующей в России уже около пятисот лет) и сохраняющаяся при этом неподвижность русского мира, во многом было причиной психического, а потому и политического кризиса.

Иван Грозный остро чувствовал свою религиозную миссию, направленную на изменение русского мира, придание ему эсхатологической динамики библейской истории. Царь Иван и русский народ хотели жить по своей вере. Эта вера в собственное предназначение была искренна и абсолютна. Ее поддерживала и питала православная церковь. В речи на царское венчание митрополит Макарий торжественно провозгласил царя Ивана божьим избранником на русском престоле.

В эти времена в трудах митрополита Макария, в его «Степенной книге» появляется сказание о посещении Руси апостолом Андреем, впервые возвестившим в этих местах благую весть о явлении Христа. Андрей, согласно легенде, и основал на русских землях «священное чиноначалие», то есть православную церковь, и утвердил монархическое «скипетроправление» – самодержавную царскую власть.

Первые, весьма смутные упоминания об апостоле Андрее относятся еще к X–XI векам. К XIV в. весьма туманные предположения превращаются во внятную легенду, а сам Андрей Первозванный становится христианским покровителем России.

Согласно легенде, христианская вера пришла на Русь не далеким и долгим путем из Иерусалима в Рим и Константинополь, а затем через много веков из Константинополя в Киев, но была получена славянами из рук и уст непосредственного ученика Христова Андрея. Именно это предание впоследствии позволило Ивану Грозному бросить в лицо иезуиту Антонию Поссевину: «Греки (византийцы) для нас не Евангелие. Мы верим Христу, а не грекам. Мы получили веру при начале христианской церкви, когда Андрей, брат апостола Петра, приходил в эти страны, чтобы пойти в Рим. Мы в Москве приняли христианскую веру в то же самое время, как вы в Италии, и содержим ее нерушимо» (цитируется по Р. Г. Скрынников. Иван Грозный. 1980).

Впоследствии историками этот миф был подвергнут суровой проверке. Долгое и скрупулезное разбирательство древних текстов показало, что жизнь и путешествия апостола Андрея относятся не к канонической, но к апокрифической литературе. Книга Деяний апостольских говорит лишь об апостоле Павле, но хранит молчание о судьбе других двенадцати апостолов. У одного из отцов церкви IV века, Евсия, есть запись о том, что после смерти Спасителя ученики его – святые апостолы, рассеялись по миру, неся благую весть. Апостолу Фоме жребием досталась Парфия (Персия), апостолу Петру Понт и Галатия, апостолу Андрею Скифия (юг России). Похожая запись была и у Оригена (П-Ш век).

История странствий апостола Андрея, впрочем, была поддержана и византийской церковью, утверждавшей, что после смерти Христа Петр отправился просвещать Запад и стал апостолом Запада, в то время, как Андрей стал апостолом Востока. Таким образом, Византия сама получила апостольского покровителя, хотя исторически была связана с христианством лишь фактом перенесения императором Константином, принявшим новую веру, столицы империи на Босфор. Идеологическая же, ментальная связь Византии с христианством гораздо более глубокая. Она определялась, прежде всего, греческой составляющей христианства, соединяющей в себе высокую восточную поэтику и мощнейший интеллектуализм греческой философской традиции.

Что же касается апостола Андрея, то основная масса свидетельств о его миссионерской деятельности появляется через много веков после его кончины. Многочисленные авторы проводят его путь из Византии в Крым, затем на север к Новгороду и на Ладогу, и, наконец, оттуда в Рим.

Это предание о восточном, северном, русском апостоле Андрее, прямом ученике Христа, было с энтузиазмом воспринято в России и позволило русским, так же, как римлянам и византийцам, считать себя прямыми наследниками христианства, получившими новую веру прямо из рук апостола. Под обаяние этого мифа и своей собственной богоизбранной роли попал и Иван Грозный. Он оказался «внутри» религиозного мифа, он чувствовал себя библейским персонажем, вся его последующая личная и государственная жизнь явилась попыткой воплощения религиозной идеи в жизнь русского народа.

В судьбе одного человека, царя, воплотилась и реализовалась психология, мифология и судьба всей страны. В этом, очевидно, и проявляется религиозная догма, настаивающая на божественном, «не человеческом» происхождении земной власти, ибо один человек всегда проецирует в себе весь драматизм общественной истории, являясь одновременно творцом и марионеткой истории, испивая до дна сладкую или горькую чашу общей судьбы. Истории жизни всех русских правителей практически без исключения подтверждают эту религиозную интуицию, идущую еще от древних иудеев и прошедшую через ислам и христианство.

Отречение Ивана Грозного было невозможно, ибо и он, и народ русский находились в пространстве общего религиозного мифа, который требовал своего воплощения. Народ коленопреклоненно призвал царя вернуться, и тот после тяжелых страданий отречения с радостью сделал это, ибо чувствовал себя вершителем божественной истории, «голосом сверху» не только для народа, но и для себя самого.

В переписке с бежавшим в Литву бывшим своим другом, князем Курбским, Грозный неоднократно подчеркивал свое божественное право управлять людьми. «Стараюсь с усердием людей на истину и свет наставлять, да познают они Бога истинного от Богом данного им Государя».

Христианский миф, согласно Писанию, должен закончиться раем, растворением в Боге. Этот миф, посеянный и взошедший в головах людей, не позволяет людям жить спокойно и сохранять неподвижность, когда один день похож на другой, когда вчера, сегодня и завтра неразличимы. Миф принуждает человека к действию.

Первым делом, которое осуществил царь после своего возвращения, было введение опричнины. С первых же дней опричнины Москва стала свидетелем кровавых казней. Полетели головы многих высокородных бояр. Среди них был покоритель Казани князь Горбатов и его семья. Около 200 высших боярских родов были изгнаны из своих поместий и отправлены в ссылку в Казань. Поскольку им не разрешалось ничего брать с собой в дорогу, то по пути они кормились подаянием.

Новые слуги царя— опричники, оделись в черные одежды из грубых тканей, а на поясе у них висел колчан со стрелами, напоминающий метлу. Это был их отличительный знак, символизирующий желание вымести из страны измену. Во имя и именем божественной власти царь начал в стране великую чистку, ибо ничего иного для светлой идеи он сделать не мог.

В знак протеста против начавшегося беззакония в 1566 году митрополит Афанасий демонстративно слагает с себя сан и удаляется в Чудов монастырь. Оставшиеся бояре и князья выступили против опричных порядков. Триста возмущенных родовитых бояр обратились с челобитной к царю, были брошены в тюрьму. Там их пытали, часть казнили.

По поводу широких казней дипломатическому ведомству русского государства даже пришлось давать разъяснения за границей.

Ощущая глухую ненависть своих подданных, царь покидает Кремль и переезжает в замок на Неглинной, затем в его голове рождается план переноса опричной столицы в Вологду и, наконец, охваченный отчаяньем и страхом перед возможным земским мятежом, он является в Кирилловский монастырь, вызывает к себе в келью благоверных старцев и говорит им о своем желании вновь оставить власть и уйти в монастырь.

Спустя семь лет царь напомнил кирилловским старцам письмом о своем посещении: «Вы ведь помните, святые старцы, – писал он – как некогда случилось мне прийти в вашу обитель, и как я обрел среди темных и мрачных мыслей малую зарю света божьего и как повелел неким из вас братья, тайно собраться в одной из келий, куда и сам явился, уйдя от мятежа и смятенья мирского. И в долгой беседе как грешник вам возвестил желание свое о пострижении: тут возрадовалось скверное сердце мое с окаянной душою моею, словно обрел узду помощи Божьей своему невоздержанию и пристанище спасения» (Р. Г. Скрынников. Иван Грозный. 1980).

Однако покаяние и благие порывы царя вскоре приняли странную и страшную форму. К монашеской жизни царь обратился не один, но со свитой опричников. В Александровской слободе, в часы свободные от своей кровавой работы, опричная братия усердно вела монашескую жизнь. Рано поутру царь с фонарем лез на колокольню, где его уже ждал главный палач Малюта Скуратов, собственноручно убивший до полутора тысяч человек и задушивший опального митрополита Филиппа. Царь со Скуратовым били в колокола, созывая братию на молитву. В царском монастыре Скуратов служил пономарем. Сам же царь состоял здесь игуменом. После нескольких часов молитвы и пения в церковном хоре, опричники шли обедать. Игумен во время еды смиренно стоял подле монахов. Недоеденную пищу выносили нищим и калекам. Так помонашествовав несколько дней, царский двор вновь возвращался к своим прежним делам.

Сведения об обвиненных в заговорах и убиенных во время опричнины сохранились во многом благодаря набожности царя. В периоды отчаянья и раскаянья Иван Грозный приказывал монахам молиться за всех казненных им людей. Те обращались в опричные архивы и составляли списки для поминальных молитв. Сами опричные архивы до сегодняшнего дня почти не сохранились, однако осталось множество поминальных списков. Среди них есть и такие: «Помяни Господи 1505 человек, а имена их ты сам Господи все знаешь».

В заговорах против царя обвинялись не только бояре и простой городской люд, но и духовенство. Так, после протеста митрополита Филиппа против массовых казней, было перебито все монашеское и светское окружение митрополита. Людей убивали прямо на улице безо всякого суда. Суд состоялся лишь над самим митрополитом. Перед судом царь приказал отправить митрополиту мешок, в который была зашита голова его родственника боярина Колычева, также обвиненного в заговоре. В этом же 1568 году по подозрению в заговорах опричники убили несколько сот человек. Один из их отчетов гласил: «Отделано (убито) 369 человек июля по шестое число». В это же время в государстве начались страшные стихийные бедствия. В 1568–1569 годах из-за непогоды погиб весь урожай, в стране начался голод. По летописным данным от голода умерли тысячи людей. Историки пишут, что в деревнях началось людоедство. Затем в 1570 году в стране вспыхнула эпидемия чумы, занесенная с Запада. В Москве чума уносил ежедневно до нескольких сот жизней. Мор продолжался целый год. Особенно тяжелое положение было в новгородских землях. Явившиеся туда писцы писали— «Про земли расспросить в том погосте не у кого, потому что попов и бояр, и крестьян нет». Это страшное время усугубилось массовой новгородской резней, устроенной Иваном Грозным, обвинившим в измене целый город.

Перед новгородской трагедией, после раздора с митрополитом и в страхе перед заговорами, царь покинул Москву и вновь переселился в Александровскую слободу. Иностранным послам было дано разъяснение, что царь удалился по своей воле, «для своего прохладу», и управляет государством из своей сельской резиденции. В 1569 литовские войска захватили Изборскую крепость, которая была сдана в результате предательства. Потеря крепости ввергла царя в панику. Он начал чувствовать опасность предательства уже не только со стороны бояр, но и народа. Усилившиеся признаки недовольства населения новгородских и псковских земель вызвали подозрения, что Псков и Новгород скоро последуют примеру Изборска. Чтобы предотвратить возможную измену, опричники изгнали из Пскова 500 неблагонадежных семей и 150 из Новгорода. Всего было выслано около 3 тысяч человек, включая детей и женщин. В это же время послы доносят Грозному о дворцовом перевороте в Швеции, в результате которого был свергнут союзник русского царя Эрик XIV.

Царствование Эрика также характеризовалось казнью многих знатных дворян, после чего он стал бояться «от своих бояр убивства» и тайно просил русских послов при необходимости принять его на Руси. Шведские события усилили страхи русского царя. У опричников возникла идея, что люди Пскова и Новгорода готовы последовать примеру Стокгольма и поддержать любой антиправительственный мятеж. Роль мятежных шведских герцогов мог взять на себя брат царя, князь Владимир Андреевич, державший в Новгороде свой двор и свиту. Однако после канонизации братьев Бориса и Глеба братоубийство считалось на Руси страшным грехом и святотатством. Поэтому просто казнить своего брата Грозный не мог. Тогда по приказу царя он был вызван в Александровскую слободу, где его арестовали опричники. Перед арестом князя опричники схватили его повара и при обыске обнаружили у него порошок, оказавшийся ядом, которым тот якобы хотел отравить царскую семью. В результате князю Владимиру было предъявлено обвинение в сговоре со своим поваром и покушении на жизнь царя и его детей. После очной ставки с дворцовым поваром и короткого разбирательства князь Владимир и его семья были приговорены к смерти. Однако помятуя о Борисе и Глебе, царь Иван не допустил к своему брату палачей, а принудил его к самоубийству. Владимир выпил кубок с отравленным вином. Вместе с князем были отравлены его жена и девятилетняя дочь. Казнены были и все остальные участники процесса. И уже после этого, в конце декабря 1569 года, царь объявил опричникам о великой измене новгородцев.

В начале января 1570 в Новгород во главе с царем отправляется огромный карательный отряд. Сами новгородцы пока еще не знают о подписанном им приговоре. Прибывшего царя на мосту через Волхов встречало новгородское духовенство с крестами и иконами. Приблизившись к новгородской процессии, царь объявил архиепископа изменником, отказался от его благословения, однако отправился вместе с ним на службу в Софийский собор. После службы опричники вынесли из собора все иконы и ценности и выломали из алтаря древние Корсунские ворота. После этого в городе началась бойня.

Новгородская трагедия подробно описана автором, имя которого не сохранила история. Однако книга его осталась— «Повесть о погибели Новгорода». Сохранились также немецкие источники, составленные из рассказов очевидцев этой страшной трагедии, впоследствии бежавших заграницу. Эти рассказы были опубликованы во Франфурте-на-Майне в 1572. Все источники восстанавливают одну и ту же картину бесчеловечных пыток и казней жителей Новгорода. Очевидцы сообщали, что опричники бросали связанных людей в Волхов, а курсирующие на лодках палачи добивали их баграми и заталкивали тела под лед. Не жалели никого, ни женщин, ни детей. Опальных подвешивали за руки и жгли в огне. Прежде всего искали архиепископских приближенных, новгородских служилых людей, детей боярских, а также приезжих и купцов. Опричники методически истребили сначала всех семейных подьячих с женами и детьми, затем холостых приказных (чиновников) Новгорода. В списках для отпевания эта группа фигурирует, как «новгородские подъячии неженатые».

После расправы в Новгороде царь отправился по монастырям в окрестностях города. Опричники в присутствии царя грабили монастырские хозяйства, забирали иконы, снимали колокола. Настоятелей и старцев секли палками. По данным летописей, было разорено 27 монастырей. Все награбленное имущество опричники продавали здесь же на городских рынках.

Разделавшись с новгородцами, опричное воинство направилось в Псков. Жители города выразили царю полную покорность. На улицах его встречали хлебом солью. Всю свою ярость царь выплеснул на местное духовенство. Печорскому иегумену, вышедшему навстречу царю, отрубили голову. Псковские церкви были разграблены дотла. Однако массовой бойни во Пскове не произошло. Предание гласит, что на псковских улицах царь встретил юродивого, и тот крикнул царю, чтобы он скорее отправлялся восвояси, иначе не миновать беды. Царь не внял словам «божьего человека» и приказал опричникам снять колокол с Успенского собора. В тот же миг под царем рухнул конь. Охваченный страхом и тяжкими предчувствиями, царь срочно покинул Псков. Однако псковичи стали жертвой царских палачей еще до приезда царя в город. Незадолго до этого из Пскова были высланы пол-тысячи семей. Часть беженцев по дороге была встречена царским опричным воинством. В результате расправы около 200 семей были вырезаны вместе со стариками, женщинами и детьми.

Характерно, что по окончании бойни в народной памяти образ царя не сохранился, как образ палача. Вскоре после псковско-новгородского похода Ивана Грозного в эти краях стала бродить легенда о злом человеке Петре Волынцеве, который якобы написал царю донос об измене псковичей и новгородцев, после чего и свершился небывалый в русской истории погром. По документам, сохранившихся в царских архивах, эта массовая казнь унесла жизни более трех тысяч человек. Один из главных опричных палачей, Малюта Скуратов, написал царю, что собственноручно убил 1490 псковичей и новгородцев. Впрочем, очевидно, это вымысел, поскольку убийства совершались в основном холодным оружием, «усекновением», как писал сам Скуратов. Однако бросается в глаза бешенный человеконенавистнический пыл среди людей, окружавших Грозного, которые и составляли его многочисленную опричную рать.

Затем дело об изменниках было перенесено в Москву. Расправа началась после выступления московской знати против кровавого террора опричников. 25 июля 1570 года несколько сотен приговоренных были приведены на рыночную площадь, именуемую в народе «Поганая лужа». В окружении охраны к месту казни явился царь.

При виде царских опричников столпившийся народ бросился врассыпную. Раздосадованный царь стал уговаривать людей подойти посмотреть поближе. Вскоре вокруг него собралась огромная толпа. Обратившись к людям, царь спросил: «Правильно ли я делаю, что хочу покарать своих изменников?» Народ ответил царю единогласным одобрением. В присутствии огромной толпы московскую знать, выступившую против бессмысленных казней, варили в кипятке и четвертовали. Однако это было только начало. Под подозрения царя уже попали сами же опричники, создававшие первые карательные отряды, но теперь напуганные безумным размахом казней. Среди них были бояре Басманов, Плещеев, Вяземский и многие другие. В своих казнях царь использовал детей подозреваемых, которые должны были убивать своих родителей. Так сын Басманова, чтобы спасти свою жизнь, зарезал своего отца. И только пожар Москвы на время остановил кровавый террор в столице.

В это время международное положение Росси катастрофически ухудшалось. На западных границах постоянное давление на Русь оказывали Польша, Литва и Швеция. Русские попытались отбить у шведов Ревель, но не смогли. Одновременно с Востока на Москву двинулась сорокатысячная крымская орда.

На Оке татары разбили русские оборонительные отряды, и Иван Грозный, бросив своих воинов, в панике бежал в Саратов. Армия, оставшаяся без царя, отступала до самой Москвы и наконец укрылась за крепостными стенами. Татары, подойдя к Москве, не стали штурмовать город, но предали его огню. Вскоре стали рваться пороховые погреба в башнях Кремля и погребах Китай-города. В Москве началась паника. Кто не погиб в огне, был задавлен в страшном скоплении народа, пытавшегося вырваться из горящего города.

Внутренний террор и внешние набеги привели страну в запустение. Однако опричников народ боялся больше, чем татар. Страх усугублялся еще и царским указом для судов— «Судите праведно, но чтобы «наши» виноваты не были».

Беззаконие полностью деморализовало опричное войско, превратившееся в неуправляемую банду, окончательно разорившую страну. Россия лежала в руинах. По дорогам бродили нищие, обездоленные люди.

Предчувствуя катастрофу, царь попытался вернуть страну к естественному порядку. Началась такая же кровавая чистка опричнины. Теперь уже царь стал собирать доносы на опричников и безжалостно казнить и их. Страх распространился в опричном стане и полностью парализовал его работу. Опричник Штаден, судя по имени, обрусевший швед, после посещения главной резиденции опричнины в Москве, удрученно писал: «Когда я пришел на опричный двор, все дела стояли без движения… бояре, которые сидели здесь прежде, были прогнаны. Каждый, помня свою измену, заботился сейчас только о себе».

После чистки Грозный ввел в опричнину самых высокородных, еще оставшихся в живых бояр— Трубецкого, Одоевского, Щербатого, Сицкого. Однако подлинным руководителем этой организации оставался палач Мал юта Скуратов, возглавлявший сыскное ведомство и впоследствии погибший от случайной шведской пули. И лишь в 1572 году опричнина была окончательно отменена. Последним указом разочаровавшегося в прежних порядках царя, было запрещение вообще произносить само слово «опричнина». Виновного в невыполнении раздевали и били кнутом. Однако казни на этом не закончились.