Читать книгу Всего лишь ремесло - С. В. Стреляев - Страница 4

В раздевалке довольно холодно. Дежурные забыли слить воду с тэнов, и после аварийного отключения электричества, образовавшийся внутри лед разорвал трубы. Как можно скорее Александр натянул грязную робу, непослушными пальцами застегнул обледенелый комбинезон. По телу жалобно мелкими уколами скользила дрожь. Оставалось потерпеть пару минут, нескончаемо долгих пару минут, пока одежда нагреется.

Прихватив ведро с инструментами, Клот поднялся на двадцатый этаж. Большинство пролетов еще не были заложены кирпичом, а просто вылиты монолитом – скелет из бетона – и ветер, беспрепятственно гулял по этажам, наметая на них огромные кучи снега. Преодолевая слабость и желание поспать, Клот взялся за инструмент. По объекту гулко разнеслись удары мастерка, кирки, кирпича. Больше ни звука, все вокруг глухо и тихо, как будто завернуто в вату. По выходным большинство рабочих остается дома. По собственному желанию появляется только несколько человек. Клот постоянно в числе добровольцев. Он давно не позволяет себе отдыхать: приходится жить мечтою о Лите, жертвовать всем во имя достижения цели. Работая, он думает о ней. Через какое-то время парня окликнул сиплый, простуженный голос, принадлежащий неестественно полному человеку – все те же многочисленные слои одежды тому виной. С минуту он молча рассматривал Александра. «Что он видит? Как ко мне относится? Какая у него жизнь? Явно лучше моей: он же производственный мастер. Во всем заметно наше различие: чистота одежды, бодрость, дорогой мобильный телефон – все у него легче, ярче.… Давно в одной бригаде, но толком никогда не общались», – размышлял Александр, пытаясь припомнить собственное лицо, взглянуть на себя со стороны – не получалось. Клот даже не помнил, когда в последний раз смотрелся в зеркало. «Да и зачем? Лита любит. Чего же еще?» Собственная внешность оставалась загадкой, да и благодаря начинающейся вьюге рассматривать начальнику также оставалось немного. Единственное, что он мог разобрать – это высокого, под два метра роста, паренька, с которого из-за худощавости свисает одежда и, не смотря на это, найдутся черты атлета. Во всяком случае, силы у Александра в руках хватало. Сквозь старый засаленный комбинезон, такие же поношенные бурки и бесформенную шапку большего угадать невозможно. На поясе лазерная рулетка – гордость Клота, правда выдаваемая на смену и то по крайне необходимости. К ней парень испытывал особую нежность, как, впрочем, и к любой электроники, без раздумий тратил свое личное время, отмеряя другим сложные участки стен и полов. Он бы и себе такую купил, ни разу не применив ее на практике. В быту толку от нее не было, но все равно бы приобрел – легенький такой аппарат, вот только цена неподъемная.

– Рулетку давай. И через час на обед приходи. Погреешься, – наконец выдал человек, зачем пришел.

– Разве мы остаемся? – переминался Александр с ноги на ногу, прихватывал морозец.

– Да. Пока не стемнеет. Вентиляцию нужно закончить, конец месяца.

Проклиная сидящих в тепле и уюте, раздающих приказания людей, Клот понимал, что на рынок зайти не удастся. «Хотя магазины еще будут открыты».

Не получив никакого ответа, начальник ушел, бросив напоследок несколько фраз через плечо: вяло, неохотно и непонятно зачем.

– Ведро на лестнице забери, коммунизм не наступил…

«Тебе хорошо, пару раз за день вышел, посмотрел, как продвигается, и обратно к печке», – злился Александр на широкую, удаляющуюся спину, поглаживая осиротевший без рулетки пояс.

Грубо выругавшись – леса скользкие – Клот вернулся к работе. Срывался мелкий снежок. Небо затягивало тяжелыми тучами. Солнце, едва пробиваясь сквозь повисший кисель, шло в зенит. Город спал, лишь изредка в безликих окнах загорались лампы. Александр не видел земли. Его окружали последние этажи высотных зданий, все остальное – в пелене. Начинало теплеть, отовсюду срывались жадные талые капли, маленькие и ужасно холодные. Воздух переполнялся влагой, его можно было черпать ложкой. Внизу заливались лаем собаки, переговаривались редкие прохожие, но увидеть обладателей невидимых голосов не получалось.

Кирпичная стена росла ряд за рядом. «Хорошо хоть в этот раз прямую получил, а то заноси за другими хвосты, углы да балконы выкладывай. На них не разгонишься, не заработаешь».

К обеду туман так никуда и не делся. Как ни досадно останавливать работу, а подкрепиться было необходимо. Клот тянул, не уходил до последнего, и в бытовке уже собрались люди. Одни степенно пережевывали еду, другие, переодеваясь, с более веселыми лицами собирались домой. Молча подсев к столу, Александр достал термос. Не успел взять вилку, как раздался смех.

– Дружище, у тебя опять гречка с яйцом? – слетела ехидная, полуиздевательская улыбка с губ Олега – бывшего шахтера и зануды, каких мало, по натуре неуклюжего, небрежного, всегда в растворе, часто работающего пальцами вместо мастерка.

– Да, опять, – наиграно бодро отмахивался Клот, используя изо дня в день одни и те же слова, отвечая на одну и ту же постоянно повторяющуюся подковырку.

Как бы шутка даже отпускалась Олегом всегда в одно и то же время и повторялась еще раз, когда Клот начинал сворачивать замызганный полиэтиленовый пакетик и прятал его в сумку. «Ничего. Вы обо мне услышите, я-то вырвусь, а вы в холоде да грязи сгниете со своими никчемными никому не нужными душонками».

– Не надоела она тебе!? Гурман. Больше ничего и не ешь, – у Олега на вилке жирный свиной окорок, похожий на его самодовольное лицо.

– Нет.

«Что бы ты понимал, – Александр весело проглатывал на самом деле очень надоевшую ему крупу». Яичница еще нечего, больше, чем ничего; но два-три яйца в день рацион не улучшат, а съесть больше за раз – остаться на следующий день и вовсе с пустой кашей. «Почему люди не могут обходиться без еды»?

После обеда Клот остается один. Вокруг ни звука. Удары собственного молотка пронзительны и слышны, наверное, за сотни километров. Нарушать спокойствие мира не хочется. При каждом звоне инструмента парень втягивал голову в плечи, оглядывался по сторонам, ждал окрика прекратить. Звуки ровнялись преступлению.

Подступался вечер. Туман с новым, более значительным, чем утром, упорством заволакивал округу. Он оживал. Его молочные щупальца тянулись к домам, пожирали деревья, небо. С трудом различались соседние дворы, светящиеся окна в домах. Стрелки часов приближались к трем. Сгущались сумерки, но Александр не сдавался: еще рядок, еще кирпичик. Воспоминания о Лите помогали преодолеть холод и усталость.

«Лита».

Не было других желаний, не было мыслей.

С приходом вечера просыпался ветер, задувал за воротник снег. Быстро темнело, и хоть глаза привыкали, но окоченевшие пальцы – верный признак закончить рабочий день.

…Мрак внизу разогнали автомобильные фары, послышались голоса, чей-то смех.

«Заказчики приехали…», – подметил Александр паркующиеся на стоянке машины, не менее блестящих, выбирающихся из них, хозяев. Он не разбирался ни в брендах, ни в модных покроях, но знал наверняка: наряды собравшихся внизу изящны и ужасно дороги. «А женщины…. Чего стоят женщины! Их белая без единого изъяна кожа, дорогие украшения, лоснящийся смех…, они точно знают о свободе не понаслышке. Нет у них проблем ни с деньгами, ни с чем-либо еще. Не знают физического труда, невкусной еды и, уж точно, высыпаются, ложатся отдыхать, когда вздумается, и не боятся проспать…. Куда спешить? Куда просыпать?»

Люди, отыскивая лифт, скрылись в лестничном проеме. Но прежде, чем стихли их голоса, Клот успел расслышать стоимость выстроенных им стен. Со злостью брошенный мастерок полетел вниз. Все, чем он гордился, к чему стремился, оказалось ерундой, а ежедневно прилаживаемые им усилия полностью лишались смысла. Все дела, наполняющие его мир, все мысли, подолгу занимающие голову, будящие среди ночи, заставляющие мечтать, двигаться дальше, превратились в ничто.

«Кто вспомнит обо мне через пять лет после смерти? Да какие там пять лет. Кому я сейчас интересен? Чем я, вообще, занимаюсь?»

Александр перебирал в голове все приходившиеся ему по душе и по роду профессий обязанности. Хватался за одно, поспешно отбрасывал, надеясь найти хоть что-то незаменимое в своих повседневных действиях, искал снова: незаконченный ремонт, десятки освоенных профессий, необходимость каждый день идти в магазин за продуктами и нехватка денег на эти самые продукты. Дом – ветхий, с потрескавшимися стенами, почерневшими от сырости углами, талой водой, просачивающейся в кухню с прогнившего потолка, сыплющаяся со стен штукатурка; внутреннее убранство также не вызывающее особого восторга. Мебель старомодная, до боли дешевая, доставшаяся в наследство. «Уже десять лет прошло, а я все ремонтом занимаюсь. Да разве тех, – закипал Александр, отворачиваясь от настырных фар, – тех вошедших в подъемник, которым мне ради экономии пользоваться запрещают – пешком, мол, пройдешься – можно подобным заинтересовать? Они, вообще, опускаются до мыслей, не дающих мне покоя? Знают о нас? Пробегают мимо собаки, ну, и пусть – их вокруг много. Хоть на сто работ устроюсь – ничего не изменится. Есть ли в работе хоть какой-нибудь смысл? Вон те, не выключившие фары, аккумулятор не жалеют…, сидят себе в тепле в офисе, подписывают бумажки и понятия не имеют о настоящем труде, несущем отвращение в душу, боль в суставы. Что они знают о постоянных попытках вырваться в люди, и все равно оставаться рабом. Вон, где свобода: не думать, не знать. Не там я ищу».

Кстати проснувшаяся память привела за собой надежду: «Я ведь пишу, а значит смогу обрести такую же свободу как они». Но рядом с выходом, оскудняя радость, стояла ежедневная необходимость, продиктованная выживанием: лесопилка, стройка, домашние дела. Им не находилось места в намеченной легкой жизни, но уделялось больше времени, чем творчеству. «Что это? Неверие в себя? Тогда зачем писать? Если же верю, тогда к чему тягомотина, удлиняющая дорогу? Отдать время, направить все усилия на достижение цели и, получив желаемое, забыть, оставить другим все приземляющее, мешающее жить или отпустить фантазию, бросить все как есть?»

Желание поскорее очутиться за столом бросило Клота вниз по ступеням. В какой-то момент где-то между пролетами Александр уловил женский голос, сочно чеканные нотки, выдающие игривость хозяйки. В нем звенела уверенность, свобода, идеал. Не видя лица говорившей, Клот знал – незнакомка прекрасна. Девушки высшего света всегда прекрасны. Если же природа при их создании пожадничала на краски, их с лихвой заменит дорогая косметика, идеально подобранные духи, умение одеваться, говорить. Уступай одна из них в красоте самой симпатичной девчонке из окружения Александра, то все равно перевес останется на стороне незнакомки, как и перевес журавля над синицей. И, уж наверняка, появись возможность броситься в небо за благородной птицей – бросится всякий. Не решаются от того, что парящая в синеве не дает шанс, не зовет за собой куцых воробьев.

Опасаясь наткнуться на клиентов, тем более в облачающей его рванине, Клот пробрался к противоположной стороне здания, спустился по запасной лестнице.

Вбежал в душ. Не замечая ни убогой раздевалки, ни давно требующих ремонта кабинок, Александр машинально сложил робу, взял шампунь и мочалку. Его взгляд проходил сквозь грязные стены, останавливался где-то вдали, упираясь в светлое будущее. Приехавшие не давали покоя, будили зависть, подогревали впечатление, а главное, не скрывали, что и они тоже люди, что и они говорят, смеются, а значит, также могут слышать и видеть его, конечно, если он постарается. «Почему не взглянул на нее? Может, после отыщу…, какой голос! Неужели когда-нибудь я смогу ощутить близкое дыхание похожей девушки, услышать обжигающее сердце признание в любви, смогу касаться ее тела, и она не будет отстраняться, испытывая отвращение, а наоборот, ответит взаимностью, потребует близости…?»

Но и эти мечты являлись малой частью желаемого – все чаще в грезах рядом с женщинами, точь-в-точь как дома на плакатах в спальне и прихожей, то есть с которыми, только что встретившиеся и рядом не стояли, мелькало и его лицо. Он шел дальше: «К сорокалетию…. Нет, долго. К тридцати пяти годам я добьюсь небывалых высот, соберутся целые стадионы в честь моего юбилея, даже песню напишу и, устало, не в силах отказать вопрошающей публике, исполню ее на всеуслышание. Девушки, струящие свою красоту с экранов, узнают о существовании Александра Клота, начнут мечтать о моем внимании. Мы поменяемся ролями, я стану недостижимой целью, загадкой, которой они сейчас видятся мне. Каждая из них сочинит песню, положив музыку на мои стихи. Во время исполнения строчки запылают на стадионном табло ярким огнем. Это пламя уйдет в вечность, но не канет в нее, а займет там достойное место, и будет гореть до скончания времен. Меня будут помнить всегда. В домах культуры, на площадях возвысятся еще прижизненные памятники моему гению. Александр Клот…. Мне и псевдоним не нужен, прекрасное созвучие…! Самые известные и богатые люди сочтут за честь пожать мою руку, на глазах у миллионов станут искать моей дружбы, не отворачиваясь, не стыдясь, а гордясь знакомством». Газеты назовут его величайшим творцом современности и он, если не превзойдет, то, по крайней мере, встанет рядом с авторами, у которых Клот уже не раз спрашивал совета, романы которых не пылятся на полках. Многочисленные общества писателей призовут вступить в их ряды, но он останется гордым одиночкой. Лита к тому времени уйдет, не поняв, не поверив, не дождавшись.… Судьба сполна рассчитается с девушкой за предательство – заставит лить слезы, прозябать в бедности, проклиная себя и свое неумение рассмотреть, поддержать и немного подождать. «Сначала она предпочтет более богатого, а в итоге прогадает: избранник разорится, а после и сопьется…». А новые любовницы Александра, и сразу не одна, начнут трепетно ухаживать, беречь его гений, потакать малейшим прихотям. Ему уже не придется мечтать о других девушках, они и так будут другие, выполняющие любые его желания с полуслова, заглядывающие за этим полусловом ему в рот. Каждая вылетевшая из его уст фраза превратится в бесконечно цитируемую жемчужину…. «А ведь они и сейчас спокойно живут, прекрасно выглядят, с кем-то общаются, но не со мной, меня они пока не знают, но точно ждут, такого настоящего, неподдельного, которого, наверняка, с девушкой не перепутаешь, в отличие от их нынешних мимолетных, иначе и быть не может, увлечений». Но отношениям, наполненным быстротечными ночами без обязательств, мешал физический труд и нищета – праздности дается полноценная любовь, так как живущими исключительно для себя заниматься больше нечем. Да и усталость тоже ни при чем – не главная помеха в удовольствиях. Какие радости можно испытывать при осознании своего ничтожества? Александр верил, что слава, любовь и, конечно же, свобода уже близко. Еще немного, и все будет именно так. «…Но достигнув высоты, я не испорчусь, прогоню высокомерие, останусь таким же, как сейчас, простым и скромным. Разве что грусти в глазах прибавится: повидал, познал… и не без последствий. Мудрость, сдержанность и аккуратность старика поразят мое тело. Люди заметят, как я несу невообразимую для других ношу, сколь сильные испытываю мучения от доступных одному мне знаний».

В спешке намыливая голову, нащупывая с зажмуренными глазами мочалку, Александр опрокинул бутылку с шампунем. Добрая четверть густой жидкости отправилась в канализацию. «Все…. Неделю придется одним мылом пользоваться. В противном случае до конца месяца не хватит», – сделанный вывод на фоне недавно представляемых событий, мог довести до слез кого угодно, но подоспевшая злость спасла парня от отчаяния. «Такое экономить!» Вместе с шампунем сквозь решетку на полу просачивались и поугасшие мечты. Меркли пестрые краски, возвращалась настоящая жизнь, а вместе с ней и душевая, покрытая отваливающейся от стен плиткой, с неуклюже свисающими с потолка лампочками, ржавчиной на полу. Ненавистью и завистью одновременно поливал Клот тех, о ком мечтал, в чьи ряды хотел влиться. «Они живут недоступной, дорогой и красивой жизнью, а мне экономить», – уже не злясь, а грустя, он аккуратно закрутил пробку. Ведь, как ни горько, а экономить шампунь все же приходилось, как и спички, газ, электричество, еду и все, поддающееся экономии.

Не смотря на жгучее желание засесть за работу, менять планов Александр не стал – зашел в приветливые магазины. Карман и душу грели выданные мастером деньги. Купил новую цепь на пилу, пару понравившихся сувениров: глобус, металлическую флягу для коньяка, стеклянные фигурки рыб, порадовал себя очередной зажигалкой со встроенным фонариком, которой пользоваться не спешил, и газом не заправлял, хотя баллончик предусмотрительно приобрел. Клот оставлял все накопленное на лучшие времена, когда он не сможет испортить красивую вещь, замусолить ее на грубых физических работах. Ожидая звездного часа хозяина, каждый месяц очередной набор побрякушек летел в сервант.

Полюбовался электронным измерителем нитратов, пересчитал остаток зарплаты, проклял его космическую цену…. Еще хватало на резиновые, утепленные мехом, сапоги. Подобные покупки не радовали парня, но являлись постоянно отлаживаемой необходимостью. «После возьму. И так потратился». Вместе с карманом оскудела и радость. Экономя, Клот отказался от поездки в автобусе. Благо, спешить было некуда, а возвращаться домой не хотелось. Включив плеер, он побрел сквозь озябший, уставший от зимы город, вызывая в памяти очаровательных исполнительниц, вспоминая их клипы. Качество и смысл песен в расчет не брались, Александру больше нравилась та музыка, которая исходила от более сексуальной, более красивой девчонки.

Он снова впадал в мечты, не замечая того, ускорял шаг, все сильнее и сильнее сжимал холодный металл зажигалки, жестикулировал руками и морально готовился к всевозможным ситуациям в будущем: «…Как не выставиться глупцом, если красавица с микрофоном неожиданно умостится у меня на коленях, обнимет за плечи, коснется ресницами щеки? Что делать, как отвечать?» Александр придумывал, заучивал фразы для выхода из любой возможной неловкости, произносил их вслух, пока внезапно ни очнулся и ни устыдился своих наивных мечтаний. Пытаясь уменьшиться, стать невидимым, Клот сжался, страх, что кто-то подслушает его слова, а главное, мысли, не отпускал. Боясь выдать тайну, он продвигался вперед, как можно медленнее. Иногда останавливался, заглядывал в урны – вдруг повезет как в фильмах: «Ведь есть же на свете богатенькие дурашки: взял и выбросил толстую пачку денег. Психанул, и все тут…, для кого-то пустяк обеспечит мое существование». Во что, конечно, с трудом верилось. Нет, не в находку плотной, с особым запахом упаковки – это как раз возможно, а вот существование людей, имеющих такие деньги, к тому же потеря которых никак не отразится на их жизнях, ни займет и минуты мыслей, не вызовет сожалений – вот это казалось ложью. Так или иначе, он упорно заглядывал в мусорные бачки, разбросанные вдоль тротуаров города. Из той же оперы выкарабкивались надежды о тайном поклоннике его творчества, разумеется, весьма состоятельном, безвозмездно решающем все его финансовые проблемы. В свою очередь Александр обещал не жадничать и также помогать обделенным, но даровитым. Такие обещания непременно должны были услышать неведомые силы и добавить ему шансов на исполнение собственных желаний. Но, ни психованные дурашки, ни тайные почитатели не торопились входить в его жизнь и менять что-то к лучшему. Судьба вообще ничего парню не давала, хотя ничего и не отбирала. Александру ни разу не посчастливилось найти хотя бы мелкую монету, но он их ни разу и не терял. Все, оказывающееся в его распоряжении, все, на что он мог рассчитывать, исходило из его же усилий. Именно благодаря нейтралитету судьбы, Клот в нее и не верил…. Кругом маячили люди. Многим из них чертовски везло, другие захлебывались в хронических несчастьях, а он так и оставался на обочине, позабытый, не востребованный третьими силами, которые почему-то упорно его игнорировали.

Наконец, после нескольких часов утомительного путешествия показался знакомый проулок, ведущий к безымянной деревушки, коих в округе и не счесть. Столь резкий переход из города в нищету выгонял из головы Александра надуманные за дорогу глупости. Всего два шага отделяли роскошь величественных многоэтажек и огромных особняков от грязных грунтовых дорог деревни с раскинувшимися по ее краям приземистыми избушками. Летом еще ничего: буяющая зелень маскировала серость… Сейчас же вся ничтожность поселка, не уступающая в бесцветности хмурому небу, ничем не прикрывалась. Покосившиеся от старости кривые дома утопали в сугробах.… Редко встречались обновленные металлочерепицей крыши, поправленные цветным кирпичом заборы – крошки красоты, требующие от хозяев долгих лет физического труда и скрупулезных финансовых накоплений, что делало постройки еще омерзительнее, еще явственнее кричащими о бессмысленности вложенных в них трудов.

Достав сигарету, проверив карманы и не найдя спичек, Александр свернул к ближайшей калитке. Идти до своего дома оставалось немного, но ему приспичило закурить прямо сейчас. После звонкого лая собаки, на пороге появилась хозяйка.

– Что?

– Подкурить, если можно…

– Во двор заходи. Не бойся, цепь у Цыгана крепкая….

Женщина вынесла коробок спичек и, поеживаясь от холода, направилась обратно в дом.

В своем собственном обиталище его встречали картины тех же красок и направлений – жалкие лачуги, угрожающие развалиться в самую неожиданную минуту, вряд ли поддающиеся ремонту и реконструкции, и это в то время как перед глазами вставали большие, прекрасные, не плачущие гнилью особняки, не помышляющие ни трескаться, ни разваливаться.

«Те, кому я строю, мой дом под снос бы определили». Как Александр ни старался любить свое маленькое убежище от мирских невзгод, выглядело оно весьма убого.

Около проржавевшей калитки дремал Гром. Из будки торчало несколько кошачьих голов. На нем самом, возвышаясь двумя белесыми клубками, умостились несколько котят – так уютнее спалось всем. Не желая сгонять маленькие грелки, Гром приоткрыл глаза, едва шевельнул хвостом.

– Спите, спите, – согласился Клот с желанием друга не вставать, разрешил себя не приветствовать.

Оказавшись у экрана компьютера, парень долго всматривался в мерцающий курсор новой строчки – первоначальный порыв к творчеству остыл, а фантазию истощили праздные мечтания и интенсивная ходьба. Хотелось отдохнуть – почитать, послушать музыку, посмотреть любимые фильмы. «Зачем мне так много увлечений?» – вздыхал Александр, не зная, чему отдать предпочтение.

«Она ждет. Одна. Моя Лита. Ради нее я обязан пытаться. Другого мне не остается. Бросить все, признать невозможность нашего счастья? Сдаться?» Вспомнилось красивое лицо девушки, последний вечер, проведенный вместе. Комната наполнилась мертвым одиночеством, а сердце – жалостью к себе, по венам разлилась тёплая нежность.

«Нужно продолжать, больше негде заработать нормальных денег». Клот придвинулся к столу, достал записи. Вскоре он поймал себя на прочтении одной и той же строчки в третий раз подряд и не понимании смысла написанного. Глаза начинало резать огнем. Клот бросал вычитку, приступал к написанию нового, но и тут летел вперёд, не вдумываясь, не останавливаясь. Александр уступал мысли порыву – без разбору выливал слова на бумагу. Дело продвигалось. Напечатав страницу за пятнадцать минут, Клот удовлетворенно просмотрел готовый, по его мнению, к публикации текст. Взятый темп придавал сил.

«За страницу можно и перекурить, а лучше завтра продолжу». Сделав музыку погромче, Александр в приподнятом настроении направился в кухню. «Может, еще страничку? Нужно делать больше, быстрее, – скреблись в голове сомнения, но писать не хотелось. – Без того дел накопилось невпроворот, и потом время на творчество еще найдется». Да, добьюсь, непременно, а сейчас нужно ремонтом заняться. Положу пару квадратов плитки, заодно музыку послушаю», – уговорил себя Александр и, покончив с сигаретой, замешал клей. «Медленно, но уверенно ремонт-то идет», – подсчитал деньги, вложенные в стены. Выходило немало по его меркам. Воодушевленный достижениями, принялся за дело с удвоенной энергией. Сил хватило ненадолго. От усердного ползания по полу и перетаскивания тяжестей ломило спину, ныла шея. Александр все чаще устраивал перерывы, варил кофе, курил. Что-то понукало сесть за стол и продолжить рассказ…, и в то же время он находил тысячи оправданий этого не делать, все, вроде бы, сходилось: «Устал, не высплюсь, голова уже не способна на свежесть мыслей». Но и другое Я не сдавалось: «Отговорки, – твердило оно. – Так и вечность пройдет, а задуманного не исполнишь. Пиши!»

Походив по комнате, Клот уселся за компьютер, но думать никак не хотелось, и после первого же неумелого предложения самоуговоры подействовали, настойчиво доказав свою разумность: «Завтра. Времени всегда хватит, его иногда девать некуда», – убеждал Клот суровые портреты писателей, живущие на стенах, твердящие: «Завтра точно ничего не получится. Давай сейчас». Александр уже прислушался, почти сдался, почти решился пожертвовать нескромным количеством времени, как вдруг погас свет. Все решилось само по себе. «Ну, ведь никак», – расстраивался Клот, не зная, что улыбается.

Облегченно заныли натруженные мышцы. Чрезмерное переутомление не позволяло уснуть. Александр мучился, пока не зазвонил телефон.

– Деньги перевели! – бодрый голос Ивана и радостная весть приподняли Клота с постели. – Я тебе очередь занял. Давай скорее, иначе до завтра стоять будешь. Народу собралось…. Я и не знал, что у нас столько работает.…

– Бегу, – коротко бросил Александр, вскакивая с дивана.

Усталость испарилась вместе с плохим настроением. Но во время пути одно обстоятельство все же подпортило внезапную радость: на плеере сел аккумулятор. Клот не намеревался прогуливаться поздно ночью, а потому и не произвел ежедневную подзарядку устройства. Сейчас же хотелось слушать веселую, непременно жизнерадостную, хоть и бессмысленную музыку. Под нее в голове легче разворачивались сказочные картины, возрождались надежды на скорую будущность. Пока звучала музыка, он настойчиво перелистывал попадающиеся «песни о жизни», заставляющее прислушиваться к собственным чувствам.

– Ты что так долго? – Клот застал Ивана, уже опускающего деньги в карман. – Пошли, как бабки в школу, – усмехнулся напарник, продвигая Александра вперед. Над толпой пронеслось недовольное жужжание.

– Куда без очереди…?!

– Он здесь не стоял…

– Молодежь совсем обнаглела…

Клот, защищаемый Иваном, успел снять наличность и отойти от банкомата, так и не испытав обычных в таких случаях волнений, вынуждающих скуривать одну сигарету за другой, топтаться на месте или ускоренно щелкать семечки. Не состоялись и преобладающие в очередях опасения: «Вдруг на мне деньги закончатся? А если сейчас подойдут занявшие раньше, ненадолго отошедшие по делам? Может, найдутся и отталкивающие меня в край очереди…»

Пересчитав деньги, Клот присоединился к толпе уже получивших, на зависть окружающим, зарплату. Компания расположилась неподалеку от круглосуточного магазинчика, вмещающего в себя неиссякаемые запасы спиртного.

– Так, чего ты так долго? – поднося парню бокал пива, Иван повторил вопрос. – Кошка дорогу перебежала, круголя давал?

– Нет, я в такое не верю, далеко живу. Сам знаешь. Ладно, я пойду, назад еще топать…, – сделав пару глотков и попрощавшись, Александр двинулся в обратный путь.

До его слуха донесся один из тысячи поржавевших анекдотов и дружный хохот рабочих. По пути Клот наткнулся на не ясно, для чего всегда открытый обувной магазин. Улыбнулся зажатой в ладони монете: «Орел или решка? Ерунда, какая», – так и не подбросив ее в воздух, заглянул внутрь. Сожалея, что в его краях не вечное лето, выбрал теплые, со слов заспанной продавщицы, непромокаемые сапоги.

Так как радоваться выходило больше нечему, добраться до дома оказалось нелегко. Трудный день, несколько сложных походов и столь стремительный забег к банкомату вытянули из него последние силы. Парень едва доплелся до компьютера, еще раз расстроился из-за невыхода нового эпизода про звезды и рухнул на диван. Перед самым забытьем голову посетила интересная мысль. Нужно было встать, записать, но лень. «До утра не забуду», – успокоившись таким решением, Александр погрузился в сон. Естественно, с рассветом от ночной гостьи не осталось и следа.