Читать книгу Ожидающие - Санан Исмаилов - Страница 3

Язмак, немолодой писатель, продолжал пребывать в недоумении: он не понимал суть обвинений, выдвинутых против него. На дворе двадцать пятый век, и, кажется, уже не существует тем, которые не может затрагивать писатель, а писательство – это то, чем он занимался еще с юности. Эта деятельность не приносила баснословных доходов, но, тем не менее, обеспечивала ему и его семье безбедное существование. Он любил свое дело и часто утверждал: «Нельзя не любить дело, которому посвятил десятки лет своей жизни. Если дело представляется нелюбимым, то надо прекращать им заниматься». Сейчас же, выслушав на суде вопросы обвинителя, он просто был озадачен и отвечал на вопросы так, как если бы его спросили о каких-то невинных затеях, но при этом в силу своего характера сильно беспокоясь о судейском приговоре:

– В свой роман, который вы издали в начале этого года, вы включили короткий рассказ, «Низкая изгородь», сочиненный господином Язмаком в 2346-м году, то есть семьдесят пять лет назад. Вы подтверждаете это? – это был первый вопрос обвинителя.

Язмаку стало смешно от услышанного вопроса, но чувство беспокойства, вызванное присутствием в суде, не давало ему расслабиться:

– Что значит рассказ, сочиненный «господином Язмаком» в вашем вопросе? У нас в семье все носят фамилию Язмак, но я единственный, кто занимается писательством, и никто из членов моей семьи не стал бы претендовать на авторство рассказа, название которого вы только озвучили.

– Господин Язмак, вы, кажется, не поняли вопроса или стараетесь увильнуть от ответа на него. Повторяю свой вопрос, но, пожалуйста, дайте ответ «да» или «нет». Включили ли вы в свой роман рассказ, сочиненный господином Язмаком несколько десятков лет назад, является ли он частью самого романа? – спросил заново обвинитель.

– Ну этот господин Язмак, которого вы упомянули, стоит перед вами. Этот человек я и есть, – Язмак хотел было пуститься в более подробные объяснения, но был прерван обвинителем.

– Да или нет? – был озвучен короткий вопрос обвинителя.

– Да, – тут же последовал короткий ответ Язмака. Выдав этот ответ, он почувствовал облегчение и постарался позволить себе сделать небольшую передышку, перед тем как услышать нелепые вопросы, которых, казалось, было уже не избежать.

– Хорошо. Спасибо за достаточно ясный ответ, господин Язмак. Значит вы, господин Язмак, использовали в своем романе результат интеллектуального труда, который некий господин Язмак создал много лет назад, – воодушевившись ответом обвиняемого, продолжал свою речь обвинитель, но теперь он был прерван Язмаком.

– Позвольте. Кого вы имеете в виду под «неким господином Язмаком»? Я и есть тот господин Язмак, который сочинил короткий рассказ под названием «Низкая изгородь» семьдесят пять лет назад – вставил свою ремарку писатель, и сразу же легкий смех прошелся по залу суда.

– Не знаю, поняли ли вы причину смеха в зале. Я так полагаю, – придав многозначительность своим словам, продолжил речь обвинитель, – людям стало весело от утверждения, что вы и есть тот молодой человек, сочинивший короткий рассказ семьдесят пять лет назад.

Писатель почувствовал себя крайне неуютно как от смеха в зале, так и от последних слов обвинителя:

– Нет, конечно, я уже не молодой. Мне уже девяносто три года. За эти годы много чего изменилось во мне. Изменились мои мировоззрения. Да и физически я уже не тот. Я даже успел заменить обе почки маленькими искусственными штучками. Иногда их даже вытаскивают и прочищают или заменяют новыми. У меня также есть искусственные суставы. Однако полагаю, что я все тот же человек, сочинивший упомянутый рассказ.

– Господин Язмак, как же вы можете утверждать, что вы являетесь тем человеком, который сочинил рассказ семьдесят пять лет назад, если вы подтверждаете, что вы уже не тот господин Язмак ни в плане физического состояния, ни в плане мировоззренческих восприятий? В госпитале, где вы проходили операцию по замене еще не изношенных почек искусственными машинами, «штучками», как вы их называете, сохранились кадры, где вы, радуясь, заявляете окружающим вам людям, что заново родились. Иными словами, вы начали представлять себя в новом свете. Вы стали другим человеком, – продолжил обвинитель.

– Ну так обычно говорят, когда люди избавляются от проблем, отягчающих жизнь, – последовал ответ писателя.

– Не только отягчающих жизнь. Те проблемы, от которых вы избавились, могли вызвать внезапную смерть, а избавление от них открывает возможности новой жизни. Однако оставим ваши почки там, где они находятся, в прошлом. И спрошу у вас: какова средняя продолжительность жизни в нашем обществе?

– Полагаю, сто двадцать-сто тридцать лет, – быстро ответил обвиняемый.

– Достаточно низкий показатель по сравнению с другими обществами. Оставим статистику в стороне, и ответьте на вопрос, пожалуйста: можно ли утверждать, что человек, которому сто двадцать лет, является тем же молодым человеком, которому когда-то было восемнадцать? – спросил обвинитель.

– Полагаю, что да. Ведь, чтобы человеку было сто двадцать лет, ему когда-то должно было быть и восемнадцать, – ответил писатель.

– Удивительно, что такой писатель, как вы, с большим опытом, приходит к такому заключению. Следуя такой же логике, можно утверждать, что для того чтобы существовало сегодняшнее поколение, была необходимость в существовании прошлых поколений, через смену которых прошло человечество. Однако разные поколения не есть одни и те же люди. Точно так же человек, возраст которого сто двадцать лет, не есть человек, которому когда-то было восемнадцать. Что касается вас, человек в возрасте девяноста трех лет не есть тот человек, которому когда-то было восемнадцать. Вы не являетесь тем человеком. Вы согласны? – громко спросил обвинитель.

– Я, кажется, начинаю терять нить дискуссии, – робко ответил писатель.

– Мы находимся в зале суда, а не в студенческой аудитории по занятиям психологии или юриспруденции, где проводят дискуссии. Здесь приходится отвечать на поставленные вопросы, – поправил его судья. Казалось, писатель в первый раз слышал голос именно судьи.

– Так вы согласны, господин Язмак, что вы не являетесь господином Язмаком, который сочинил короткий рассказ под названием «Низкая изгородь» семьдесят пять лет назад? – переспросил обвинитель.

– Находясь под явным давлением, мне приходится соглашаться, что я, господин Язмак, не являюсь тем господином Язмаком, который сочинил рассказ под названием «Низкая изгородь», – ответил с некоторым облегчением писатель.

– Господин Язмак, здесь на вас никто не давит. Кажется, вы первый раз в жизни присутствуете на суде. Отвечайте на поставленный обвинителем вопрос, – кажется, судья решил еще жестче направлять ход процесса.

– Я согласен с утверждением господина обвинителя, что я, Язмак – писатель девяноста трех лет, не являюсь человеком, сочинившим короткий рассказ под названием «Низкая изгородь» семьдесят пять лет назад, – с полным облегчением ответил писатель.

– Прошу занести в протокол признание обвиняемого, – быстро заговорил обвинитель после слов писателя.

Кажется, только после этих слов обвинителя, адресованных секретарю, писатель осознал, в каком статусе он присутствовал на суде.

– Я есть обвиняемый? Так в чем же меня обвиняют? – беспокойство, которое чуть было исчезло с подтверждением того, что он не представляет собой человека, сочинившего короткий рассказ семьдесят пять лет назад, опять обуяло его.

– Смотрите, пожалуйста, на экран. Здесь вы видите текст закона «Об унаследовании лицами собственного интеллектуального имущества после достижения ими определенного критического возраста». Вы как писатель весьма известны, и о вас отзываются как о человеке с большим творческим воображением. Я даже добавлю от себя – вы один из тех редких людей в современном мире, которые способны к сопереживанию. Вы всегда заглядывали вперед, и в своих произведениях старались оповещать людей о возможных опасностях в будущем. Однако такие качества сыграли с вами злую шутку и воспитали в вас чувство пренебрежения к формальностям настоящего, которые регулируют сегодняшнюю жизнь общества. Вы даже не удостоились нанять себе адвоката, чувствуя себя непогрешимым. Я думаю, что даже если бы вы и решили нанять себе адвоката, то не смогли бы найти опытного юриста, который взялся бы защищать вас. Дело в том, что нарушение закона с вашей стороны носит явный характер, – продолжал свою речь обвинитель.

– Так объясните мне, пожалуйста, в чем заключается нарушение с моей стороны? – с явным волнением в голосе спросил писатель.

– Я уже упомянул закон, текст которого можно видеть на экране. Как известно, благодаря многочисленным научным и технологическим достижениям в течение последних десятилетий человечество меняется с такой скоростью, что человек после определенных возрастных границ и под воздействием новшеств перестает быть тем, кем был в прошлом. Поэтому и был разработан закон, согласно которому человек, достигший сорока лет, решает передать или не передавать себе… – При последнем слове обвинитель остановился и виноватым голосом продолжил, – Вы уж извините, господин Язмак, может быть, как юрист я не должен был произносить слово «себе», так как в нашем веке, а также по вышеупомянутому закону, человек после сорока лет перестает быть тем, кем был до сорока. Я произнес это слово, чтобы вам была понятна суть закона. С другой стороны, данный закон предусматривает годовой период после достижения человеком сорокалетнего рубежа, в течение которого этот человек сохраняет за собой право быть тем, кем был до сорока лет, иными словами, в течение года по достижении сорока лет человек остается самим собой. Так вот, после достижения сорокалетнего возраста и в течение года после, каждый человек, обладающий каким-либо интеллектуальным имуществом, будь это музыкальное сочинение, химическая формула или же литературное произведение, должен решить участь этого имущества. А именно – переписать на себя право на такое имущество, и уже право на это имущество в будущем будет сохранено за человеком, который уже старше сорока лет, или оставить право на интеллектуальное имущество за человеком, которым он был до сорока лет. Я понимаю, что язык юриспруденции может быть иногда сложным для понимания, однако, надеюсь, что как человек, занимающийся писательством, вы меня поняли. Чуть не забыл, передача прав на имущество другому человеку, достигшему сорока лет, должна быть юридически оформлена. При отсутствии формальностей, право на имущество остается за тем человеком, коим он был до достижения сорока лет.

– Выходит, что каждый творческий человек раз в жизни должен будет обратиться к самому себе, хочет ли он, перенести с собой в будущее результаты своих стараний, – заключил неуверенно писатель.

– Нет, господин Язмак, не один раз. По вышеназванному закону, человек, достигший пятидесяти лет, должен проходить данную процедуру каждые десять лет. После того как человеку исполнится девяносто лет, он должен повторять процедуру каждые пять лет. Вы же понимаете, чем старше человек, тем он слабее перед наступающей технологией. Он просто теряет себя, частично или даже полностью, и все чаще и чаще предстает другим человеком. Конечно же, человек может решить игнорировать закон, однако, как вы понимаете, он тогда не сможет сохранить права. Хотя, как я полагаю, это может быть иногда на пользу. Ведь порой люди создают такие неуклюжие произведения, от которых отказались бы с большой радостью, – продолжал свою речь обвинитель.

– Вы правы, господин обвинитель. Я сам в молодости сочинял стихи и рассказы, и скажу, я признателен этому закону, – вмешался судья, и после его слов по залу прокатился смех, который был прерван писателем:

– Стена, опять стена.

– Вы о чем? – спросил писателя обвинитель.

– Я о стене, которую выстраивает данный закон. Однако эта стена намного хуже тех, которые выстроены между соседями, странами, и вообще между людьми. Это стена внутри одного и того же человека, между его молодостью и зрелым возрастом, между его детством и старостью. Я всю жизнь боялся барьеров, но всю жизнь своим творчеством боролся с ними, – в запале заговорил писатель.

– Как писателю, я, судья, вам разрешаю провести некоторый литературный экскурс для присутствующих в зале людей. Можете описать вкратце сюжет рассказа «Низкая изгородь», написанного господином Язмаком семьдесят пять лет назад, и также можете очень коротко пройтись по вашему роману, опубликованному в начале этого года. Это может быть забавно, а то мы скучаем, рассматривая ваше дело, – почувствовав запал писателя, любезно предложил судья.

– События в рассказе «Низкая изгородь» происходят в те давние времена, когда сын в знак уважения и почтения вставал, едва отец переступал порог дома, – начал было писатель свой пересказ, но был прерван судьей:

– Если мой отец сейчас зайдет в этот зал, я тоже тотчас встану – от изумления, неужели он воскрес? – зал опять охватил смех, который был прерван самим же судьей, подавшим затем знак смущенному писателю, чтобы тот продолжил свое повествование.

– Так вот, рассказ «Низкая изгородь» касается темы возведения очень низких, на первый взгляд незначительных стен между добрыми и дружелюбными соседями. Эти стены представлены как предшественники больших и непреодолимых барьеров, существующих сегодня между странами и обществами, или внутри тех стран и обществ. Соседи, которые при виде друг друга широко улыбались, поднимали высокие заборы вокруг своих домов. Страны, чтобы защитить себя от притока людей, возводили стены, к которым были подведены электрические провода, пропускавшие заряды, способные превратить в пепел любого человека, коснувшегося стены. На какие только ухищрения не шли при воздвижении стен. Одни объявляли себя защитниками животных – частота электрического тока, подведенного к стенам, сооруженным этими обществами, могла убить человека, но оставить в живых представителей фауны. Некоторые страны, в которых наблюдался резкий упадок численности населения, ставили стены с многочисленными щелями, через которые могли пролезть дети, но не могли взрослые и даже подростки. Вы представьте, родители приносят своих маленьких детей к стенам, стоящим на границах между странами, и через щели позволяют им вступить на чужие земли в надежде уберечь своих отпрысков от участи, которую сами испытали на родной земле. Страна, принимающая детей, увеличивает приток населения и тем самым гарантирует свою будущность, и этой стране невдомек, что она создает барьеры между членами одной семьи. Что мы наблюдаем сейчас? Вы больше не увидите высоких каменных заборов, но незримые стены существуют везде, и их намного больше, чем когда-либо. Самое главное, они кажутся неприступными. Они есть между странами и внутри стран, между коллегами на работе и членами одной и той же семьи. Эти стены сейчас в форме законов и инструкций, в форме электронных волн и сигнализаций. Человек, находясь в прозрачном пространстве, чувствует себя окруженным стенами со всех сторон. Он может видеть другого человека, но не воспринимать его как находящегося рядом, и если того человека вдруг не станет, то это не поменяет абсолютно ничего. Вот с чем я боролся всю свою жизнь и старался предупреждать людей в своих произведениях. Об этом и предупреждал тот господин Язмак в своем коротком рассказе «Низкая изгородь» семьдесят пять лет назад, и об этом же я писал в своем романе, – заключил писатель.

– Понятно, – с краткого комментария начал судья. – Все-таки хорошо, что я не стал поэтом или писателем, – это высказывание судьи стало причиной еще одной волны легкого смеха, прокатившегося по залу.

– Сейчас же хочу огласить вердикт суда, – тут же прервал смех сам судья, – господин Язмак, вы считаетесь человеком, нарушившим закон о защите прав интеллектуальной собственности, включив в свой роман рассказ господина Язмака, написанный им семьдесят пять лет назад. Суд предупреждает вас, чтобы впредь вы воздерживались от пользования чужим имуществом без согласия собственника…

Его перебил писатель:

– Что если я сам как человек, написавший рассказ «Низкая изгородь» семьдесят пять лет назад, разрешу самому себе включить данный рассказ в свой же роман, опубликованный в начале этого года?

Последовал резкий ответ судьи:

– Господин Язмак, прошу вас не прерывать оглашение вердикта. Господин обвинитель ясно и доходчиво объяснил, что в природе нет того господина Язмака, который сочинил рассказ под названием «Низкая изгородь», и поэтому вы не можете получить его разрешения. Более того, суд лишает вас как человека, нарушившего авторские права господина Язмака, авторских прав на роман, опубликованный вами в начале этого года. Книги с данным романом будут изъяты из обращения, а уже приобретенные будут возвращены покупателями в соответствующие учреждения. Вы имеете право обжаловать решение настоящего суда в высших инстанциях.

– Может быть, я так и сделаю, – проговорил писатель.

– Я бы на вашем месте не торопился с этой затеей. По вашему делу судьей высших инстанций буду я, – безапелляционно заявил судья.

– Выходит, что я как человек не могу представлять самого себя, которым когда-то был в молодости, и между отрезками моей жизни выстроены непреодолимые барьеры. Вы же одновременно можете выступать в разных ролях, – вполголоса отреагировал писатель. Его уже никто не слышал.

Вышел он из здания суда абсолютно подавленным, и, даже не подумав о том, что пеший маршрут домой может быть довольно продолжительным, побрел в сторону своего жилья. Особо не замечая ни редко попадающихся навстречу пешеходов, ни многочисленных одноместных беспилотных воздушных такси, писатель дошел до своего жилья спустя четыре часа. Жены не было уже четыре дня, она отправилась навестить детей и их семьи. Она была твердо намерена сопровождать своего мужа в суд, однако, писатель, не ожидая никаких сложностей в ходе судебного процесса, настоял на отъезде супруги. Зайдя в свое небольшое жилье, он разделся и лег на кровать – он не был голоден, ему даже не хотелось пить. Казалось, что он растерял все свои идеи и ценности, которых придерживался десятки лет. Заснул быстро, и приснился ему страшный сон, будто он потерял возможность вспомнить все, что происходило до этого дня. Он направился в госпиталь, где ему лет тридцать назад установили чип для Сохранения и Расширения Человеческой Памяти. В госпитале вынули чип из его височной части и в течение некоторого времени исследовали его. Затем подошел работник госпиталя и сухо произнес:

– Сожалею, но у вас стерлась вся память, и мы не в силах восстановить ее.

Писатель тут же поник и робко спросил:

– А как же насчет той части моей жизни, которую я прожил до установки чипа? Должен же я сохранить это в памяти.

– Нет, – резко ответил работник госпиталя. – Когда вам устанавливали чип, на него была переписана история вашей жизни до установки. Вы, конечно же, можете не помнить этого, но вы тогда не изъявили желания унаследовать историю вашей жизни до установки чипа и поэтому та часть вашей жизни стерлась с вашей собственной памяти. Пoэтому после установки чипа вы стали совершенно другим человеком. Мы же, исходя из лучших побуждений, переписали историю вашей предыдущей жизни на чип, однако, к сожалению, чип пришел в негодность. Не только люди подводят.

– Что же мне тогда делать? – по-прежнему неуверенно спросил писатель.

– У нас такое случается нередко. В таких случаях мы предлагаем своим пациентам представить себе неприступную стену, за которой по ту сторону ничего нет, а с этой стороны предстоит новая жизнь, – уже мягче заговорил работник госпиталя.

– Стена! Опять стена! – почти отчаянно прокричал писатель и быстро направился к себе домой.

Дома он начал рыться в своих рабочих бумагах, но, к удивлению, эти бумаги, все скомканные после многочисленных прочтений, были пустыми. Он шагнул в сторону письма, последнего письма, написанного от руки и висевшего на стене у самого окна в стеклянной рамке. В этом письме, адресованном своим детям, он описывал своих мать и отца и рассказывал о том, как сильно скучал по давно умершим родителям. В письме он выражал любовь и привязанность к своему маленькому горному городку, описывая его старые улицы и небольшие каменные сооружения с кранами, из-под которых пила воду игравшая вокруг детвора. Письмо, написанное от руки, так и не было послано, поскольку найти почтовую службу, которая бы взялась отослать письмо, помещенное в конверт старого образца с печатью, было нелегко. И каждый раз, когда в гости приходили дети, все члены семьи подходили к письму и смеялись над затеей послать его устаревшим способом. Подходя к письму, писатель заметил, что лист пуст, и единственным, что осталось на нем, была его подпись. Ему стало еще страшнее, и писатель начал рыдать во сне. Проснулся он от собственного плача. Так и не поняв, плакал ли он на самом деле или нет, он быстро встал с постели и шагнул в сторону своего письма. Оно было таким же, как всегда, с его неразборчивым почерком и многочисленными исправлениями. Писателю стало спокойно на душе, он вполголоса промолвил: «Хороший знак. Божий знак».

Он оделся и вышел на улицу, чтобы где-нибудь поесть. К писателю вернулась уверенность, что здравый рассудок все-таки преобладает над удручающими умозаключениями, и если было бы иначе, то человеческий род не дожил бы до двадцать пятого века.