Читать книгу Семьдесят семь бантиков - Сания Шавалиева - Страница 2

Борис вышел на крыльцо вагончика за два часа до рассвета. Сам не понимал зачем. Постоял. Осмотрелся. Тайга, тайга, тайга… непроходимая тайга.

Вернулся в вагончик. Брим-Бом, его старший брат, обернулся, и колченогий табурет под ним скрипнул. Еще не хватало чтобы табурет развалился. И так их бизнес трещал по швам. Борис не мог понять этих людей: им жалко заплатить за билет, чтобы посетить зверинец. Они, видишь ли, хотят видеть зверей бесплатно и на свободе. А кто сказал, что там им легче живется, на свободе этой? Да если б не Борис с Брим-Бомом, все бы они бы вымерли.

В желудке заурчало. Борис плеснул себе холодного чаю. Может, Брим-Бом и прав. Жeлтый медведь мог бы их спасти. Народ сразу повалит в зверинец. Где-то, говорят, его видели, желтого медведя. Да и вообще, в этих краях, по слухам, водится много всякой любопытной живности. Его брат, например, уверен, что именно здесь живет перламутровая лиса из его сновидений.

Борис глотнул холодного чаю, сморщился:

– Какая гадость!

– Ты о чем?

Брим-Бом уже привел себя в порядок, умылся, надел очки.

– Да забодало все, – отмахнулся Борис.

– Послушай, я уверен, что она живет здесь.

– Кто?

– Перламутровая лиса! Я ее поймаю! И желтого медведя поймаю.

Брим-Бом так тряхнул головой, что очки сползли вниз, криво повисли на носу. Он их поймал, подтолкнул к переносице. Не помогло. Очки не желали держаться на одной дужке – вторая потерялась.

– А глаза у нее фиолетовые! – выдохнул Брим-Бом.

– Отвянь со своей лисой.

– Такая лиса! М-м-м, пальчики оближешь!

Борис готов был задушить брата.

– Ну что ты за человек! Алмазы надо искать – здесь шахт видимо-невидимо!

Брим-Бом стянул с веревки куртку. Она так и не высохла за ночь. Поискал сухую одежду. Увы, чуда не случилось. Закутался в грязное покрывало.

– Похавать бы? – заглянул в кастрюлю, сморщился от отвращения. На дне колыхнулся островок плесени. – Есть чего в кассе?

– Ничего, – соврал Борис. – Даже рубля им жалко для исполнения сокровенного желания! Я бы тыщу отдал, чтобы Олень помог мне найти самородок. – Ладно, пора открывать зверинец.

Борис вышел. Жаль, что он тратит свои золотые годы на зверинец. Когда-то он подавал большие надежды. Играл на пианино. Хорошо играл, талантливо. Пальцы невольно пробежались по перилам. Мечтал сочинить великую оперу, чтобы гастроли по всему миру. Написал целую страницу нот, показал учительнице. Она похвалила и предупредила, что нужно еще много работать.

Борис в тот день бежал домой, и ему казалось, что все вокруг аплодируют, кричат: «Браво! Браво!». Ярким светом софитов горел светофор, а он стоял на перекрёстке и сдержанно кланялся. Потом остановилась старенькая зеленая машина, дверь распахнулась, и отец позвал покататься. Пап, откуда машина? Купил? Здорово! Катались до вечера – на дачу, в магазин…

А вечером выяснилось, что на машину не хватало денег и поэтому пианино продали. Его старое пианино, с расстроенной клавишей «до» и западавшей левой педалью. Вместо пианино зиял пустой угол, выцветший кусок обоев, хлопья пыли в паутине. Борис плакал, а его старший брат смеялся. Так хохотал, что оттопыренные уши стали малиновыми. Будто созрели для того, чтобы их сорвали…

Шумно хлопая крыльями, пролетела сова. Борис поднял голову, взглянул на птицу. Он ненавидел даже эту сову.

…Родители постоянно ссорились. Ни в чем у них не было согласия, даже в имени старшего сына. Мать требовала имя Брим, отец – Бом. В итоге на свет появился мальчик Брим-Бом. Теперь его главные отличия – сутулая спина, черные солнцезащитные очки, безмерная любовь к экзотическим животным.

Хотя у Бориса и Брим-Бома были одни и те же родители, Брим-Бом получился высокий, худой, постоянно размахивающий руками, как чучело на ветру. Борис был коротеньким, с круглым животом (брат обзывал его толстяком), имевшим высшее образование биолога и владельцем трехсот долларов, припрятанных в ножке стола.

…На крыше вагончика, в котором жили братья, ухнула сова, заскребла коготками по гнилым доскам. Борис глянул на часы. Пора открывать зверинец. Подходили деды с внуками, мамы с детьми. Если для него зверинец – головная боль и пустяковый навар, то для маленького посeлка, которого даже нет на карте, их приезд – большое событие.

Снова ухнула сова. Где-то под рeбрами заныла тревога. Отчего его сегодня так колотит? Может, магнитная буря? Борис прошелся вдоль клеток-вагончиков, снял с ворот замок, пролез в будку-кассу.

Первые билеты купил Петрович: один взрослый, один детский – для внучки Элис. Ровные кусочки порванного тетрадного листа. От руки написанная цена. Петрович держал билеты и не знал, кому их предъявить. Откуда ни возьмись, нарисовалась тeтка, похожая на бегемотиху, предложила хлеб, бананы. Петрович отказался. С утра они с внучкой хорошо позавтракали, да и запах зверинца не вызывал аппетита. Тетка напомнила о животных – вдруг у «очаровательной» девочки возникнет желание их покормить. Неужели дедушка лишит «чудесную малышку» такой радости?

– Во всех зоопарках нельзя. В этом не возбраняется, – уговаривала «бегемотиха». – Ещe предлагаю купить шeлковые ленточки. Если завяжете на рогах волшебного Оленя, желания исполнятся, по одному на каждый бантик.

Купили три ленточки: две для Элис и одну для дедушки.

– Загадаю…

– Квартиру, дедуля, – подсказала Элис.

– Само собой, – согласился Петрович. – Пошли искать Оленя?

Очень скоро посетители иссякли, и рубли тоже. Борис выглянул из кассы. Может, пролезли любители халявы? Вроде нет. Завизжали мартышки. Рядом с клеткой стоял малыш, слушал бабушку и не спеша ел банан. Одна из обезьян умудрилась-таки вырвать банан из его рук и целиком запихнуть в рот. В клетке началась драка. А малыш, осознав потерю, заголосил. Борис не на шутку испугался – вдруг потребуют вернуть деньги!

На шум из вагончика вышел Брим-Бом.

– Что там? – спросил он.

– Пошел бы и разобрался, – предложил Борис.

– Еще чего, – Брим-Бом, вернулся в вагонечик, хлопнул дверцей.

Ни одного шага к взаимопониманию. С малых лет они ссорились: Брим-Бом наезжал на него, а Борис беспомощно раздувал ноздри…

Толстяк запнулся в ведро, и оно, дребезжа, покатилось. Ещe один повод отложить непростой разговор с братом. Третий день – почти никакой выручки. Спасал только Олень. Народ шeл к нему уже по третьему кругу.

В дальнем углу снова завизжали мартышки, закричал ребeнок, заголосили женщины. Сейчас начнутся разборки – «шапочки, бананчики, укушенные пальчики». Написано же: «К вольерам не подходить». А что делать, если мартышкам кушать охота? Подошeл – получай неприятности от дикой природы…

Когда женщина с ребенком, у которого отняли банан, вернулась к кассе, там никого не было. Напрасно она дергала дверь и требовала вернуть деньги. Борис спрятался за шторкой в вагончике и ждал. Все равно деньги не вернет. Хоть угрожай, хоть пытай.

Ушли, кажется. Борис вышел, перегнулся через перила. Около клетки с оленем на корточках сидел старик и пытался поговорить с ним. Олень слушал, шевелил ушами, но голову не поднимал. Да и не мог он это сделать, потому что его рога застряли в железной решетке и Олень касался лбом земли.

Петрович потянул за цветные от ленточек рога вверх.

– Вы что творите?

Петрович обернулся. Рядом стоял сердитый толстяк.

– Дак это… жалко скотину.

– И поэтому вы решили оторвать Оленю голову?

– Это ж морока какая! Видеть звезды только в лужах.

– Слушай, дед, ты организовал очередь, – сказал сердито толстяк. – У каждого человека есть сокровенное желание, а ты мешаешь. Есть желание – загадывай, а нет – вали отсюда.

– Есть! – Петрович вынул из кармана синюю ленточку. – Я о квартире мечтаю.

– Значит, у тебя нет квартиры?

Петрович ничего не ответил, обнял Элис.

– А вот у Оленя есть. Ну и кто из вас счастливее? – толстяк упер руки в боки.

Дедушка завязал ленточку, призадумался:

– Зато у меня есть свобода.

– На этой свободе его бы давно съели.

– А ещe ленты есть в продаже?

– Рубль! – толстяк вытащил из кармана клубок мятых лент.

Петрович выбрал красную и завязал на рогах. Поглаживая мягкую шeрстку на лбу Оленя, добавил:

– Это – за твою свободу. М-да, у каждого своя история.

Историю оленя никто не знал, даже он сам. С детства он помнил только обрывки беспокойного сна, повторяющегося каждый день. Самый удивительный фрагмент – тeплое молоко матери, оно скапливается в уголках его губ, скатывается по щеке, а мамин шершавый язык ловит струйку, еe мягкие губы касаются лба, целуют нежно, долго, тепло. А потом время разорвало жизнь по линии горизонта; мать ушла туда, а он остался здесь. После этого завыла утомительная песнь одиночества. В одну кучу свалились сотни молчаливых дней, тяжeлых ночей. Постепенно разрастались рога, искривлялась спина, глаза косили в поисках звeзд, живших в капельках росы. А кругом – ни врагов, ни друзей, только жуткий скрип колeс, пыль бесконечных дорог, сотни миллионов разных ног: в сандалиях, тапках, сапогах…

Где-то зарычал лев. Ударяя лапой по полу, он сдирал когтями стружку с досок своей клетки-вагончика. Все клетки зверинца были именно так устроены: с одной стороны разрисованные вагончики, с другой – решетки и деревянный пол. Элис дождалась, когда толстяк пойдет смотреть, что там приключилось со львом, присела на корточки перед оленем. Потом встала на колени. Так и есть: грустные голубые глаза.

– Здравствуйте.

Элис попыталась снять с ресниц Оленя налипший шарик от одуванчика. Олень моргнул, переступил копытами. Зашуршали рога о прутья, которые мешали Оленю увидеть маленького человека в белых туфельках. Олень пошевелил губами, шершавым языком слизнул с туфельки хвойную иголку, зажевал.

– Вы меня слышите?

Олень вслушался в шорох слов.

– Вы выполните мои желания?

«Выполню!» – вдруг подумал Олень.

Освобождая место для своих ленточек, Элис сдергивала чужие. Красную, синюю, зелeную. На земле лежала горка выгоревших желаний. И вдруг Оленю показалось, что стало легче. Да! Будто бы с каждой ленточкой он освобождался от чужих просьб и своих обязательств. Куда уходили желания? Наверное, туда, в небо. Куда Олень не мог смотреть.

Элис затянула две ленточки – по одной на каждое желание, отломила от батона половину, сунула Оленю в рот. Он медленно жевал, сухим языком собирал крохи. Доел, моргнул, прогоняя комара с ресницы. Голова его затряслась – кто-то грубо привязывал свое желание. До чего глупый народ: если бы он мог выполнять желания, он давно бы выполнил своe.

Петрович обошeл лужу и остановился перед клеткой со странной птицей, очень похожей на пингвина. Чeрная спинка, белая грудь, красные лапки и треугольный клюв. «Тупик», – прочитал старик. Птица глянула на него так жалобно, что у старика заболело в груди. В соседней клетке расправил крылья пеликан. Змея, распахнув пасть, ударилась о мутное стекло. Заволновались попугаи. Вспорхнуло пушистое зеленое перышко, пролетело сквозь сетку и опустилось на черный нос медведя.

Элис застыла, схватила деда за руку.

Дед тоже увидел желтого медведя, который был не в клетке. Он прятался за ней!

«Тихо! Тихо!» – медведь прикрыл лапой рот. Как это сделал бы человек.

«Медведь? Желтый? Прикрывает лапой рот? Разве такое бывает?»

Элис не знала, что не только бывает, но еще не раз будет.

– Пошли отсюда, – Петрович потянул внучку за руку.