Читать книгу Время перемен - Сара Груэн - Страница 4

Женщина уверяла, что на дорогу уйдет сорок пять минут. И вот я в пути уже полтора часа, а ориентира в виде высокого клена с черным следом от удара молнии на стволе нет и в помине.

Наконец замечаю его в боковом зеркале, когда машина уже проехала мимо. Я съезжаю на размытую обочину и разворачиваю машину. Этот маневр удается лишь потому, что сзади не прицеплен трейлер. Я уже отъехала от жилища Дэна и вдруг сообразила, что сижу за рулем «Камри», а следовательно, лошадь сегодня привезти не удастся. И все-таки решила съездить, расплатиться за несчастное животное и взять с женщины расписку, а заодно строго предупредить о юридических последствиях, которые повлечет за собой двойная продажа. Подобные трюки обойдутся долларов в восемьсот. А утром можно вернуться и предъявить права на лошадь.

Слава богу, дождь прекратился. Дорога извилистая и узкая, по обе стороны растут густые деревья, на стволах которых, в том месте, где начинаются ветви, виднеются толстые дискообразные грибы. Я всегда считала их древесными грибами, хотя понятия не имею, как они называются на самом деле.

Подъездные дороги рассмотреть трудно, так как они не заасфальтированы. Темнота еще больше осложняет задачу, и я вынуждена низко наклоняться к рулю и косить глазом в сторону, чтобы рассчитать четвертый поворот. Но он оказывается заросшей тропинкой, так что приходится возвращаться на большую дорогу.

Останавливаюсь наобум у следующего поворота, где виднеются две уходящие в гущу деревьев колеи, и решаю ехать по их следу. Несколько минут машина петляет по дорожке, а потом выезжает на покрытую хлюпающей грязью поляну. Я стараюсь держаться ближе к деревьям, стремясь объехать опасное место. Нужно, чтобы, по крайней мере, под двумя колесами оставалась твердая почва.

Выпрыгнув из машины, смотрю на непролазную грязь под ногами и выискиваю крошечные островки из гниющих листьев, на которые можно поставить ногу.

Жилище женщины представляет собой крошечный ветхий домик с полуразвалившимся крыльцом. Когда-то он был покрашен в белый цвет, о чем свидетельствуют уцелевшие мазки краски. Недалеко от дома виднеется маленький пастбищный участок с неким подобием забора. Некоторые доски отсутствуют, а остальные сломаны пополам, и их острые края воткнуты в землю. Неужели здесь держат лошадь? Нет, не может быть!

В замешательстве осматриваюсь по сторонам в поисках лошадиного убежища. Невдалеке виднеется еще несколько построек, но ни одна из них не годится для конюшни. Но если лошади нет ни в одной из построек, значит, она где-то бродит сама по себе. При этой мысли я с опозданием раскаиваюсь, что не заехала к Мутти и не взяла пикап и трейлер.

С нарастающей тревогой направляюсь к дому и замечаю разбитые окна и сломанные ставни.

На крыльце сидит маленькая девочка лет трех с кудрявыми темными волосами. На ней желтое платьице и линялая голубая курточка с расстегнутой молнией. На ногах туфельки, но носки отсутствуют. Девочка вертит в руках куклу Барби, на которой нет одежды. И этот факт еще больше настораживает. Желто-коричневое тело куклы с осиной талией и торчащими грудями разрисовано шариковой ручкой, и синие разводы напоминают варикозные вены. При ближайшем рассмотрении оказывается, что Барби не совсем голая. Ее ноги обуты в розовые туфельки, инкрустированные стразами.

Девочка поднимает глаза и в недоумении смотрит в мою сторону.

– Привет, детка. – Я с ласковой улыбкой наклоняюсь к ребенку: – А твоя мамочка дома?

Девочка вскакивает с места и бежит мимо меня в дом. С грохотом захлопывается дверь с рваной сеткой. Я замечаю вырванные из ржавых петель пружины.

Через некоторое время на крыльцо выходит миниатюрная женщина с собранными в неряшливый узел темными волосами. Меня поражает ее хрупкая фигурка и бледное лицо. Я представляла ее себе иначе.

– Здравствуйте, я – Аннемари Циммер из приюта «Рассвет». – Я делаю шаг вперед и протягиваю руку для приветствия.

– Привет, – отзывается женщина. От ее бравады не осталось и следа. – Юджени Элкот, – представляется она. Я пожимаю вялую, словно дохлая рыба, руку.

– Итак, – начинаю я, упершись руками в бока и оглядываясь по сторонам в поисках объекта, ласкающего взгляд, чтобы сказать хозяйке дежурный комплимент. – Это ваша дочурка?

– Да.

– Прелестная малышка.

– Спасибо. – И ни гордой материнской улыбки, ни забавной истории о своем ребенке. Даже имени девочки не назвала. – Полагаю, вы хотите взглянуть на Сквайра.

– Э… ну да, разумеется. – Я с тревогой кошусь на дом и чувствую непреодолимое желание потянуть время, потому что теперь судьба ребенка волнует меня не меньше участи лошади.

– Подождите, – небрежно бросает Юджени и исчезает за дверью. Вскоре она появляется вновь в накинутой на плечи мужской фланелевой рубашке.

– Сквайр вон там. – Она проходит мимо и спускается по ступенькам, а затем ведет меня за дом к белому зданию из цементного кирпича, по внешнему виду напоминающему гараж. Постройка имеет еще более убогий вид, чем дом. Не может быть, чтобы здесь держали лошадь!

Вытаращив глаза, смотрю на Юджени и шагаю к двери. И тут в нос ударяет нестерпимая, выедающая глаза вонь.

– Боже правый! – Я невольно отступаю назад, хватая ртом воздух. И дело не в том, что еще свежи воспоминания о «Факторе страха». От смрада, идущего из помещения, щиплет в носу, а на глаза наворачиваются слезы.

– Да, знаю, здесь не слишком чисто, – безмятежно заявляет Юджени.

– Не слишком чисто? – не веря собственным ушам, в растерянности переспрашиваю я.

Моя собеседница смотрит под ноги не то с безразличием, не то с вызовом.

Метнув в ее сторону уничтожающий взгляд, набираю в легкие воздуха и мужественно захожу внутрь.

В самом конце постройки виднеется одинокое окошко. В льющемся через него тусклом свете различаю загородку и решаюсь подойти ближе.

Это установленный в углу самодельный денник. К деревянному шесту кое-как прибиты гвоздями доски. В полумраке виднеется белая шкура и единственный горящий глаз. Я начинаю задыхаться, но не сдаюсь и пытаюсь заглянуть в щель.

В импровизированном деннике обитает маленькое убогое создание не выше тринадцати ладоней в холке. Конское туловище покрыто грязью, а само животное поражает худосочностью, несмотря на огромное раздувшееся брюхо. Ног нельзя рассмотреть из-за толстого слоя навоза, скопившегося на полу.

Я больше не в силах задерживать дыхание и глотаю ртом отравленный воздух. Потом поворачиваюсь к двери, где ждет женщина, которая довела несчастное животное до такого бедственного состояния.

– Выведите его отсюда.

– Что?

– Прошу вас, поскорее выведите его отсюда. – На заплетающихся ногах выхожу на свежий воздух, сгибаюсь пополам и, упершись руками в бедра, стараюсь выровнять дыхание.

Юджени на некоторое время исчезает, но вскоре появляется с покрытой узлами бечевкой в руках.

– Что это? – недоумеваю я, показывая на непонятный предмет.

– Недоуздок.

– Ничего подобного!

– Другого у меня нет.

Юджени медленно, даже с некоторой робостью, подходит к деннику и долго возится с задвижкой, которую, по-видимому, заело. Едва она успевает открыть дверь, как томящийся в заточении пони вихрем вылетает на улицу, успев на прощание брыкнуть мне в лицо копытом. Уклоняясь от удара, я приваливаюсь к наружной стене.

Прыти у пони хватает ненадолго, и, отбежав футов на тридцать, он резко тормозит у жалкого кустика травы.

Его ноги покрыты черной грязью почти по колено, а тазобедренные кости выпирают, словно крылья, из-за огромного, не меньше чем у Мэйзи, брюха. Глаза смотрят настороженно, а похожий на веревку хвост описывает круги. На улице пони выглядит еще ужаснее, чем в деннике, и я про себя отмечаю, что оставлять его здесь на ночь никак нельзя. На пастбище со сломанным забором его не удержать, а отправить снова в добитый гараж рука не поднимается.

Я оборачиваюсь к Юджени. Она ежится на ледяном ветру, кутаясь во фланелевую рубашку.

– Ну, что? – спрашивает она, будто не понимает, в чем дело.

Надо поскорее выбираться из злополучного места и немедленно звонить в Службу по защите прав детей.

Поворачиваюсь спиной к Юджени и осторожно захожу сбоку к пони. Он все еще трудится над захудалым клочком травы, сердито кося одним глазом в мою сторону. По мере моего приближения Сквайр угрожающе прижимает уши.

– Ну-ну, спокойно, мальчик, – увещеваю я, останавливаясь.

Затем делаю с опаской еще пару шагов и вытягиваю вперед руку.

Пони отрывает морду от земли и ставит уши торчком. Ух ты! В следующее мгновение задняя нога взлетает в воздух, едва не угодив мне в ухо.

– Уфф! – Я отступаю назад и оглядываюсь на Юджени: – Найдется у вас зерно?

– Нет.

– Я так и думала!

– Черт, что вы имеете в виду?

Я только вздыхаю в ответ.

– Давайте зайдем в дом и оформим расписку о получении денег. Мне понадобится ваш телефон, чтобы вызвать трейлер. Чек вас устроит?

– Только наличными, – решительно заявляет Юджени.

Я готова убить мерзавку.

– Я не смогу снять деньги с банковского счета, об этом тут же узнает муж, – поясняет Юджени.

– Ладно, расплачусь наличными. Только давайте поскорее покончим с нашим делом.

До дома идем молча. Я плетусь сзади, припадая на одну ногу, как Квазимодо. Время от времени оглядываюсь на изголодавшегося пони, желая убедиться, что он никуда не удрал. Хотя, по правде сказать, не представляю, какие предпринять действия, задумай он совершить побег.

Наконец мы добираемся до дома, обшарпанная обстановка которого соответствует убогому внешнему виду. Юджени машет рукой в сторону телефона и, сгорбившись, поднимается наверх.

Я осматриваю гостиную. На остатках некогда нарядной люстры болтается на проводе одинокая лампочка, обои висят рваными клочьями, открывая взору растрескавшуюся штукатурку и планки штукатурной сетки. Из мебели только обитые красной тканью диван и кресло с изысканной резьбой. Когда-то эти вещи выглядели роскошно, а теперь превратились в грязные развалины с выпирающими пружинами. Вдоль стен валяется мусор, и стоят перевязанные бечевкой пачки газет.

На верхней ступеньке лестницы сидит меленькая девочка и играет с Барби. Ребенок, кажется, не замечает моего присутствия. Волосы малышки слиплись от грязи и некрасиво прилизаны сзади. В задумчивости я некоторое время наблюдаю за девочкой, а потом набираю наш домашний номер.

Ева мгновенно отвечает на звонок. Похоже, она сидела рядом с телефоном.

– Алло? – шепчет она в трубку. Определенно надеется услышать голос своего приятеля Луиса.

– Ева, это я. Позови бабушку.

– Можешь перезвонить позже? – шипит дочь. – Я жду звонка.

– Милая, ну, пожалуйста. Дело очень важное.

– Ладно, так и быть, – с трагическим вздохом соглашается Ева. – Только мне никак не обойтись без мобильника.

– Намек поняла. А теперь зови бабушку.

– Значит, купишь мобильник?

– Сейчас же позови бабушку!

Дочь бросает трубку, и я слышу звук удаляющихся шагов. «Бабушка! Это мама, говорит, очень срочно!» Последних слов я не слышу, но вскоре к телефону подходит Мутти.

– В чем дело? Что стряслось? – спрашивает Мутти с отрывистым немецким акцентом, от которого так и не сумела избавиться. Акцент становится заметнее, когда Мутти нервничает. – Проблемы с кобылой?

– Нет, но мне требуется помощь.

– Что такое? С тобой ничего не случилось? Все хорошо?

– Не сказала бы. Тебе нужно приехать в Гам-Нек с трейлером для перевозки лошадей. И захвати четыреста долларов наличными, а еще недоуздок для пони и ведро зерна.

На другом конце провода наступает долгая пауза: Мутти переваривает полученную информацию.

– Я приеду, – отзывается она наконец. – Где ты находишься?

Пускаюсь в пространные объяснения о местонахождении высокого клена, в который ударила молния, но внимание отвлекают тяжелые шаги на крыльце. Едва успеваю повернуться, как в дом вваливается мужчина огромного роста и невероятно мощного телосложения. Он толкает дверь с такой силой, что ручка врезается в стену. Затем он останавливается на пороге, сопя и дико вращая безумными глазами.

При виде мужчины девочка в ужасе вскрикивает, а он, перепрыгивая через три ступеньки, поднимается наверх и спотыкается о ребенка. Малышка ползет ко мне на четвереньках и хватает за ноги, уткнувшись личиком в спортивные брюки Дэна.

В этот момент появляется Юджени и открывает рот, пытаясь что-то сказать, но мужчина хватает ее одной рукой за горло, а другой зажимает рот и швыряет о стену.

– Эй, приятель! Полегче! – в ужасе ору я.

Мужчина замирает на месте и начинает спускаться вниз. Поднимаясь наверх, он прошел мимо, но, похоже, не заметил моего присутствия.

– Девять-один-один! Я звоню в полицию! – кричу я, прижимая к уху трубку.

– Mein Gott, Аннемари! Что у вас происходит? – слышится перепуганный голос Мутти.

– Вешай трубку! – ревет мужчина. – Сказал, вешай, или пожалеешь!

– Ну, и что ты сделаешь? – ору я в ответ. – Они уже отследили номер и едут сюда и прослушивают каждое твое слово!

– Ева! Ева! Дай скорее мой мобильный! Да быстрее же! – выкрикивает Мутти на другом конце провода. – Аннемари, – шепчет она в трубку. – Я вызываю полицию по мобильному. Передам, где ты находишься. Они обязательно приедут! Жди! Не вешай трубку! Да быстрее же, Ева! Торопись!

Мужчина отпускает Юджени, и она бессильно падает на пол, словно тряпичная кукла. Теперь он смотрит уже на меня, и застывшее на его лице пустое выражение пугает. Он делает шаг, потом второй…

Девочка хнычет, уткнувшись мне в колени, и я крепко прижимаю к себе малышку.

Мужчина медленно поднимается наверх, не сводя с меня застывшего взгляда. Мощная рука впивается в перила.

– Полицейские слышат каждое слово, – повторяю я, стараясь смотреть ему в глаза. Мой голос звучит равнодушно и уверенно. Одному богу известно, откуда взялись силы! – Диспетчер подтвердил ваш адрес, так что твое дело плохо.

Мужчина бесконечно долго смотрит на меня, потом его лицо вдруг сморщивается, плечи обвисают, и он начинает медленно спускаться вниз. На сей раз прыгать через ступеньки ему расхотелось. Я отступаю на несколько шагов, по-прежнему прижимая к себе ребенка.

Но он уже нас, скорее всего, не замечает, проходит через распахнутую настежь дверь с вбитой в стену ручкой и усаживается на верхнюю ступеньку крыльца.

– Мутти, – шепчу я, – сейчас я положу трубку и действительно вызову полицию.

– Я уже вызвала, милая, – свистящим шепотом сообщает Мутти. – Они к вам едут. И я тоже.

* * *

Через двадцать минут приезжает полиция. Я сижу на рваном диване, прижимая к себе девочку. Она свернулась калачиком у меня на коленях и сосет большой палец. До сих пор малышка не произнесла ни слова, но страх прошел. Она пристроила головку у меня под подбородком, и я глажу темные волосы, несмотря на отвратительный запах, так как их давно не мыли.

Юджени все еще наверху, сидит, скорчившись у стены, где упала. Похоже, она пребывает в ступоре. Мужчина так и сидит на верхней ступеньке крыльца, уронив голову на руки. В открытую дверь мне хорошо видны сгорбленные плечи. Возможно, он плачет, не знаю, да и какая разница.

Первыми приезжают две патрульные машины, но вскоре появляются и другие. На мужчину надевают наручники и запихивают на заднее сиденье. Добродушные милые, скромно одетые женщины бережно отнимают от меня девочку и уводят в другую комнату. Сделать это непросто, так как, по-видимому, у ребенка я ассоциируюсь с безопасностью. Несколько женщин поднимаются наверх и опускаются на колени возле Юджени. Два офицера полиции ведут меня на кухню, чтобы оформить заявление.

Я рассказываю о происшествии в мельчайших подробностях, подписываю заявление и передаю сидящему напротив офицеру.

– Что будет с этими людьми? – интересуюсь я.

– Парню точно придется какое-то время посидеть. – Полицейский пробегает глазами по написанному от руки заявлению. – Что это за слово? – спрашивает он. – Не могу разобрать.

– Без носков.

– А здесь?

– Немытые. Простите, у меня всегда был неразборчивый почерк, и с годами он не исправился.

– Нет, понять можно, – успокаивает полицейский и выводит над моими каракулями печатные буквы, а потом передает листок мне: – Распишитесь в двух местах.

– А что ждет малышку? – беспокоюсь я.

– Служба по защите прав ребенка изучает ситуацию.

– А Юджени?

Второй полицейский, что заполняет бланк, кладет на стол ручку и с подозрением смотрит на меня.

– А почему вас это интересует?

– Просто так, обычное любопытство, – смущаюсь я. – То есть, поймите, я невольно оказалась в гуще событий и потому интересуюсь судьбой этих людей.

– Значит, вы забираете лошадь, так? – приходит на выручку более любезный офицер, спасая от сердитого коллеги, за что я ему страшно благодарна.

– Да, разумеется. Мой бойфренд владеет приютом для лошадей, который называется «Рассвет». – «Бойфренд». В устах почти сорокалетней женщины это слово выглядит нелепо.

– Приют зарегистрирован?

– Да, конечно. Мой друг часто выезжает на такие случаи, как этот.

– Замечательно, тогда не придется…

– Аннемари! – раздается хриплый женский голос.

Я поворачиваюсь на стуле и вижу бегущую по кухне Мутти. Она хватается за спинку стула и начинает лихорадочно меня осматривать.

– Mein Gott, что здесь происходит? В чем дело?

– Внутренние беспорядки, статья 10–16, – читаю я заглавие на отчете сердитого офицера.

Лицо Мутти проясняется: она поняла ситуацию.

– А, значит, дебош учинила мерзкая скотина, что сидит в полицейской машине. Он тебя ударил? Ну, тогда пусть помолится в последний раз, я из него все нутро вытряхну! И да поможет мне господь!

От изумления брови у обоих полицейских медленно ползут вверх.

– Успокойся, Мутти. Все в порядке, он и пальцем меня не тронул.

Поджав губы, Мутти пристально следит за каждым моим движением. Убедившись, что я цела и невредима, она с облегчением вздыхает, и морщинки на лбу постепенно разглаживаются. Осенив себя крестным знамением, она садится на единственный свободный стул. Полицейские обмениваются многозначительными взглядами.

– Офицер Питт, офицер Юинг, – представляю я их. – А это моя мать Урсула Циммер.

– Рада знакомству, – любезно кивает Мутти.

– Взаимно, – неуверенно откликается Питт, отводя взгляд в сторону.

– Полагаю, с формальностями покончено? – осведомляюсь я. – Дело в том, что приехал транспорт для перевозки пони, и надо поскорее его поймать, пока он не сбежал.

– Думаю, мы все выяснили. Вероятно, придется связаться с вами по телефону. Полагаю, возражений нет? Уверен, будет также выдвинуто обвинение в жестоком обращении с животным.

– Хочется надеяться, что так и случится. Разумеется, звоните в любое время. – Я поднимаюсь с места и, морщась от боли, хватаюсь за ушибленную ногу.

– Так и знала! Этот негодяй тебя ударил! – взвизгивает Мутти. – Убью мерзавца!

– Тише, Мутти, – увещеваю я и свистящим шепотом пускаюсь в объяснения: – Я поскользнулась и упала в грязь еще на ферме у Дэна. – Стараюсь говорить убедительно и наблюдаю, как ее гнев потихоньку угасает. – Все именно так и было.

Некоторое время Мутти смотрит на меня с подозрением, но в конце концов решает, что я не вру, и, подбоченившись, встает со стула.

– Ну и где же лошадь?

– В данный момент это известно одному богу. Если удача на нашей стороне, пони еще не успел выбежать на большую дорогу.

– Он вон там, за домом, – сообщает офицер Юинг. – Норовистое животное, и к тому же презлющее.

– Верно. Если бы пожили в его шкуре пару дней, у вас тоже наверняка испортился бы характер, – мрачно заверяю я и, прихрамывая, выхожу из кухни.

Мутти идет следом, и я чувствую спиной ее пристальный взгляд. В гостиной я поворачиваюсь и умоляющим голосом шепчу:

– Мутти, ради бога, думай, что говоришь. Разве можно выкрикивать угрозы расправиться, пусть и с негодяем, в присутствии офицеров полиции?

– Уф-ф! – фыркает Мутти, с воинственным видом вздергивая подбородок, отчего он становится еще острее. В толк не возьму, как ей это удается!

* * *

Свернув за угол, мы обнаруживаем маленького грязного пони. Вид у него жалкий, и Мутти как вкопанная застывает на месте.

– Mein Gott, у него полно паразитов!

– Знаю. Животное действительно в ужасном состоянии.

– Ступай в машину, я сама его поймаю.

– Я помогу.

– С больной ногой? Говорю, иди в машину.

– Просто ушибла бедро. Пони сейчас страшно раздражен и зол и…

Мутти выбрасывает вперед руку и нацеливает указательный палец на машину.

– Немедленно в машину, Аннемари!

Я пробираюсь по двору, где собралось множество автомобилей. На крыльце полно народа.

Покорно усаживаюсь в машину, а Мутти марширует к грузовику, открывает дверцу пассажирской кабины и достает ведро, недоуздок и чембур. В следующее мгновение она исчезает за домом, но вскоре снова появляется уже с пони, который послушно трусит рядом, пытаясь достать носом ведро с зерном. Животное, не раздумывая, идет за Мутти в трейлер.

Чему тут удивляться? Все на свете подчиняется воле Мутти.

* * *

И вот мы уже в пути. Добравшись до «Рассвета», Мутти тормозит, открывает окно со своей стороны и подает мне знак рукой. Я пододвигаюсь и, открыв свое окно, наклоняюсь, чтобы видеть Мутти.

– Куда его поместим? – кричит она, перекрывая шум обоих двигателей. – В карантинную конюшню?

– Нет, там беременная.

– Кто?

– Мэйзи, жеребая кобыла. Отведи пони в дальний крытый загон. Нельзя подпускать его к другим лошадям, пока не осмотрит ветеринар. Пожалуй, надо позвать Уолтера.

– Нет необходимости. Он прекрасно дотерпит до утра. А ты иди в дом. – Мутти поднимает свое окно и проезжает мимо карантинной конюшни.

Вскоре Мутти приходит ко мне в трейлер Дэна, а я к этому времени уже нахожу большой пульт и любуюсь на сине-серое изображение спящей Мэйзи.

– Так, – задумчиво изрекает Мутти, – по крайней мере, здесь дела идут хорошо. А как твое бедро?

– Болит.

– А лед прикладывать пробовала?

– Нет, не думаю, что в хозяйстве у Дэна найдется лед.

Мутти направляется на кухню и открывает морозильную камеру. Слышу звон отбитых кусков льда, ударяющихся о внутренние стенки камеры. Вероятно, Мутти выиграла сражение, так как вскоре появляется с покрытым изморозью пакетом в руках, которым несколько раз сильно ударяет о раковину.

– Кто-то должен разморозить эту штуку, – заявляет она и подает мне пакет с мороженым горошком. – Здесь ничего не осталось, кроме снега.

– Может, займусь этим завтра. – Я переваливаюсь на бок и, развязав шнурок на спортивных брюках Дэна, прикладываю пакет к бедру.

– У-уй! Ой-ой! – воплю я, процеживая воздух сквозь стиснутые зубы.

Мутти смотрит на меня, и в ее взгляде сквозит сомнение.

– Смотри не устрой наводнение на кухне.

– Мутти!

– Я просто так, на всякий случай. – Она обводит глазами комнату и показывает на выдохшееся пиво. – Свежее?

– Увы, уже нет.

Мутти выливает пиво, моет стакан и ставит его в буфет.

– Ну что, лед помогает?

– Не очень. Ноет, как зубная боль.

– Тогда попробуй тепло, прими ванну.

– Шутишь? – фыркаю я.

Мутти многозначительно хмыкает.

– Я бы ее вымыла, но с ушибленным бедром, сама понимаешь… – Я застенчиво опускаю взор, и в воздухе повисает пауза.

Мутти молча удаляется по застеленному оранжевым ковром коридору, но тут же возвращается и начинает рыться под кухонной раковиной. На свет извлекается губка и банка с моющим средством «Комет». Из ванной комнаты доносится яростный скрежет, шуршание и шум включенной на полную мощность воды.

Некоторое время спустя я нежусь в наполненной до краев ванне, закрыв глаза влажной салфеткой.

– Ну вот, – слышится голос Мутти.

Я срываю с лица салфетку, намереваясь выразить возмущение по поводу незваного вторжения, когда я лежу абсолютно голая. Но тут же обнаруживаю, что Мутти принесла для моего обнаженного величества свежее пиво. Сердце переполняется чувством благодарности.

– Ох, Мутти, и что бы я без тебя делала?

– Действительно, сложно представить, – хмыкает она. – Мне пора ехать. На кухонном столе лежат спагетти. Найти что-либо более существенное не удалось. Звони, если потребуется помочь с кобылой.

* * *

После принятия ванны возвращаюсь на кухню и с жадностью поглощаю спагетти. Бедро болит уже меньше. Потом иду в спальню за подушкой и стеганым одеялом и застилаю кушетку двумя простынями, чтобы защититься от пылевых клещей. Вины Дэна здесь нет, просто кушетка очень старая.

Инцидент в доме Юджени оставил в душе неприятный осадок. Правда, местные власти осведомлены о бедственном положении маленькой дочери Юджени, имени которой я так и не узнала. Но какие меры они могут предпринять? И как измерить зло, причиненное девочке? Неужели ее отправят жить с одним из родителей? От мрачных мыслей я готова разрыдаться и начинаю думать о Еве.

Моя дочь никогда не ходила без носков или с немытыми волосами, но ее жизнь нельзя назвать безоблачной. То есть, на первый взгляд, все шло хорошо до прошлого года, когда мы с Роджером развелись. Но даже до этого печального события за пятнадцать лет я успела, как мать, совершить массу ошибок. Роджер тоже постарался на славу и изрядно наломал дров. Только ему повезло больше, так как теперь он имеет возможность проанализировать прошлый опыт и не повторять ляпов в новой семье, которой обзавелся. А вот у меня такого шанса нет.

Но какой бы плачевной ни выглядела ситуация, речь не об этом, потому что я возлагаю большие надежды на Еву. Она не только средоточие всех моих чаяний, единственное вместилище моих ДНК, но и просто славный смышленый ребенок, который иногда чудит, когда бывает в расстроенных чувствах, и ведет себя так, как большинство современных подростков. А расстраиваю ее обычно я.

Черт возьми, я опять нагоняю тоску! И начинаю воспринимать себя как тупую толстуху, путающуюся у людей под ногами. Что же со мной творится? Неужели из-за страха, что дочь получит травму, занимаясь верховой ездой, я готова поломать ей жизнь? Но это же непростительная нелепость. С таким же успехом можно запретить Еве водить машину.

Может, и правда пора обратиться к психотерапевту? Нет, я не выжила из ума, но, вероятно, настало время выслушать мнение специалиста, который сумеет взвесить все шансы и определить, стоит ли из-за страха потенциальной травмы отказываться от достижения намеченной цели и гармонии в жизни. Безусловно, я, со своим заново восстановленным лицом, на такой подвиг не способна.

Возникает желание позвонить Еве, но внутренний голос услужливо шепчет, что спешить не стоит. Возникшие в голове мысли слишком необычны и новы для меня. Я не собираюсь досаждать дочери нотациями, а просто хочу покаяться.

Я включаю веб-камеру и наблюдаю за мирно дремлющей Мэйзи, а затем переключаюсь на одиннадцатичасовые новости и снова прикладываюсь к пиву. Разумеется, исключительно в медицинских целях. Откидываюсь на подушку, хранящую чудесный, родной запах Дэна, и натягиваю до подбородка одеяло.

* * *

Просыпаюсь под пение птичек. Откуда-то доносится мужской голос. Я растерянно моргаю при виде предрассветных сумерек, заполняющих комнату.

– Нас ждет чудесный день, Луиза. Осадки маловероятны, а на термометре почти пятьдесят шесть градусов по Фаренгейту…

Вскочив с кушетки, шарю руками в поисках большого пульта и нахожу его на полу. Нажимаю на нужную кнопку, и экран становится черно-белым.

Мэйзи лежит на боку, задняя нога задрана кверху и слегка подрагивает.

– Черт побери!

Пулей вскакиваю с кушетки, натягиваю покрытые засохшей грязью сапоги и, схватив с вешалки куртку Дэна, выбегаю на улицу. Ушибленное бедро тут же дает о себе знать, но сейчас не до него.

Господи, только бы все обошлось! Боже милосердный, пусть она нормально родит! Умоляю, отведи от нас беду!

Прихрамывая, вбегаю в карантинную конюшню, включаю свет и тихонько подхожу к деннику, где находится Мэйзи. Тяжело дыша после пробежки, с трепетом заглядываю между досок.

У Мэйзи начинаются схватки, и она тихо стонет. Задняя нога будто окоченела, а из влагалища появляется белый пузырь, но как только прекращается схватка, исчезает. Это плодный пузырь, а значит, роды не за горами.

– Тише-тише-тише, – шепчу я, открывая дверь. – Все будет хорошо. – А сама не могу успокоиться, чувствуя, как гулкие удары сердца отдаются в ушах.

Мэйзи вскидывает голову и смотрит на меня, а я застываю на месте, опасаясь, что кобыла попробует встать. И уже хочу отступить, но она со стоном роняет голову на солому.

– Славная девочка, потерпи немного, – уговариваю я, затаскивая в денник корзинку с необходимыми принадлежностями. Опускаюсь на колени сзади и, взяв из корзинки свернутую простыню, заправляю ее под круп лошади, чтобы было куда принять жеребенка. Потом долго роюсь в остальных вещах в поисках фонарика.

Мэйзи поднимает голову и с тихим стоном пытается перевернуться на спину.

– Ох, Мэйзи, я все понимаю, уж можешь поверить, – ласково шепчу я, хотя у меня самой роды с самого начала проходили не так, как полагается.

Кобыла стонет громче, снова начинаются схватки, и опять появляется околоплодный пузырь.

Я стою на корточках сзади и стараюсь осветить фонариком пространство.

– Ну же, Мэйзи, давай! Еще разок! – Схватки прекращаются, но на сей раз пузырь никуда не исчезает. Прозрачная оболочка с сетью вен, наполненная бурлящей переливающейся жидкостью. В центре темнеет пятно, и, наклонившись ближе, я навожу на него фонарик под разными углами. Господи, да это же крошечное копытце!

Сердце переполняет восторг, и я прикрываю рот рукой, чтобы не закричать. А над черным пятном что-то белеет, не иначе как «носочек».

Снова начинаются схватки, сопровождаемые потоком жидкости. Наружу выходит одна ножка, потом вторая, на этой «носочка» нет. Затаив дыхание, наблюдаю, как дюйм за дюймом на свет появляется жеребенок.

Опять схватка, но теперь ножки не двигаются. И тут до меня доходит, что головка-то так и не показалась. Наклоняюсь еще ближе, чтобы как следует рассмотреть ножки, и от ужаса перехватывает дыхание.

Это не передние, а задние ножки! Жеребенок уже опустился очень низко, а значит, пуповина наверняка сдавила шею. При нормальном предлежании головка уже появилась бы на свет и жеребенок мог дышать. А сейчас головка находится в глубине чрева Мэйзи, и у меня не более двух минут, чтобы ее достать.

Всхлипывая, я роюсь в корзинке, пытаясь отыскать дезинфицирующее средство, а затем обильно смачиваю руки и энергично растираю. Потом открываю пакеты со стерильными перчатками.

Осенив себя крестным знамением, устремляю взгляд в потолок и, набрав в легкие воздуха, сжимаю в руках крошечные ножки. Они очень скользкие, а потому приходится воспользоваться полотенцем. Начинаю с силой их протирать, и одна ножка явно сопротивляется. Добрый знак: значит, жеребенок жив!

– Спокойно, спокойно, – бормочу я, стараясь утешить не столько Мэйзи, сколько себя.

Я поднимаюсь и, согнув колени, не выпускаю из рук ножки в ожидании очередной схватки, а когда она начинается, тяну изо всей силы. Жеребенок выходит из родовых путей на целый фут, но дальше дело не идет.

– О нет, только не это! – кричу я с искаженным от страха лицом. – Давай, Мэйзи, будь умницей! Ну, еще разочек!

Кажется, время остановилось. Я не отрываю глаз от кобылы и даже забываю моргать. Потом неожиданно чихаю и вытираю нос о плечо. Ножки выпускать из рук никак нельзя.

Живот Мэйзи снова напрягается, и я, собрав последние силы, тяну на себя. Тельце продвигается вперед, но в очередной раз застывает на полпути. Стиснув зубы, тащу его наружу и чувствую, что скольжу. Чтобы не упасть, упираюсь левой ногой в стену.

Жеребенок наконец выпадает из чрева Мэйзи и лежит на простыне неподвижной черной массой. На четвереньках подползаю к головке и в отчаянии очищаю от слизи нос и мордочку.

– Давай, малыш, дыши! – умоляю я.

Схватив полотенце, растираю голову и туловище новорожденного.

– Ну же, милый, дыши! Не вздумай подложить мне свинью! Дыши же, черт возьми!

Жеребенок внезапно оживает и, подняв головку, делает глубокий вдох.

– Вот так! – кричу я в восторге. – Ох, прости, Мэйзи, – обращаюсь я к озадаченной кобыле. Мэйзи подняла голову и наблюдает через плечо за происходящим. – Вот он, наш красавец! – Я хватаю мокрого, покрытого пушком жеребенка и прижимаю к груди, а потом поворачиваю в разные стороны. Стараюсь действовать осторожно, чтобы не наступить на пуповину.

– Взгляни, Мэйзи, на свое дитя!

Мэйзи всхрапывает и тихонько ржет, а потом начинает обнюхивать и облизывать детеныша. Жеребенок оказался черной кобылкой с белым «носочком» на задней ножке и с идеальной формы «звездочкой» на лбу. В знак приветствия кобылка тихо и тоненько взвизгивает.

Убедившись, что мать и новорожденное дитя чувствуют себя превосходно, понимаю, что мое дальнейшее вмешательство неуместно. Забиваюсь в угол денника и, усевшись на мешок с кормом, заливаюсь слезами, как ребенок, упиваясь одним из самых прекрасных зрелищ, что мне довелось видеть в жизни.