Читать книгу Дрожащая тварь - Саша Чекалов - Страница 3

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Алиса – очень бледная брюнетка, 23 года.

Алик – художник, 34 года.

Время – молодой человек неопределённого возраста.

Действие происходит в московской квартире в 2001 году.

Акт I

Занавес открывается. На сцене (оснащённой поворотным механизмом, но в данный момент неподвижной) бедно обставленная комната; по некоторым признакам (раскиданные подрамники, стоящие у стен планшеты, мольберт в углу, в другом – раздолбанный этюдник, а также рулоны бумаги, грязные банки, бутылки и прочее) видно, что в комнате живёт и работает художник, хотя, строго говоря, это не мастерская.

Середину комнаты занимает квадратная кровать, она застелена покрывалом с изображением лежащего тигра. Рядом две табуретки; на одной, ближней, повернувшись спиной к зрителям, сидит Алик, раскладывающий на второй принадлежности для живописи; на краю кровати лежит планшет с натянутой акварельной бумагой.

Позади кровати стоит ширма, японская или китайская, за которой явно кто-то есть: это понимаешь, видя, как через неравные промежутки времени на верхний край с задней стороны набрасываются один за другим предметы женского туалета. Последним следует бюстгальтер, после чего из-за ширмы, зябко поёживаясь, выходит Алиса; на её запястьях множество браслетов и фенечек, на шее стальная цепочка с овальной пластиной (на которой выдавлено имя девушки) и кожаный ошейник, усаженный стальными клёпками. В этот момент сцена незаметно для глаза, как минутная стрелка, начинает вращаться… и в таком режиме вращается на протяжении всего действия пьесы, за исключением моментов, оговорённых особо.

Алиса. Ну, и как мне тут теперь… (осматривается) А?

Алик (живо). Да как тебе удобно! Осваивайся. Вот, на кровати, например… Сейчас посмотрим. Главное, чтоб ничего не затекало! Чуть только начнёт, сразу же говори, угу?

Алиса. Угу.

Алик. И мы тогда перерыв сделаем… Тут важно сразу выбрать такую позу, чтоб и тебе не напряжно, и… ну, и мне чтоб было э…

Алиса. Живописненько?

Алик. Точно.

Некоторое время Алиса принимает различные позы, на разные лады раскидываясь на кровати, но Алик всё качает и качает отрицательно головой… и вдруг резко выбрасывает вперёд ладонь с растопыренными пальцами.

Алик. Стоп! Ну-ка… Тáк вот – нормально, удобно?

Алиса. Да… вроде.

Алик. Ну, здóрово! Тогда поехали.

Садится, берёт планшет, лёгкими движениями карандаша как бы набрасывает контурный рисунок (для зрителей, впрочем, невидимый: так и должно быть в натуре); через пару минут полного молчания занавес (необходим одинарный!) закрывается, причём параллельно движению его края через всю сцену, из одного её конца в другой, проходит Время, неся табличку «ПРОШЛО ПОЛЧАСА».

Почти сразу в том же направлении отъезжает другой край занавеса, вновь, но теперь уже с противоположной стороны открывая сцену – которая за это время успевает повернуться таким образом, что теперь спиной к зрителю на переднем плане сидит Алиса, Алик же, соответственно, напротив, сзади: к залу лицом, но полускрыт планшетом.

Мы не видим, как подвигается дело, но в руках Алика уже не карандаш, а кисть (плоская, беличья, номер навскидку двенадцатый, где-то так), следовательно, он пишет. Сцена медленно вращается в обычном режиме.

Акт II

Алик. Ты не устала?

Алиса. Ну, вообще-то, есть немного.

Алик. Всё, перерыв!

Алиса с облегчением вздыхает, осторожно двигает занемевшими плечами, поднимается… Бродит по сцене, массируя руки-ноги, периодически делая наклоны вперёд и назад. Алик смотрит на неё, не скрывая восхищения.

Алик. Эх, жаль в работе всего не передашь… Ты такая пластичная!

Алиса (с деланым безразличием, хотя лицо, шея и грудь слегка пунцовеют). Плаванье, художественная гимнастика…

Алик. А вот я с детства к спорту как-то не очень…

Алиса. Надо спортом заниматься, надо… Смотри, какие складки у тебя!

Алик (печально разглядывая свои бока, обтянутые маечкой). М-да. Хреново, конечно, выгляжу…

Алиса. Хотя ты вон зато рисовать умеешь. Каждому своё.

Алик. Это да… У меня ещё и комплекция такая, что толще кажешься: кость широкая…

Алиса. Да какая там широкая! Ты на меня посмотри, вот где широкая… но, заметь, ни одной жиринки лишней! А у тебя…

Алик. Да ты что говоришь-то! Широкая? У тебя – широкая?! Да ты широкой не видела! Вот у меня…

Алиса. А давай сравним!

Алик. А… пожалуйста, давай, сравним.

Алиса. Давай?

Алик. Ну, давай.

Алик раздевается, они встают рядом, лицом к зрителям.

Алик. Вот, смотри…

Алиса (не давая слова молвить). Нет, это ты смотри: вот здесь… Видишь? Твоя коленка – и моя! Ну, и у кого шире?!

Алик. Да при чём тут коленка! Ты на щиколотки смотри! и на предплечья! (Алиса смотрит.) Нет, это не предплечья, это плечи. Вот предплечья! (Показывает.) Видно же…

Алиса. Ничего не «видно»: у женщины, понятно, кость уже, в любом случае, – нужно на это скидку делать!

Алик. Так о том и речь, что вам в десять раз легче быть худыми!

Алиса. Да какое там…

Алик. Легче! Раз в десять… или в сто.

Алиса. Ну щас…

Алик. Да в натуре.

Алиса. Ага, во-во…

Алик. А чё, нет, что ли?!

Безобразная перепалка в том же духе продолжается, постепенно, впрочем, стихая. Занавес закрывается; Время проходит с табличкой «ЕЩЁ ОДИН ЧАС».

Акт III

Занавес открывается. Сцена вновь провернулась: Алик, одетый, сидит опять спиной к зрителям. Придерживая левой рукой планшет, стоящий на коленях, правой он наносит энергичные мазки. Зрителю видно, что к этому времени художник успел передать основные цветовые и тоновые отношения, но за проработку деталей ещё не брался. Алиса сидит на положенном месте, приняв соответствующую позу. Изо всех сил пытается удержать зевоту. Наконец всё-таки зевает, прикрыв рот.

Алик. Не дёргайся.

Алиса. А долго ещё?

Алик. Ну-у… А каким временем мы располагаем?

Алиса. Вообще-то, вечером педсовет, тётки из РУНО будут… Завуч вызывала: (передразнивая) «Э, Нигматуллина, милая, выступи по моей теме, будь добренька!»…

Алик. Выступишь… Успеем, не боись.

Алиса (задумчиво). Я иногда сама себе удивляюсь… Если бы пару лет назад мне сказали, что в интернате буду работать… да ещё и воспитательницей…

Алик. Да-а. Это ты, конечно, круто… Я бы так не смог. За такие крохи – такой крест…

Алиса. Ну, уж и крест… Так, рутина… Можно подумать, у меня есть выбор! Что ещё я умею делать-то, а?!

Алик. А если курсы какие-нибудь окончить?

Алиса. Какие там курсы теперь… Инерция покоя проклятая… А тут ещё дети! – все силы на них уходят… Вчера Нефёдов опять Гурвич под юбку залез…

Алик. Гурвич – это что?

Алиса. Оксана Гурвич… Родители богатые, жить любят, девочка им мешает… Вот так, при живых папе с мамой…

Алик (перебивает). И что Нефёдов?

Алиса. А Нефёдов просто какой-то малолетний маньяк, без преувеличения! Он, знаешь… Вот смотри, сейчас покажу… (Вскакивает, идёт к ширме, выдёргивает из вороха одежды юбку-макси; надевает через голову и, топлес, ложится на кровать.) Иди сюда. (Алик нерешительно подходит.) Так. Ага… (Расправляет юбку.) У Саны примерно такая же. Теперь возьми… скажем, вот эту свою баночку… ну, или краски, не важно… (Алик берёт в руки коробку красок «Ленинград», вертит в руках.) Ладно, пока положи их… Вóт что, просто попытайся накрыться с головой: таким образом, чтоб и света дневного не видеть! – но чтоб руки что-то делать могли…

Алик. Так ты же сними её сначала…

Алиса. Нет. Нужно чтоб я лежала – а ты залезаешь мне под юбку и…

Алик. Ты чего, Аль, совсем?!

Алиса. Да я серьёзно, ну! Попробуй! – чтó ты, в самом деле… Просто проверишь, можно ли в таком положении что-то делать – и чтоб свет не пробивался…

Алик. Ну, даже не знаю… (Становится на колени, Алиса подползает ближе к краю кровати; Аликовы голова и руки скрываются под Алисиной юбкой.) Вроде темно.

Демидов. Придержи язык. Это ты у нас жертва, гы-гы… С другой стороны – ну да, обстоятельства…

Алик. Да, тяжело вам…

Демидов (рявкает). «Демидов»!

Алиса. А если ты руками будешь что-нибудь делать?

Алик (голос его звучит приглушённо). Чего делать-то?

Алиса. Ну, господи, «камень-ножницы-бумага» сам с собой! (Под юбкой происходит возня.)

Алик (из-под юбки). Если двигаться, то свет проникает.

Алиса. Ага-а! Так и знала, что враки это всё…

Алик. Что враки?

Алиса. А то, что Нефёдов так плёнки проявляет и фотографии печатает! Он, поганец, знаешь что ей сказал? Что вот это вот – это единственное по-настоящему тёмное место во всём интернате. И что если она хочет, чтобы в стенгазете фотки были с конкурса строевой песни, то пускай ему помогает! А она поверила. Она у нас всему верит, что ни скажешь: немного не от мира сего девочка…

Алик (продолжает говорить de profundis). Так не видно же ни фига! У фотографов же фонарь специальный!

Алиса. Ты дослушай! – я ему то же самое сказала… и – угадай, что, по его словам, красный фонарь заменяет?! Догадаться несложно… Им же зачастую белья не выдают: то прачечная бастует, то все машины в ремонте… Так и ходят…

Под юбкой снова какое-то движение. Внезапно Алиса издаёт тихий стон, с оттенком изумления.

Алиса. Ты что это?..

Занавес закрывается. Но зрители успевают заметить, как Алисины руки судорожно смыкаются на голове Алика поверх юбочной ткани… Время проносит табличку «И ЕЩЁ ПОЛЧАСА».

Акт IV

Кровать. Прислонённый к ней, стоит планшет с полусрезанной (начали, но бросили) готовой работой; на покрывале макетный нож, на полу – опрокинутая табуретка, в луже грязной воды валяются кисти, палитра и прочая дрянь. Правее – вторая табуретка, на ней, поверх кучи одежды Алика, сам он прилаживает телефонную базу с трубкой. На кровати, раскинув ноги с растопыренными в истоме пальцами, лежит на спине Алиса.

Наконец Алику удаётся придать трубе относительно устойчивое положение, после чего он бросается к Алисе и вспрыгивает на неё; в тот же миг раздаётся телефонный звонок; сидя на Алисе, Алик перегибается вправо, тянется к телефону, теряет равновесие и валится на пол, увлекая за собой табуретку; аппарат рушится, трубка слетает с гнезда… Алик хватает её, прижимает к уху и… судя по облегчению, отразившемуся на лице, связь не разъединилась. У зрителей крепнет уверенность в том, что звонка этого он ждал и придаёт ему большое значение.

Алиса тем временем сползла с кровати, подобралась к Алику и самостоятельно подлезла под него, напряжённо вслушивающегося… Видно, как Алиса приподнимается на локтях; на её лице неожиданное и неприятное выражение пристального внимания.

Алик. Ну, и?.. (Пауза.) А я при чём? (Пауза.) Это что ж, теперь так и будет? (Пауза.) Что «Перов»?.. Почему не понимаю? – Как раз понимаю, но я-то при чём?!.. Нет, я…

Отнимает трубку от уха, тупо глядит в наушник: видимо, на том конце провода пошли гудки; переводит глаза на Алису, взгляд по-прежнему отсутствующий.

Алиса. Ну!

Алик. Заказ.

Алиса. На что заказ-то?

Алик. Ни на что, а на кого… На меня.

Алик неуклюже слезает с Алисы, он выглядит внезапно постаревшим лет на десять. Прислонившись к кровати, садится, Алиса устраивается рядом, оба почти в профиль к зрителям. Теперь они выглядят не обнажёнными, а – нелепо голыми, будто в бане. С опущенными плечами, сутулые, они сейчас вообще не кажутся способными на какие-либо отношения, кроме деловых.

Алиса. И что теперь?

Алик (задумчиво). Вóт так Демидов…

Алиса. Нефёдов. Или… Ты кого имеешь в виду?

Алик. Я имею в виду Демидова… А Демидов имеет в виду меня.

Алиса. А кто это?

Алик. Да есть тут один… (Говорит с надрывом, резко поворачиваясь к Алисе, пряча её ладони в свои.) Понимаешь, нельзя мне сейчас! Ничего нельзя… Понять бы ещё, по какому принципу они людей выбирают… Я, например, до позавчерашнего дня и о существовании-то их не знал!

Алиса (взволнованно). Ты про кого говоришь?

Алик (обмякнув, рассеянно перебирая её пальцы). Да уж лучше тебе, пожалуй, не знать… Видишь ли, есть такой Демидов…

За сценой слышны приближающиеся шаги. Внезапно освещается дверь в глубине сцены, незаметная ранее; она распахивается. Входит Время, на этот раз без таблички, но в форме, напоминающей военную, и в неуместно ярких кроссовках «Simod»; заложив руки за спину, он не спеша обходит кровать и останавливается рядом с Аликом, разглядывая его в упор.

Время. Да-да, Перов, вот именно таким мы вас и представляли. (Челюсть Алика отвисает.) Я, конечно, могу и здесь, но, может быть, всё-таки при даме будет как-то…

Алик (торопливо). Да-да… Если можно, я бы себя в порядок сначала привёл, быстренько…

Занавес.