Читать книгу Обновлённый мир - Саша Чекалов - Страница 3

Пластилиновый Гоша (прозвали так оттого, что, как бы ни швыряли на татами, пареньку было пофиг) шёл уже долго: то карабкаясь каменистой тропой там, где начинались вечные снега; то спрыгивая с высоты нескольких десятков бигфутов в вязкую грязь, немного напоминающую мёд, в котором развели пару ложек дёгтя; то – выбравшись на плато и едва обсушившись – вразвалочку, с отстоящими от корпуса и, как у всех перекачанных, висящими чуть на отлёте руками, преодолевал обширные пустоши. Костра он не разводил.

С утра першило в горле, да и колени ломило, но Георгий обращать внимание на подобные вещи не привык и привыкать не собирался, а посему дневную норму, которую назначил себе ещё в самом начале перехода, постановил выполнить и сегодня. Причём не просто выполнить, а с довеском: позавчерашняя потеря ножа, лихорадочные поиски оного и, когда бесполезность их стала очевидна, изготовление замены из подвернувшегося кстати хорошего, большого кремня (без оружия в нашем мире никуда!) поломали весь график.

…Да, утрата невосполнимая: старый нож подарил отец – аккурат накануне своего исчезновения (вместе со всеми сбережениями трибы), что ни говори, память… но и новый сойдёт. Он вышел на славу, новый-то: гладкий, вытянутый, с ладно скруглёнными режущими кромочками…

Гоша улыбнулся: давно ни о чём не думал с такой нежностью, даже странно… Хотя, может, и ничего странного: со временем приоритеты меняются. На многие вещи начинаешь смотреть иначе, когда…

Тут его размышления прервал еле слышный шорох. Рефлекс, как и полагается, сработал безупречно: сделав резкий перекат вбок, путник исчез за ближайшим камнем и там, упав ничком, затаился. Выждал минуты три. Звуков больше не было. То есть нет, конечно, по-прежнему ревел водопад, и ветер гудел в Ведьмином Горле на несколько уровней выше, но всё это были звуки привычные, знакомые с детства.

Осторожно высунув кудлатую голову, герой огляделся и… увидел Последнего, сидящего на краю придорожной пропасти. Спиной к дао, к зарослям, к нависающему склону… Беспечно, как будто мир был ещё тем… прежним.

Собственно, потому они и носили титул Последних: застали Прежнее… А застав – теперь никак не могли привыкнуть к изменившимся обстоятельствам. (Точнее, к Реалиям, как их раз и навсегда нарёк Любимый Вождь.) Ведут себя чисто дети несмышлёные, право слово! Отказываются есть мясо, например, – хотя им, Последним, по традиции всегда лучший кусок предлагают: из бедра или бицепса… Уклоняются от участия в кампаниях по возвращению Исконных Территорий (как будто мы не для всех стараемся! – и для них тоже ведь) … Поклоняться Великим Столбам – и то отказываются, а уж, казалось бы, что может быть проще: ну не веришь ты, мир с тобой, но – притворись: хотя бы из уважения к чужому мнению! Да и умы юной поросли смущать не стоило бы: только сомнений нам тут не хватало… Сомнения, они разобщают, а нам вместе держаться нужно: время такое.

Гоша вскочил, в три прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от отказника (другое прозвище стариков, не столь уважительное, но – ведь заслужили же!) и положил тому на плечо лапу в форменной, подкласса «Е», рукавице.

«Внимание! – произнёс как можно более строго и внушительно. – Произвожу гражданский арест. Встаньте и просуньте руки спереди между ногами. Вы не имеете права находиться так далеко от стойбища без специального разрешения старшего презумпция. Если таковое у вас имеется, медленно, не делая резких движений, достаньте его из места хранения, чтобы я имел возможность…»

– А у вас оно есть? – перебил наглый дед.

– У меня… – Гошка даже растерялся от такого нахальства. – Конечно!

– Можно мне с ним ознакомиться? – Веки старика, испещрённые мелкими, но глубокими морщинками, насмешливо моргали: будто бабочки, розовые с голубым, били крыльями на не по возрасту гладком лице. – А то… сами понимаете…

Чуть помедлив, Гоша достал из широких своих штанов заветный обрывок с жирным отпечатком большого пальца (в момент выдачи документа презумпций ел заднюю часть одной из умерших накануне рабынь) и протянул Последнему. Тот повертел берёсту в руках и вернул со словами:

– Честно признáюсь, у меня нет ничего похожего. Кажется, было когда-то… Но потерял.

– Ха! Все вы так говорите. – От возмущения Георгия покинули остатки вежливости. – А ну встать! И руки в землю!

Отказник неторопливо поднялся, но, как бы оправдывая название, принимать требуемую позу не спешил.

– Вы, молодой человек, – заявил он, по-прежнему улыбаясь, однако и нахмурившись, – не пылите так. Давайте сядем, и я расскажу, как было дело… А касаемо вашего выпада (к слову, не подобающего официальному лицу, коим вы, как я понимаю, являетесь) могу сказать лишь одно: не «все вы», а «все мы» – время от времени хоть что-нибудь, да теряем.

Вспомнив о ноже, Гоша промолчал.

Сели. Дед вынул из набрюшника индивидуальную карточку покупателя, протянул. Коротко поблагодарив, молодой стал выковыривать из рифлёных подошв, а также из складок брючного брезента скопившуюся глину – хоть и сказано: «Не принимай из рук непонятного человека ни миски с едой, ни плошки с водой, ни козы его, ни жены его, ни кошмы его, ни багра его, ни ведра, ни малой щепочки, ибо каково тебе будет потом убивать его, если окажется недругом!»… Ладно, что сделано, то сделано, почистил пёрышки, теперь сиди и не рыпайся.

Вернув Последнему прямоугольник драгоценного пластика (наличие какового пластика у гражданина Обновлённого Мира само по себе означало столь высокий социальный статус, что… приходилось, пожалуй, всерьёз задуматься о последствиях бесцеремонного обращения), Гоша угрюмо ждал. «Нелегал», уловив в Гошином настроении перемену, лучился ехидным дружелюбием.

– Итак, юноша смуглый со взглядом юлящим, вот тебе завязка. Или, если угодно, посылка. Жили некогда смелые люди, аргонавты. Главного звали Ясень, и неспроста, потому что и вправду был ясен, как горный поток, как даль на заре, как взор девушки в тот миг, когда утрачивает основания ею называться… Короче, чёткий был пацан. – Последнее слово Гоше знакомо не было, но и без него всё пока было более или менее понятно. – Был у Ясеня и его команды корабль… ну, огромная лодка, трирема. После того как они сплавали в одно место (тогда вообще много плавали: было где) и привезли оттуда довольно невзрачную кошму [«Ух ты, – насторожился Георгий, – слово из заповеди!»], делать им было особо нечего; в итоге все разбрелись кто куда, а сам Ясень остался жить на корабле – предварительно оттащив его с помощью грузчиков на значительное расстояние от моря… Ты не знаешь, что такое море? Окей, проехали. В общем, корабль стал Ясеню домом. Один каталонский цыган даже фильм документальный снял… ну, фильм: картинки движущиеся… Эх, ничего-то вы не застали, щеглы! Короче, будто машеромов объелся, и – видения… Только машеромы жрать не надо.

А мне в ту пору годочков было примерно, как тебе, даже поменее, кантовался я на триреме кем-то вроде юнги. Дело известное: принеси-подай – плюс контрольный пульт ежедневно метанолом мыл, и панели в рубке, и раму главного окна, панорамного, а окно – это… Не, ну как тут рассказывать, когда ты ничего не знаешь!

Дед замолчал. Извлёк (из того же пояса безопасности – явно таившего в себе ещё много сюрпризов) шмат первосортного жевательного пластилина марки «Экстра». Разломив надвое, бóльшую часть протянул Гоше. Тот («Была не была!») взял, отщипнул кусочек поменьше и, сунув в рот, начал осторожно перекатывать языком, постепенно нагревая до нужной температуры. Старый пройдоха последовал его примеру.

– В общем, это первый мой рассказ тебе сейчас был… Резюмирую: славные дни позади, предводитель живёт в медленно ветшающем судне, а кошма, прибитая четырьмя костылями, висит на стене кают-компании. Никого нет. (Только вертится под ногами режиссёр: съёмки заканчивает.) В общем, идёт нормальная, размеренная, тягомотная жизнь на покое. А точнее, смерть заживо, потому что для героя такое существование – это не жизнь.

И вот однажды потерял я нож. – Вздрогнув от неожиданности, Гоша, успевший погрузиться в некую полудрёму, снова внутренне подобрался и стал ловить каждое слово, несмотря на то что непонятных меж ними становилось всё больше и больше. – А как на Балканах без оружия! Сам понимаешь… Делать нечего, по своим же следам возвращаюсь к «Арго» (так корабль назывался), поднимаюсь на борт и спрашиваю у Ясеня, не находил ли он моего любезного Дюральдана…

Не успел Гоша подумать, что неплохо бы дать имя и своему ножику, как сверху зашелестело и через секунду на дорогу в паре бильярдов от сидящих рухнул обломок дикорастущего кварца величиной с задницу взрослого изюбробозона. Синхронно задрав головы, Гоша и дед вперились в громоздящийся над ними скальный массив, но разглядеть что-либо определённое в тумане заведомо нереально (это знают даже Последние, не то что преуспевающий систерций в расцвете лет).

– Уходить надо. – Старикан выжидательно глядел на Георгия. – Спалили место, теперь покоя не дадут.

– Кто?

– Горные евнухи, неужели не в курсе? Племя кочевое, без определённого места жительства… Я-то думал, ты их изучил досконально, потому и назначен подорожные проверять…

Гоша насупился, но спустил и этот выпад: начнёшь оспаривать – вопросы задавать станет, поймает на несоответствии, позору не оберёшься… Поэтому – попросту дёрнул всем корпусом, чтобы в следующий миг уже стоять на одной руке, помахивая над головой босыми стопами (ботинки сбросил чуть раньше, пусть проветрятся: неизвестно, когда возможность подвернётся в следующий раз). Затем столь же техничным движением подкинул себя вверх, кувырок… и снова на своих двоих: насвистывает, независимо глядя мимо. Знай наших, дедушка!

– Силё-он. – Последний одобрительно крякнул, хотя глаза его, Гоша чуял это даже не глядя, по-прежнему смеялись. – Ну что, двинули?

– Куда?

– А куда ты шёл?

– Я… – Гоша замялся. Неразумно признаваться первому встречному, что тебя отрядили на поиски Зимних Угодий, а ты вместо поисков решил самовольно заглянуть за Великую Грань и теперь сама возможность твоего возвращения домой под большим вопросом… Только и оставалось в данной ситуации процедить: – Секретная миссия.

– Понимаю. – (Старик откровенно глумится, факт, но ведь формально корректен, не подкопаешься.) – Однако в каком направлении планируешь следовать намеченному? Хотя бы примерно, а?

Систерций (или, пожалуй, теперь уже смело можно считать себя бывшим?) неопределённо махнул рукой вперёд – туда, где поверхность скалы делала резкий поворот в Неведомое.

– Ну, вот в ту сторону и пойдём. – Последний ухмыльнулся. – Если, конечно, благородный скиталец не имеет ничего против общества столь надоедливого попутчика! Впрочем… поскольку ты, сынок, меня арестовал, у тебя – как у представителя власти в этом букой забытом месте – просто нет иного выхода, кроме как доставить меня в твоё стойбище. Ну, или отпустить с миром: в случае если выяснится, что нахожусь я здесь на законных основаниях… А чтобы выяснить, необходимо меня выслушать, так?

Гоша лишь махнул рукой: так, возразить нечего.

– Вот и ладушки. Тогда что же… Пошли?

…Шли недолго: миновав очередной изгиб дао, упёрлись в завал: препятствие, спору нет, вполне одолимое, но лучше бы подобные преграды штурмовать с утра, когда и сил побольше, и внимание не рассеяно… Вдвоём настелили перину из пуха ползучего дисциплинариуса, тут и там пробивавшегося на поверхность сухой в данное время года почвы (дисциплинариусу всё нипочём, на то он и дисциплинариус), потом залегли на ночлег. Георгий, не любивший оставаться в долгу подолгу, молча вручил деду добрую треть личного запаса пластилина (дóма, впрочем, выдавали куда менее качественный, «Катарина Секунда», третий сорт), так что в течение некоторого времени благословенная тишина не была нарушаема ничем, кроме чавканья двух пар челюстей да уханья сумеречного алконоста.

Но всему на свете когда-нибудь приходит конец, настало время и старику прожевать свою порцию… хмыкнуть, поперхнуться, откашляться и:

– На чём мы остановились? А, ну да, спрашиваю я у него, значит… и, заметь себе, начинается рассказ номер два. Входит цыган, с ним толпа ассистентов, операторов, прочего персонала… Источенная жучками нижняя палуба не выдерживает веса толпы, и мы, всем кагалом проваливаемся в машинное отделение, в том числе и какая-то мадам в тёмных очках и зелёном козырьке. Она падает не как-нибудь, а прямо на меня, гиппопотамьим своим весом, я вполне ожидаемо вырубаюсь… А когда прихожу в себя – выясняется, что, во-первых, люди ушли, во-вторых, сколько-то рёбер явно сломано (чуть шевельнусь, сразу будто молния пронзает) … а в-третьих, не ясно, как выбираться: тьма тьмущая! Причём вокруг ни звука.

И тут… в полном беззвучии – гулкое такое бряк, совсем рядом. Рукой пощупал – вот глупость-то! – лежит возле бедра мой ненаглядный… ну, ножик-то, который никак найти не мог! – из кармана выпал: не из того, где я всегда его держал, но из другого, куда не клал никогда (почему и не пришло в голову проверить там на протяжении всех поисков). В общем, зря только Ясеня побеспокоил…

Стоп! А что Ясень ответил, думаю. Ведь точно же, что-то ответил! – за миг до того, как ввалилась эта романская братия… Но что?

Вспомнил. Он произнёс нечто бессмысленное: «Трир ас каса», – вернее… нет, оно могло бы иметь смысл, могло бы… если бы это были слова одного языка.

Хорошо, предположим, «трир» – трирема (вопрос только, на каком языке), «ас» – однозначно туз… даже Туз, с большой буквы (так мы Ясеня между собой звали, Туз, – потому что он, когда убивал кого-либо, завсегда на трупе туза карточного оставлял, ради шутки). А «каса» – дом, то есть как бы намёк: «Арго» стал Ясеню домом.

И что? Загадка… Продолжаю не понимать.

Нож убрал в карман (тот, в котором его, ножа, самое место), поднялся кое-как, шатаюсь… Тем временем глаза привыкли, кое-что различать начал в темноте, трап увидел… Но ведь попробуй ещё воспользуйся им, когда у тебя рёбра сломаны! Дело не быстрое, да и малоприятное…

Тьфу, скучища. Надоело ждать, пока в буреломе ненужных подробностей забрезжит выход к концу истории или хотя бы отдалённая надежда его дождаться!

…Небо посылало вниз ночное сияние, яркие краски играли на стене склона, и – нет, не было, не угадывалось в этом мире места монотонному бормотанию!

Выхватив своего Долбодёра (да, вот именно так отныне и будет зваться его собственный ножичек!), Гоша полоснул дедка по щетинистому горлу и с удовлетворением услыхал удивлённое восклицание, а после – спазматический хрип. Дождавшись, когда звуки стихли, несколькими ловкими похлопываниями обыскал тело, снял с него пояс, вывалил содержимое себе в випмешок (завтра разберёмся, чтó там) и, оттащив мёртвого к обрыву, спихнул вниз.

Невольно задержался у края, чтобы услышать, как долетит снизу тихий всплеск, неизбежно завершающий любое падение… Так и не дождался.

На рассвете – продолжил идти. Вскоре дымка тумана превратилась в непроницаемую пелену, каждый шаг таил опасность… Впрочем, до поры до времени Пластилиновый (так ему больше нравилось себя идентифицировать: «Гоша» – слишком по-детски) щёлкал как семечки то и дело возникающие по ходу ерундовые траблы… и закономерно прощёлкал существенный: в том месте, где хрустальный ручей, вольно бегущий откуда-то из невидимой выси, размыл осадочную породу, целый пласт её внезапно просел под ногой. Георгий почувствовал, как, оцепенев на огромном коме и тем не менее, вот парадокс, убыстряясь с каждым следующим мгновением, едет вниз. Между тем ком накренился, и одинокий путник ухнул в ледяную пустоту…

Приземлиться на лапы шансов, естественно, не маячило (к тому же что толку, когда с такой верхотуры!) – поэтому молодой наскоро крутанул перед внутренним взором барабан отходной мантры и приготовился погибать… Но не тут-то было!

Неровности почвы, задеваемые одна за другой, причиняли страшную боль, однако каменные острия, и лоскутами, и длинными лентами сдиравшие кожу пополам с одеждой, раз за разом умудрялись оставлять кости (да и жизненно важные органы тоже) нетронутыми, а потом… оглушительный удар – и парень с головой ушёл под воду…

Очнулся на берегу. Позади расстилалась пустыня. А впереди, полузанесённый песком, возвышался Он.

Трир легендарных аргонавтов (или как их там).

Наскоро перекусив подвернувшимся гомоцефалом, систерций приблизился и почтительно замер перед величественным судном, до неузнаваемости изуродованным обстоятельствами и средой, но ещё способным поразить воображение своими масштабами (по одним им только и можно было узнать «Арго»: собственно, других вариантов просто не было).

Кося лиловым глазом, намалёванным рукой неизвестного гения, трирема косо стояла, по ватерлинию погружённая, казалось, не в песок, а в саму воплощённую Вечность; телепаемый ветерком, приглашающе свисал трап…

Гоша поднялся по нему, уверенно отыскал кают-компанию (старик рассказывал до того подробно, что перед глазами будто стояла подробная схема), прошёл внутрь… Ни души. На стене – неровный прямоугольник овечьей шкуры…

Когда при помощи увесистого багра, найденного в стеклянной (стеклянной ведь? по всей видимости!) витрине за стеклянной же дверью, Гоша выбивал последний костыль, послышался отдалённый, однако быстро приближающийся грохот – размеренный, слаженный… Поднявшись на мостик, систерций увидел, как «Арго» окружает целая пульчинелла отборных гвардии Его сверкания боевых эпителиев с полной выкладкой (действительно, на Балканах, что бы это слово ни значило, без оружия никуда) … Через четыре минуты беглец был пойман, схвачен, скручен и зафиксирован.

Возглавляющий отряд эпидермис лениво, двумя пальцами, потянул к себе випмешок Георгия, а оттуда посыпалось… и это… и то… Буке мой, чего там только не было!

И теллурийские трафальгарии, и цитайские неточки, и даже один перфорированный шуршик со спензией… И ещё брикет того самого пластилина – да если б только он! А то ведь и запрещённые машеромчики, и контрабандные солёные огурчики, и совсем уж ни в какие ворота не лезущий сероводомёд в ампулах (Гоша знакомился с трофеями в режиме реального времени: со слов секретаря, ведущего и одновременно вслух читающего протокол) … Тут набегáло на три, на пять полновесных пожизненных, но эпидермис почему-то молчал… Молчал, тупо глядя на маленький ножик – из тех, что в далёкие-далёкие советские времена называли перочинными.

– Эт чего? – просипел наконец, почти прошептал на выдохе.

– Нож. Не видите?

– Говорю, откуда он у т-тя? – Тяжело подойдя, офицер так двинул Гошу по печени, что тот прямо опешил: не, нормально?

– От отца достался. Наследство папочкино.

– То есть, я так понимаю, – загремел, прорезавшись, дискант эпидермиса, – досточтимый Последний, тайный воин Неместной Канцелярии нашего горячо Любимого, Единого и Неделимого, факторий первой степени Михаил Альбертович Большой-Змей – твой папа? Что-то не верится… А знаешь, почему? – Голос сорвался на визг. – Потому что у него был и есть лишь один сын. И этот сын – я!

…Хочешь, расскажу тебе, как было? Смотри, накануне девятых межплеменных соревнований по айкидо горячо Любимому стало известно, что в когорту верных борцов затесался сын вора и предателя! Поскольку сведения были и недостоверными, и отрывочными (к какой трибе принадлежит отщепенец, выяснить не удалось, информатор располагал лишь данными о его презренном прозвище), то Вождь послал на поиски вернейшего из цепных волков своих… и тот вышел на тебя! – Визг перешёл в ультразвук.

– Да ну не так всё! – Отчаянно напрягая воображение, Гоша пытался импровизировать. – Я просто шёл… Смотрю, набрюшник… ну, пояс безопасности. Лежит, рядом никого. Покричал, никто не отозвался. Ну, и что в нём было, то и взял себе: сами понимаете, время такое…

– Как зовут?

– Георгий.

– Есть у вас, в вашем стойбище, некто, отзывающийся на погремуху Пластилиновый?

– Эм… даже никогда не слышал о таком.

– Точно?

– Ей-буке!

– Ну, допустим… Дальше давай рассказывай.

– А дальше я своим дао проследовал: сюда вот…

– И чё хотел?

– Шкуру овечью забрать.

– Нафига?

– Нашему презумпцию зачем-то понадобилась.

– Проверим… Ладно, мир с тобой… Смотри убереги, шкуру-то: на дорогах – сам знаешь… Сопровождающих дать?

– Что я, маленький?!

– Как хошь… Но вот это вот всё… вот это вот, – эпидермис кивнул на груду добра, – это я конфискую. Моё оно. Теперь моё… Поскольку отца, если верить твоим словам… уж и не знаю, сыщу ли. Лан, потопали…

И тут корабль затрещал. Находившиеся внутри едва успели выбежать на верхнюю палубу, чтобы, перевесившись через фальшборт, увидеть, как махина, плавно поворачиваясь и одновременно опрокидываясь, уходит в песчаную зыбь.

Некоторые спрыгнули – и сразу же оказались затянуты образовавшейся воронкой. Остальные стояли и – разом утратив волю к осмысленным действиям – смотрели… смотрели. Покуда не ушли. Все, скока было. Мож где-то глубоко внизу сломалась под тяжестью коллективного разума какая-то внутренняя переборка и заполнилась в результате онтологическая карстовая пустота. А мож ещё чё.

6 декабря 2017 г.