Читать книгу Пристанище ведьм - Саша Пейтон Смит - Страница 3

Нью-Йорк, сентябрь 1911 года

Мать однажды сказала мне, что женский успех в мире зависит от того, насколько хорошо ты умеешь притворяться. И вот сейчас я притворялась, будто не хочу орать во все горло.

Сложно игнорировать мистера Хьюса, когда он расхаживает по ателье со всем изяществом пьяного льва.

Он приехал утром на очередную внезапную проверку, но, как всегда, изучал не саму лавку, а скорее швей, которые в ней работали.

Мы с девчонками незаметно переглядывались, и я обратила внимание, что у Мэри еще две минуты назад закончилась нитка на шпульке, а у Кэтрин сломался грифель в карандаше.

В нашей молчаливой игре «кто первый» проиграла я. Поэтому встала с тяжелым вздохом из-за стола, прекрасно понимая, что с подолом не закончу, если не разогрею утюг.

Сложно делать вид, будто не замечаешь на себе тяжелого взгляда мистера Хьюса.

– Доброе утро, – сказал он с ухмылкой, и у меня по спине пробежали мурашки.

Я выдавила из себя улыбку, сама тому не радуясь. Мистеру Хьюсу больше всего на свете нравилось купаться в лучах нашей благодарности. И неважно, что это мы выполняли всю работу и в конце каждой недели передавали весь доход ему.

Мистер Хьюс регулярно советовал ничего не делать вполсилы, а посвящать себя труду целиком. И в том, что касалось приумножения наших страданий, сам следовал этому совету.

Прошлой ночью внезапно ударил мороз, хоть и стояла еще ранняя осень, так что в ателье у нас было холодно. Совсем не просто накладывать аккуратные стежки онемевшими пальцами, но когда наша руководительница, миссис Кэрри, попросила мистера Хьюса выделить больше денег на уголь, тот рассмеялся ей в лицо. А мало кому хватало на это смелости.

Я вернулась за свою швейную машинку, плавно обогнув другие столы, словно паучиха, плетущая свою паутину. Все тринадцать девчонок, включая меня, старались шить платья так быстро, как только могли в этой тесной комнатушке. Я внимательно следила за тем, чтобы не задевать локоть Джесс, когда она сидела рядом со мной. В прошлый раз это закончилось иглой между моими большим и указательным пальцами. Джесс сказала, что нечаянно ее всадила, но улыбнулась при виде крови на моей руке.

Мистер Хьюс бродил по ателье, разглядывал манекены, щупал ткани. Остановился у моего стола и взял стопку выкроек, которые я тщательно начертила, для бархатного пальто моей лучшей клиентки, богатой вдовы. Он беспечно пролистал бумажки, словно что-то в них понимал, и небрежно отбросил их на стол. Часть выкройки воротника упала на пол, но мистера Хьюса это не волновало. А у меня уйдет вечность на то, чтобы снова все рассортировать.

Следующей жертвой стала Мэри. Он присел на краешек ее стола и попросил ему улыбнуться. Его поредевшие светлые волосы были зализаны назад и тщательно расчесаны, а от резкого запаха одеколона, которым мистер Хьюс щедро облился, щипало нос и горло.

– Молодцы, – наконец произнес он, очевидно, вполне удовлетворившись нашей работой. – Как у вас дела, девочки?

По интонации было ясно: мы должны пищать от радости, что нам повезло устроиться на работу у такого достойного джентльмена.

– Все хорошо, мистер Хьюс, спасибо, – хором ответили мы неестественно высоким голосом.

Он повернулся спросить миссис Кэрри, как идут дела в ателье, и руководительница махнула нам рукой, чтобы мы пока расслабились. Отойти от мистера Хьюса нам было некуда, но уже возможность не смотреть на его лоснящуюся физиономию приносила немалое облегчение.

По крайней мере не приходится делать вид, будто я радуюсь засохшей корке хлеба на ужин. Не приходится улыбаться, когда меня снедает тоска по Уильяму и кажется, словно от боли сейчас разорвется грудь.

Я решила сосредоточиться на бархатном пальто цвета ночного неба. Мягкая ткань приятно ощущалась на коже, и я в десятитысячный раз напоминала себе о том, какая на самом деле это удача, что у меня есть работа, даже несмотря на визиты мистера Хьюса и прочие детали. Могла бы ведь сейчас сидеть взаперти в той кошмарной лечебнице на Лонг-Айленде, как моя мать, потерявшая рассудок после смерти Уильяма.

Или работать на фабрике у реки, как моя школьная подруга Рози. Вдыхать вредные пары, двенадцать часов в день проводить на ногах, бесконечно пришивать одни и те же пуговицы на одни и те же рубашки. Причем эта нудная работа сама по себе еще не так страшна, как некоторые истории, что я слышала от Рози. Например, одна девушка ходила с очень длинной косой. Как-то раз та попала в станок, и бедняжка погибла. Рози рассказывала, что потом из машины удалось извлечь волосы, и все увидели, что их оторвало вместе с частью скальпа. После этого мне несколько недель снились кошмары.

Или могла закончить как мой брат, чья разбухшая от воды плоть гниет в могиле, которую я до сих пор не решаюсь посетить. Пожалуй, из нас всех ему досталась самая страшная доля. Хотя как знать: может, он и не согласился бы с этим. Жаль, не получится спросить его лично.

Я все жду, когда наконец пройдет горечь потери, но боль в сердце не стихает, напоминая о себе едва ли не каждые двадцать минут. Наверное, Уильям сказал бы, что я преувеличиваю.

Несомненно, мне невероятно повезло работать швеей в маленьком ателье под руководством миссис Кэрри, которая даже позволила мне жить на втором этаже вместе с остальными девчонками после того, как мою мать отправили в психиатрическую лечебницу. В последнее время непросто отыскать постоянное рабочее место, да еще и с крышей над головой.

Каждый день строились новые трубы заводов, каждый день закрывались лавчонки вроде нашей.

Я усердно трудилась над пальто богатой вдовы, надеясь заглушить темные мысли мерным постукиванием швейной машины. И уже пришивала пуговицы, которые должны были располагаться по всему борту, когда над дверью тихонько прозвенел колокольчик. Это был всего лишь мальчишка-посыльный с упаковкой новых иголок, но он отвлек меня от сосредоточенного шитья, и я с удивлением обнаружила, что небо окрасилось в бледно-фиолетовый тон сумерек. Богатая вдова надеялась получить свое пальто завтра утром, а на нем еще не было десяти пуговиц, обеих манжет и отделки.

В ателье не хватало еще как минимум трех швей, но мистер Хьюс был твердо убежден, что нам нужен «более ответственный подход к работе», а не расширение коллектива.

Вчера сестры Томпсон заказали себе по уродливому «платью морячки», нагрузив меня лишней работой, а сегодняшний визит мистера Хьюса усугубил ситуацию.

Мрачные тени позднего вечера окутывали комнату, и девчонки постепенно удалялись в наши комнаты наверху, пока на нижнем этаже не остались только мы с миссис Кэрри. Перед тем как уйти, она зажгла для меня целых три керосиновых лампы и посоветовала не засиживаться до ночи.

Сидеть в ателье одной после закрытия было особенно тоскливо. Под покровом темноты по полу сновали мыши, а температура так сильно упала, что я вся дрожала даже под шалью.

Мне было слышно, как на втором этаже хихикают девчонки. Мы редко смеялись, так что я предположила, что они отпускают язвительные шутки в адрес мистера Хьюса.

Моя игла буквально летала по ткани. Я старалась работать как можно быстрее, поспешно перерезая нитку на восьмой пуговице, как вдруг меня отвлек звон ключа в замочной скважине.

В темноте звон колокольчика над дверью звучал иначе.

Внутри все сжалось от недоброго предчувствия. Я заставила себя поднять голову, и мои опасения оправдались.

Мистер Хьюс.

Он ворвался в ателье подобно быку, запинаясь о свои же ноги. Лицо у него было красным, несмотря на холодный вечерний воздух, а коричневый твидовый пиджак застегнут как попало. Потными ладонями мистер Хьюс загребал банкноты из кассового аппарата и рассовывал их по карманам.

Я застыла. Может, мне повезет и он меня не заметит?

Где-то писали, будто собаки чуют страх. Наверное, к людям это тоже относится, потому что взгляд мистера Хьюса внезапно метнулся ко мне.

Я обманывала себя ложной надеждой, хотя в глубине души знала, что мне удача никогда не улыбается. Мистер Хьюс провел языком по зубам и одарил меня жуткой, влажной улыбкой.

– Ты еще здесь?

– Уже ухожу, сэр, – пробормотала я, стараясь на него не смотреть и поспешно убирая выкройки в ящик стола.

Его лицо исказила гримаса, и он произнес, растягивая слова:

– Нет, девочка моя, еще не уходишь.

Я сразу поняла его намерения по ухмылке и плотоядному взгляду. По телу прокатилась волна ужаса, вызывая слабость и тошноту. Я замерла и задумалась, как поступить.

Мне придется пройти мимо него, совсем рядом, чтобы добраться до входной двери, а на улице в такой час все равно никого не будет. Дверь на второй этаж ближе, но сейчас она заперта, и хотя в кармане фартука у меня лежит ключ, он может легко выскользнуть из дрожащих пальцев.

Керосиновые лампы заливали комнату болезненно-оранжевым мерцанием.

У меня перехватило дыхание.

Действуй.

Я тронулась с места и бросилась к выходу на лестницу, не думая в этот момент ни о чем, кроме мистера Хьюса у себя за спиной и колотящегося в груди сердца, которое отсчитывало секунды подобно стрелке на плохо смазанных часах.

И уже вытянула пальцы, чтобы взяться за ручку, когда меня схватили за воротник и отдернули назад. Я захрипела от давления на шее.

– Куда же ты? – протянул мистер Хьюс. Его голос буквально сочился жиром, как и он сам. – Ночь еще только начинается.

Внутри у меня все похолодело, и пальцы онемели. Я повернулась к нему и отшатнулась, но он тут же сгреб мою блузку в кулак.

– Прошу, сэр, – жалобно прошептала я, ненавидя себя за то, как дрожит мой голос.

Мистер Хьюс грубо толкнул меня к стене, и моя голова с жутким треском ударилась о кирпич. Хозяин ателье зажал меня, впившись одной рукой в плечо, а другую положив мне на бедро.

Язык у меня словно онемел.

В ноздри бил отвратительный кислый запах виски. Передо мной маячило красное лицо в пятнах, опухшие глаза с мешковатыми веками, и капли пота с его разгоряченной кожи падали мне на шею.

Я попыталась его оттолкнуть, но он был намного крупнее меня.

Металлические пластины корсета врезались в ребра, и легкие у меня горели.

– Разве я тебе не нравлюсь, Мэри? – произнес мистер Хьюс со скользкой ухмылкой, провел ладонью по моему плечу и с силой прижал меня к стене, вцепившись в горло.

«Я не Мэри, я Фрэнсис!» – хотелось закричать мне, но ему ведь было все равно, кто из нас кто. Если бы он видел в нас людей, то не поступал бы так с нами.

Его массивная рука давила мне на горло, не позволяя дышать. Я разинула рот, как рыба на берегу, и секунду спустя ощутила кошмарное жжение от недостатка кислорода. Мне удалось лишь ахнуть, и мистер Хьюс улыбнулся. Я знала, что его наслаждение моей болью, его насмешливый взгляд будет приходить ко мне в кошмарах до конца жизни – если, конечно, я переживу эту ночь.

Перед глазами вспыхивали яркие пятна, углы комнаты расплывались.

Хьюс подвинулся ближе.

Я зажмурилась.

Вот что чувствовал мой брат?

Все вокруг постепенно погружалось в пустоту, но вдруг под коркой ледяного ужаса возникло нечто иное. Странная пульсация в животе. Переходящая с монотонным гулом в пальцы. В тумане паники блеснула мысль, словно утреннее солнце в пасмурном небе над гаванью: «Смерть теплее, чем я думала».

Меня поглотило это чувство, оно залило светом все темные уголки моей сущности, заставляя забыть обо всем.

Я слабо вдохнула – как могла под напором жестокой руки.

Мне не страшно.

Я отказываюсь бояться.

Раздался тихий свист, словно что-то пролетело по воздуху, и я вздрогнула. Все еще жмурясь, я услышала влажный звук удара, и теплая жидкость брызнула мне на лицо.

Тяжелая рука больше не давила на горло, и я жадно вдохнула, наслаждаясь притоком кислорода. Я распахнула глаза и успела увидеть, как мистер Хьюс падает на пол с громким стуком. Слева из его шеи торчали мои швейные ножницы, погруженные в плоть почти до самого основания. Из раны текла винно-красная кровь, расплываясь пятном по белой рубашке, просачиваясь в щели между потертыми досками на полу.

Мистер Хьюс издал булькающий звук, содрогнулся и замер.

На месте живого человека теперь лежало мертвое тело. Тело с моими швейными ножницами, всаженными в шею на добрых пять дюймов. Двери были закрыты, окна заперты на засовы. Ни следа загадочного спасителя. Только я, труп и ножницы.

Я с ужасом осознала, что это моих рук дело. Каким-то образом я убила мистера Хьюса. Разум затуманился, колени подкосились…

Последним, что я успела подумать, прежде чем упасть на пол, было: «Господи, лишь бы не приземлиться в лужу крови».

Опять удача от меня отвернулась.

Я быстро пришла в себя и увидела, что руки у меня все липкие и красные. Мистер Хьюс лежал рядом, навеки распахнув свои маленькие глазки. Его лицо застыло в едва ли не комичном выражении шока.

Кровь испачкала рукав моей блузки, смешав белый цвет с кирпично-красным.

Лившийся в окна серебристый лунный свет падал на безжизненную руку мистера Хьюса всего в паре дюймов от моей.

Я перевела взгляд с трупа на потолок и с минуту лежала неподвижно, прислушиваясь. В доме стояла тишина, а значит, наша стычка не разбудила девчонок. Хотя с чего бы? Я пыталась кричать, но с моих губ слетали жалобные хрипы, только и всего. Как будто связки парализовало от страха или их повредил сам мистер Хьюс.

Я подавила всхлип. Если меня обнаружат рядом с телом, вполне очевидно, как это будет выглядеть. Воздух из легких выходил рывками, и я вся дрожала, но тем не менее заставила себя подняться. И поняла, что подошвы моих ботинок тоже липкие от чужой крови.

Я не успела сдержать прилив тошноты, и меня вырвало прямо на пол. Мерзкая вонь смешалась с запахом масла из швейной машины и духом смерти. Я снова захрипела, но рвать мне было больше нечем.

Возможно, следовало как-то избавиться от тела, оттащить его в темный переулок, но даже если бы мне хватило на это физических сил, к горлу снова подкатывала тошнота от одной мысли о том, чтобы прикоснуться к трупу. Так что я не хотела даже пытаться. А вместо этого подошла к своему столу и опустилась на твердое деревянное сиденье.

Синее бархатное пальто лежало на месте, чистое и нетронутое. У меня в голове не укладывалось, как события последних минут пяти не замарали все вокруг. Казалось, мир должен был измениться, стать таким же надломленным, какой себя чувствовала я.

Я коснулась влажной щеки и посмотрела на ладонь. Багровая. Значит, по лицу у меня была размазана кровь, а не слезы.

Я опустила взгляд на пальто и мысленно составила план. «Не спеши, Фрэнсис, делай все по порядку», – прозвучал голос брата у меня в голове.

Во-первых: надо дошить пальто. Если я этого не сделаю, то потеряю место, а еще все догадаются, что меня отвлекли от работы. А по явной улике на полу ателье сразу станет ясно, почему я не смогла ее закончить.

Во-вторых: окровавленную одежду лучше спрятать, а утром выбросить. Скажем, по пути к богатой вдове, когда буду относить ей пальто.

В-третьих: нельзя никому об этом рассказывать. Даже думать об этом нельзя.

Я похлопала по столу справа от своей швейной машины «Зингер», где обычно хранила ножницы, но там было пусто.

О…

Конечно.

Возьму ножницы Джесс. Ее стол совсем рядом с моим, так что можно выдвинуть ящик, даже не вставая со стула. От их холодного металлического веса мне стало немного не по себе.

«Ты сможешь, – снова прозвучал в голове голос Уильяма. – Ты должна».

Я вытерла кровавые ладони о темную юбку и принялась за работу. Держать иглу в дрожащих пальцах было нелегко, но все же у меня получилось, и я быстро справилась с подолом и пуговицами.

Конечно, сложно было не обращать внимания на тело у стены. Как бы я ни сопротивлялась, мой взгляд неизбежно скользил по нему: темному, грузному, совершенно неподвижному. Во рту оставался привкус рвоты, и каждый вдох отдавался легкой болью – единственным подтверждением того, что все это мне не снилось.

Я завернула готовое пальто в упаковочную бумагу и расстегнула свою блузку. Воротник и левый рукав испачкались в крови. А отмыть ее в день стирки, на глазах у других девчонок, я, разумеется, не могла. Поэтому аккуратно сложила блузку и спрятала в одну коробку с пальто. Повязала поверх широкий атласный бант и оставила на столе, готовую для доставки.

На моем корсете, прямо над сердцем, расплылось небольшое пятно размером с монету, но мне пришлось бы неделю копить на новый, поэтому выбросить его я не могла. По крайней мере, эту улику будет несложно прятать.

Времени оплакивать испорченную одежду и те прекрасные времена, когда я еще не знала, с каким звуком мертвое тело падает на пол, у меня не было.

Я распахнула дверь и выбросила кассовый ящик на улицу, даже не сомневаясь, что к утру он пропадет. Мне раньше не приходилось инсценировать преступление, но я рассчитывала создать впечатление ограбления, зашедшего слишком далеко.

Холодный ночной воздух пробирался через корсет и грудную клетку прямо к моему бешено колотящемуся сердцу.

Мистер Хьюс распластался у подножия лестницы. Я зажмурилась и стиснула зубы, собираясь с духом, чтобы перешагнуть через него. Будь я человеком храбрым, не слишком впечатлительным и с твердой рукой, достала бы ножницы у него из шеи. Но это было не про меня.

Я достала ключ из кармана фартука и отперла входную дверь. Труп мешал открыть ее до конца, но мне удалось протиснуться в узкую щель. На лестнице я обернулась и бросила последний взгляд на его тусклые глаза. Глаза, так часто пожиравшие меня при жизни, теперь не видели ничего.

Что ж, так ему и надо.

Хрипло и прерывисто дыша, я поднялась по узкой лестнице в темное помещение. К счастью, все девчонки спали на своих железных кроватях, и я слышала их глубокое, размеренное дыхание.

Я взяла влажную тряпку с умывальника в углу комнаты и оттерла засохшую кровь с лица. Не знаю, всю ли удалось смыть, и ткань осталась красной, но я больше не могла на это смотреть. Да и вряд ли окровавленная тряпка вызовет подозрения в месте, где живут одни девушки. Я бросила ее в кучу своего грязного белья, надеясь, что всех моих ухищрений достаточно.

Мне не хватало нашей старой квартирки на Хестер-стрит, где я могла подойти к Уильяму, спросить у него совета. Смерть брата оставила черную дыру в моем сердце, и хотя обычно мне удавалось с нею мириться, сегодня она ощущалась как открытая рана – уродливая, болезненная, полная отчаяния.

Я привыкла подавлять горе, страшась его темной пропасти, но сегодня позволила себе утонуть в нем, чтобы не думать о руках мистера Хьюса на моей талии, о его мертвых глазах, о ножницах, пролетевших по комнате словно по волшебству.

Я медленно погружалась в пропасть, в кромешный мрак.

Этой ночью мне ничего не снилось. И за это я была благодарна.